8.
Вот так опосредованно, через рогатину, связан мир ершей с миром медведей. А таких связей малозаметных или совсем незаметных полным полно, - они, как радиоволны или телевизионные сигналы, их тысячи, и в каждом сигнале картинки натурального размера с натуральным звуком: вот носорог спит в грязной воде, или ливень хлещет по солидным каштанам, или палата лордов с толпой возмущённых мужиков, или тринидагская деревня с медлительными высокими гибкими бабами. И визуализировать эти сигналы можно только тогда, если удаётся их поймать. Схема простая: если есть источник, то найдётся и приёмник.
Источником сигналов был Ефим Чертенков. В нём такой заряд электрический постоянно накапливался, что если он приближал указательный палец левой руки к пальцу правой руки, то между концами пальцев проскакивала молния и в воздухе появлялся запах жареного мяса. По утрам стоило ему немного, для подзарядки, с бабой поругаться, как он был готов без подручных средств печку разжечь. Ну, а прикурить дать какому-нибудь баламуту – это было для него вообще пустяком. Когда человек с такой энергетикой подаёт сигналы, то может произойти непоправимое. Эти сигналы он направлял в последнее время на Эмму Хасановну, хотя начал с шуточек и нехороших анекдотов.
Внутрисемейная трагедия сделали Эмму Хасановну чувствительной и склонной к познанию новых явлений жизни. А какие новые явления могут быть, если жизнь идёт по проторённой деревенской колее, где всё ясно на много лет вперёд? Да, так было раньше, а когда коммунист Ельцин назло коммунисту Горбачёву объявил своё решение прекратить строить социализм, ясность из жизни исчезла. Прогрессивный Горбачёв хотел социализм перестраивать, а уязвлённый Ельцин – ломать. Пионеры, вдруг, остались без вожатых и без торжественных линеек, а октябрята полностью потеряли морально-этическую ориентировку, плакали дома, спрашивая: «Мама, что теперь делать, я же клятву давал перед лицом моих товарищей и классной руководительницы?» И капали их горькие слёзы прямо в тарелку с манной кашей, образовывая на поверхности каши лунные кратеры.
Мучение юных и молодых душ долго не утихало. Постепенно они все поняли, что клятвы перед лицом своих товарищей дают тогда, когда это надо, что клятвы нарушают тогда, когда это выгодно, что жить, подличая, - выгодно и доходно. Новое поколение циников, эгоистов подросло и вступило в общество с одной единственной целью – самообогащение любым путём, желательно за чужой счёт. Прогнозы западных аналитиков подтверждаются – только новое поколение, необременённое опытом коллективизма и равноправия, будет в состоянии радикально изменить жизнь в России.
А на мужиков деревенских решение Ельцина никакого впечатления не произвело. Первое время жить стало даже лучше, - бригадиры перестали носиться утром по деревне и зазывать тружеников и тунеядцев на работу, всё деревенское руководство незаметно рассосалось, как будто его и не было. Постепенно рассосалось и поголовье скота, кормить стало некого, а техника колхозная, сделанная из железа, тоже смогла как-то рассосаться. Оказалось, что можно жить без скота, без техники и без председателя колхоза. Советская власть на последнем вздохе прошептала: «Ох, и намучилась я с этим народом! Слава Богу, что помираю».
Многомиллионное государство перешло исключительно на привозной фаст фуд. Зарубежным колхозникам стало тоже жить лучше – появилась новая оголтелая армия потребителей, эту армию завораживала любая яркая упаковка с нерусскими буковками, так как она сигнализировала о существовании райской заморской жизни. А молодые потомки тех русских баб, которые давным-давно ходили в кокошниках и только теоретически интересовались курортным развратом, принялись, наконец, вдохновенно за своё дело. Те современницы, которым уже перевалило за сорок, замазывали морщины зарубежными кремами, меняли золотые зубы на фарфоровые, брили специальными швейцарскими машинками пах и растолстевшие ноги и горько корили марксистко-ленинскую философию, а также ортодоксию старого руководства, слишком поздно выронившего из рук вожжи.
Но это в городе так стало. В далёких поселениях деревенских, которые иногда, для смеха, даже городами называли, тоже появились в ларьках яркие упаковки с товаром, где было написано русскими буквами специально для дураков, ещё не выучивших английский, что срок годности товара за пределом Западной Европы и Северной Америки не ограничен.
Короче, купилась Россия и в который раз проглотила пёструю мормышку, под крылышками которой спрятан стальной крючок с бородкой. Кто эти мормышки постоянно по течению пускает и будоражит наивные мозги большой и вялой рыбы с ракетно-ядерными шипами по имени Россия – мы не знаем и знать их не хотим, так как этой рыбе давно пора самой знать, что договоры мирного сосуществования можно заключать только с рыбами, но не с рыболовами.
Однако устаканилось всё постепенно. Руководство страны проявило мудрость – пустило всё на самотёк, а само занялось приоритетной задачей – приватизацией. Стали считать-пересчитывать, - что же советский народ за семьдесят лет нагородил-настроил, что им советская власть оставила, стали делить, пилить, откатывать, расспрашивать про офшоры, за ручку знакомиться с нерусскими банкирами, так как в своём отечестве ни пророку, ни банкиру верить нельзя.
Почему-то богатыми стали только те, кто занимался приватизацией. Народ, как только понял, что руководству страны он больше не нужен, загоревал, наиболее чувствительная часть народа, а это преобладающее большинство, решила погубить себя водкой, так как сиротское существование, без царя батюшки, без отца всех народов или без матушки императрицы, россияне не переносят.
Всё это так, всё это правдиво описано, но там, на периферии, где Вовчик, Чертенков, Эмма Хасановна и некоторые другие жили, а может и до сих пор живут, есть только две приоритетные задачи: картошка и сено. Это установил народ эмпирическим путём, кроме того, он открыл детерминированную зависимость, которую упрощённо можно представить в виде ряда последовательных качественных преобразований: сено-молоко-навоз-картошка. Иногда этот ряд усложняют, тогда получается: сено-молоко-навоз-картошка – сало и мясо – навоз.
И никакой эмпириокритицизм не в состоянии оспорить эту народную мудрость, которая соответствует уровню всероссийского надвременного закона, хотя на территории Москвы этот закон уже длительное время, по данным астрофизической лаборатории имени Штернберга и убойного отдела МВД, не работает. Там справедлив другой закон: деньги – очень большие деньги – мультиденьги – прощай Россия навсегда. Часто, в условиях локальных финансовых кризисов и на фоне столкновения жизненных интересов отдельных влиятельных группировок, этот закон трансформируется в частную закономерность типа: деньги – очень большие деньги – пусть пухом будет ему земля. В общем, законы становятся всё более относительными и зависимыми от места их приложения или от пространственных координат, а также от общественного положения и финансовых возможностей тех, на кого эти законы пытаются распространяться. Старая немецкая политэкономия, которую в течении семидесяти лет преподавали во всех технических и гуманитарных вузах России, изменилась до полной неузнаваемости, а, точнее говоря, она стала эндемичной, пригодной для употребления только на территории России и некоторых обездоленных стран СНГ.
Картошка – спасительница российского народа. И здесь без царя батюшки не обошлось. Прислал Пётр Первый первый мешок картошки своему народу из Голландии, где был в служебной командировке. А до этого уже многие русские по Европе шастали, но ума и желания разобраться с картошкой у них не было. Их всё больше интересовали лавки, где парики с буклями продавали, да балы, где можно было подцепить интересную куртизанку с изысканными манерами и причудливым набором, ещё неизвестных в России, венерических болезней. Эти представители русского народа с удовольствием поедали картофель-фри, а также картофельное пюре, а также картофельные лепёшки с йогуртом, но о народе своём, который имел на столе в те времена только кашу, репу и капусту, они и не подумали. Это подтверждает известное положение – люди из русского народа о своём народе никогда не заботились. Только у царя-батюшки, только у матушки-императрицы, только у отца всех народов и, на худой конец, у центрального комитета «Единой России» голова болела за каждого человечка: то картошки голандской подбросят, то целину засеют, то окно прорубят, то зеков амнистируют, то переселение народов затеют, то пенсию дадут за практически бесплатную работу в течение пятидесяти лет.