Иван Иваныч проснулся от долгого звонка, встал, открыл дверь и на пороге увидел главного инженера Петра Степаныча, улыбающегося и красного от лёгкого утреннего мартовского морозца.
- Здорово, Иван. Что ты тут торчишь дома? А ну, поехали на рыбалку, а то скоро лёд растает. Заодно посмотришь мою новую дачу в Листовке.
- Петр, ты чего... ты же на больничном. А если простудишься - спросонья залепетал Иван Иваныч. - К тому же, я не готов... мотыля нет... по дому кое-что сделать надо...
- Да брось, я тебе всё дам. Одевайся быстро, бери ящик, снасти, а то одному скучно. Газик стоит у подъезда...
Сборы были недолгими. Через пятнадцать минут зелёный газик уже мчал из Неёлова в сторону Листовки.
Дача у Петра Степаныча была действительно хороша, а главное - на берегу озера. И зимой, и летом - рыбалка.
Пока Иван Иваныч осматривал дачу, Петр Степаныч налил из термоса в чашки горячего кофе и разложил на столе бутерброды. Друзья позавтракали и, не теряя времени, засобирались.
- Ты, Иван, бери ящик и иди прямо в озеро по натоптанной тропине. Я поставлю машину, возьму финские санки, закрою дачу и догоню тебя.
Иван Иваныч, дойдя до озера, увидел, что лёд просел а из образовавшихся закраек на нём выступила вода. Ночью она подмерзала, а за тёплый мартовский день, видимо, оттаивала. Он благополучно ступил на лёд, на котором почти нигде уже не было снега, а тот, который ещё оставался, был съеден мартовским солнцем и теперь чешуйчато топорщился хрусткими хрусталиками, легко разрушающимися при каждом шаге.
Через несколько минут Петр Степаныч догнал друга на своих лёгких финках, и они прошли по озеру ещё минут сорок, прежде чем остановились. Пробурив по две лунки, они сели спиной к слабому осту, размотали снасти, подцепили мотылей и стали ловить.
Ерши не заставили себя ждать и, половив минут пятнадцать, нетерпеливый Петр Степаныч стал уговаривать друга пройти ещё дальше, к группе рыбаков, скучковавшихся где-то на расстоянии километра, к северу.
- Тебе легче на финках, ты и поезжай, а я тут порыбачу, отдохну пока, да и рыба, может, подойдёт. Нарыбачишься, на обратном пути заедешь за мной - пойдём обратно домой вместе.
И Петр Степаныч, недолго думая, смотал удочки. Вскоре его быстро удаляющийся на финках силуэт превратился в маленькую точку, почти такую же, как и те, которые были на расстоянии километра.
Клевало плохо. Даже ерши, казалось, забыли о том, что из них бывает наваристая и ароматная уха. Они не хотели радовать рыбака хоть и редкими, но такими долгожданными поклёвками. Единственно, что было хорошо - это ощущение наступающей весны. Приветливо светило сквозь лёгкую дымку солнце, ветер потеплел и почти стих, и весь окружающий белый и ровный озёрный простор, со сливающимися на горизонте берегами как бы распахнулся навстречу солнцу и застыл в ожидании тепла и ласки.
- Эх, красоти-и-на - протянул Иван Иваныч, снял шапку, расстегнулся, закрыл глаза, и ему показалось, что кто-то тёплой ладонью легонько гладит его по волосам.
Однако, вспомнив поговорку «волка ноги кормят», он переместился вглубь метров на двести и снова сел. Но и здесь его снова ждала неудача. Тогда он переместился метров на триста влево.
То же самое - ерши, и то редко. Тогда он решил пройти к рыбакам, которые виднелись метрах в пятистах наискосок. Уж больно долго они сидели на одном месте. Наверняка у них клевало. Но не успел Иваныч подойти к ним, пробурить лунки и распустить снасти, как эти рыбаки один за другим тоже начали сматывать удочки... Или кончился клёв, или... Иван Иваныч посмотрел на часы и понял, что рыбаки так дружно уходили потому, что заканчивали рыбалку.
Незаметно пролетело время, и все возвращались на берег, где их ожидали машины и автобусы.
Иваныч даже обрадовался и решил сидеть и ловить здесь, пока не приедет на финках Петр Степаныч. Время тянулось, солнце уже перестало греть, и задул колючий ветерок. Стало вечереть.
Петр Степаныч не появлялся. Наверное, попал на рыбу. Клюёт - как уйти! Иваныч понимающе ждал. Пока на озере не исчезли все ближние и дальние точки рыбаков.
Спохватившись, что скоро будет темно, Иваныч быстро смотал удочки, подхватил бур, взял на плечо ремень полупустого ящика и, еще в надежде увидеть друга, оглядываясь по сторонам, побрёл по направлению к берегу.
То ли потому, что Иван Иваныч устал, ему показалось, что шел он очень долго. Петр Степаныч так и не догнал его. Подходя к берегу, Иваныч заметил в нескольких местах горящий тростник. Но до него было еще далеко. А потёмки сгущались так быстро, что застали Иваныча идущим по льду озера.
Усталость навалилась как-то разом. Ноги в валенках с галошами ступали в темноте по воде, которая выступила на льду. Валенки намокли и тянули вниз. Расстёгнутый полушубок хлопал своими тяжелыми крыльями по бокам, а полупустой ящик ритмично отбивал по спине каждый шаг.
Вскоре Иваныч понял, что выходит он совсем не туда, не к Листовке, поскольку видел незнакомые очертания берегов в наступающей темноте и сплошной камыш, возле которого кое-где горели костры и были слышны голоса встревоженных рыбаков.
В следующее мгновение он почувствовал, как лёд под ногами с шумом уходит вниз, а сам он проваливается с головой в ледяную воду, тут же остановившую дыхание. Когда он через секунду высунулся из воды, то понял, что сейчас же снова погрузится, так как тяжёлый полушубок сковал движения, мешал работать руками. Хорошо, что он был, расстёгнут, и сбросить его в воде было нетрудно. Освободившись от него, Иваныч опёрся на кромку льда и хотел вылезть наверх, но лёд с шипением обламывался снова и снова... И тогда пришло ощущение бессилия, беспомощности и страха. Крик отчаянья вырвался из груди...
Уже почти теряя сознание, Иваныч различил в темноте фигуру мужика, который ползком приближался к полынье и подавал руками какие-то знаки, которые он никак не мог понять. Держась закоченевшими руками за лёд, он не сводил с мужика напряжённого взгляда. Вот подползавший размахнулся и замер, а Иваныч увидел возле носа мокрый конец верёвки, за который и ухватился обеими руками.
Когда Иваныч, с помощью своего спасителя, добрался до берега, он понял, что при нём нет ни ящика, ни бура, ни шапки, ни полушубка, а полный ледяной воды валенок, был только на левой ноге. Правого не было.
Около горевшего рядом костра, выжимали свою одежду и сушились двое таких же бедолаг, искупавшихся при подходе к берегу.
Иван Иваныч вылил из валенка воду, встал на него поближе к костру и, дрожа от холода, стал стягивать с себя всё мокрое одеяние.
Возле костра царила атмосфера шумного балагана.
Все громко говорили и смеялись, видимо довольные, что остались живы и что самое страшное уже позади. Иванычу поднесли полстакана водки, сказав:
- Это тебе на растирание.
Иваныч весело опрокинул содержимое внутрь и, поблагодарив, спросил у мужиков, куда он вышел.
- Рядом деревня Устье. Мы - двое рыбачили, и сами заблудились, вышли не туда. А он - местный, - они показали на спасителя, - вытащил нас верёвкой, как и тебя.
- Мы здесь неделю уже, как на лёд не выходим, - заговорил спаситель, - здесь река рядом, лёд тонкий, подмытый. Я почти каждый вечер кого-нибудь тут тащу из воды. А первым здесь купался один псковский начальник. Приехали они втроём три дня назад на каблуке. Машину в деревне оставили, а сами пошли рыбачить. Смотрю, двое далеко не пошли, сообразили, что опасно. Сели метрах в ста от берега. А один ушёл почти на полкилометра в озеро. А дни-то сейчас уже длинные, солнце-то греет хорошо - это с утра, вроде, по морозцу, а в полдень лёд становится рыхлый, опасный. Я как почуял, что - быть беде. Подхожу к этим двум, которые поближе, вроде закурить, говорю, кто это у вас такой отчаянный, вернуть бы его, пока не поздно, солнце пригревает, да и течение там - лёд тонкий.
- A-а, - говорит один, - это начальник наш. Я - заместитель, а это - шофёр. Вот сорвались потихоньку в рабочее время. (А это в среду было). Да мы ему говорили, что рыба сейчас везде клюёт, и здесь, и там, а он не слушает. Подходили - под ним даже лёд просел, и вода выступила, а он сидит, упрямый. Не пойду, говорит, здесь клюёт хорошо! Не прошло и десяти минут, пока мы разговаривали... Вдруг, слышим - крики! Не то, чтобы «помогите» или «спасите», а просто страшное:
- У-у-у-у, А-а-а-а, У-у-у-у...
Смотрим, а надо льдом - одна голова, как футбольный мяч.Провалился!
Рыбы много наловил, ящик тяжёлый, лёд и не выдержал. Побежали эти двое спасать, а я им: не бегите близко друг к другу, сами провалитесь.
А начальник-то, видать, здоровый мужик был.
Пока эти двое бежали, он сам выкарабкался и, главное, по льду ползёт, лысиной вперёд ящик толкает и ещё бур за собой волочёт за лямку. Привели его ко мне, высушили, напоили, а он одно твердит: только никому не рассказывайте, иначе узнают, что в рабочее время на рыбалку ездили. Смех...
Немного обсушившись и наслушавшись рыбацких страстей, о том кто, где, когда и как тонул, все пошли к местному мужику в хату погреться. Погревшись же и еще изрядно «приняв на грудь» двое бедолаг решили заночевать у спасителя, а Иваныч, зная, что его уже ищут, решил идти домой.
Попросив у спасителя старые керзачи, пальтуху и шапку, которую тот надевал на огородное пугало, довольный Иван Иваныч, расспросив, как выйти на Неёловскую дорогу, заторопился в путь.
Петр Степаныч, помотавшись по озеру на своих финках, всё-таки напал на уловистое место. Пробурив лишь одну лунку и распустив снасть, сразу увидел, что клюёт. Подсёк и почувствовал, что на крючке большая рыбина. Вытащил - окунь. Потом второй, третий... и всё большие - сковородники. Вторую лунку бурить некогда, да и не нужна она - из одной только успевай вытаскивать. Надоело мотыля насаживать - подцепил окунёвую блесёнку.
Ещё ловчее стало получаться. Не успел Петр Степаныч оглянуться – пол-ящика есть! Душа поёт! Ну как же - рыбацкое счастье привалило!
Понял он, что задерживается - вот уже и солнце совсем низко, и уехал он на своих финках далековато, но думал, что наверстает, успеет.
Финки бегут быстро, на льду снега почти нет, выступила вода и скольжение будет отличным. Стал собираться лишь после того, как последний пойманный окунь с трудом был впихнут в отверстие битком набитого ящика.
- Ого, вот это называется - обловился! - сказал вслух Степаныч, с трудом поднимая тяжёлый ящик за ремень, и, уместив его за спину, левой ногой встал на левый полоз, а правой сильно оттолкнулся ото льда.
Финки легко поскользили в сторону Листовки, а довольный Петр Степаныч стал вскоре во все глаза высматривать знакомую фигуру друга в его заметном полушубке. От быстрой езды и начавшего дуть свежего колючего ветерка глаза слезились, и это мешало видеть. По пути к берегу, Петр Степаныч не раз обгонял идущих к дому рыбаков. Пару раз он, обознавшись, подъезжал к мужикам в похожих полушубках, но Ивана Иваныча среди них не было.
В конце концов, он мог уйти и ждать меня на даче в Листовке, - стал думать Степаныч, когда не нашёл своего друга.
Он ускорил бег финок, чтобы до темноты успеть приехать на дачу. На берегу у машин и автобусов кучковались рыбаки. Они шумно делились результатами уловов, смеялись, закусывали и поджидали остальных, готовые в обратный путь.
Петр Степаныч, приехав на дачу, увидел, что ни во дворе, ни около дома Ивана Иваныча не было. Как же так он с ним разминулся? Недолго думая, Степаныч, оставив ящик с рыбой на даче, встал на финки и отправился снова в озеро искать друга.
Стало быстро темнеть, и взволнованный Степаныч терялся в предположениях: что случилось с Иванычем? Заблудился - не туда вышел или уехал, не дождавшись, с попутной машиной?
Кто знает?
Проездив по озеру около часа, Степаныч решил возвратиться на дачу. Добравшись до неё, он завёл газик и поехал в Неёлово к другу.
Дверь открыла жена Ивана Иваныча, сказав, что его ещё нет дома, и, всплеснув руками, стала одеваться:
- Надо ехать искать. Возьмём фонари, будем светить, кричать, может, выйдет.
Заехали за женой Петра Степаныча, а то ведь она тоже волнуется, что это Петр Степаныч задерживается. Всё объяснили, взяли и её с собой. Сели в газик, поехали обратно в Листовку.
Где-то на середине пути на дорогу «вывалился» не то рыбак, не то бомж. Он, шатаясь, побрёл в сторону машины. Жена Петра Степаныча испуганно вскрикнула:
- Ой, Петя притормози... не задави бомжа, видишь - шатается пьяный!
И послушный газик, резко светя фарами, стал медленно объезжать странную, шатающуюся фигуру бомжа в керзачах, драной пальтухе и шапке, которую, похоже, сняли с огородного пугала…
- Боже мой, да никак это батька наш!
На фотографии Валерия Мухина - Ю.А. Мартынов.