Вера-колокольчик

               



    В больничную палату санитарка ввезла видавшую виды каталку и, ловко повернув её к пустой кровати, незлобиво сказала: «Ну, давай, перебирайся». На каталке зашевелилось, заохало и, боясь что-то повредить внутри, женское тело с трудом перевалилось на кровать. Как-то нелепо игриво, будто от ветерка, дрогнули кудряшки на шее. «Жопу-то голую прикрой», - уходя, засмеялась санитарка, а в ответ вдруг зазвучал удивительный, немного зажатый страхом боли смех, ну чисто колокольчик.   
       - Ждана-то моя как, а ведь Барков-то, запьёт без меня, испортит корову.
 И вот уже командирским тоном по телефону отчитывает бедного Баркова.   
       - Барков, ты Ждану подоил? 
       - Подоишь её, лягает она меня, тебя ждёт, на то она и Ждана. 
       - Сашку Рыжего позови – пусть по хребтине гладит, а ты дои пока. 
       - Ладно. 
       - Женечку заставил перцы выполоть?   
       - Нет.   
       - А почему? Ты кто ей? Отец или нет?          
       - Дак отстань от меня, говорит.   
       - Барков, ты что, дурак? А ну дыхни! 
       - Как я тебе дыхну-то?      
       - Пил. Я чую по голосу.    
       - Дак я же за твоё здоровье, чтоб операция твоя хорошо прошла.   
       - Операция от врача зависит, а не от тебя. На дух тебя не надо, Барков,   
       - всё!          
       - Вера я, доярка из Дунилова, - сообщила она всей палате.      
 - Девчонки, 10 лет маюсь, всё на мне, и дом, и хозяйство, и дети. 
  А ему всё нипочём.    
  Отругав Баркова, Вера успокоилась до очередного разноса. 
       - Девчонки, матом никогда не ругалась, а вот теперь выучилась. Сил никаких нету. Командировочник чёртов!  ( Командировками Вера называла запои мужа). Повальное пьянство, расхристанная тракторами дорога до фермы, кривые заборы. Молодёжь уезжает в город, а кто остаётся, тот спивается, как Барков, безотказный умелец, наперёд соседское, а потом своё. Вот это-то и обидно Вере.
        Родительская семья была совсем другая, хотя и время было другое, тяжёлое, трудовое, неспросливое. Дом добротный, место холмистое, красивое, а речушка за деревней не пересыхала даже летом. Ключи студёные, - вот и названье носила она – Студеножка.   
       Отец хотел первенца-сына, а родилась дочка. «Да ну, девочка»,- разочарованно протянул отец. Ну и умерла девочка на восьмой день от рожденья. Когда родился второй ребёнок, тоже девочка, родители уже мечтали, чтобы только жила, верили в это и назвали дочь Верой. Потом родился всё-таки сын, но кудрявую девчушку с серебряным смехом отец любил без памяти и звал Вера-колокольчик. 
       -Ой, девчонки, заболталась я с вами!  Барков, ты завтра картошку протрави от жука. Возьми одну ампулу на полке, разведи в баночке, а потом вылей всё в ведро, размешай хорошенько, у Райки прыскалку возьми, я договорилась. 
       - Да когда мне? Ждану подои, забор почини… Всё на меня одного.   
      -А я как? Ты в своей командировке, а я и свари, и вымой, и выстирай, и ребята, и работа, и огород. Ты что ли в 4 утра встаёшь?   
      - На шабашку договорились с Сашкой. 
      -А чего?    
     - Крышу крыть в Жеребятихе. 
     - А сколько заплатят? 
     - Не знаю.   
    - Ну не дурак? Простофиля, сначала узнай, сколько. 
    - Ну тебя, тебе бы только деньги. 
    - А Женечке на учёбу, что, ничего не надо? Сначала своё делай, а потом шабашку. 
 Ой, девчонки, а молодой-то мой Барков какой красивый был, и добрый… Злая, говорит, ты! А какая я злая? Всю-то жизнь в работе. У меня корова была на ферме. Все коровы как коровы, телились в стойлах, а эта с норовом, убегала телиться в лес. Однажды задумала я её перехитрить и привязала накануне отёла цепью к здоровенному крюку да примотала всё верёвкой. Ну, думаю, Зоря, не убежишь! Прихожу утром – нет ни цепи, ни Зори, удрала в лес родить. Прибежала я домой, схватила на руки годовалого сына Лёшку и бегом в лес искать телёнка. Хожу, кричу: «Зоря, Зоренька!» - никого. За кусты заглянула, а  на полянке Зоря, и рядом лежат два телёночка – двойня, вот так раз! Я ей Зоря, Зоренька, а она не подпускает, копытом землю роет, бычится.   
Побежала я с Лёшкой на руках обратно в деревню за мужиками – лошадь с телегой надо. Упросила мужиков, покажу, говорю, место, где телята. Подъехали к лесу на телеге, нашли ту поляну – нет никого – спрятала Зоря своих деток. Начали искать, нашли одного, а другой-то где? Мужики говорят, ну и скажи, что один телёнок был, вот и отчитаешься. А Лёшка у меня устал, есть захотел, орёт во всё горло. Я не отступаю, найду, говорю и второго. Хожу, ищу. И вот в берёзовом молодняке вижу – лежит. Я ближе, и он голову к земле ближе наклоняет, прячется. Ну, говорю, милый мой, от меня не спрячешься! Так и привезли мы на телеге двух деток Зори и моего мальчонку, уснул он, намаялся. А телята до чего были хорошие! Крупные, сильные, одним словом, лесовики.
И так заливается смехом Вера, что на душе становится тепло.  На бабах русская деревня тлеет, но  держится, на их каторжном труде, на любви к детям, на жалости к старикам.   
      Родители у Веры были хорошие, отец на баяне играл, а мама с дочкой пели. Отец был на все руки мастер. Только вот сын не в него пошёл: учился плохо, от работы отлынивал. Ничего из него не вышло, алкаш алкашом. Перед смертью отец долго мучился, а как отошёл, то лицо такое доброе сделалось – всем всё простил. А сынок-алкаш напился ещё до похорон и давай гроб пинать. Ты, мол, хрен старый, лупил меня ремнём за двойки! Еле отняли покойника. Вот до чего может допиться человек!   
     Выписываясь из больницы, Вера с крестьянской основательностью не забыла написать благодарность врачу, медсёстрам, нянечкам. Степенно попрощалась с обитательницами палаты, желая каждой здоровья, и, подхватив сумку с немудрящими пожитками, пошла к автобусной остановке. Её ждут сын с дочкой, Барков, и, конечно, Ждана, не зря же её так назвали.