В столицу целинных земель попал после обеда. И сразу в управление дороги, вагоны хлопотать. Заявку на них трест телеграммой отправил. А что заявка? – Семечко. Его еще со всех сторон документами укрыть надо. Тогда и прорастет.
И с этой канителью все удачно вышло, выдали соответствующие документы. И я на железнодорожный вокзал двинулся. Одолеть оставалось последние пятьсот километров.
И тут я чуть не попался. Приехал троллейбусом на вокзал, иду в зал ожидания, да, собственно и не иду а скорее плыву в тяжелые думы по самую макушку окунутый. Смурые мысли одна за другой в голове улитками ползают – чем-то мои скитания закончатся?…
А у входа в вокзал стоит на моем пути цыганка. Попросила закурить. Я еще из запутанных мыслей не вынырнул, рассеянно взглянул на нее и подал ей пачку сигарет. Она попросила и на подругу. Согласился. И тут она меня пришвартовала. Сначала не канатом, а тонким шкертиком / прочная тонкая веревка / ухватила. А как это случилось, я и сам не успел сообразить.
Сначала отозвала чуть в сторонку от прохода. И запричитала надо мной: « Ой какой ты заботливый да старательный. Всю жизнь о других печешься, о себе забываешь, свою заслуженную долю другим раздарил »…. И далее с нарастанием тоски и жалости.
И я не заметил, как расплавился до такой степени, что из меня слезы жалости к себе несчастному едва не брызнули. А она все заговаривает и заговаривает. Тихонько меня с крылечка за уголок теснит, а сама все заунывнее причитает. Не как над покойником убивается, а как над живым покойником, в которого я все больше превращался. А когда она меня за крыльцо оттеснила, тогда главную тайну мою открыла, что по злобе и зависти мне « это сделано »…
А я словно в сон провалился. Все вижу, что со мной творится, с ног не валюсь, а собой владеть не могу. Ну не командиром я себе в тот момент был, а скорее денщиком при генерале себя чувствовал. А денщик не мне, а этой ворожее служить присягнул. Все понимаю, а голос подать – не могу. А при мне же зарплата на всю бригаду, чековая книжка с огромным лимитом и гербовая печать. Все это несметное состояние теперь в руках продажного денщика оказалось…
А она так аккуратно жалость свою на меня плещет, что я верить стал в свою трагическую судьбу. Тут вторая ворожея подоспела. Вдвоем меня баюкать принялись. А первая и говорит:
– Надо тебе болезный конфет купить и в поезде людям раздавать, с конфетами все нехорошее с тебя на других перейдет… –
Покоробил меня этот ее способ, но не разбудил. А потом она говорит, надо денежку достать и пополам перегнуть. Достал денщик денежку. Перегнул. Она на нее дунула, проворковала что-то и велит ее еще раз перегнуть. Так перегибали и складывали рублевку, пока она в школьную шпаргалку не превратилась.
– Теперь надо другую денежку достать и так же сложить. –
Руки меня слушаются. Уже трешка такой же скомканной шпаргалкой стала. В другой руке зажата. А цыганка из моей руки рублевку вынимает и в свою руку прячет и третью денежку требует. А вторая ворожея ей подпевает. А я хоть бы тебе что. Марионеткой сделался. Третьей денежкой была десятка. Цыганка трешницу уже к себе переложила и еще деньгу требует. Уже настойчивее.
С четвертой денежкой заминка вышла. Не зря деньги в трико зашивал. Зимой у вокзалов до трусов раздеваться не принято. И я сонным бесцветным голосом сообщаю, что денежек больше нет. Она настаивает. А я возьми да и брякни самое запретное:
– Нет больше у меня своих денежек, только казенные остались… –
Она соглашается:
– Хорошо, голубь мой, можно и казенные. –
Вот на этом-то она и прокололась…
У нас в роду испокон веку казенного не трогали. Разом я очнулся и вскипел. Вторая цыганка милиционером припугнула, что будь-то я ее изнасиловать хотел…
А я еще круче на них наступаю. Денщику затрещину отвесил, мятую десятку в карман положил, встряхнулся, как собака после купания и еще решительнее на них атаку разворачиваю. Тогда первая цыганка, она умнее второй оказалась, мятую трешницу мне в руку сует и просит:
–Не сердись, горлопан, оставь рублевку цыганятам на хлеб… –
Да кто же в такой горячий момент о рублевке вспомнит? Я руку ее с трешницей оттолкнул и в вокзал растрепанным петухом поскакал.
Купил я билет и четыре часа, до самого прихода поезда, угощал себя самыми «отборными похвалами». А если бы чековую книжку выманили?! Такого бы могли с ней натворить, до конца жизни бы не расквитался! И печать…
В поезде рассказал этот случай соседке по купе, средних лет женщине.
– Удачно отделались, – заметила она. – У моего брата так четыреста пятьдесят рублей выманили. –