Гипертония

Алевтина Зайцева
         В квартире тихо. На удивление не звонит телефон. Подруги будто сговорились на сегодня меня забыть. Да нет, просто не хотят беспокоить, зная, что у меня гипертонический криз. Давление разыгралось, как резвый козлёнок: скачет то вверх, то вниз. Погода ему на руку: то дождь со снегом, то морозец.
         Тянет написать о чём-нибудь, но не о гипертонии же! А что? Она ведь коварная не одну меня сейчас мучает.
Начинается вроде бы внезапно, но силы скапливает постепенно, как к прыжку. Где подпитается жирненьким кусочком, где чрезмерным сигаретным угаром, где испитым зельем, а где и людским разногласием. Вот так копит, копит силы и, как бешеный пёс, вдруг срывается с цепи. Тогда знай думай - с чего бы?
         Я-то жизни прожила порядочно. Оно, конечно, ещё не конец, но и не начало. За эти годы не пила, не курила, но покушать бесконтрольно любила, да и людской фактор хорошо прошёлся по мне.
         Иное что сердце забыло, а мозг-компьютер, впитав прошедшее чёрное, зарыл в себе глубоко и, как случай, выбрасывает в кровь адреналин, будоража её.
Что на сей раз? Может быть, материнские переживания за сыночка. Ему пришлось в пятилетнем возрасте одному проделать далёкий путь из одного города в другой.
Отец весёлый пьющий человек, сев с ним в железнодорожный вагон, тут же вывернул все карманы,собрал нужную сумму денег и пошёл в поездной ресторан. Вернулся скоро, но какой?!. Мальчик, застыдившись пьяного в лоскут отца, забрался на верхнюю полку, забился там в уголок с машинкой, делая вид, что не знает этого дядю.
         Вскоре ему захотелось есть, но спросить было уже не у кого. Отец храпел на весь вагон. Внизу была курица, сладости, положенные в дорогу, но спускаться он не стал, боясь, что отец проснётся и начнёт колобродить. Это ещё хуже, чем сосущее ощущение под ложечкой.
         Внезапная остановка поезда разбудила отца. Он встал и, шатаясь, вышел из вагона без пиджака и туфель, а поезд тронулся.
Мальчик, как ни странно, испытал облегчение. Больше в течение суток пути он его не видел. Ему же оказали внимание проводники и соседи-пассажиры.
         Он не знал, что отец вмиг протрезвел, как только увидел хвост поезда, что ему пришлось идти по шпалам в одних носках до ближайшего разъезда, где его обули, посадили в следующий пассажирский поезд и сообщили о случившимся в детскую комнату милиции в городе, куда лежал путь.
         Сообщили и мне. Звонок телефона раздался резко, сердце подпрыгнуло и забарабанило в грудину с болью. Чужой голос сказал, что сыночек едет один, но под присмотром, а отец отстал от поезда.
Этого я уже не слышала. В висках клокотало:"Он один! Он в беде!"
         Ночи не было. Был сплошной дежурный тревожный отрезок времени. Поезд утром. Как дожить до него?
         Вагон не спеша подкатил к перрону. В тамбуре я увидела моего мальчика. в руках он держал отцовский пиджак и сетку с курицей...
         Может это, а может что другое вытащила из глубин память-компьютер и вулканом закипела кровь, подняв артериальное давление.
         Тем не менее, на столе дымилась стопка испечённых блинчиков, хоть и есть их не мне, болезнь-капризница не дозволяет, за окном опять дождь, сердце не перестаёт щемить. Но такова жизнь.