— Да, Люций, озадачил ты всех тогда. Конечно, при отборе в школу проверяются основные энергетические параметры человека, но разглядеть в тебе скрытого оператора реальности не сумели. Этот случай стал предметом разбирательства на очень высоком уровне, ведь Петер чуть ли не первый раз вмешивался личным Присутствием в события. Кстати, чтобы тебе потом не возвращаться к повествованию, могу привести протокол того совещания — ведь тебе его показали гораздо позже.
— Конечно, приведи, и тогда я смело продолжу рассказ дальше.
Протокол совещания в высочайшем Присутствии Петера с участием Януса, Рока, Миста, Князя и Начинающей Силы (известной как котенок Туз).
Петер. Скажите, друзья, как могло случиться, что вы не усмотрели такую массированную атаку серых во главе с Фантомом?
Янус. О самой атаке мы знали, но Фантом подключился в последнюю минуту, об этом не знали даже сами нападавшие. Их планы мы держим под контролем, а некоторые Рок сам провоцирует для эффективной нейтрализации. Когда я ощутил вмешательство Фантома, вынужден был сам появиться — но и это не помогло полностью компенсировать темный фон.
Мист. Вы не могли знать, что Люций является потенциальным магическим оператором, даже Фантом пребывал в полном неведении.
Рок. Атаку они планировали тщательно и направляли ее острие против сына Люция, в котором заложен сильный энергетический потенциал. Кроме того, его смерть на глазах у отца, по прогнозам Фантома, должна была полностью лишить его воли к сопротивлению, что в перспективе давало надежды на доступ к библиотеке. Как и полагается, я выработал адекватный ответ, выводя из-под удара мальчика. Все шло по плану…
Петер (с улыбкой). Разрывающий на куски милый котенок — тоже часть плана?
— Все посмотрели на Начинающую Силу.
Туз (оправдываясь). Я вообще ничего не знал. В мои обязанности практиканта входило прикрытие Люция, но когда он начал выделывать такое, от чего шерсть на голове зашевелилась, я подумал, что вправе вмешаться и помочь…
Янус. Не надо оправдываться. Ты не отвечаешь пока за свои действия; но вот то, что в тигра не превратился — уже хорошо. Мист, твое появление тоже оказалось неожиданным.
Мист. Как сопровождающий ангел, я отслеживаю влияния, исходящие от моего подопечного. Когда произошел невиданный выброс магической силы, я решил попробовать знаком показать ему, что сын в безопасности, а его вмешательство как раз и нарушит равновесие.
Петер. Еще как нарушило. Мне пришлось морозить всю ситуацию, и лишь потом принимать решение. Князь, вы ничего не замечали за практикантом?
Князь. В предпоследнюю ночь он материализовал подушку силой желания, но я не придал этому значения, предполагая простое обострение энергий в результате произошедших перемен. Впредь буду бдительнее…
Янус. Да не вините себя, тут даже я проморгал, не говоря уже об отборочной бригаде, в которой сидят далеко не новички. О произошедшем не беспокойтесь, люди видели только тени истинных событий — впрочем, как всегда. Произошел несчастный случай, пострадали те, кому это положено, милицейские протоколы составлены и виновные наказаны.
Петер. Подводим итог. Наш герой пока ничего помнить не будет, это моя забота. Но вот такие ситуации должны быть исключены, иначе в следующий раз последствия могут быть самые непредвиденные. За это отвечает Рок. Мист, доложите по инстанции, пусть ваш коллега плотнее займется Гавриилом — сыном Люция. Серые его теперь не оставят, а Фантом попытается использовать как приманку для Люция. Практика продолжается по обычному плану. И никаких намеков.
— Конечно, я пребывал в полном неведении относительно столь великих событий, невольным виновником которых стал. Но вот прогуляться очень хотелось, тем более, что с нетерпением ожидал очередного рассказа — теперь от нашей Ксани. Она мне сообщила, что все находятся на работе, но нам разрешено прогуляться в окрестностях дома. И своим рассказом женщина готова скрасить время прогулки.
Ксения после медицинского училища работала сестрой в реанимационном отделении. Надо сказать, что медсестрой она была хорошей. Умела поддержать больного добрым словом, практически никогда не раздражалась и очень старательно выполняла все процедуры. Наверное, что-то в ее жизни произошло такое, чего сама Ксения не могла вспомнить, но что навсегда внесло в жизнь женщины чувство искреннего сострадания. Два раза выходила замуж — за бывших пациентов, но оба раза довольно скоротечно эти сострадательные союзы заканчивались. Перенесенное в детстве воспаление сделало очень проблематичным материнство Ксении, и она практически смирилась со своей судьбой, изредка вяло отвечая на ухаживания пациентов. Красавицей ее не назовешь, но в облике было что-то неуловимо притягательное, что-то внутреннее. Постепенно медсестра стала замечать странные вещи. Во-первых, с уверенностью, пугавшей даже ее, могла предсказать, умрет пациент или выживет — причем часто это не совпадало с видимым состоянием больного и мнением врачей. Во-вторых, во время смерти пациента Ксения чувствовала некий Исход, что-то наполняло окружающее пространство, и после этого никакая реанимация помочь уже не могла. А были случаи, когда бригада врачей прекращала реанимационные мероприятия, а медсестра точно знала, что человек еще ЗДЕСЬ и может быть спасен. Как опытный работник, Ксения не показывала вида о своих ощущениях, но пару раз все-таки прокололась, настаивая на продолжении оживления, чем вызвала настороженность и удивление врачей. Еще Ксения видела разный подход к смерти. Большинство людей со страшной силой цеплялись за жизнь, в их глазах читались мольба и готовность пожертвовать чем угодно за лишние часы. В момент смерти этих пациентов веяло холодком, а наполнение было тревожным. Но встречались и другие, принимавшие смерть безо всяких условий. Видно было, что люди эти мудры какой-то особенной мудростью, и встречают конец тела как один из элементов жизни. Когда энергия покидала их тела, окружающее пространство светлело, наполнялось особым ароматом и блаженством. Хотелось плакать от невыразимой сладостной муки, и бесконечно радоваться за ушедшего — он жил правильно и ушел из этого мира правильно. О таких невозможно было сказать, что он умер — именно ушел. Когда Ксения уже не могла прятать свои ощущения, к ней попал необычный пациент — Янус, который и предложил работу в центре обучения. Здесь она встретила свою настоящую Любовь — Сократа — и стала Ксаней.
О своем уроке Ксаня ничего сказать не могла, но считала очень важными свои наблюдения в реанимационном отделении.
Через несколько дней, проведенных мною в библиотеке, я сказал Князю, что готов к работе. На мое удивление, он очень быстро согласился, и вот я уже возле “своего” буфета, рядом неизменный Туз, почему-то глазеющий на меня с каким-то тихим восторгом, над нами прозрачное небо и бесконечный Космос.
Вдруг внимание мое привлек очень старый автомобиль, проезжающий мимо — на номерном знаке красовались пять семерок! Это настолько поразило меня, что я пропустил несколько подаяний, пока взгляд не упал на мальчишечьи ноги в босоножках. Подняв глаза, я увидел сына Гавриила, бросающего несколько монет в мою шапку. Чуть поодаль стояла жена. На мгновение мне показалось, что мир останавливается, но тут же все стало, как обычно. Монеты со звоном упали в шапку, Гавриил смущенно улыбнулся и пошел к маме. Я же остался с пустотой в голове и ощущением чего-то недосказанного. Из этого состояния необъяснимо вывел меня Князь, подошедший незаметно. Он был немного напряжен, но улыбался приветливо и предложил на сегодня закончить работу и прогуляться под его рассказ о себе. Я понял, что такие рассказы — некая традиция этого коллектива. Удивляло то, что они не превращались при этом в обязаловку, рутину, но звучали каждый раз по-новому, свежо и привлекательно.
— Люций, ты же теперь понял, почему так. Эти люди, посвятившие себя на данном этапе служению школе, росли вместе с учениками по своей методике. Они не предавались воспоминаниям, как это делают абсолютное большинство людей, а каждый раз заново переживали свою жизнь. А это не может надоесть. Но переживая свою жизнь, они все более подробно видят ее, пока не произойдет растворение прошлого в настоящем и будущем с образованием сплошного СЕЙЧАС.
— Да, друг, именно так все и было, но тогда я еще не мог делать выводов, а наблюдал и задавал себе вопросы. Одним из таких вопросов стал сам Князь, и потому я с радостью согласился. Неспешным шагом пошли мы в сторону дома, и руководитель самого оригинального в мире общества нищих так же неспешно повел рассказ.
Павел Петрович оценивал сам себя как довольно приличного учителя литературы. Заядлый холостяк, детей он любил и отдавал им все свободное и занятое время. Как правило, отвечали ему взаимностью, предмет его любили и охотно оставались на сверхурочные занятия. Такие отношения с детьми вызывали зависть коллег, и периодически в разные инстанции на учителя поступали кляузы, особого вреда не приносившие. В рамках дозволенной школьной программы учитель умел раскрыть гораздо больше, чем того требовали учебники. И все бы ничего, но такой подход шел вразрез с общим направлением формирования личности учащихся. Осложнялось дело тем, что сами ребята тонко чувствовали проблески истины, и всей душой тянулись к ней, часто вопреки другим педагогам и родителям. Задушевные разговоры с директором школы ни к чему не привели, и тогда произошла неприятная “случайность” — после работы в парке к учителю пристали несколько неблагополучного вида подростков, и, не дождавшись ответов на поставленные вопросы, огрели битой по голове. Очнулся Павел Петрович в реанимации, где за ним ухаживала Ксения — тогда еще совершенно незнакомая девушка. Примерно с месяц психика учителя была нарушена, и он очень много рассказывал по памяти о князе Мышкине из “Идиота” Достоевского, чем и заслужил такое величественное прозвище. Несколько раз приходили из милиции, но Князь сослался на амнезию, и от него отстали. Искренне радовали посещения учеников, у которых теперь литературу преподавал стандартный учитель, и герои литературных произведений, как и их авторы, не выходили за рамки программы. Одиночество скрашивала Ксения, не устававшая в который раз слушать об эпилепсии героя Достоевского. Состояние здоровья уже позволяло покинуть стены больницы, но идти было некуда, и Князь всячески оттягивал выписку. Пока на очередной обход не пришел… Янус и не предложил работу. Единственным условием Князя был прежний облик, но на это легко согласились. Сам учитель пережил непростые времена, когда за нищенством его застал один из прежних коллег. Очевидно, он рассказал директору школы, потому что тот не замедлил на следующий день явиться собственной персоной. Пригласив бывшего учителя в кафе, повел с ним разговор о позоре для коллектива, унижении личности и тому подобных материях, но тут Рок утворил такое, что директор навсегда забыл своего бывшего коллегу. Несколько лет приходили его ученики, и тогда урок литературы продолжался. Теперь помнят его совсем немногие, а приходят и того реже. Князь много читал, и постепенно авторы любимых книг стали его друзьями. Он понимал недосказанное и иносказания, улавливал самую суть — и от этого на душе было необычайно светло. Ни о каких уроках Князь не говорил, но крепко усвоил одно: жизнь большинства людей так же далека от реальности, как сон — от бодрствования. Они нуждаются в будильнике, но при этом также сильно ненавидят его, как назойливый писк комара в ночной тишине.
Голос Князя так заворожил, что очнулся я уже у порога дома.
В этом маленьком коллективе нищих за прошедший месяц я почувствовал себя родным. Часто дни были похожи один на другой, но я оставался все время новым, а значит, новым было все вокруг. У меня не появилось конкретных учителей, и все же я учился — у прохожих, подающих милостыню или отворачивающихся, у своих товарищей по профессии, у котенка Туза, уже привыкшего ко мне, у проплывающих по небу облаков, у бездомных собак и патрульных милиционеров… И это новое ощущение было прекрасным. Беззаботной мою жизнь не назовешь, периодически возникали проблемы, и довольно жесткие, но ушли тревога и беспокойство, я все меньше прогнозировал будущее, и все реже окунался в воспоминания о прошлом.
Не шел из головы случай с подаянием сына, в нем угадывалось что-то узловое, некий перекресток, который еще предстоит пройти. Я даже подумывал воспользоваться возможностью вызова Януса, и уже несколько раз подходил к двери, приноравливаясь к стуку сразу в две ее стороны, но каждый раз откладывал. Побеждало чувство доверия к миру и твердая уверенность, что в нужный момент все откроется. Не стоит спешить и пытаться заглянуть “за кулисы”, нужно самому дорасти до всех уголков театра под названием “ЖИЗНЬ”.
Продолжались казусы с материализацией, но они были настолько завуалированы, что не давали повода приписывать их моему влиянию. Просто в тот момент, когда я чего-то бескорыстно хотел, оно появлялось тем или иным способом. Несколько раз я пытался сделать это осознанно, но ничего не получилось, и попытки были оставлены.
Этот день начинался, как обычно, я уже был на рабочем месте и успел ответить улыбками на обращенное ко мне внимание, даже если оно было нелицеприятным. В воздухе витала какая-то торжественность — или мне это только кажется после уже случившегося…
Ближе к полудню, когда стих возбужденно-сонный поток утренних пассажиров, и жизнь вокзала вошла в свое привычное русло, на площади показался классический безногий инвалид на маленькой тележке. Он передвигался, отталкиваясь от асфальта руками в специальных накладках. Эта картина очень напомнила какой-то древний фильм, и я зачарованно уставился на этот несколько выпадавший из времени персонаж. Сердце мое почему-то учащенно забилось, а кожа наэлектризовалась, когда я понял, что движется человек в мою сторону. В этот момент вокруг моего места стало безлюдно, и я встревожился — нет ли во всем происходящем подвоха? Нашел глазами Князя, и убедился, что он наблюдает за ситуацией, но без каких-либо эмоций.
А тем временем инвалид оказался напротив меня, снял свою видавшую виды кепку, широко перекрестился и неожиданно спокойным голосом сказал: “Добрый человек, подай Христа ради”. Что-то в его голосе было настолько завораживающее, что выбило меня из привычного ритма сознания, сдвинуло внутренние пласты, ввергло в состояние необычайной бдительности. Сама ситуация, когда нищий просит подаяния у нищего, была до боли знакомой… Я безотчетно встал, сделал два шага к калеке, опустился возле него на колени, обнял и неожиданно для самого себя сказал: “Друг, я люблю тебя!”. Глаза нищего наполнились бездонностью, а я вдруг вскочил и совершенно безо всякого повода закричал заветное слово “ПРОШЕЛ!!!”.
Не успев испугаться собственной дерзости — ведь последствия преждевременного крика представлялись мне довольно мрачными — я оказался в библиотеке, а прямо напротив меня — Янус. Теперь обе части его лица улыбались, и он доброжелательно проворчал: “Прошел, прошел…”.