Рванул Степан дверь каюты, выхватил на свет из темноты за руку обольстительницу. Раннее утро было, но княжна успела надеть на себя лучшие свои одежды. В парче и бархате, с бледным, как смерть, прекрасным лицом предстала перед казаками.
«Колдунья, как есть колдунья», – прошептал одноглазый есаул. Атаман посмотрел на него диким взглядом, обернулся к княжне.
Прекрасным было лицо её. Степан обнял её обеими руками, страстно поцеловал в алые губы. Не успели опомниться казаки, как поднял её над головой атаман и швырнул в набежавшую волну.
Не сразу приняла великая река безвинную жертву. Богатые парчовые и бархатные одежды, держали княжну на поверхности. Широко открытыми глазами, удивлённо подняв подведённые сурьмой брови, смотрела девушка на своего повелителя.
«Не иначе колдунья. Не принимает её вода», – загудели казаки. Но парча и бархат постепенно пропитывались речной влагой, тянули ко дну многочисленные золотые и серебряные украшения.
Как дочь безкрайних степей и гор, княжна не умела плавать. Да она даже и не пыталась. Куда ей было плыть и зачем?
Медленно скрылась красавица под лёгкой рябью. И, казалось, из-под воды продолжали смотреть на Степана её огромные удивлённые глаза.
Никогда в жизни не забудет Степан этот взгляд. Через годы, в Москве, на Болотной площади, вспомнит, как смотрела на своего палача княжна, как смотрела на него его другая, возможная, но не состоявшаяся жизнь.
Поднялся со дна и лопнул с глубоким всхлипом большой воздушный пузырь, как последнее дыхание заморской гостьи. Река приняла жертву.
Степан Тимофеевич уселся, подбоченясь, на устланную мягким ковром скамью, громко приказал грести что есть мочи. Гребцы ударили в вёсла. Струг, разрезая носом волны, нёсся вверх по течению, всё дальше унося атамана от места преступления, места жертвы.
Атаман пожертвовал не только княжной, он пожертвовал собой.