"Если вы думаете, что малярам всё равно, что красить, вы ошибаетесь. Прежде чем красить, маляр позвал своих коллег. Они полюбовались тем, что нарисовано" (Т. Шипошина "Светлый Ангел на тёмной стене").
Воистину пьяная стояла ночь! Почему пьяная? Потому что всё вокруг было пьяным! Пьяная дорога шаталась подо мной, а временами больно ударяла то в грудь, то в голову. Пьяные машины орали, как мартовские коты, хотя я так вежливо пропускал их. Пьяные фонари вообще, должно быть, решили убить меня своим ядовитым светом. Напрасно я прятался от них в тесный капюшон своего чёрного, гадкого балахона, с изображением орущего солиста из какой-то группы. Они безжалостно слепили глаза, разъедали душу. Только я был трезв! Хотя и выпил немного. Обмыл первую зарплату. Я был маляром тогда. А в прошлом - художником. Так что, считайте, маляром в квадрате!
Я был счастлив и горд, но душа моя жаждала красоты. Да где ж её пьяной ночью-то возьмешь? Вот я и бродил... бродил... бродил... Вывеска на одном из магазинов, с надписью "Цветы ночью", подмигнула мне (тоже, наверно, спьяну), и я решил зайти. Цветастое великолепие раскинулось передо мной! Красное, жёлтое, оранжевое, синее... Всё кружилось, дразнилось, кривлялось, смеялось! Ух! Но один сосуд был пустой. Бумажка с названием, однако же, на нём имелась. Мне безумно захотелось узнать, какому цветку полагалось стоять в этом сосуде. "Сакура", - прочитал я, а потом обернулся и увидел... Её. Она была ещё совсем юной. По молочно-белым плечам её струились волнистые волосы. Вообразите, она так увлеклась составлением букета, что не заметила меня. Непростительная дерзость завладела всем моим существом, и я осторожно подкрался к ней. "Ветку сакуры, пожалуйста!" - залихватски выпалил я. Она вздрогнула и растерянно посмотрела на меня. А потом улыбнулась... как Мона Лиза. Я до сих пор ужасаюсь от мысли, что она могла полюбить меня: ту пьяную сволочь, какой я предстал перед ней. Впрочем, она быстро оправилась, указала мне на стул, рядом с прилавком, рассмеялась и выбежала за дверь.
Не знаю, сколько времени я прождал, только она всё не возвращалась. Тогда я подошёл к двери и прислушался. Ни звука. Ну, я дверь толкнул... и обалдел. Сакуровый сад предо мной! Деревья все ярко-розовыми цветами усыпаны! Аромат неземной. Небо ясное, лазурное. Трава как шёлк. Чуть поодаль - река, правда не такая, как все обычные реки: и не течёт вовсе, словно затаилась или заснула. Тишина. Только время от времени, когда с дерева лепесток падал, в воздухе звук хрустальный раздавался, а потом замирал. Тоскливо так от него становилось, будто бы умер кто. Но я всё дальше и дальше шёл. Вдруг мальчика увидел, лет двенадцати. Он с закрытыми глазами, на коленях сидел. Ну, вылитый самурай! В белоснежной одежде, волосы назад убраны. Перед ним - белый лист бумаги. На листе - кинжал.
"Ты кто?" - спрашиваю, а у самого колени так дробь и отбивают. Мальчик глаза открыл, и сердце моё бешено заколотилось. Себя самого, ребёнком, не узнал! А он спокойно так, твёрдо отвечает: "Я - твой кошмарный сон. Ты господина моего предал, а потому - врагом моим стал. Раньше ты кумиром моим был: художником, создателем красоты. Искусству служил. По тропе тернистой к прекрасному шёл. Я мечтал быть тобой! А теперь... Тьфу! Надежды мои обманул, стал ничтожеством. Мой сад опадает из-за тебя". Мальчик замолчал. Глаза его наполнились слезами. И тут, будто бы злясь на самого себя за минутную слабость, он одним движением схватил кинжал, грозно посмотрел на меня, и, уже с яростью в голосе продолжал: "И всё же я заставлю тебя почувствовать острый вкус моего кинжала! Ты будешь изнывать от пороков своего низменного существования! Будешь молить меня вернуться! Но будет уже поздно!" С этими словами он направил остриё кинжала на свой живот. От страха я зажмурил глаза и закричал изо всех сил: "Прости меня! Дай мне ещё один шанс, ведь я всё ещё люблю Его!"
Когда я снова открыл глаза, то обнаружил себя сидящим на стуле, рядом с прилавком, всё в том же магазине. Моя Мона Лиза протягивала мне ветку сакуры, бережно завёрнутую в белый лист бумаги. Глаза её сияли. Щёки горели. Мне захотелось узнать её имя.
- Как вас зовут?
- Любовь, - ласково прозвучал её голос.
- Спасибо, Любовь, - прошептал я.
Когда я вышел из магазина, в моём сознании всплыла одна строчка:
Я рад бы лечь рядом с тобою, но это -- роскошь.
Если я лягу, то -- с дёрном заподлицо. (прим. - И. Бродский)
2009.