Мегаполисы – безжалостные пожиратели времени. Они поглощают его с такой скоростью, что мы в погоне за минутами и секундами, которых вечно не хватает в городской суете, не успеваем отдышаться и оглядеться вокруг. По этой простой причине очень многое проходит мимо нас, и мы часто не замечаем того, что рядом.
В силу жизненных обстоятельств я как-то целый год прожила на даче у родственников под Санкт-Петербургом, тогда еще Ленинградом. Дача стояла недалеко от большого пруда, отнявшего у дачного товарищества не менее трех участков. И каждый день, отправляясь на работу и возвращаясь из города, мой путь пролегал мимо этого пруда. Я настолько привыкла к его соседству и невольному созерцанию, что мне уже казалось, что пруд не просто скопление воды, а живое существо.
Душа радовалась, когда ранним летним утром на деревьях, окружающих Пруд, просыпалась жизнь. Переливаясь бледно-зеленым бархатом, в первых лучах солнца трепетали листочки на осинках, веселой гурьбой собравшихся на дальнем берегу. И даже в безветрие их нежнейшие листочки не переставали колыхаться подобно новогодней мишуре, подчиняясь малейшему движению воздуха. Чуть поодаль ива, томно склонившись над гладью Пруда, игриво полоскала в водах свои косы. За ней, словно приподнявшись на цыпочки, молодая березка любовалась сережками, издали рассматривая свое отражение в его зеркале.
Приветствуя новый день, о чем-то беспечно щебетали птицы, спрятавшись в листве. Наверное, пересказывали друг другу свои волшебные сны. А по берегу царственно вышагивали залетные голенастые чайки. Надменно оглядев «лужу», они, шумно хлопая крыльями и прокричав что-то обидное, гордо улетали к морским просторам. Пруд не обижался на них, он был рад всем. Он беззаботно улыбался, весело перемаргиваясь бликами с лучами просыпающегося солнца.
А позже, если выдавалась теплая погода, Пруд целый день весело плескался с купающейся ребятней, обдавая их теплыми радужными брызгами. Пруд радовался редкому в северных краях солнышку. Воды его, по-северному темные, в такие дни светлели, и он распахивал объятия ясному голубому небу, словно просился:
- Ведь мы с тобой братья, забери меня к себе! Мне так хочется полетать легким облачком!
И кто знает, скольким каплям посчастливилось в такие теплые дни отправиться путешествовать по бескрайним небесным просторам, чтобы потом пролиться живительной влагой в далеких чужих краях?
К вечеру, утомившись от дневной суеты, Пруд затихал, и, слегка морща неподвижную гладь, хитро ухмылялся, посмеиваясь над редкими рыбаками, обреченно взирающими на поплавки удочек.
Бывало, что короткими северными ночами, укрывшись под ветвями ивы, находили приют и влюбленные парочки. Открывая свои сердца, они точно знали, что Пруд никому не выдаст их тайны.
Осенью Пруд мрачнел и съеживался от холодных ветров. От ненастья он становился хмурым и суровым, как затянутое тучами небо. По утрам он зябко кутался в туманы, пытаясь отогреться. Не слышно уже было и птиц, верных его друзей. Все чаще вода грозно наливалась свинцовой темнотой. А когда по его спине молотили дожди, он весь покрывался мурашками от бомбардировки безжалостных капель и набухал нездоровой тяжестью, обрастая у берегов щетиной опавших листьев. Наверное, в такие дни он завидовал людям, которым было где спрятаться от непогоды, и мечтал, чтобы поскорее ударили морозы и защитили его от долгих, надоедливых дождей. И только редкими погожими днями вода в Пруду слегка светлела от воспоминаний о летних радостных деньках, и он замирал, как больной, прислушивающийся к затихающей боли.
С приходом зимы Пруд преображался. Он лукаво поглядывал в небо из-под ледяного хрупкого хрусталя, празднуя свою защищенность от непогоды. А после снегопадов Пруд наряжался в белоснежную и легкую, как лебединый пух, шубку и, словно модница, гордо демонстрировал ее перед редкими дачниками. Но только до тех пор, пока его нарядная шубка не оказывалась изъеденной, как молью, следами рыбаков и зияющими чернотой прорубями. К концу зимы его белоснежная шубка вообще превращалась в поношенный тулуп неопределенного цвета с протоптанными тропинками и следами лыж.
Весной этот тяжелый намокший тулуп начинал местами подтаивать. Это было похоже на то, как зверьки меняют зимнюю шубку на летнюю. Пруд становился клокастым и неопрятным, как бездомный неухоженный пес. Сквозь оттаявшие ледяные проплешины недовольно выглядывала сонная вода:
- Еще рано! – лениво зевала она, оттаявшей за день чернотой.
И прикрывала глаза легкой прозрачной корочкой льда ночных заморозков…
Годы мелькали как в ускоренной киносъемке, сменяя лица, города, события. И вот спустя много лет, уже забыв о его существовании, я опять стою у Пруда. Здесь много что изменилось за эти годы. Вместо деревянных домиков-времянок Пруд теперь окружают кирпичные дворцы-имения, один причудливее другого, чуть не по крыши обернутые оградами. А вокруг Пруда все те же осины только уже не тоненькие, трепещущие от малейшего дуновения ветерка, а крепкие деревья, сбившиеся в рощу. И та же береза, но уже высоко взмывшая над ними. И ива, постаревшая и окончательно упавшая в его лоно.
А пруд все такой же, и кажется, что время не властно над ним и ничего не изменилось за прошедшие годы. Но только не слышно ребячьего гомона, несмотря на жаркий летний день. Теперь все купаются в персональных благоустроенных бассейнах, спрятанных за глухими заборами. Наверное, поэтому стало так мало тропинок-морщинок на берегах Пруда. И только теперь я замечаю, что его неподвижный зеркальный глаз, обращенный к небу, грустен, как у одиноких стариков, безнадежно ожидающих своих занятых и вечно куда-то спешащих детей.