Глава 6 Покушения

Глава 6
Покушения.

1

«Король умер. Да здравствует король!». Эту простую формулу власти одного Французская республика попрала, заменив ее туманным принципом народовластия. Стало трудней приветствовать изменения в верхах. Не выкрикнешь же на улице: «Срок действия парламента закончен. Да здравствуют выборы!». Длинно и как-то неубедительно. Однако не в этом дело.
Трон, как таковой, республика отменила, но претенденты на него остались. Предпоследний король, Людовик Возлюбленный, имел десять рожденных от королевы детей. До возраста размножения дожили семеро: шесть дочерей и сын. Людовик Фердинанд, дофин Франции, не в пример отцу отличался благочестием. От двух жен он родил десять детей. Первые пять детей умерли в младенчестве. Вторая пятерка (три мальчика и две девочки) молитвами отца и пожертвованиями на святую церковь выжила. Дофин умер от туберкулеза во время правления отца. Девять лет спустя, когда пришла пора произнести магическую формулу «Король умер. Да здравствует король», первым в списке претендентов стоял 20-ти летний внук Людовика Возлюбленного. Он стал королем Людовиком шестнадцатым по счету. По свидетельствам современников человеком он был мягким, нерешительным, лишенным деспотических наклонностей. Не в последнюю очередь из-за этого приключилась беда, названная позднее Великой французской революцией. Из-за своей мягкости и нерешительности Людовик XVI потерял не только трон, но и голову на эшафоте. Мало того, была гильотинирована королева, Мария Антуанетта, а сын Людовика XVI, Луи Шарль, умер от истощения и болезней в тюрьме Тампль. Вот уж воистину, власть не терпит хороших людей. Только деспот может крепко держать ее в руках.
Однако мы несколько отвлеклись. После смерти маленького Луи Шарля, провозглашенного монархической Европой королем Франции Людовиком XVII, список претендентов на французский престол возглавили два брата Людовика XVI: проживающий в Митаве граф Прованский и находящийся в Лондоне младший брат графа Прованского, граф Артуа. Шансы старшего выглядели много лучше, поэтому младший, чтобы занять трон, был много активней. Летом 1799 года эмиссары графа Артуа, бретонский мельник Жорж Кадудаль и граф де Невилль, тайно пробрались в Париж. В ожидании похорон республики, они создали монархический комитет. Монархисты обожали создавать монархические комитеты. В комитет кроме Кадудаля, Невилля и формального лидера роялистов де Куаньи (псевдоним – шевалье Куаньи) вошли Дирхофф (кличка Дюперон), в прошлом начальник королевской контрполиции, любовница Дирхоффа, мадам Шалме, Сюренн (кличка Банвилль), аббат Ратель, аббат Кодар, в прошлом главный викарий Тулузы, бывший офицер королевской армии шевалье де Маградель (кличка Жубер), де ла Рю, в недавнем прошлом депутат совета 500 и зять Невилля. Пестрая, как мы видим, компания.
Хоронить республику должны были русские и австрийские штыки. С этим вышла незадача. Массена под Цюрихом надавал по зубам русским, да так удачно, что русские поссорились с австрийцами и вышли из войны. Монархический комитет находился в растерянности. Австрийские штыки завязли в Швейцарии и Италии, монархические восстания в Бретани и Нормандии деградировали в разбойничьи набеги, власть Директории, пошатавшись, стала укрепляться. Комитет был близок к самороспуску, но тут вернулся генерал Бонапарт из Египта и забрал у Директории власть. Комитет воспрял духом. То, с какой легкостью, с каким изяществом проделал переворот Бонапарт, поразило всех.
С каждой неделей консульства становилось явственней стремление генерала к единоличному правлению. Впервые за десять революционных лет власть во Франции становилась персонифицированной. Одно это обстоятельство внушало комитету радужные надежды. Вторым обстоятельством стал Талейран. Он регулярно встречался с Куаньи, Невиллем и Кадудалем. По словам министра иностранных дел выходило, что всякое действие генерала Бонапарта направлено на восстановление монархии с легитимным монархом на троне. Комитетчики робко интересовались: что означает в понимании генерала Бонапарта выражение «легитимный монарх». На это Талейран отвечал: легитимным монархом станет тот принц, кого признает Бонапарт. Однако, продолжал Талейран, реставрация возможна только при условии спокойствия на внешних рубежах Франции.
Эмиссары принцев в Париже бились за любовь Бонапарта. Граф Артуа в Лондоне убеждал английское правительство не предпринимать против Франции недружеских действий. Сдерживание Вены взял на себя граф Прованский. В феврале граф написал Бонапарту письмо: «Спасите Францию от ее собственных неистовств, и Вы исполните желание моего сердца; возвратите ей короля, и грядущие поколения будут благословлять Вашу память». Бонапарт не ответил, потому что пьеса «Реставрация» должна быть сыграна и забыта без письменных свидетельств.
В апреле, когда формирование Резервной армии завершилось, Бонапарт дал последнюю аудиенцию Ги де Невиллю и Жоржу Кадудалю. До апреля он встречался дважды с обоими эмиссарами и один раз отдельно с Кадудалем. Поговорив о том, о сем первый консул огорошил собеседников заявлением, что обстоятельства не позволяют ему признать их господина легитимным монархом Франции. Удрученные Невилль и Кадудаль вскоре покинули Париж, отправившись в Лондон.
Заявление Бонапарта имело два следствия. Первое, граф Прованский приободрился. Несмотря на предупреждения доверенных лиц, что положение первого консула не позволяет вести переписку, граф Прованский не удержался и написал Бонапарту второе письмо. «Нет, победитель при Лоди, Кастильоне и Арколе, завоеватель Италии и Египта не может не предпочесть подлинную славу пустой известности. Между тем Вы теряете драгоценное время; мы можем обеспечить спокойствие Франции. Я говорю «мы», потому что я нуждаюсь в Бонапарте, а он не может обойтись без меня. Генерал, Европа наблюдает за Вами, и слава ждет Вас, а я горю нетерпением возвратить мир моему народу». И это письмо осталось без ответа.
И второе следствие: граф Артуа стал на путь конфронтации. Позиция его поменялась на противоположную. Он возвестил правительство Англии, что только решительные военные действия могут спасти Францию. Кабинет Пита с пониманием отнесся к призывам графа. Состоялся ряд встреч министра иностранных дел Гренвиля и графа Артуа и 16-го мая стороны пришли к соглашению. Английское правительство взяло на себя обязательство послать во Францию экспедиционный корпус силой 25000 человек.
План был таков. Сначала из Дувра посылается отряд численностью три-четыре тысячи человек и двойным ударом – с моря английским десантом, а суши отрядами роялистов захватывается Кале. Затем производится десантирование основных сил, с которыми и должен прибыть сам граф, дабы лично возглавить поход на Париж. Руководство войсками граф поручил генералу Пишегрю, республиканскому генералу, перешедшему на сторону роялистов. Наконец в самом Париже монархический комитет должен поднять восстание верных белым лилиям людей. Весь план базировался на предположении, что австрийцы не подкачают. В Италии и Германии австрийцы должны одолеть французские войска, а англичане и верные графу Артуа аристократы должны собрать плоды их побед. Типично для англичан, стремящихся такать каштаны из огня чужими руками.
Планируя и подписывая договор, граф Артуа и сэр Гренвиль не знали, что монархический комитет уже разгромлен. За главными фигурантами комитета полиция давно следила, не тревожа их. Зиму и весну Фуше осторожно прощупывал нити, ведущие от главных фигурантов к неглавным, и от неглавным к персонам, сочувствующим монархистам. В январе в парижскую полицию поступила анонимка, автор которой советовал обратить внимание на некого Кодара, как потом выяснилось, секретаря монархического комитета. Дело взял под контроль лично министр полиции. Полиция установила за Кодаром агентурную слежку и вскоре слежка привела в дом мадам Мерсье, где при обыске агенты обнаружили документы комитета, из которых следовало достаточно для немедленного ареста всех членов организации, но никого не арестовали.
В апреле Фуше получил приказ первого консула перевести дело монархического комитета в активную фазу. Недели не прошло, как Фуше пришел к первому консулу с докладом о раскрытом заговоре роялистов. И снова никто не был арестован. 6-го мая, в день отъезда Бонапарта на войну, «Moniteur» опубликовала некоторые материалы о заговоре роялистов. Яснее членам комитета, что пора бы убираться из Франции, трудно сказать. Вслед за публикацией была создана специальная комиссия из четырех государственных советников для всестороннего изучения обстоятельств. В заключительном отчете комиссия указала на присутствие в деле англичан, не гнушающихся любых средств для достижения своих целей.
Вскоре полиция задержала лидера комитета шевалье Куаньи, но по просьбе Бонапарта он был отпущен на свободу. В мае в Кале при попытке уйти в Англию был арестован Дюперон. Так как он сразу признался во всем, что нужно было следствию,  то суд назначил ему наказание такое мягкое, какое только возможно. Через год Дюперона выпустили на свободу. Совсем другая судьба ожидала несчастного Невилля. На свою беду его угораздило вернуться во Францию летом, уже после Маренго. В Кале Невилля почти сразу схватили и заключили в темницу, где провел много лет.
Наконец в октябре полиции удалось выследить Маграделя – главную ударную силу группы. 29-го октября при попытке задержания Маградель оказал сопротивление и был непреднамеренно застрелен. Он стал единственным погибшим членом монархического комитета.

2



В исторической науке лидирует устойчивое мнение, что после ноябрьской революции для Бонапарта наступили времена напряженной, но спокойной работы на благо Франции. В действительности же властителем Франции Бонапарт стал после Маренго. Даже не сама победа, а Алессандрийская конвенция закрепила за генералом Бонапартом высшую власть в стране. В переходной период, с ноября по июнь включительно, множество опасностей, как внутренних, так и внешних, грозило власти генерала. К внешним опасностям относились австрийские армии. Монархистов можно рассматривать внешней и внутренней угрозой. Однако самая большая угроза исходила от ближайшего окружения первого консула, которое до Маренго предпочитало рассматривать генерала Бонапарта как переходную фигуру.
Сийес, перестав быть консулом, не утратил влияние в парижских политических кругах. Талейран возвышался в этих кругах, как неприступный утес, поросший связями и опытом политической интриги. Третьим главным игроком являлся Люсьен Бонапарт, герой 19-го брюмера. Рядом с главными игроками стояли второстепенные. Роже-Дюко стоял в союзе с Сийесом, министр полиции Фуше крепко держался Талейрана. Люсьен пользовался поддержкой родственников: брата Жозефа и свояка, генерала Леклерка. Военный министр Карно занимал неопределенную позицию. Из высшего политического бомонда только Камбасерес остался безусловно предан Бонапарту, и то лишь потому, что на него крепко обиделся Сийес.
Генерал Бонапарт отправился воевать в Италию. За этим походом следила вся Европа. Следили в Лондоне, чтобы вовремя дать отмашку к десанту в Кале и восстанию в Париже. В Митаве граф Прованский наблюдал за действиями французских войск с двойственным чувством. Он не знал, следует ли ему радоваться или огорчаться возможным победам. Пожалуй, следует все-таки радоваться. Следили  с интересом в Петербурге. Павел уже склонялся к мысли, что все же возможно сотрудничество с французами, тем более что с англичанами последнее время как-то все идет наперекосяк. Следили в Берлине. Излишне говорить, что внимательнейшим образом наблюдали за действиями французов в Вене. Однако пристальней всех политический Париж следил за событиями в Италии.
Возникали и исчезали коалиции и контркоалиции. Образовывались и рассыпались альянсы. Один и тот же игрок мог входить во враждующие между собой группировки. Назавтра эти группировки исчезали, а на их месте возникали новые. Движителем дележа шкуры еще не убитого медведя стал Талейран. Но он один был недостаточно силен. Сийес ни при каких условиях не желал сотрудничать с Талейраном. Люсьен колебался между двумя полюсами. После продолжительных консультаций игроки пришли к соглашению, что первым консулом, коль с Бонапартом что-то случится в Италии, должен стать генерал Карно. Как временное решение, Карно устраивал Сийеса, Талейрана и Люсьена.
Бонапарт не погиб, он не был ранен, он умудрился победить. Соратники поджали хвосты. Кроме Талейрана, Фуше и Жозефа все участники июньского дележа, включая генералов Карно, Моро и Леклерка, в первой империи не имели политического веса.
Через два месяца после возвращения в Париж первый консул нашел возможность ответить, наконец, графу Прованскому. Эмиссары графа, обнадеженные довоенными авансами, буквально не давали прохода Бонапарту и навязчиво досаждали Жозефине.
7-го сентября 1800 года Бонапарт написал графу: «Я получил Ваше письмо. Благодарю Вас за почетные слова, которые Вы мне пишите. Вы не должны желать Вашего возвращения во Францию; Вам бы пришлось пройти через сто тысяч трупов. Пожертвуйте Вашими интересами ради покоя и счастья Франции. История Вам это зачтет. Я не бесчувственный к несчастьям Вашей семьи... Я с радостью хочу содействовать покою Вашей уединенности». В первой редакции первый консул написал: «Я всегда с радостью буду способствовать защите Вашего покоя».
Это письмо маркирует окончание заигрывания генерала Бонапарта с французскими принцами, оно же маркирует начало подготовки покушения на жизнь первого консула.

3

Французская история утверждает, что октябрьская попытка покушения на жизнь первого консула лежит на совести якобинской оппозиции. Это также верно, как и то, что в заговоре участвовали люди, имеющие личные причины покушаться на жизнь Бонапарта.
Весной 1800 года в Париже образовалась группа, имеющая целью физическое устранение первого консула. Руководил группой корсиканец Жозеф Аррена, в прошлом командир бригады жандармов. Старший брат Жозефа, Бартоломей, приобрел сомнительную известность своим поведениям в Сен-Клу 19-го брюмера. По официальной версии именно он в тот памятный день пытался заколоть Бонапарта кинжалом. Бартоломей и второй брат Жозефа, Филипп, подверглись аресту и некоторое время посидели в тюрьме. Учитывая корсиканское происхождения Аррена и личные мотивы, предприятие приобрело окраску вендетты.
Кроме Аррена в деле участвовал скульптор Серран, смертельно обиженный на генерала Бонапарта. Всем, кто соглашался слушать, Серран рассказывал историю, как он однажды ночью помог лейтенанту Наполеону Бонапарту отбиться от двух бандитов. Первый консул хорошо помнил этот случай и поначалу охотно принимал скульптора. Но фамильярность Серрана не знала границ. Нехорошо обращаться с первым лицом Франции, как с собутыльником да ещё на глазах у многочисленных, тайно хихикающих соратников. Отношения, принятые в среде художников, несдержанный Серран автоматически перенес в среду высших сановников. Дружба с Серраном сильно вредили имиджу первого консула, и вскоре ему отказали от дома. Лучшие парижские дома,  еще вчера подобострастно принимавшие Серрана, закрыли двери. Обожание Бонапарта, выраженное, впрочем, весьма специфично, сменились в тонкой душе художника на ненависть. Все жизненные неудачи, все обиды, а их накопилось немало, получили персональное воплощения – обманувший ожидания скульптора генерал Бонапарт.
Когда Аррена сговорился с Серраном, преступная «группа» состоялась. Серран привлек к заговору своего друга, ученика знаменитого художника Давида, живописца Батисто Топина-Лебрена. Остальных рекрутировал Аррена. Самые видные из них были бывший служащий Демервиль и бывший нотариус Жозеф Диан.
Зная любовь первого консула к театру, заговорщики посчитали Оперу наиболее удачным местом для покушения. План был таков. Серран с подельником (или подельниками) приближается к ложе первого консула, якобы с извинениями за свое недостойное поведение, и там... кинжал, кровь, смерть тирана, место Серрана в истории. Скульптор надеялся, что его в последний раз в буквальном смысле этого слова допустят к Бонапарту. На этом зиждился весь план.
Проведению было угодно, чтобы бывшему полковнику Арелу стало известно о заговоре, и он рассказал о нем своему другу, полицейскому комиссару Лефебву, который, в свою очередь, доложил о заговоре Фуше. Вечером 10-го октября 1800 года в здании Оперы агенты полиции арестовали вооруженных кинжалами Серрана и Диана. Они ожидали прибытие первого консула. До полуночи был схвачен насквозь простуженный (почему он и не явился на акцию) Демервиль, а через два дня, 12-го октября, полиция арестовала и самого Аррена. Вскоре по делу о покушении на первого консула на нарах сидело 19 человек. Предварительное следствие не принесло ожидаемых результатов. Не было разветвленной агентурной сети. Не было, уходящих за границу нитей. Не было тайной, могущественной организации, готовящейся воткнуть грязные кинжалы в спину революции. Не было и самого заговора в традиционном его понимании, а были несколько лично обиженных Бонапартом людей, которые сейчас в страхе ожидали своей участи. Лишь под пытками они давали нужные следствию показания. Да и то сказать, какие это были показания. Противоречия и несуразности встречались на каждом шагу. 7-го января 1801 года состоялся суд. Обвинение было выдвинуто всего против восьми человек. Четверо главных преступников – Аррена, Серран, Демервиль и Топин-Лебрен были признаны виновными и приговорены к смертной казни. 31-го числа того же месяца приговор привели в исполнение. Вторую четверку суд оправдал. Хоть какую-нибудь причастность к заговору остальных одиннадцати следствие не обнаружило.

4

Победа под Маренго создала в Европе уникальное политическое положение. Россия, наиболее мрачная тирания континента, и Франция, пока что республика, сближались.
Император Павел разочаровался в союзниках. В австрийцах он разочаровался из-за разгрома под Цюрихом корпуса Корсакова и из-за перехода армии Суворова через Альпы, который русская история называет славным, но на самом деле это было бегство от Массены. В Англии Павел разочаровался по многим причинам. Напряжения отношений начались с того, что англичане отказались восполнить некоторые финансовые потери, понесенные Россией в чуждой ей войне. В ответ на скупость Британии император Павел инициировал процесс создания торгово-политического союза, получившего имя «Вторая лиги вооруженного морского нейтралитета», и направленного против доминирования Англии в Балтийском море. В Лондоне проявили крайнее недовольство предпринятыми шагами России по сближению с Пруссией, Данией и Швецией.
Император Павел приветствовал переворот 18-го брюмера. Он был убежден, что революция Бонапарта направлена, в конечном счете, на реставрацию монархии. В конечном счете, он оказался прав. Высказывание царя, что он «проникнут уважением к первому консулу и его военным талантам», приуроченное к победе Бонапарта над нерасторопными австрийцами услышали в Лондоне, сделали соответствующие выводы, а когда пришла пора платить по счетам, англичане отказали русским в оплате. Я имею в виду Мальту.
В 1798 году, заманивая Россию в антифранцузскую коалицию, английское правительство письменно пообещало царю Мальту. В тот год англичане и луну пообещали бы, изъяви Павел такое странное желание. 5-го сентября 1800 года, после почти двухлетней английской блокады, Мальта пала, а у Павла все готово для взятия острова под свою власть. Он еще весной определился с комендантом Мальты. Им стал, точнее не стал, генерал-лейтенант граф Волконский. Волконский на флагмане Ушакова плавал вокруг Мальты, ожидая, когда англичане призовут его володеть островом. Петербург ждал вести о передачи острова согласно договору от 1798 года, а дождался новости от Волконского, что британцы назначили военного генерал-губернатора и создают собственную администрацию. На другой день по получению этого печального известия корабль русской дипломатии окончательно взял курс на сближение с Францией.
Как раз в это время первый консул Бонапарт совершил благородный жест. Не прося что-то взамен, в одностороннем порядке первый консул приказал освободить, обмундировать и отправить за счет Франции русских военнопленных, захваченных во время разгрома корпуса Корсакова.
В конце сентября канцлер Панин, известный проанглийской позицией, был уволен, а русские сановники соревновались в фантазиях, как больней досадить Англии, так подло обманувшей царя, и одновременно отблагодарить первого консула Бонапарта. Всех победил граф Ростопчин. По его словам Россия участвовала во второй коалиции «единственно для того, чтобы убедиться в вероломстве Пита и Тугута, а Европу убедить в бессмертии Суворова». 2-го октября 1800 года Павел утвердил меморандум Ростопчина о расчленении «безнадежного больного» Турции, примерно так, как в свое время Екатерина разделалась с другим безнадежным больным – Польшей. К разделу Ростопчин предложил привлечь Францию, как главного союзника, Австрию и Пруссию, в качестве второстепенных союзников, дабы окончательно оторвать эти державы от Англии. Этого мало. Ростопчин предусмотрел приз Бонапарту в виде русско-французского похода в Индию.
С возрастающим беспокойством следил Пит за сближением России и Франции. Когда же Лондона достигли вести о меморандуме Ростопчина, когда же был доставлен текст меморандума, правительство поручило тайной полиции любыми средствами воспрепятствовать дружбе первого консула Бонапарта и императора России Павла I.
Во все времена всякая тайная полиция располагала тремя убедительными аргументами: подкуп, шантаж и убийство.

5

В декабре в Париж из Лондона прибыл некто Пико де Лимелан, псевдоним – Бурмон. В Париже Бурмон вошел в контакт с товарищем по оружию в гражданской войне Сен-Режаном и со своим бывшим слугой Карбоном. Ещё два человека, имена которых следствие не смогло установить, и сестра Карбона были, по крайней мере косвенно, связанны с заговорщиками. Эти люди образовали группу для убийства первого консула. Чем меньше людей задействованы в операции, тем больше шансов сохранить подготовку акции в тайне, и тем меньше шансов у полиции предотвратить покушение. Апрельская, октябрьская и ноябрьская акции провалились на стадии подготовки еще и потому, что в них было задействовано слишком много людей. Чтобы убить человека, достаточно одного меткого выстрела, достаточно одного решительного человека, но технические средства того времени не позволяли подготовить и провести такую акцию в одиночку. Бурмон нуждался в помощниках. Три непосредственных исполнителя и два-три человека на подстраховке необходимое и достаточное количество для успешного осуществления задуманного.
Сначала убийцы планировали застрелить первого консула по дороге из Парижа в Мальмезон, заранее подготовив вдоль пути следования несколько огневых позиций. Однако, наблюдая за перемещениями первого консула, киллеры установили, что Бонапарт ездит всегда в закрытой карете и в сопровождении многочисленной охраны. Из этого обстоятельства следует, что убийцам отпущен только один выстрел, и если случится промах, поправить положение вторым выстрелом им не дадут. Учитывая это, Бурмон отказался от операции с применением дальнобойного стрелкового оружия. Традиционные средства убийства – кинжал или пистолет не подходили по причине невозможности близко подобраться к фигуранту. Чтобы застать полицию врасплох, следовало придумать нечто новое, доселе не применяемое.
Месяцем ранее полиция арестовала группу якобинцев. Эта группа готовила покушения на Бонапарта. В качестве орудия убийства якобинцы собиралась использовать «адскую машину», изобретение инженера-якобинца Александра Шевалье. Она представляла собой начиненный порохом и дробью железный бочонок высотой 40  и диаметром 20 сантиметров. «Адскую машину» решил применить не чуждый технического прогресса Бурмон, положив начала новому методу убийства – взрывом. Каким образом Бурмон узнал об изобретении Шевалье? В газетах этого не писали. Сведения о якобинском заговоре были строго засекречены и не могли просочиться наружу в виде слухов. Роялисты и якобинцы не контактировали между собой. Они не могли обмениваться, и не обменивались друг с другом информацией. Тем не менее, конструкция «адской машины», в деталях достаточных для ее практического воплощения, была известна Бурмону. Это приводит к вполне здравому допущению, что Бурмон изучил бомбу, будучи в Лондоне. Допущение, в свою очередь, приводит к здравой мысли, что английская тайная полиция контролировала не только заговоры роялистов, но и заговоры якобинцев.
Выбрав орудие убийства, заговорщикам требовалось точно вычислить, где заложить бомбу и когда произвести взрыв. В октябре Аррена и Серран с успехом эти вычисления проделали. Зная привязанность первого консула к театру, они смогли точно определить время и место появление Бонапарта – в Опере во время премьеры. Через два месяца Бурмон использовал идею Серрана. Только Бурмон наметил место проведения акции не здание театра, а дорогу к нему.
По всему Парижу были расклеены афиши, извещавшие, что вечером 3-го нивоза (24-го декабря) в Опере состоится премьера «Сотворения мира» австрийского композитора Гайдна, что партию Евы будет петь несравненная Джузеппина Грассини. В те далекие времена театр располагался на улице де ла Луи. От Тюильри, где последние несколько дней жил первый консул, дорога в Оперу проходили через Карусельную площадь и узкую улицу Сен-Никез. На вливании Сен-Никез в Карусельную площадь убийцы готовили засаду.
21-го числа Карбон приобрел на окраине Парижа лошадь, двухколесную телегу, стянутую железными обручами бочку, порох и другой необходимый реквизит. 22-го Бурмон изготовил бомбу, 23-е декабря прошло в подготовительных мероприятиях. 24-го, едва стало  смеркаться, убийцы, одетые в синие блузы дорожных рабочих, вышли на дело. Продвигаясь по улице, делая вид, что занимаются уборкой камней и мусора, они вышли на площадь Карусель.

Стояла настоящая парижская зима, сырая и туманная. Серая туча, зацепившись брюхом за крест Нотр-Дама, сыпала мелким противным дождем. Они дошли до Сен-Никез, поставили тележку так, что она немного загораживала проезжую часть и громко поспорили. Один дорожный рабочий призывал товарищей продолжать уборку улицы, другой желал непременно выпить винца в кабачке на Карусельной площади. Третий дорожный рабочий тоже хотел винца, но не столь непременно. Спор разрешился тем, что первый дорожный рабочий остался стеречь тележку, второй направился в кабачок, третий последовал за ним, но на середине площади остановился в нерешительности.
Бурмон должен был подать знак о приближении кареты первого консула. Сразу же Сен-Режан должен поджечь шнур и быстро, но не привлекая внимания, удалиться. Всего десять секунд было отпущено Сен-Режану, чтобы успеть скрыться из зоны поражения в заранее приготовленное убежище в одном из домов, где его должен ожидать Карбон. Бурмон вовремя заметил приближения кареты и вовремя подал сигнал Сен-Режану, но тот из-за дождя не сразу сумел зажечь шнур. Кроме того, карета и охрана, опять же из-за дождя, ехали несколько быстрее, чем предполагали убийцы. Возможно, сам шнур из-за повышенной влажности воздуха горел немного медленней. Словом, «дорожные рабочие» просчитались на пять-шесть секунд.
Бонапарт проехал в двух метрах от своей смерти, удалился на 50 метров, когда прогремел страшный взрыв. Волна, докатившись до кареты, разбила стекло заднего окошка, осыпав осколками мундир Бонапарта и шубу Жозефины. Карету сильно тряхнуло, но она устояла на колесах. 
Первый консул и Жозефина не пострадали. Охрана настойчиво требовала немедленно покинуть место происшествия и возвратиться в Тюильри. Бонапарт настоял на своем появлении в Опере, во избежание беспокойств в городе, коль они запланированы якобинцами.
Взрыв вызвал сильные разрушения, писала на другой день  «Moniteur», остатки окон вместе с рамами, двери, различные товары из ближайших лавок разлетелись по всей площади. Взрыв убил  8 человек, ранил 28. 46 домов получили повреждения. Ущерб газета оценила на удивление точно – 123654 франков.
Бонапарт был взбешен. Впервые из него истекала та злость, перед которой все его царствование трепетала вся империя. Третье покушение за три месяца. Якобинцы зарвались. Пора им показать, что первое лицо государства не кукла для упражнения в стрельбе. Пусть они несут коллективную ответственность. Бонапарт ни минуты не сомневался, что это покушение подготовили левые. На это указывало орудие убийства. Только якобинцы могли знать об адском изобретении Александра Шевалье. Уверенность была настолько полная, что, не дожидаясь окончания следствия, Бонапарт приказал министру полиции подготовить список наиболее видных якобинцев. В списке оказалось 130 имен. 4-го января 1801 года сенат одобрил, а государственный совет принял закон, позволивший выслать подозреваемых за пределы Франции. 70 человек были отосланы на Сейшельские острова, остальные – в Гвиану.
Всезнающий Фуше с самого начала был уверен (интересно, на чем основывалась эта уверенность), что организаторы последнего покушения являются вовсе не «безвинные» агнцы-якобинцы, а монархисты. Когда полиция арестовала Сен-Режана и Карбона и подтвердилась версия Фуше о непричастности левых, было слишком поздно. Транспорт с лидерами якобинцев уже находился в открытом море.
Несмотря на многочисленных свидетелей, следствие так и не смогло составить удовлетворительно точную картину произошедшего. По показаниям Сен-Режана, когда наконец зажегся шнур, он побежал в укрытие, по дороге скинув и бросив в Сену блузу дорожного рабочего. Взрывом его ранило, впрочем, не опасно. С помощью Бурмона Сен-Режану удавалось довольно долго скрываться. Но немного поправившись, ему стало невмоготу дальше скрываться. Он начал выходить, и 18-го января на улице был опознан и схвачен полицией. В тот же день арестовали Карбона. Вскоре полиция арестовала многих подозреваемые, в числе которых были друзья и родственники убийц. Они, как установило в дальнейшем следствие, не имели отношения к покушению и были отпущены на свободу. Через десять дней после ареста Карбона полиции удалось выйти на след главного подозреваемого, но Бурмон, благодаря великолепным физическим данным, смог уйти от погони. Пять месяцев он скрывался на запасных конспиративных квартирах, а в мае 1801 года, когда все несколько успокоилось, Бурмон смог незаметно выехать из Парижа, добраться до Бретани, а оттуда уехать в Америку.
1-го апреля, в день, когда весть об убийстве императора Павла достигла французской столицы, парижский уголовный суд приговорил Карбона и Сен-Режана к смертной казни. 6-го апреля приговор привели в исполнение.

6

Осень последнего года уходящего галантного века ознаменовалась для Бонапарта дружбой с императором Павлом и заботами по сохранению собственной жизни. Генерал Моро той осенью готовился к продолжению войны с австрийцами.
26-го августа император Франц сместил фельдмаршала Края с поста командующего войсками в Германии, назначив командовать армией фельдмаршала Коловрата. Две недели спустя, 8-го сентября, Франц доверил командование восемнадцатилетнему брату, эрцгерцогу Иоганну, более всех удивившемуся своему назначению. Эрцгерцог Карл из-за случая с Суворовым все еще находился в опале, а два других брата, эрцгерцоги Фердинанд и Жозеф (о них император думал в первую очередь), были достаточно умны, чтобы отказаться от этой должности. Поражение в Италии, при численном превосходстве над неприятелем, неудачный ход боев в Германии, при равных силах, привели императора Франца к любопытному заключению. Командующие, и Край и Мелас, недостаточно прониклись интересами короны Габсбургов, в силу их непринадлежности к царствующей фамилии. Поэтому случались поражения там, где не должны были они случаться. Пришлось доверить управление войсками мальчишки. Однако Иоганн возглавлял армию формально. Он должен сказать свое веское слово, если интересы короны будут задеты. В действительности армией руководил ставленник Тугута, фельдмаршал Лойер. Руководство армии перед лицом грозных испытаний претерпело некоторые изменения. Лойер удалил из армии талантливого, но строптивого полководца, – фельдмаршала князя Реусс-Плауэна. Оставшиеся в строю прославленные генералы были принуждены признать превосходство Иоганна и его помощника фельдмаршала Лойера.
Во время очищения командования от людей сомневающихся и колеблющихся в армию пришли большие пополнения. К сроку окончания действия перемирия германская армия австрийцев насчитывала 120000 человек. 93000 находились в Германии, остальные закрывали врагу Тироль.
21-го августа, когда в Париж пришло известие, что Тугут не признал подписанный графом Сен-Жюльеном договор, военный министр Карно направил генералу Ожеро, командующему Батавской армией, и генералу Брюну, командующему Итальянской армией, директиву о возобновлении в первой декаде сентября враждебности по отношению к Австрии. Генералу Моро Карно приказал возобновить военные действия в Германии между 10-м и 20-м сентября. 13-го сентября Карно переслал Моро указание первого консула, что перемирие может быть продлено на месяц, если Австрия согласится передать во владения Франции крепости Ингольштадт, Ульм и Филипсбург. Моро проинформировал австрийское военное руководство о предложении французского правительства. 19-го сентября император Франц, находящийся как раз в это время в штаб-квартире Иоганна, решил принять требования французов. 20-го сентября в Гогенлиндене стороны подписали продления действие перемирия на 45 суток.
В конце сентября Моро перенес штаб армии из Мюнхена в Аугсбург, а в первых числах октября он отправился в Париж для согласования с первым консулом плана предстоящей кампании.
Отношения между генералами в то время были очень теплыми. Бонапарт осенью вернулся к идее, которую вынашивал с 18-го брюмера: породниться с Моро, женив его на своей приемной дочери Гортензии. Привлечь ценного человека, заключив его в семью, типично для Бонапарта. Укрепляя свою власть, он последовательно создавал новую правящую династию. Сбросить с пьедестала одного человека легко, лучший пример тому Баррас, отстранить клан много труднее, потому что клан, какие бы битвы не происходили во внутреннем круге, многорук и беспощаден к внешним врагам. Но с Моро у первого консула вышла осечка, быть может единственная в его карьере свахи.
Генерал Декан писал в мемуарах. Однажды Моро, находясь один в комнате в Мальмезонском дворце, увидел на каминной полке газету. В газете была напечатана заметка о скором его и Гортензии бракосочетании. Едва удивленный Моро успел прочитать эту весть, как вошел Бонапарт и, заметив в руке генерала газету, заговорщицки подмигнул, дескать:  и когда это вы успели сговориться с Гортензией. Моро не поддержал игру Бонапарта. Бросив газету на пол, он холодно заметил, что не имеет намерений жениться, ибо женитьба боевому генералу приносит несчастье и в подтверждении своих слов привел пример Жубера (Жубер погиб под Нови после женитьбы). Однако вскоре после этого разговора Моро женился на 19-ти летней креолке, и это действительно принесло ему несчастье. Моро рассорился с Бонапартом, и это определило его судьбу.
Похоже, что, несмотря на уязвленное самолюбие Бонапарта, отношения между генералами остались хорошими. По воспоминаниям того же Декана, в Аугсбурге Моро на расспросы о поездке в Париж ответил, что все прошло хорошо и, что Бонапарт единственный человек способный вывести страну из трудного положения.

Осенью 1800 года положение французских войск на восточных рубежах республики было достаточно устойчивым.
На севере между Оффенбахом и Ашаффенбург стояла Батавская армия генерала Ожеро численность 16000 человек. Она рассматривалась, как резерв Рейнской армии. В случае если обстоятельства к тому вынудят, Ожеро мог ударить австрийцев по правому крылу.
В Германии  между реками Изар и Инн располагалась основная часть армии Моро, насчитывающей 106000 солдат.
В Италии под командованием генерала Брюна, осенью сменившего Массену на посту командующего Итальянской армии, находилась 100000 французских солдат.
Наконец, как мост между двумя крупными воинскими соединениями, на границе между Австрией и Италией дислоцировалась восемнадцатитысячная армия Макдональда.
Вскоре после возвращения из Парижа, Моро известил австрийское военное командование о прекращения действия перемирия.
В результате летней кампании французские завоевания в Германии представляли собой довольно узкий клин с острием в Мюнхене, шириной у основания 150 километров и глубиной 300 километров.
На момент прекращения перемирия войска противников в Германии располагались следующим образом. Состоящий из трех дивизий корпус Сен-Сюзанна, дислоцированный между реками Дунай и Альтмюль, образовывал крайний левый фланг Рейнской армии. Напротив корпуса Сюзанна, за рекой Регниц между городами  Бамбергом и Форххаймом,  стоял австрийский корпус фельдмаршала-лейтенанта Симбшена.
Собственно левый фланг французов составлял корпус генерала Гренье (три дивизии и одна бригада). Корпус стоял примерно в 60 километрах восточнее Мюнхена между городами Фильсбибургом и Гогенлинденом. Войска корпуса Гренье располагались гораздо плотнее, чем их соседи слева. Приблизительно в 40 километрах восточней французов стоял австрийский корпус фельдмаршала Кинмайера. Штаб-квартира австрийского корпуса находилась в Розенхайме.
В центре Рейнской армии по дороге из Мюнхена в Вассербург располагался состоящий из трех пехотных и одной кавалерийской дивизий корпус под непосредственным командованием Моро. Войска корпуса находились в непосредственной близости от дивизий левого фланга. Напротив французского центра стояли два австрийских корпуса под командованием фельдмаршала графа Кленау и фельдмаршала герцога Вильгельма фон Бухенфельда. Штаб-квартира австрийского центра находилась в Регенсбурге.
Наконец правое крыло французской армии составлял четырех дивизионный корпус Лекурба. Части корпуса растянулись от Баденского озера до реки Изар. Напротив частей корпуса Лекурба стоял, прикрывая Тироль, также сильно растянутый корпус фельдмаршала Гиллера.
В октябре император Франц, в обход военного совета, утвердил разработанный полковником Вейротером, начальником штаба эрцгерцога Иоганна, стратегический план кампании. По этому плану австрийские войска между реками Изар, Дунай и Инн в треугольнике городов Пассау, Браунау и Деггендорф, из войск центра и правого фланга до 25го ноября должны закончить формирование ударной группировки. От Дуная группировка должна наступать на юго-запад через Ландсхут в направлении Аугсбурга, отсекая неприятельский левый фланг (корпус Сен-Сюзанна) от центра. Далее, заняв Аугсбург, войска ударной группы перережут все коммуникации противника по реке Лех, а корпус Кинмайера в это время будет контролировать линию по реке Инн. Таким образом, корпуса Моро и Гренье будут окружены с запада по реке Лех, с севера по Дунаю, с востока и частично с юга по реке Инн. Единственный свободный от водных преград путь отступления противника – на юго-запад через Лехтальские Альпы.
Первая стадия австрийской операции прошла вполне успешно. Как и планировалась, 25-го ноября ударная группировка была готова к выступлению. А вот дальше начались сбои. По плану Вейротера 27-го ноября авангард, преодолев за два дня почти 70 километров, должны достигнуть Фильсбибурга. В условиях зимы выдержать этот график стало практически невозможно. Как оправдывались потом австрийцы, нарушение графика произошло, потому, что накануне, 26-го ноября, прошли сильные, размывшие дороги дожди, и вследствие большого количества непривыкших к трудным маршам новобранцев. 29-го ноября, на два дня позже графика, австрийский авангард находился в 15 километрах от Фильсбибурга. В виду безнадежного отставания от графика, эрцгерцог Иоганн и фельдмаршал Лойер решили не следовать на Ландсхут, а атаковать неприятеля в направлении Ампфинга с выходом на дорогу Ампфинг – Хаг – Мюнхен. Таким образом, армейское руководство отказалась от выполнения своего же стратегического плана.
30-го ноября австрийские войска заняли, находящиеся в нейтральной зоне города Ландсхут, Фильсбибург, Ампфинг и Вассербург. Войска группировки растянулись по фронту более чем на 70 километров и теперь вовсе не напоминали задуманный мощный ударный кулак, скорее представляли собой растопыренные пальцы. 1-го декабря австрийские войска вошли в соприкосновения с противником. В этот день произошли бои при Ашау и Раттенкирхене. Противостоявшие австрийцам части корпуса Гренье отступили, потеряв в боях несколько пушек и 800 человек пленными. План Вейротера был окончательно похоронен. Армия широким фронтом двигалась на остриё французского клина. Именно туда, где плотность французских войск была наивысшей.
Первый легкий успех вскружил голову молодому командующему и его неопытному, но самолюбивому помощнику. Подхалимы, каких при любом большом штабе всегда достаточно, уверили эрцгерцога, что австрийские знамена покроют себя славой под Мюнхеном, а не при никчемном патрулировании водных преград.
 Только ленивый или глупый мог не победить в такой ситуации, а Моро был не ленив и далеко не глуп.
Командующий французской армией после первых боев, в которых австрийцы открыли себя и обозначили свои намерения, совершенно правильно предположил, что цель неприятеля Мюнхен. По расположению вражеских войск, определенное Моро из анализа произошедших боев, он предположил, что главные силы австрийцев будут двигаться в Мюнхен по дороге из Хага, минуя Гогенлинден. Вечером 1-го декабря Моро определил не только место предстоящего сражения – в Гогенлиндене, но и день сражения – 3-го декабря. Вечером 1-го декабря Моро отдал в войска необходимые распоряжения по подготовке к битве. Вечером 1-го декабря австрийцы проиграли сражение, а с ним проиграли всю кампанию.
Весь день 2-го декабря французы сосредотачивались в районе, центром которого являлся Гогенлинден. К вечеру на фронте шириной не более 40 километров находилось не менее 60000 французских солдат – более половины численности Рейнской армии. Заранее в оперативный район главных сил подошли две из трех дивизий корпуса Сюзанна.
Австрийцы, кажется, помогали Моро победить их. 2-го декабря, когда шло перестроение боевых порядков французской армии, австрийская армия стояла на месте. В главном штабе австрийской армии, находившийся в Хаге, в 15 километрах от места завтрашней катастрофы, весь день 2-го декабря праздновали вчерашний успех.
В 5 часов утра 3-го декабря шестидесятитысячная австрийская армия продолжила марш на Мюнхен. Штабные подхалимы прочили к вечеру, в крайнем случае завтра, взятие города. Четырьмя колонами австрийская армия шла к заветной цели. Северную колонну (правый фланг) вел фельдмаршал Кинмайер, две центральные вели фельдмаршалы Баллет и Коловрат, южная колонна (левое крыло австрийской армии) маршировала под командованием фельдмаршала Риша.
В 7 часов утра колонна Кинмайера на севере Гогенлиндена столкнулась с уже поджидающими австрийцев дивизиями Леграна и Нея из состава корпуса Гренье. Волна за волной накатывались австрийские атаки на французские редуты. Леграну и Нею удалось, хотя и с трудом, собственными силами, не прося подкрепления, отбить австрийский натиск.
Тем временем, согласно диспозиции, дивизии правого фланга (корпус Моро) из Эберсберга выступили навстречу неприятелю. Первой, в направлении Майтенбета, двинулась дивизия Ришпанса, за ней последовала дивизия Декана. Вскоре авангардная дивизия Ришпанса вошла в боевое соприкосновение с бригадами колонны Коловрата. Ришпанс со всей решимостью ударил по австрийцам, и удар его стал успешным. Австрийцы стали откатываться к Гогенлиндену.
В центре события развивались своим чередом. К 10 часам на подступах к Гогенлиндену сражались уже две австрийские колонны: колонна Кинмайера и еще не бывшая в деле колонна Баллета. Как только натиск австрийских войск на левом фланге начал ослабевать, Моро приказал дивизиям Нея и Груши атаковать неприятеля по центру. Эта атака вызвала смятения в рядах колонны Баллета. Почти одновременно части Кинмайера попытались с севера обойти французские оборонительные редуты, но здесь их ждала неудача. При обходе австрийцы столкнулись с дивизией Бастуля, а когда на помощь Бастулю подошла дивизия тяжелой кавалерии под командованием генерала Опуля, французы контратаковали и отбросили противника.
Атака центром и одновременная контратака левым флангом, которую удачно поддержала дивизия Леграна, переросла во всеобщее наступление французов. Австрийцы дрогнули, попятились, а когда из-за быстрого отступления передовых частей смешались их боевые порядки и управляемость войсками была потеряна, побежали, бросая оружие, амуницию и боеприпасы.
На правом фланге дивизия  Декана, идущая вслед за Ришпансом, столкнулась с частями северной колонны. После непродолжительного боя и Декан обратил австрийцев в бегство.
Ещё до наступления темноты, в три часа пополудни, австрийские войска на всех участках были полностью разбиты. По сообщению французского штаба в этот день было захвачено 11000 пленных и 100 пушек. Свои потери французы оценили в 1200 убитыми и ранеными и 500-600 человек пленными. В течение следующих 20 дней французы преследовали бегущие, разрозненные, бросающие по дороге артиллерию австрийские части. В эти дни французы взяли в плен следующие 25000 австрийских солдат и захватили еще 140 орудий. От преследования удалось уйти поодиночке и разрозненными отрядами лишь нескольким тысячам австрийцев.
Для Австрии это битва стала настоящей катастрофой.

Как только известие о победе под Гогенлинденом пришло в Париж, первый консул послал Моро поздравление с победой, но когда ему стали известны подробности сражения и то, что австрийская армия практически перестала существовать, отношение Бонапарта к Моро изменилось.
Позавидовал генерал Бонапарт несомненному успеху генерала Моро. А позавидовав, вменил Моро в вину, что тот ни много ни мало подверг армию ненужному риску, что только чудо спасло ее от полного разгрома. В основном упреки касались того, что Моро снял две дивизии корпуса Сен-Сюзанна, оголив, тем самым, левый фланг. Если бы австрийцы – аргументировал Бонапарт свою позицию – следуя первоначальному, плану наступали на Аугсбург, французская армия могла оказаться в очень трудном положении, и могло произойти поражение. Бонапарт, как никто другой понимал, что на войне сослагательное наклонение некорректно. Его самого не раз таким же образом критиковали за «неправильные» действия. Каждый раз Наполеон отвечал оппонентам примерно следующие: если бы противник поступил иначе, чем он поступил, то он предпринял бы адекватные тому поступку ответные действия. В подоплеке многочисленных критиков Наполеона лежала зависть проигравших к победителю. В подоплеке критики Бонапарта действий Моро лежала зависть первого к военному таланту последнего, таланту, нашедшего свое высшее выражения в битве под Гогенлинденом.
Победа Бонапарта под Маренго явилась в большей степени воинской удачей, чем проявление полководческого таланта. Несомненно, в ряду больших побед Наполеона Маренго является гадким утенком, пропагандой превращенным в прекрасного лебедя. В то время как Бонапарт в Италии провел весьма бледную кампанию, Моро в Германии одерживал одну за другой, пусть не разгромные для австрийцев, но всё же вполне убедительные, победы, которые венчал полный разгром австрийцев при Гогенлиндене. Бонапарт позавидовал профессиональному успеху соперника, претендующего на славу лучшего полководца. Двух венных гениев для Франции слишком много. Страна не вынесет обоих.
С поражением под Гогенлинденом общее поражение австрийцев стало предопределено. 9-го декабря части правого фланга Рейнской армии, форсированием реки Инн у Розенхайма, перешли в наступление. Противостоящие австрийские части корпуса Гиллера спешно отходили, не вступая с противником в бои. 22-го декабря Рейнская армия перешла реку Энс. До Вены оставалось 150-200 километров.
Звезда эрцгерцога Иоганна, ровно как и его помощника фельдмаршала Лойера, закатилась не успев блеснуть. Армия срочно нуждалась в новом командующем, способном хоть как-то наладить оборону страны. Император обратился к эрцгерцогу Карлу с просьбой принять командование на себя и спасти отечество. Карл ответил согласием. 17-го декабря он прибыл в ставку армии, находившуюся в это время в Шваненштадте, и принял командование у своего несчастного брата. Состояние войск Карл нашел много хуже, чем ожидал. Венгерские части категорически не хотели участвовать в дальнейшей войне, и только угроза применения против них артиллерии заставила их покинуть казармы и следовать на фронт, но дезертирство в этих частях приняло массовый характер.
После инспекции войск Карл отписал императору, что о дальнейшем сопротивлении нечего и думать и что необходимо перемирие, а лучше мир. Карл послал Моро предложения начать переговоры по заключению перемирия. Моро согласился. 25-го декабря в Штайре стороны подписали перемирие на очень невыгодных для австрийцев условиях.

События на итальянском фронте во второй половине 1800 года не оказали большого влияние на общую ситуацию.
В подчинении генерала Массены, командующего итальянской армии, находилось 70000 человек. Армия делилась на 5 корпусов: корпуса Сульта, Сюше и Монсея каждый из трех дивизий, резервный корпус из двух дивизий под началом генерала Дюэма и кавалерийский корпус Даву, состоявший также из двух дивизий.
Массена хотел в Италии играть по тем же правилам, что Моро в Германии. Он хотел самостоятельно, без участия Парижа разрабатывать и выполнять собственный план. Но Массена не Моро. Невзирая на заслуги Массены осенью прошлого года в боях с русскими войсками и героическую оборону Генуи, слишком самостоятельный генерал приказом первого консула был отстранен от командования. Место главнокомандующего Итальянской армии получил генерал Брюн, прекрасно показавший себя в прошлом году в Голландии против англо-русских войск.
В австрийской армии также произошла смена командующего. С 15-го сентября на должность командующего заступил фельдмаршал Беллегард, который, также как и в Германии фельдмаршал Лойер, являлся ставленником Тугута.
13-го октября Брюн уведомил австрийское командование, что с 26-го октября, после истечения предусмотренного соглашением 12 дневного предупредительного срока, французская армия возобновляет военные действия. Но, как и в Германии, перемирие дважды продлевалось. Сначала до 4-го ноября, а затем до 13-го ноября.
К началу военных действий обе армии получили подкрепления. Французская армия возросла до 95000. Для оперативных действий Брюн располагал 70000. Остальные 25000 находились в составе гарнизонов крепостей. Австрийские войска имели приблизительно такую же численность, но они дислоцировались на значительно более обширной территории.
По приказу первого консула 19-го декабря Брюн начал наступление. Беллегард, уже знающий о поражении под Гогенлинденом, приказал отступление. Австрийские части отходили, не ввязываясь с противником в существенные стычки, и заняли оборону на северном берегу Минчо юго-западней Вероны между городами Виллафранка и Валеджо-суль-Минчо.
Брюн 20-го декабря у городов Поццолло и Вольта-Мантована форсировал Минчо. На переправах произошли упорные бои. Через два дня после форсирования Минчо французские отряды заняли Верону. Беллегард, которому не удалось сдержать неприятеля на переправах, без дальнейших сражений отступил за реку Брента. Дальнейшее наступление французов прекратило перемирие в Тревизо, заключенное 16-го января.

7

Граф Кобенцль, обличенный императором полновластными полномочиями для проведения мирных переговоров с Францией, в середине октября прибыл в Люневиль. Усилия Талейрана и Бонапарта по развалу коалиции увенчались успехом. Проанглийская партия при венском дворе была разбита, Тугут снят с должности и Австрия выходила на переговоры отдельно от Англии.
В Люневиле Кобенцль должен был вести переговоры с Жозефом Бонапартом, но по прибытию туда, его встретил генерал Кларк с требованием первого консула следовать в Париж. «Приглашение» Кобенцля в Париж явилось ответным ходом Бонапарта на поведения Тугута в августе, своеобразное наказание ни в чем не повинного Кобенцля за непризнание императором июльского мирного договора и за задержание (фактически ареста) Дюрока. Для австрийского министра иностранных дел настоятельная просьба прибыть в Париж стала неприятным сюрпризом. Что скажут в Вене и, что скажут в Лондоне? Кобенцль решил ехать. По дороге он встретил Жозефа, которого также удивило решение первого консула, идущее в разрез с недавними договоренностями. Жозеф сейчас же повернул назад и, обогнав Кобенцля, прибыв в столицу, незамедлительно отправился к Наполеону за объяснениями. Получил их и успокоился.
Первый консул тепло принял посланника императора. Они были знакомы ещё по итальянской компании 1797 года. Бонапарт ценил Кобенцля больше не как генерала, а как способного дипломата. После аудиенции, которая ничего не принесла, да и не могла принести, поскольку целью Бонапарта являлось адекватное унижение австрийского императора в лице его посланника, Кобенцль отправился обратно в Люневиль. Вскоре туда прибыл и Жозеф.
Жозеф в тени младшего брата делал довольно успешную карьеру. Ещё на Корсике, в 1792 году Наполеон уговорил его баллотироваться депутатом в парламент консулата Паола. Из-за приверженности Паола к Англии семья Бонапартов вынуждена была покинуть Корсику. Жозеф навсегда уехал на материк. Во время итальянской компании, весной 1797 года, Директория назначила Жозефа послом в Рим. После этой не совсем удачной для Жозефа миссии, правительство планировало послать его послом в Берлин, но Жозеф предпочел дипломатической должности мандат депутата Совета 500.
Наполеон любил и ценил старшего брата, поверял его в свои сердечные дела. Когда Наполеон отправился в Африку, он попросил брата присмотреть за своей непоседливой женой. Жозеф старался, но Жозефина мало обращала внимания на нотации деверя.
После 18-го брюмера Жозеф, так же как и Люсьен, пережил большое разочарование. Он полагал, что Наполеон назовет их, или кого-нибудь из них, консулами. В отличие от Люсьена, Жозеф недолго обижался на брата. Он был избран в государственный совет. Наполеон иногда использовал Жозефа как альтернативу Талейрану. Непосредственно перед переговорами в Люневиле Жозеф провел переговоры с Соединенными Штатами, завершившиеся подписанием меморандума.
8-го ноября, во избежание всяческих недоразумений, как это случилось летом с Сен-Жюльеном, переговоры в Люневиле начались с официального предоставления друг другу  своих полновластных полномочий, подписанных австрийским императором и первым консулом.
По сравнению с летом позиция Франции значительно ужесточилась. Территориальные претензии французской стороны были ниже, чем владела Франция по Компо-Формийскому соглашению, но превышали так называемые естественные границы Франции, то есть превышали территорию Франции до начала революционной экспансии. На севере французская сторона хотела получить во владения Бельгию и все территории западнее Рейна до Батавской республики. На юге, в Италии, по французскому проекту за Австрией должна остаться Венеция до рек Минчо и По. Инфант Пармы Фердинанд III получает великое герцогство Тоскана. Королевство Пьемонт восстанавливается в границах до реки Сезия.
Австрийская сторона хотела, чтобы её владения в Италии простирались до реки Адда. Другими словами на севере позиции сторон в основном совпадали, а спор шел, как обычно на франко-австрийских переговорах, вокруг Италии.
После многочисленных предложений и контрпредложений стороны зашли в тупик. Обе стороны ждали результатов, вскоре должных начаться военных действий.
В середине декабря Кобенцль получил известие о поражении австрийской армии под Гогенлинденом. Непонятным образом он не только не смягчил позицию Австрии, но напротив ужесточил её. Как полномочный представитель Австрии Кобенцль, кроме обычных территориальных претензий, требовал также восстановление великого герцогства Тоскана и герцогства Модена. Требования в высшей степени абсурдные, учитывая поражения австрийцев, но показывает, что бы требовала на переговорах австрийская сторона в случае военной победы. Почему всегда отличавшийся здравым рассудком Кобенцль выдвинул заведомо невыполнимые требования? Скорей всего смысл новых территориальных претензий и был в их невыполнимости. Скорей всего Кобенцль был совершенно не готов к такому повороту событий, несмотря на всю его полномочность. На случай разгромного поражения австрийской армии у него просто не имелось соответствующих инструкций. Полномочность полномочностью, но не хотелось повторять судьбу несчастного Сен-Жюльена. Для Кобенцля было очевидно, что надо ждать указаний императора и попытаться тянуть время. Рассматривая поведения австрийского министра с этой позиции, то нелогичность его требований вполне логична.
Жозеф в конце декабря, ввиду сложившейся ситуации, получил новые указания из Парижа. Франция и Россия – гласили инструкции – придерживаются единой позиции, что Австрия в Италии должна удовлетвориться границей по реке Адидже. В случае если французские войска перейдут Минчо (это случилось 26-го декабря) то Австрия от Цизальпинской республики вообще ничего не получит. Если же французские войска и дальше будут продвигаться и перейдут Адидже, то и Венеция должна отойти от Австрийской империи.
Тем временем перемирие в Штайре прекратило военные действия на германском фронте. В последний день года Кобенцль получил известие об этом перемирии и новые инструкции императора. Смысл указаний императора был примерно следующий – сохранять всё, что можно ещё сохранить, но на военное решение более не рассчитывать.
Ожидания окончилось, позиции сторон, наконец, определились, и 2-го января началась настоящая торговля. После месяца переговоров, на которых австрийский чрезвычайный посол сражался как лев за каждый населенный пункт, Жозеф передал Кобенцлю ультиматум. Через пять дней ему последовал второй ультиматум. В случае невыполнения указанного в ультиматуме срока окончания переговоров, французская сторона их прекращает и возобновляет военные действия. Это подействовало. Дело пошло гораздо быстрее. 9-го февраля на квартире Жозефа стороны подписали проект мирного договора.
Согласно договору восточная граница Франции, как и прежде, проходила по Рейну. Изменения по сравнения с Компо-Формийским соглашением заключалось в том, что крепости Бризах, Кель, Дюссельдорф и Филипсбург на правом берегу реки отходили Франции. Это явилось наказанием немецких союзников Австрии. Восстанавливались Батавская (Голландия) и Гельветская (Швейцария) республики. В Италии восстанавливались Лигурийская и Цизальпинская республики. Причем, последняя сильно выросла за счет Австрии. В Италии во владении Австрии оставались только Венеция, Истрия, Далмация и венецианские острова в Адриатическом море.
Испания, верная союзница Франции, не предавшая ее в самое тяжелое время, хотя и не принимала непосредственного участия в войне против Австрии, тоже получила кусок от Италии. Инфант, сын герцога Пармского, получил во владение Тоскану. Новый монарх стал называться Людовик I, король Этрурии. Бывший великий герцог Тосканы должен получить компенсацию в Германии. Ему была обещана Брайсгау.
Тремя днями позже после подписания проекта, мирный договор ратифицировал первый консул. Против Франции, как и в 1797 году, оставалась одна Англия. Но её дни были сочтены. Союз с Россией против Великобритании обещал плоды невиданных размеров.

8

Британия никогда бы не стала Великой Британией, если бы единственно полагалась на такие ненадежные средства, как тайные шевеления своих агентов в Париже и Петербурге. К надежным средствам английское правительство относило королевский флот. С сентября, как только сближение первого консула Бонапарта и императора Павла стало очевидным, началась подготовка масштабной флотской операции. Цели операции: уничтожить морской союз северных стран, грозить разрушением Копенгагену, грозить Стокгольму, грозить Петербургу.
Владычица Морская хотела от дикой России, в сущности, не так много. Она хотела удержать Россию от неразумной связи с Францией; она хотела, чтобы Россия направляла свои дивизии и свои военные корабли туда, куда будет рекомендовано. За эту малость Англия была готова предоставить ворох благодеяний. Она готова была платить в разумных пределах; она разрешала России вести свободную, в рамках английского здравого смысла, морскую торговлю.
Давно уже, со времени провала англо-русского десанта в Голландии, Павлу не нравилась та роль, какую ему навязывала Англия. От открытого разрыва царя-рыцаря удерживала не столько перспектива снижения торгового оборота, сколько перспектива получить Мальту, последнюю цитадель рыцарства. В сентябре 1800 года перспективы не стало, и, стало быть, ничто не препятствовало прекращению разорительного для России союза с Британией. Здравый смысл и пример Англии подсказывали царю, что защищать свою морскую торговлю следует своим морским флотом. Из этой простой формулы вылилось простое решение – создать союз северных стран.
Три месяца русская дипломатия настойчиво добивалась воплощения директивы царя. И добилась. 16-го декабря 1800 года в Петербурге полномочные представители России, Дании и Швеции подписали договор о создании Лиги Вооруженного Нейтралитета, которая реанимировала северный нейтралитет от 1780 года. 18-го декабря в Лигу вступила Пруссия. Цели лиги: охрана торговых путей в Балтийском и Северном морях от притязаний третьих стран; совместное отражение морской агрессии третьих стран. Под третьими странами подразумевалась, естественно, одна Англия.
Объединенный флот Лиги представлял грозную силу, способную противостоять флоту третьих стран. 123 линейных кораблей. Из них 82 находились на вооружении России, 18 линейных кораблей в общую копилку внесла Пруссия, 10 – Швеция и 13 – Дания. Правда, 21 русских кораблей стояли на ремонте, а 31 линейных кораблей плавали в составе черноморского флота. Из 30 боеспособных кораблей балтийского флота только 20 по вооружению и подготовке команд могли сравниться с английскими кораблями. Русские эскадры стояли в портах Ревель, Кронштадт и Петербург.
В гораздо лучшем состоянии находились шведские линейные корабли, а датские боевые корабли по некоторым показателям даже превосходили англичан.

Название нового военного союза северных стран – Лига Вооруженного Нейтралитета – не обмануло английское правительство. В Лондоне хорошо понимали, что сегодня Лига нейтральная, а завтра союзник Франции, а, следовательно, враг Англии. В силу сближения Франции и России, в силу того, что Бонапарт достал из шкафа слегка запылившийся скелет – десантирование на Британские острова, – Лига представляла реальную угрозу безопасности Англии.
Правительство обязало адмиралтейство быстро, как это возможно, предпринять все необходимые меры для уничтожения флотов потенциальных противников. Адмиралтейство запланировало операцию, когда русские эскадры будут заблокированы льдами в своих портах.
В кратчайшие сроки адмиралтейство разработало план операции. Сначала королевский флот уничтожает датские корабли в Копенгагене, затем сжигает русские эскадры в Ревеле, Кронштадте и Петербурге. На обратном пути топит военно-морские силы Швеции. Выполнение этого плана первый лорд адмиралтейства поручил адмиралу Паркеру, командующему северным флотом. Ему в подчинения адмиралтейство поставило вице-адмирала Нельсона. При содействии первого лорда между Паркером и Нельсоном была достигнута договоренность:  Паркер осуществляет общее руководства, а в сражениях командование переходит к Нельсону.
В последних числах февраля 1801 года по приказу императора Павла от 12 января сего года 22700 казаков Войска Донского под командой атамана Василия Орлова выступили в поход на Индию. В первых числах марта в Булони французы стали собирать флотилию малых кораблей, с тем, чтобы в апреле французская армия, прикрывшись флотом Лиги северных стран, десантировалась на Британских островах. Таким образом, вновь в ходу был план Бонапарта трехлетней давности – одновременного нападения на метрополию и на Индию. Таким образом, откладывать флотскую операцию, ломающую планы Бонапарта, стало невозможно.
12-го марта 1801 года английский флот, выйдя из южных портов, направился в сторону Дании.
Датское правительство знало о готовящейся против них войне. Все знали, как англичане поступили год назад с соседней Голландией. Все в Дании знали, что цель агрессоров уничтожение гордости Дании, ее военного флота. Население столицы проявляло твердую решимость защищаться всеми имеющимися способами. Только за один день записались добровольцами более 1000 человек. Почти все студенты столичного университета пошли добровольно в армию. Из добровольцев был создан даже новый корпус.
Еще в феврале все 13 линейных кораблей находились в полной боевой готовности. На верфях Копенгагена спешно шла подготовка еще трех кораблей. Ожидалось прибытия восьми шведских боевых кораблей. Копенгаген готовил англичанам множество ловушек. На севере порта датчане поставили на прикол два линейных корабля без мачт, максимально насытив их артиллерией. На южной оконечности порта установили сильную береговую батарею. В центре, напротив порта, заякорили все имеющиеся в наличии боевые корабли.

9

Однако прежде чем прозвучал первый выстрел, проблема Лиги, донских казаков и плоскодонной флотилии в Булони разрешилась иным образом.
Императора Павла не любили в Петербурге. Не любили его за мелочность, за злопамятность и, опреж всего, за прусскую пунктуальность, какой царь хотел сравняться с Фридрихом Великим, какая русскому человеку, что острый нож в сердце. Только взойдя на трон, Павел указом запретил ношение круглых шляп, фраков, ботфортов и длинных штанов. Если сюда добавить, что в наказаниях он не делал различия между генералом и простым солдатом, становится понятно нелюбовь петербургского света и столичного офицерства к своему владыке.
Если Павел внезапно появлялся в казарме и дежурный офицер недостаточно быстро произносил: «Смирно!», царь строго его наказывал вплоть до увольнения из армии. В дамский корпус Павлу было сложней привнести прусскую дисциплину, но и в этом деле имелись достижения. Трескучей зимой ли, кислой осенью, летом ли в проливной дождь дамам предписывалось выйти из кареты и склониться в почтительном поклоне, коль царь попадется им на пути. Однажды, будучи чем-то недовольный княгиней Евдокией Голицыной, царь приказал графу Палену, стоящему в то время ни много ни мало в должности военного губернатора Санкт-Петербурга, «намылить ей голову», без всяких экивоков на литературные метафоры. Пришлось сановнику империи явиться к княгине со своей шайкой, мылом, мочалом и полотенцем. Граф намылил голову княгине и доложил Павлу об исполнении приказа.
Другой раз Павел, проезжая мимо деревянного здания итальянской оперы, заметил графу Аракчееву: «Этот дом должен исчезнуть». До темноты 500 солдат стирали оперу с лица земли. Работали при свете факелов, за сутки управились.
Множество подобных анекдотов ходили по столице. Придворный Петербург лихорадило все правление Павла. Двор жил днем сегодняшним. Ни один человек в окружении императора не мог быть уверен в завтрашнем дне, в буквальном смысле слов «завтрашний день». Каприз императора мог поднять чиновника или офицера на несколько ступенек, каприз императора мог низвергнуть человека к самому подножью дворянской пирамиды. От капризов не могли укрыться даже любимцы императора Павла.
Затворник в Зимний дворец привез из Гатчины трех фаворитов: Аракчеева, Ростопчина и Кутайсов. Судьбы всех троих достойны отдельной повести. Было в них что-то общее. Всех поднял Павел из пыли, возвеличил и низверг незадолго до своей кончины.
До Бога высоко, до царя далеко – гласит народная мудрость. Вся необъятная Россия, включая Москву, Новгород, Киев, Урал и Сибирь, не были подвержены переменам настроения гневливого императора. Жизнь там сонно текла по накатанной ухабистой колее. Но Петербург трепетал пред императором, и потому английскому послу Витворту несложно было средь сановников и офицеров найти друзей Англии и врагов Павла.
«Император буквально тронулся рассудком», – в марте 1800 года Витворт писал в Лондон. Как будто не он годом раньше восхищался умом и талантом императора Павла, как будто не он проявлял чудеса изворотливости, дабы Россия выступила войной против Франции.
В том же марте император Павел отстранил адмирала де Рибаса, неаполитанского подданного на русской службе, от управления лесным департаментом. Де Рибас не уехал в свое поместье Дерибасовку (землю в Херсонской губернии и рабов на ней ему подарила Екатерина за услуги дому Романовых в деле поимки княжны Таракановой и за заслуги в Крымской кампании), как это делали опальные русские вельможи, а остался в столице. Де Рибас обиделся на Павла. Воровал он не больше других, а карающая десница царя по наущению Ростопчина коснулась его.
Постепенно вокруг Витворта сложилось общество обиженных Павлом персон. Братья Зубовы, Платон и Валериан, де Рибас были самыми значительными членами кружка Витворта. Общество собиралось в доме Ольги Жеребцовой, родной сестры Зубовых, и судачили о чудачествах Павла. Впрочем, о капризах императора Павла судачили во всех петербургских домах. В этом смысле кружок Витворта ничем не отличался от прочих обществ. Будущие события выделили его из общего ряда. Так будущее влияет на прошлое.
В мае Витворта выдворили из Петербурга. Он обосновался послом в Копенгагене. Общество не распалось, как это бывает при исчезновении лидера. Оно объединилось вокруг Жеребцовой и писем Витворта к ней. Потому что через письма члены кружка прикасались к высшим государственным тайнам России и Англии. Так прошло лето.
В сентябре британское правительство приняло тайную программу по предотвращению союза Франции с Россией, состоящую из трех элементов: флотская операция, убийство Бонапарта, замена русского царя. По каждому элементу правительство определило максимальный размер финансирования. По третьему элементу одни историки говорят о двух миллионах рублей, полученных Жеребцовой в Лондоне уже после убийства. Для сравнения, знаменитый поход Суворова стоил английской казне пять с половиной миллионов рублей. Другие историки сомневаются в достоверности этой информации на том основании, что англичанам не имело смысла платить за уже сделанную работу, и на том основании, что русские не верят пустым обещаниям. Я склонен присоединиться к другим историкам.
Как бы там ни было, в сентябре кружок Витворта-Жеребцовой получил солидный финансовый базис и обогатился двумя новыми членами: вице-канцлером графом Паниным и военным губернатором Санкт-Петербурга графом Паленым. С приходом двух высших чиновников империи кружок для сплетен и полоскания грязного белья превратился в тайное общество заговорщиков. Однако заговорщикам недоставало главного элемента. Начиная с октября, граф Панин вел осторожные разговоры с наследником престола Великим князем Александром. Все шло хорошо: и регулярно встречались в доме Жеребцовой, и карточные долги покрывались, и пополнялись счета в иностранных банках, за исключением одного. Александр делал вид, что не понимает тонкие намеки графа Панина.
30-го октября Павел вдруг, как это всегда бывало у Павла, сменил гнев в отношении де Рибаса на милость. Он восстановил адмирала в прежней должности начальника лесных заготовок для флота, несколько позже поручил ему составить план реконструкции Кронштадта, а 12-го ноября назначил его на время болезни Кушелева докладывать на высочайшее имя по делам адмиралтейства. В благодарность за град милостей де Рибас вознамерился открыть императору глаза на опасности, ему угрожающие, изменив, естественно, свою роль в кружке заговорщиков. Это намерение являлось тем более актуально, что одновременно с возвышением де Рибаса пал граф Панин. В середине ноября Павел забрал у Панина вице-канцлерство и как кость бросил ему синекуру в Сенате. Про колебания и сомнения де Рибаса своевременно прознал граф Пален.
2-го декабря адмирал де Рибас скончался от сердечного приступа в цветущем возрасте пятидесяти лет.
Две недели спустя император повелел графу Панину отправиться в свое имение Дугино и там дожидаться распоряжений.
Заговорщики затаились, боясь, что де Рибас все-таки успел открыться императору. Но падение Панина не имело связи с заговором. Это постарался Ростопчин, злейший враг Панина.
Вполне возможно, что заговор рассосался бы сам собой, если бы не это позорное мытье головы княгини Голицыной. Кривляющаяся молодежь петербургского света не давала Палену забыть его унижение. То один пакостные стишки накропает и пустит их по домам, то второй на бал намыленные парик наденет, то третий… Степенные старики советовали графу не обращать внимания на глупые выходки, корили отпрысков. Тщетно. Потому как для вьюноши младого нет слаще занятия, чем дразнить напыщенного старикана. Даже любовные интрижки с замужними дамами средних лет во внутреннем рейтинге великосветских нахалов отодвинулись на второе место. Кто может выдержать травлю стаи подростков. Сколько дуэлей из-за этого случалось, сколько раз стрелялись или дрались на шпагах…
В новом году граф Пален крепко держал вожжи заговора в своих руках. Он привлек к заговору командиров гвардейских полков: Депрерадовича (Семеновский), Уварова (Кавалергардский), Талызина (Преображенский), Янковича (Конногвардейский); генерал-майора Вердеревского, шефа дислоцированного в Варшаве Кексгольмского полка, генерал-майора Павла Тучкова, шефа 1 Артиллерийского полка, полковника Ушакова, шефа Сенатских батальонов. Генералы привели в заговор офицеров рангом поменьше, в надежности которых они были абсолютно уверены, таких как поручик Аргамаков, поручик Татаринов, ротмистр Титов.
В феврале кадрово заговор созрел, но, как и прежде, недоставало главного элемента – Великий князь Александр колебался.
1-го марта император Павел лишил графа Ростопчина всех должностей и отправил его в отставку в чине действительного тайного советника. Граф Аракчеев был отстранен от двора в сентябре 1800 года. Таким образом, в окружении императора не осталось преданного человека, могущего воспрепятствовать заговорщикам. С другой стороны, Александр никак не мог решиться, а предприятие не могло долго оставаться нерешенным. Слишком много людей было задействовано, в любой день могло произойти предательство, и тогда заговорщиков ждала в лучшем случае пожизненная каторга, в худшем – расстрел. Граф Пален, дабы подтолкнуть Александра к нужному решению, прибег к военной хитрости.
6-го февраля в Петербург приехал тринадцатилетний отрок, герцог Евгений Вюртембергский, племянник императрицы Марии Федоровны. Несмотря на нежный возраст, Евгений стоял в чине генерал-майора русской армии. Император Павел, разочаровавшись в собственных детях, полюбил Евгения, как родного сына. Расположение Павла, как и нерасположение, к кому-либо была вещь в себе. Вчера он возвысил, сегодня низвергал, а через пару дней мог снова возвысить. Но в феврале Павел был очень ласков к принцу Вюртембергскому. На расположении императора к Евгению зиждилась военная хитрость графа Палена. Он доверил Александру тайный план императора: лишить сыновей права престолонаследия, Марию Федоровну упрятать в Холмогорский монастырь, жениться на актрисе Шевалье, Александра заточить в Шлиссельбургскую крепость, Константина посадить в Петропавловскую крепость, женить Евгения на Великой княжне Марии Павловне, объявить Евгения наследником русского престола. Даже для неуравновешенного Павла, право, это было слишком. Александр не поверил в этот бред, и правильно сделал. Пален придумал другую военную хитрость. Она называлась «заговор почти раскрыт».
Утром 21-го марта (9-го по действующему в России юлианскому календарю (в дальнейшем ю.к.)) на докладе император сказа графу Палену:
– Говорят, против меня имеется заговор.
– Имеется, – ответил граф, смело глядя в глаза тирану, – и я один из заговорщиков.
Павел удивленно поднял брови столь неожиданному признанию, а Пален поспешил с объяснением.
– Сие необходимо для выявления всех главарей и нитей, дабы с корнем вырвать его.
Император совершенно успокоился и не потребовал от графа, как потребовал бы не только подозрительный, но всякий нормальный человек, деталей его шпионской деятельности.
Через несколько часов граф Пален рассказал эту басню Великому князю. Александр был не склонен верить графу, но следующее замечание заставило его призадуматься.
– Император вызвал в столицу, – заметил граф, – Линденера и Аракчеева.
Стало быть, Аракчеев возвращается. Этот неподкупный Цербер трона узреет, разнюхает и пресечет. Как ни крути, а вокруг него, Великого князя, вились заговорщики. А он, наследник трона, не доложил об этом императору. Стало быть, он тоже заговорщик, и жизнь его в опасности.
– Когда? – спросил Александр.
– Приезд Аракчеева ожидается, – ответил Пален, с трудом сдерживая волнение, – 12-го (24-го по григорианскому календарю) марта.
– Я мог бы согласиться с вашими доводами, – медленно проговорил Александр, – при одном непременном условии.
– Каком?
– Вы должны дать мне слово чести, что с отцом ничего дурного не случится.
Пален дал слово чести и спросил:
– Когда?
– До приезда Аракчеева.
И… закрутилось.

10


Весь день 23-го марта император находился в редком расположении духа. На утреннем плац-параде он никого не побил из солдат и низших офицеров, за весь день никого не разжаловал, не сослал в Сибирь, не заключил в тюрьму. Он разрешил находящимся под домашним арестом Александру и Константину ужинать с ним. За ужином был весел, шутил с сыновьями, женой и придворными. Несколько позже обычного император удалился в личные покои.
Павел имел обыкновение ложиться в десять, но в тот вечер около десяти он посетил княгиню Гагарину, в девичестве – Лопухину. Физическую связь Павел прервал год назад, с замужеством Лопухиной на князе Гагарине. Место Лопухиной в постели императора заняла мадемуазель Шевалье, но духовная связь между Павлом и Анной не прекратилось.
Чтобы понравиться Гагариной, Павел написал короткую записку больному военному министру князю Ливену: «Ваша болезнь длится слишком долго, а горчичниками дела не поправить. Передайте портфель военного министра князю Гагарину».
Около полуночи император Павел пришел в свою спальню.

Пока Павел ужинал, обходил посты Михайловского замка, любезничал с княгиней Гагариной и ее мужем, князем Гагариным, его смерть пряталась в квартире Талызина, как иголка Кощея в сказочном яйце.
На квартире Талызина, непосредственно примыкающая к казарме первого батальона Преображенского полка, собралось 60 человек заговорщиков. Не каждый год и даже не каждое десятилетие в России насильственно меняется царь. Уж сорок лет минула с последнего случая. Страшно. А вдруг пойдет не так. Офицеры для храбрости пили шампанское, вино и водку, смешивая напитки в совершенном беспорядке. К одиннадцати часам офицеры припомнили все обиды, нанесенные им и стране, неуравновешенным императором и набрались, что называется, как сапожники. В одиннадцать в зал вошел граф Пален. Он был трезв и зол, как тысяча чертей. Пален посоветовал генералу Беннигсену меньше пить.
Беннигсен. Его роль в убийстве Павла загадочна и противоречива. Русская история делит заговорщиков на три класса. Вдохновители: Панин, Пален, братья Зубовы. Витворта русская история выносит за скобки, но я рискну его поставить на первое место вдохновителей. Итак: Витворт, де Рибас, Панин, Пален, братья Зубовы и Жеребцова. Организаторы: Пален, Талызин, Депрерадович, Уваров, Янкович, Тучков, Ушаков, Вердеревский. Все остальные – исполнители.
Беннигсена относит история к организаторам. «В начале 1801 года граф Пален (стоявший во главе заговора) возвратил Беннигсена в Петербург. Вначале Беннигсен был хорошо принят Павлом I, но вскоре последний перестал с ним даже разговаривать. Естественно, предположить в графе Беннигсене как минимум боязнь быть вторично сосланным, если не более того», – пишет Макарцев, ссылаясь на записки графа Ланжерона. Другие пишут, что Беннигсен, нелегально прибыв в Петербург, скрывался. При этом он, естественно, никак не мог встречаться с Павлом. Немецкий историк Кирхайзен пишет: «Беннигсен приехал в Санкт-Петербург утром 11-го марта». То есть, накануне убийства. И по этой причине он не мог относиться к организаторам. Я так думаю, что Беннигсен был втянут в заговор случайно, возможно даже на квартире Талызина, куда он попал по несчастливой случайности. Версий много, воспоминания современников ненадежны. Чтобы разобраться с прошлым, следует опереться на будущее, посмотреть, как сложилась судьба участников заговора в царствование Александра. Карьера всех вдохновителей закончилась в первый месяц правления Александра. Талызин умер через два месяца, рост в чинах и орденах Янковича, Тучкова, Ушакова, Вердеревского был подавлен. Депрерадович десять лет оставался генерал-майором и командиром Кавалергардского полка. Только в 1814 году он получил чин генерал-лейтенанта. Уваров, будучи в чине генерал-лейтенанта, полученным еще от Павла, до 1810 года был шефом Кавалергардского полка, стоя в подчинении младшего по званию Депрерадовича.  В этом печальном ряду Беннигсен резко выделяется. Его карьера развевалась стремительно, как полет ракеты Гувера. Уже в 1802 году он произведен в генералы от кавалерии (выше только чин генерал от инфантерии), а в 1807 году Александр доверил ему командование действующей против Наполеона армии. Карьера Беннигсена косвенно указывает на его случайное попадание в число заговорщиков. Однако мы слишком отвлеклись.
Граф Пален посоветовал Беннигсену меньше пить.
«Все готово?», – спросил Пален офицеров, ни к кому конкретно не обращаясь.
«Готово! Готово!», – как эхо откликнулись пьяные голоса в разных углах зала.
«Выступаем!», – крикнул Пален.
Однако офицеры непременно желали выпить последний бокал шампанского за успех предприятия. Пока офицеры пили, Пален собрал в кружок наиболее трезвых Уварова, Беннигсена, Платона Зубова, Депрерадовича и Талызина. Всех офицеров поделили на две колонны. Первую колонну возглавили Пален и генерал Уваров, вторая колонна досталась генералу Беннигсену и Платону Зубову. Генералы Депрерадович и Талызин  должны привести в Михайловский замок свои войска. Тут же был составлен план. Колонна Беннигсена-Зубова, ведомая Аргамаковым, как проводником по Михайловскому замку, должна заняться арестом Павла, тогда как колонна Палена-Уварова должна занять все выходы из замка. Внешний периметр должен был обеспечить Депрерадович и Талызин.
Из 60 человек выступили 45. Пятнадцать офицеров так набрались храбрости, что не могли стоять на своих ногах. Следуя за Аргамаковым, колонна Беннигсена-Зубова, толпа пьяных офицеров, если называть вещи своими именами, через Садовую и Рождественские ворота проникла в замок. На часах пробило полночь. Другая колонна проследовала по Невскому, прошла через Воскресенские ворота и заняла главный вход. Батальон Талызина вовремя прибыл к замку. Депрерадович вел своих солдат так медленно, что прибыли они к замку, когда дело было сделано.
Михайловский замок в ту ночь охраняла рота Семеновского полка, и один пост занимал взвод Преображенского полка. Поручик Преображенского полка Марин (в ту ночь разводящий преображенцев) встретил заговорщиков и провел их через пост преображенцев. Заговорщики через коридоры и комнаты прошли к дверям спальни императора без приключений, не считая того, что количество их уменьшилось наполовину. Часовой у дверей спальни пытался поднять тревогу, но Платон Зубов сразил его ударом кулака.
Спальня царя находилась на втором этаже. Она была обставлена более чем скромно, как подобает быть обставленной  комнате воина: походная кровать, стол, да несколько стульев. У одной стены находился большой камин. У другой глухой стены был вход в коридор, ведущий в покои императрицы, который Павел, на свою беду, приказал крепко заколотить гвоздями. Царь только уснул. Всю свою жизнь Павел, обладавший живым, болезненным воображением, представлял, как подосланные матерью убийцы явятся к нему. Шум за дверью, пьяные голоса разбудили его. Кошмар из его снов явился. Он вскочил, заметался по комнате в поисках выхода.
В половине первого ночи двенадцать офицеров, как двенадцать апостолов, ввалились в спальню императора. Все уставились на пустую кровать.
– Птичка упорхнула, – печально изрек Платон Зубов.
Сие означало, что мстительная птичка всех вошедших в комнату предаст лютой смерти. Каждый проклинал себя последними словами, что согласился участвовать в этом преступлении, каждый думал, куда и как быстро бежать. Только Беннигсен не потерял хладнокровия. Он приблизился к кровати, коснулся рукой подушки.
– Гнездо еще теплое. Птичка недалеко.
Апостолы-убийцы в своих евангелиях прятали перепуганного императора за ширмой, за шторой и в камине. Остановимся на камине. Кто-то увидел торчащие из камина ноги.
– Вот он!
Испуг сменился радостью, алкоголем переплавленную в агрессивность. Царя вытащили за ноги, он сопротивлялся, кому-то показалось это обидным и его начали бить. Что произошло в спальне императора на самом деле, никто не знает, ибо воспоминания убийц крайне противоречивы. Присутствуют в них долгий разговор Беннигсена с императором с глазу на глаз, уход Беннигсена и Зубова из спальни, возвращение Зубова, акт отречения, подписанный императором, акт отречения не подписанный императором, золотая табакерка Зубова, удар в висок и шарф, которым кто-то задушил Павла.
Вот так. Шли за отречением, а взяли, да убили. Россия. Пьянство.
Великий князь Александр в эту ночь решил не спать, но сон сморил его. Александра разбудил приход графа Палена и генерала Беннигсена.
– Что отец? – спросил заспанный Александр, поднимаясь с дивана.
– Император мертв, – пряча глаза, ответил Пален, – апоплексический удар.
– Как мертв, – бледными губами молвил Александр и тихо опустился на диван.
Александр сидел, не в силах пошевелиться, а в голове звенела одна мысль: «Отец мертв, мертв, мертв отец».
– Ваше Величество, – кашлянул Пален, – следует показаться войскам.
– Да, да, – машинально проговорил Александр, но не сделал никакого движения.
Прошло десять тягостных минут.
– Ваше Величество…
– Матери и брату сообщили? – Александр вопросом перебил Палена.
– Сообщили. Ваше Величество, время не ждет.
Пален и Беннигсен почти силой подняли Александра, вывели его из Михайловского, полного пьяных офицеров и усадили в карету, где сидел уже Великий князь Константин.
На площади перед Зимним были построены Семеновский и Преображенский полки. Александр и Константин, Пален и Уваров по флангам показались перед строем. Солдаты нестройно, но все же выкрикнули «Да здравствует император Александр!».
Магическая формула произнесена. Великий князь Александр стал императором Александром.
Поведение Марии Федоровны в ту ночь нельзя назвать безупречным. В семье никто не болел, но Мария Федоровна оставила на ночь в своих покоях лейб-медика Бека, хорошо знавшего руку императора. Трижды она пыталась пройти в спальню мертвого мужа, злые языки поговаривали, чтобы там найти завещание императора, передающее ей царствование. Оставшийся в Михайловском Беннигсен, решительно пресек все попытки вдовствующей императрицы. До шести часов она отказывалась признать сына императором. Только когда ей сообщили, что войска признали Александра императором, она тоже признала его царем. Беннигсен позволил ей и старшим Великим княжнам войти в спальню Павла. Потом их отвезли в Зимний дворец.
Только увидав сына, Мария Федоровна спросила с укоризной:
– Саша, ты виновен?
– Нет, мама, нет, – устало и обреченно ответил Александр.
Прежде чем Александр смог уединиться и предаться своему горю, он издал свой первый царский указ. Атаману Орлову предписывалось прекратить поход на Индию и вернуть казаков на Дон.


11


Война, сухопутная ли, морская ли обладает одним любопытным свойством – инерционностью. Ее трудно начать и сложно остановить. Даже если в процессе войны исчезает главная причина ее возникновения, она все идет и идет, унося с собой жизни тысяч людей.
21-го марта британский флот достиг острова Анхольт. К месту сбора флота на фрегате прибыл английский поверенный в делах в Копенгагене с известием, что датское правительство отклонило требование кабинета выйти из коалиции и что политическое решение вопроса невозможно. Оставалось только военная операция.
Между Паркером и Нельсоном возникли разногласия по поводу дальнейших действий. Паркер настаивал на четком выполнении предписаний адмиралтейства, тогда как Нельсон хотел сначала идти на Ревель и уничтожить там русскую эскадру. Неизвестно чем бы закончилось дело, согласись Паркер с доводами Нельсона. Если бы флот пошел на Ревель и даже там выиграл сражение, то на обратном пути ослабленный флот мог встретить объединенный датско-шведский флот, в сумме превышающий боеспособность англичан.
Тем временем английский поверенный в делах Друммонд и специальный агент английского правительства Ванситарт давили правящего принца и датских министров. Принц остался тверд, министры не соблазнились обещанием высокой награды, флот и армия Дании были готовы к сражению.
Сражение стало неминуемо. Как и было оговорено в адмиралтействе, Паркер дал Нельсону полную свободу в принятии решений и 12 линейных кораблей.
Ночами с 30-го марта по 1-е апреля офицеры Нельсона на малых судах осторожно исследовали прибрежные воды Копенгагена. 1-го апреля эскадра Нельсона в составе 12 линейных кораблей, семи больших фрегатов и 19 малых судов, вышла на дело. Максимально прижавшись к шведскому берегу Нельсону удалось провести эскадру без потерь вдоль датских батарей, расположенных на берегу довольно узкого пролива Эресун.
2-го апреля в половине десятого утра британские корабли вошли в залив Кёнигстиф. Атака началась. Положение противников было такое же, как и при Абукире. Датские корабли стояли крепко заякоренные. Каждый корабль датской линии поочередно подвергался нападения проходящих английских кораблей. Отличие состояло в том, что датчане ожидали нападение и хорошо подготовились к нему. Английские корабли атаковали с юга. В 10:30 датский командующий обороной отдал приказ южной батареи открыть орудийный огонь по приближающимся кораблям противника. Вскоре сражение шло полным ходом. В самом начале битвы четвертый и пятый линейные корабли британской боевой линии получили повреждения от огня береговых орудий. Повреждения не были смертельны, но по приказу Нельсона капитаны отвели свои корабли из зоны поражения огня и стали на якорь. Кроме того, недостаточно изученный фарватер привел к тому, что первый линейный корабль сел на мель. Прибывший вслед за Нельсоном с оставшимися кораблями Паркер, послал Нельсону подкрепление три линейных корабля. Сам он попытался атаковать порт с севера, но из-за неблагоприятного ветра не смог этого сделать. В надежде на изменения направления ветра линейные корабли Паркера стояли на якоре вне досягаемости датских пушек.
Обе стороны сражались с поразительным упорством. В два часа пополудни часть датских кораблей уже не вела огонь. Подвергшийся нападению сразу трех английских кораблей (и в этом пункте полная идентичность с битвой при Абукире) флагман «Данеборг» стоял в огне. Британцы тоже несли неожиданно для Нельсона большие потери. Половина кораблей первой линии нападения датчане пустили ко дну, и если бы не постоянное подкрепление уменьшающийся эскадры, сражения закончилось бы в пользу датчан. Особенно досаждала береговая артиллерия, которую англичане не могли потопить ответным огнем.
Томас Гравс писал на следующий после битвы день: «Сэр Хайд  (Паркер) дал знак прекратить битву, так как прошло два часа боя, и он полагал, что все наши корабли уничтожены, но наш маленький герой возвышенно сказал: «Я не отступлю, пока мы не победим, или пока главнокомандующий не пришлет мне офицера с приказом отойти»».
Положение Нельсона становилось критичным. Он уже не знал, как с честью выйти из сражения. К его счастью кронпринц прислал делегацию для переговоров. Если бы кронпринц знал потери английского флота, несомненно, он бы продолжил сражение, и катастрофа Нельсона стала бы неотвратима.
На флагманском корабле «Слон» представители кронпринца и Нельсон подписали соглашение о прекращение огня сроком на 24 часа. Паркер подтвердил перемирие. Стороны воспользовались передышкой, чтоб отремонтировать то, что поддавалось ремонту, заменить поврежденные пушки, пополнить боезапасы и похоронить погибших. Англичане не смогли вывести из зоны поражения артиллерии некоторые свои полузатопленные, лишенные движения корабли. Безусловно, датчане были в лучшем положении. За их спиной находились все ресурсы страны, тогда как английский флот имел весьма ограниченные в возможностях восполнить потери.
На другой день, 3-го апреля, переговоры продолжились. Паркер на переговоры в Копенгаген послал Нельсона. Английская сторона выдвинула требования – выход Дании из коалиции, открытие датских портов для английских судов и демилитаризация датского флота. Крайне жесткие условия, учитывая, что сражение не закончилось победой англичан. Как раз напротив, оно закончилось с некоторым перевесом датчан. Переговоры на таких начальных условиях, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. Нельсон еще раз показал свою непригодность к дипломатической деятельности. Он вел переговоры с позиции силы, вел их так, будто вчера он одержал полную, убедительную победу. Перемирие не продлили. Стороны готовились к продолжению сражения. Датское правительство надеялось на скорую помощь союзников.
Однако вместо русских или, на что больше надеялись датчане, шведских кораблей Копенгагена достигли новости из Петербурга, что русский император Павла I скончался, что царем стал Александр, что новый царь остановил поход на Индию. Печальные вести из России сделала датчан сговорчивыми. 9-го апреля стороны подписали перемирие сроком на 14 недель. Для датского правительства перемирие являлось необходимостью, чтобы определиться, как поведет себя Россия по отношению к Англии и к северному союзу.
11-го апреля английский флот снялся с якоря. Все боеспособные корабли пошли в Балтийское море. На очереди стояли Швеция и Россия.
Во время сражения за Копенгаген, стоявший у датского острова Борнхольм шведский флот, снялся с якоря и отошел в свой порт Карлскруна. Паркер, имея сведения о последней стоянке шведов, с оставшимися 16 линейными кораблями двинулся к Борнхольму. К удивлению командующего, неприятельского флота там не оказалось. Паркер пошел дальше и 19-го апреля английский флот прибыл в воды Карлскруна. Шведы воодушевленные датским успехом интенсивно готовились к обороне. Король Швеции Густав V уже находился в Карлскруне. Между ним и Паркером в городе начались переговоры, не приведшие, впрочем, ни к кому результату по той же причине, что и неудавшиеся переговоры с датчанами – английская сторона слишком много требовала. Между тем Паркер получил послание от русского посла в Копенгагене, в котором тот официально извещал английского адмирала о кончине Павла I и о том, что Александр I, новый император Российской империи, намерен проводить дружественную к Англии политику. В связи с этим письмом Паркер принял решение вернуться на южное побережье острова Зеландия для получения новых директив кабинета. Туда Паркер пришел 23-го апреля, а 5-го мая он получил предписание адмиралтейства сдать командование Нельсону, а самому возвращаться в Лондон.
Причиной кадровых перестановок явилось то, что в конце февраля первым лордом адмиралтейства стал адмирал Винсент, в недавнем прошлом командующий средиземноморским флотом,  под чьим началом служил Нельсон. Высшую флотскую должность Винсент получил за свои удачные действия против французского флота весной-летом 1799 года, когда французским флотом в качестве морского министра руководил Талейран. Нельсон принадлежал к партии Винсента, тогда как Паркера назначал еще прежний первый лорд Спенсер. Осмотревшись на новом месте, Винсент постарался укрепить свои позиции в правительстве и начал протаскивать на командные должности своих ставленников.
Назначение Нельсона командующим сразу сказалась на действиях северного флота. Нельсон нуждался в реабилитации за свой относительный неуспех в битве за Копенгаген, нуждался в подтверждении репутации лучшего флотоводца Британии. Короче, нужна убедительная победа. У Нельсона имелось несколько возможностей – шведский флот в Карлскруне или одна из русских эскадр. Шведы, несомненно, сильный противник. Возможно, такой же сильный, как и датчане. Атаковать Карлскруну, значит получить второй Копенгаген. Кронштадт и Петербург близко расположены друг от друга. Кронштадтская и петербургская эскадры могли объединиться, а исход битвы с двумя русскими эскадрами, также как и в случае со шведским флотом, далеко не гарантировал успех. Остается самый слабый противник – ревельская эскадра. Решено, жертвой должны стать русские, они надоели вице-адмиралу еще в Средиземном море. Ушаков вечно путался под ногами, вернее под килем, и отбирал плоды побед, должные принадлежать славному английскому флоту.
Как потом объяснял свои действия Нельсон, поводом для нападения послужило то обстоятельство, что оставалось в силе введенное еще Павлом эмбарго на британские корабли. Итак, Нельсон, зная о стремительно теплеющих отношениях Англии и России, приказал поход на Ревель. 7-го мая английский флот вышел из Кёге. Оставив по дороге часть флота для блокады шведов в Карлскруне, сам Нельсон с 10 линейными кораблями и двумя большими фрегатами пошел на Ревель
Русские, заблаговременно предупрежденные о приближении англичан, сумели уйти. Моряки скололи запирающий выход из порта двухметровый лед, и эскадра, за несколько дней до прихода Нельсона, ушла в Кронштадт. Не обнаружив русских в Ревеле Нельсон, направился в Кронштадт.
После обмена письмами между Нельсоном и министром иностранных дел России графом Паниным, английский флот отошел от Кронштадта. «Его Величество приказал мне, – писал Панин Нельсону, – Вам, милорд, объяснить, что единственное ручательство честности ваших намерений, состоит в немедленном удалении находящегося в вашем подчинении флота, и что переговоры не могут начаться, пока английские силы находятся лицом к лицу с русским флотом». Как не хотелось доблестному флотоводцу победы, но даже он не смог не увидеть очевидного: Россия из врага превратилась в друга Англии. Политика помешала проявить вице-адмиралу доблесть, достойную настоящего английского моряка.
Сразу по получению этого послания, английские корабли подняли паруса и отправились обратно на базу в Кёге. По дороге в Кёге флот встретил идущий в Петербург английский фрегат, на котором находился новый посол Англии, барон Фитцерберт. Задача посла была проста и понятна – как можно скорей устранить «недоразумения» между Россией и Англией.
С убийством Павла Лига северного нейтралитета приказала долго жить. Антианглийская коалиция, на которую такие большие надежды возлагал первый консул Франции, рассыпалась как карточный домик. 27-го апреля 1801 года Россия и Пруссия решили восстановить прежние отношения с Великобританией. 17-го мая Александр отменил эмбарго и вернул арестованную Павлом собственность англичан. 4-го июня англичане вернули Дании и Швеции захваченные ими корабли. Наконец, 17-го июня 1801 года Панин и Гелен подписали русско-английский договор, урегулировавший между государствами все вопросы, кроме мальтийского. 23-го октября 1801 года к договору присоединилась Швеция, а 30 марта 1802 года – Дания.

3 августа 1801 года корабли Нельсона атаковали Булонь. Французы были начеку. Собственно, они ждали этого нападения. Нельсон в который раз за этот год потерпел фиаско. Через две недели новая попытка англичан была не на много успешней. Нельсон так и не смог выполнить задание адмиралтейства. Больше попыток не предпринималась.
И Англия, и Франция осознали, что сейчас лучше худой мир, чем хорошая война.