Служебные дела в очередной раз забросили меня в столицу нашей Родины. Такая у меня работа – сплошные разъезды. Едва успеваю побыть дома несколько дней, как вновь получаю от шефа команду осчастливить своим посещением тот или иной город. Но я по натуре бродяга, и такая жизнь меня вполне устраивает. А почему бы и не поездить по стране, пока молод и не обременён семьей? Анютка терпеливо сносит мои частые отсутствия, но уже сейчас исподволь готовит меня к тому, что после свадьбы мне придётся всерьёз подумать о смене профессии. А пока этого не случилось, я не без удовольствия продолжаю свою кочевую жизнь. Но Москву я всегда посещаю неохотно – не люблю я её. И не только потому, что здесь со мной постоянно случаются неприятности. Этот «лучший город Земли» представляется мне гигантским спрутом, протянувшим свои щупальца с мощными присосками во все уголки нашей необъятной Родины. К счастью, в этот раз на решение всех вопросов хватило одного дня. Потом я прошвырнулся по магазинам: купил племяннику подарок, о котором он давно мечтал – настоящий полевой бинокль с двадцатикратным увеличением. Билет на самолёт был взят на утренний рейс.
И вот, покончив с делами, я коротал вечер в своём гостиничном номере, наблюдая по телевизору захватывающую встречу профессиональных боксёров. Как всегда, удовольствие от зрелища испоганила реклама – самое безобразное из всех порождений капитализма. Я подошёл к окну, чтобы вместо набивших оскомину кадров полюбоваться картиной вечерней Москвы. Но и тут меня ждала неудача: почти всю панораму города закрывал жилой дом. Мне оставалось одно – разглядывать окна квартир этого дома. Бинокль племянника оказался очень кстати. Совесть моя взбунтовалась, было, против столь неблагородного занятия, но я объяснил ей причину своего вынужденного любопытства, и она успокоилась. Я скользил равнодушным взглядом по фрагментам сцен чужой жизни, как вдруг одно из окон привлекло моё внимание. Молодая женщина с печальным, я бы даже сказал – трагическим лицом шла по комнате, держа в руках таз с водой. Таз она поставила на журнальный столик и придвинула к столику кресло. Затем она села в кресло и, откинувшись на спинку, застыла в неподвижной позе с закрытыми глазами. Всё это выглядело довольно странно.
Но вот реклама закончилась, и я опять окунулся в увлекательный мир профессионального бокса. Встреча подходила к середине, и превосходство одного соперника над другим становилось всё более очевидным. Мексиканский боксёр Моралес разделывал своего противника так рьяно, словно тот был, по меньшей мере, аморалесом. Но, наблюдая за поединком, я не мог отделаться от смутного беспокойства. Наконец, это беспокойство заставило меня вновь взять в руки бинокль и найти окно той самой квартиры. Женщина по-прежнему сидела в кресле, но теперь она внимательно смотрела на внутреннюю сторону запястья левой руки. Пальцы правой руки сжимали какой-то небольшой предмет. Я пригляделся: это было бритвенное лезвие! Мне стало не по себе. Я не садист, и подобные зрелища вызывают во мне чувства, весьма далёкие от удовольствия. Что же делать? Звонить в милицию или службу спасения? Но куда я их вызову, если не знаю адреса? Я быстро прикинул, в каком подъезде может находиться эта квартира и, не долго думая, побежал туда.
На звонок долго никто не отзывался. Наконец, к двери подошли.
- Кто там? – спросил женский голос.
Я сказал первое, что пришло на ум:
- Я из БТИ. Мне надо уточнить некоторые данные по вашей квартире (это после десяти часов вечера! – умнее не придумаешь).
Дверь приоткрылась, натянув цепочку.
- А документы у вас есть? – спросила хозяйка.
- Вот документы я не взял, – я развел руками.
- Тогда я не могу вас впустить.
- Ну, почему же?…
- Потому что у вас нет документов. Я вам открою, а вы меня ограбите или убьёте.
Это говорил человек, которому я помешал вскрыть вены.
- Ну что ж, - сказал я, – зайду в другой раз. Назовите мне ваш телефон, чтобы я мог выбрать удобное для вас время.
Немного поколебавшись, женщина назвала номер. Я вернулся в гостиницу и вновь прильнул к биноклю. Моя подопечная металась по комнате, то хватаясь за голову, то заламывая руки. Наконец, она с решительным видом опустилась в кресло и взяла в руки бритвочку. Я тут же снял трубку и набрал номер её телефона. Женщина вздрогнула. Несколько секунд она смотрела на телефон, затем встала и подошла к нему.
- Алло!
Я стал нести всякую чушь про то, что случайно увидел её на улице и теперь никак не могу забыть, и многое в том же духе. Закончил я тем, что предложил ей встретиться и провести время за бокалом вина в каком-нибудь уютном местечке. Неожиданно для меня она охотно согласилась.
Мы сидели за столиком ночного бара и разговаривали. Мою новую знакомую звали Викой. Она шутила, кокетничала, и невозможно было поверить в то, что ещё совсем недавно эта женщина пыталась свести счёты с жизнью. Выпив немного вина, мы прогулялись по ночной Москве, после чего я проводил Вику до двери её квартиры. Шёл уже второй час ночи.
- Ты зайдёшь? – спросила Вика, открыв входную дверь.
Я не знал, на что решиться. За время нашего короткого знакомства я хорошо разглядел, что Вика относится к числу тех эксцентричных особ, от которых можно ожидать любого фортеля. Видя мою нерешительность, она сказала:
- Не оставляй меня сегодня одну. У меня случилось большое горе. Теперь мне страшно одной – в голову лезут разные мысли…
Я прекрасно понимал, чем закончится ночь, если я останусь. Но когда речь идет о спасении человеческой жизни… . У меня феноменальный дар убеждать самого себя. В конце концов, утром я покину Москву, и на этом всё закончится. Совесть моя перед Анютой будет нечиста, но ведь она ничего не узнает. Минут через пятнадцать мы с Викой пили чай, расположившись за журнальным столиком, на котором ещё вечером стоял таз с водой. Вика в ярких красках рассказывала мне о том, что у неё стряслось. «Большое горе» оказалось банальной любовной историей с расставанием в конце. Мне оставалось только одно – утешить несчастную женщину…
Утром я наспех попрощался с Викой, заскочил в гостиницу за вещами и укатил в аэропорт, довольный тем, что хотя бы об одном посещении Москвы будет приятно вспомнить.
* * *
Ну, вот и пришёл конец моим путешествиям. Я перевёлся на другую должность, не требующую постоянных разъездов. Мы с Анютой подали заявление в ЗАГС. Жизнь входила в новое русло.
Письмо из Москвы было как гром среди ясного неба. Вика писала о том, что теперь без меня, любимого, она не представляет собственной жизни. Два тетрадных листка, исписанных мелким почерком, изобиловали чувствами, выраженными в самых возвышенных тонах. Откуда она узнала мой адрес, было абсолютно ясно: пока я спал в её квартире, она подвергла досмотру содержимое моих карманов. Той ночью я ей всё объяснил, и претензий с её стороны не было. Напротив, Вика благодарила меня за то, что удержал её от рокового шага. И вот сюрприз!
Вечером я позвонил в Москву. Вопреки моим надеждам, разговора не получилось. Вика требовала, чтобы я непременно перебрался в столицу и связал свою жизнь с ней. Она плакала, то умоляя, то угрожая. Не добившись своего, зловеще прошептала:
- Ты ещё пожалеешь! – и повесила трубку.
Всю ночь я проворочался в постели и уснул только под утро. Но поспать мне так и не удалось – дверной звонок поднял меня на ноги. На пороге стояла Анюта. Гневно сверкая глазами, она ворвалась в квартиру, словно ветер, и, едва сдерживая слёзы, сходу учинила мне допрос:
- Кто та несчастная, которую ты в Москве соблазнил и бросил?
От удивления моя нижняя челюсть отвисла до пояса: Вика уже добралась до моей невесты! Потеряв дар речи, я молча глядел в глаза Анюты, пытаясь понять произошедшее. И вдруг мне всё стало ясно: в моём бумажнике хранилась фотография Анюты с надписью, а в записной книжке – её телефонный номер. Я почувствовал, что мой лоб покрылся испариной. Анюта вывела меня из задумчивости:
- Ну, что же ты молчишь? Я жду объяснений.
Я начал рассказывать про рекламу, бинокль и таз с водой, но Анюта не дала мне закончить. Отвесив звонкую пощёчину, она хлопнула дверью и ушла. В последующие дни я предпринимал безуспешные попытки объясниться с ней. Но вскоре мне стало не до этого. Я был вызван повесткой к следователю городской прокуратуры. Мне было предъявлено обвинение в том, что, находясь в Москве, я надругался над гражданкой Викторией Н., пользуясь её беспомощным состоянием. Три недели меня мурыжили допросами. И хотя моя виртуальная вина не была доказана, на работе меня стали сторониться, как прокажённого, а потом и вовсе попросили освободить место. Вика звонила несколько раз, интересуясь, не передумал ли я. Я молча вешал трубку. Внезапно прокуратура потеряла ко мне интерес, дело было закрыто. Всё стало ясно, когда в очередной раз позвонила Вика.
- Я выхожу замуж, – сказала она ледяным тоном. – Больше не смей меня беспокоить.
Так закончилась московская история, круто изменившая мою жизнь. Около месяца я перебивался случайными заработками, пока мне не подвернулось место грузчика в одном из частных магазинов. В бригаде нас было четверо – все примерно одного возраста. Иногда после работы мы всем составом посещали какое-нибудь заведение, где за стопкой водки было приятно поговорить «за жизнь». Или, закупив спиртного и закуски, наведывались в женское общежитие на Московском проспекте. Там нам всегда были рады. Девчонки торопливо накрывали стол, и начиналось шумное веселье. Все они мне очень нравились, несмотря на грубость манер и излишнюю прямоту речи. Особенно мне в них нравилось то, что они жили сегодняшним днём и не строили планов на будущее.
* * *
В мой богатырский сон острым ножом врезался посторонний звук. С трудом оторвав голову от подушки, я не сразу сообразил, что звонят в дверь. Добравшись до двери, я открыл её и увидел Анюту.
- Господи! На кого ты похож! – воскликнула она и, немного смутившись, спросила. – Я могу войти?
Сгорая от стыда, я пригласил её в квартиру. Моё жилище было в ещё более неприглядном состоянии, нежели я сам. Я торопливо привёл себя в порядок, насколько это было возможно. Поначалу разговор у нас не клеился, мы с трудом подбирали слова. Но потом вдруг словно рухнула невидимая преграда, и нас с прежней силой повлекло друг к другу. Из Анютиных рассказов я узнал, что всё это время она не выпускала меня из виду, с тревогой наблюдая происходящие со мной перемены. Она неоднократно пыталась уговорить моего бывшего начальника взять меня снова на работу, но из этого ничего не вышло. Зато теперь в институте на кафедре, где она работает, появилась интересная вакансия, и на эту должность по её просьбе меня согласились принять.
- Теперь, милый, ты всегда будешь под моим надзором, – Анюта радостно улыбалась, хотя в глазах блестели слёзы.
Я вдруг почувствовал, как мою душу заполняет простое человеческое счастье. Потому что моя Анютка снова со мной. Потому что свою Анютку я люблю больше всех на свете.
А Москву я не люблю. Не люблю – и всё!
2002 г