Это было в конце пятидесятых.
По производственным делам мне довольно часто приходилось бывать в кузнечном цехе.
Мне нравилось заходить в «кузницу», как часто между собой мы называли цех, где было всегда тепло, даже жарко, где пахло дымом, гарью, горячим маслом, жженой окалиной и разогретым металлом. Да, да, именно металлом!
«Украшением» цеха был 3-и тонный паровой молот, который занимал центральное место. Это, конечно, был не самый большой молот, используемый в кузнечном производстве, но, тем не менее, размеры его впечатляли.
Когда он работал, стекла в близлежащих зданиях позванивали, дребезжали, а порой, и сыпались. Удары молота гулко отдавались под ногами, заставляя вздрагивать землю при каждом ударе.
Иногда, чтобы работа молота не мешала смежным цехам, ее старались выполнять во вторую смену.
Однажды я решил задержаться, чтобы посмотреть процесс ковки на большом молоте.
Отправив в очередной раз заготовку в горн, где в пламени мощных газовых горелок и потока воздуха от вентилятора, происходил нагрев заготовки, кузнец отдыхал. Хотя отдыхом это вряд ли можно было назвать. Время от времени он подходил к прикрытому тяжелым шибером фронту горна, поднимал заслонку и, прикрывая рукавицей лицо, заглядывал внутрь горна.
Этого кузнеца, я знал хорошо. Звали его Антон. Так уж получилось, что он оказался первым к кому я обратился при своем первоначальном посещении кузнечного цеха. Позднее я узнал, что родом он был откуда-то из Белоруссии. Кузнецом работал семь лет. Три года тому назад освоил работу на большом молоте.
При отсутствии крупных кузнечных работ, Антон переходил на гидравлический пресс.
Но большой молот не оставался «бесхозным». Он всегда оставался «под паром», в режиме ожидания. Следил за состоянием молота машинист. Это был пожилой рабочий, думаю, лет шестидесяти, невысокого роста, немного сгорбленный. Ходил он, как-то неуклюже волоча левую ногу. На нем была промасленная, помнившая лучшие времена, фуфайка. Очки с дужками, перевязанными многократно шнурками разных цветов и кепка, давно потерявшая свой цвет и форму, дополняли его рабочую одежду.
Одет он был так отнюдь не от бедности. Скорее, все что на нем было одето, было привычным, удобным и не вызывало каких либо неприятных ощущений.
Всем своим видом он как бы подчеркивал абсолютное безразличие ко всему происходящему.
Все обращались к нему просто – Ирман. Было ли это имя или часть фамилии, как иногда называли друг друга рабочие, я не знал.
В задачу Ирмана входило при помощи рукоятки, соединенной системой рычагов с механизмом парораспределения, регулировать подачу пара в паровой цилиндр и регулировать тем самым силу удара. И тогда трехтонная движущаяся часть молота, именуемая «бабой» то взлетала легко вверх и зависала там на какое-то время, то падала вниз, ударяя бойком по, разогретой добела, заготовке.
Антон как-то сказал, что в этом кресле Ирман «сидит» уже, наверное, лет тридцать. О нем ходили легенды. Рассказывали, что когда-то он был кузнецом и в своем деле слыл виртуозом. Но однажды с ним произошел несчастный случай: раскаленная болванка упала ему на ногу. Помимо сложного перелома, Ирман получил тяжелые ожоги.
Он длительное время лечился, но вернуться к своему любимому делу так и не смог. Тогда он освоил профессию машиниста парового молота. Нужно сказать, что и здесь он был на высоте.
Ирман, как говорят, чувствовал металл, прекрасно знал, какой силы удар молота требуется в данный момент. Он хорошо понимал, когда заготовка становилась «холодной» и требовался ее разогрев. Тогда он мягко опускал многотонную «бабу» молота, прижимая поковку к наковальне, давая тем самым возможность кузнецу выполнить «перехват» поковки или закрепить поковку к гаку грузового устройства.
- Хочешь, он тебе сейчас спичечный коробок закроет? – неожиданно спросил меня Антон.
Я срочно начал шарить по карманам. Наконец, нашел, довольно помятый коробок спичек.
- Да нет, не годится такой.
- А что, Ирман действительно может закрыть коробок?
- Коробок еще может…, - как-то задумчиво произнес Антон.
Мы закурили. Он помолчал немного и вдруг, не спрашивая меня, начал рассказ.
- Рассказывали «старики», что до войны, году, так в тридцать восьмом, или даже раньше, к нам на завод приехал Президент Латвийской республики, Карлис Ульманис. Сам он был из крестьян и, когда появлялась возможность, с большим интересом посещал промышленные предприятия. В тот раз настала очередь нашего завода. После осмотра котельного цеха, неожиданно для сопровождавших его чиновников, он завернул в кузнечный цех.
Кто-то из заводского начальства начал расхваливать цех и, не предполагая ничего худого, упомянул о мастерстве Ирмана.
Президент, не спеша подошел к Ирману и неожиданно для всех спросил:
- Часы закрыть сможете?
Ирман сделал какое-то малопонятное движение головой, означавшее в равной степени и «смогу», и «можно попробовать».
Все вокруг обомлели. Не отвечая на вопрос, как будто ничего особенного не произошло, он взялся рукой за рычаг манипулятора. Как-то незаметно рабочие цеха прекратили работу и сгрудились у парового молота, находясь все же на почтительном расстоянии от Президента и его свиты. В цехе стало непривычно тихо. Только там, где-то наверху, было еле слышно шипение пара.
Президент вынул из бокового карманчика жилетки свои золотые часы, открыл крышку, посмотрел, скорее по привычке, который час и, молча, положил их на наковальню молота.
- Все замерли, некоторые отвернулись, боясь увидеть что-то ужасно непоправимое, - продолжал Антон свой рассказ.
Управляя манипулятором, впуская поочередно пар в обе полости парового цилиндра, он заставлял с легкостью опускаться и подниматься многотонную «бабу».
Как пояснил Антон, Ирман «разогревал» молот.
Внезапно, после нескольких резких движений «баба» зависла, затем, время от времени останавливаясь, начала постепенно, очень плавно опускаться.
Последние секунды казались вечностью. Наконец, молот замер. Кажется, только слышно было учащенное от волнения дыхание окружающих. В следующее мгновенье раздалось наверху свистящее шипение пара и невидимая сила, легко подбросили «бабу» вверх.
Часы были закрыты!
Президент, молча, взял часы, приложил их к уху и, убедившись, что они идут, посмотрел изучающее на Ирмана. Затем, проверив, открывается ли крышка часов, не торопясь положил часы в карманчик жилетки, достал портмоне, вынул столатовую купюру и положил ее на наковальню
По тем временам это были большие деньги.
- Вот такая вот история, - закончил свой рассказ Антон. – Впрочем, ты можешь расспросить об этом случае у нашего кладовщика, единственного свидетеля этого события, который еще работает.
Не стал я расспрашивать ни о чем кладовщика. Просто поверил в реальность этой истории.