***
От Иловля до Царицина добирались не шибко ходко.
Весна ранняя оказывала себя лишь к обеду. К сумеркам подмораживало. На дорогах слякотно, лошади брезгливо переступая, чавкали налипшими грязью копытами, с усилием тянули подводу, на взгорках застопоривались, не одолевали, и тогда ехали лишь укутанные близнята, да козлята, остальные толкали подводу со скарбом, помогая.
Хозяйственная Степанида пропитанья наготовила в дорогу, в этот раз собирались не в впопыхах, и опыт путешествованья уж был, добра необходимого прибавилось. Не утерпела, взяла с собой трех козлят, позарилась - пуховые, хорошего заводу, черненький, беленький и серая козочка.
- Бросить али продать завсегда успеем, а ежели довезем, не лишний заработок на пропитанье будет.
На взгорках, освободившихся от снега и отогревшихся на солнышке, зеленела травка, распускались нежные, хрупкие подснежники.
В перелесках вовсю шумели и гомонились мелкие пташки. На черных проталинах важно расхаживали грачи.
Выскользнувшая из-за перелеска, стая диких гусей, стремящаяся к северным землям, заставила надолго запрокинуть головы к небу. Шум крыльев, и знакомые вскрики - резкие, бодрящие, привели в трепет и покрыли смятением израненную душу.
- Домой спешат, поторапливаются…Наскучали…
- А мы от дома…Прости меня Господи…
Детвора то и дело порывались скинуть, распахивали тяжелые шубнячки, сдирали с потеющих макушек шапки.
- Накиньтесь, накиньтесь, счас ветерок-то обманчивый, продует, и будете до поллета прикашливать, вишь разжарились, - бурчала Степанида, а самой давно хотелось рассупониться…
Уставшая от горестных утрат, она без меры опекала своих деток, тряслась над ними. То поддевала, то раздевала, а они беспрекословно принимали ее квохтанья, хотя было это очень непривычно - в крепостничестве, за тяжким трудом ей было не до пригляда, не до баловства, росли ее детки, как сорная трава…
А сейчас не было у Стеши другой заботы - только дети, и она щедро дарила им свою нежность.
***
Прибыв в город, потолкавшись, пробрались на волжский берег. Переселенцев, подобных им здесь встречалось множество, надобности в схороне Стеша не видела.
На пристани прибились к нескольким кочующим семьям, направляющимся к Астраханским землям.
Недалеко от барж и пароходов, в прибрежном перелеске то тут, то там горели небольшие костерки, вокруг которых расположились, с узлами, телегами и прочим добром, переселенцы. Невдалеке паслись стреноженные кони.
Таборовались тут люди видно издавна - у котелков, с незатейливым харчем, привычно хлопотали бабы, туда-сюда сновали, баловались, шумели ребятишки, кто-то дремал, укрывшись под телегами.
Мужики собирались кучками, неспешно курили махру, беседовали, покрикивая на, слишком уж расшалившихся, детей.
Вдалеке пьянствовали, пели и плясали свободные от работы бурлаки.
Разбили свой стан и Шиленки, привычно, не сговариваясь, стали приготовляться к ночевке.
Степка распряг, стреножил лошадей, выпустил в траву, привязал к колышку козлят и заставил близнят их «пасти», всучив по прутику. Время от времени поглядывая на мелких пастушат, занялся поиском сушняка для костра.
Полинка разбирала узлы, готовила место для спанья.
Девчонка тяжко переносила произошедшее, украдкой, чтобы не мучать мать, частенько плакала от страха и жалости, сомнения в вере в Бога одолевали её неокрепшую душу. Она сильно тосковала по крохотному Васеньке, ведь с момента рождения заботы о младенце лежали на ее хрупких плечиках. В голове постоянно стучало - а ведь тятеньку больше никогда не увидать, не услыхать его шутливый посвист, смех такой заразительный… Дед Гриша такой добрый, богобоязненный, привязалась к нему всем сердцем, а и его смерть не помиловала…
И уткнувшись в какой-нибудь узел скорбно цепенела, и всегда вздрагивала, заслышав материны шаги, начинала суетиться, что-нибудь роняла и Стеша, не задумываясь о душевном состоянии дочки, пеняла ей за рассеянность и нерасторопность.
Вот и сейчас, разбирая узлы Поля наткнулась на батин кожушок, не утративший еще его запах, замерла, уставившись на водную гладь.
Ванюшка направился к берегу, завидев невдалеке, затягивающих бредень, рыбаков.
- Мамань, побегу, подмогну, може не прогонят да дадут пару жерешков на уху, поужинаем хлёбова, а то в дороге сухомятка уже горло дерет.
- Давай, милок, а я к народу подойду, разузнаю чего, - и направилась к ближайшему становищу, на ходу поправляя сбившийся платок и растрепавшиеся волосы, отряхивая юбку.
- Мир вам, добрые люди, не примите ли в суседи, да не подскажете ли чего путнего странствующим…
- Берег большой, место не куплено, а таким симпатичным суседям - завсегда рады, - приветливо улыбаясь, проговорил щуплого вида, сутуловатый мужик и тут же получил локтем в бок от своей жены, дородной бабы со строгим, высокомерным взглядом.
-А новостя вона, возля перевернутой лодки мужики языками чешуть,- промолвила крестьянка,- а ты не ходи, неча, хтой-то мене обещался колесо на телеге подбахчить, развалится скоро на ходу…
Поклонившись, Стеша пошла к другому стану, примостилась в сторонке на перевернутую лодку, прислушиваясь, о чем гуторят…
Рассказывал, справно одетый, средних лет, коренастый мужик, а вокруг внимательно слушали, время от времени перебивая, переспрашивая. И кто недоверчиво, кто, счастливо восклицая, воодушевляя его этим продолжать…
-Да моё слово верно, у мене старший брат в городе приказчиком у одного чиновника служит, он от уважаемых людей сам слыхал, а брат мой человек сурьезный, никогда в брехне не подмечалси, он и слыхал про царскую « мани-фесту»…
- А чо ент за «манихфеста» за такая, и с чем её едят?..
- И-ии эх, темнота ты, паря, этто чтой-то навроде указа в котором про ослобонение народа прописано! - с заумным видом изрек мужик, попыхивая самокруткой.
- Да ты не зазнавайся, видали мы таких, понимаешь сам, тада и нам обсказывай доподлинно, не выпендривайся, - запальчиво воскликнул, сидящий рядышком босоногий, в грязной, облепленной рыбьей чешуёй, рубашке пьяненький рыбачок, - а то крутишь, мутишь тут зазря…
Да ничаво я не мутю, а если доподлинно то это так будет, - и подобравшись, подбоченившись, продолжал громко рассказывать, оглядывая, внимательно слушающих, людей.
-Царь-батюшка вспомнил наконец об сирых своих, то исть об нас, трудовых людях, и укоротил супостатов, бар, да помещиков - выпустил «манихфесту», и крепость отменил, теперя все хозявы, своим холопам боле не указ, а на работу они могут иттить токо вольно-наемно, а могут и совсем уйтить, съехать куда, и нихто никаких «вольных» с их истребовать не могёть… вот так то.
-Теперя множество недовольных жистью своей с мест стронулись, сытных хлебов искать …
-А ишо люди гуторят, что в заволжье можно вступить в общину и получить земельный надел - земли там , говорят можно брать- сколь пупа хватит обрабатывать.
Послушав еще немного, Стеша побрела вдоль берега, пытаясь переварить услышанное, в голове шумело, щеки пылали. Она зашла по колено в воду, не заботясь об намокшем подоле, поплескала на лицо, шею. Затем села на поваленную корягу, задумалась, слезы привычно побежали из-под прикрытых ресниц.
- Вот почему он так бесился, он уже знал об той « манихфе-сте», сколь люду напоследок сгубил ирод.
А я то, я то … Полгодика бы протянуть, перетерпеть, и всей семьей ушли бы, и не было бы его власти над нами, дошел бы и до нашей усадьбы указ царский…
Калистратушка-аа, Васенька - аа! Родимыи-и мои-и !
Вволю наплакавшись, помолившись и еще в очередной, не первый и не последний раз, заставляя себя смириться со случившимся, немного успокоившись, обдумав и наметив, что делать дальше, Стеша вернулась к детям.
За ужином рассказала об услышаном.
Воодушевленные Шиленчата ринулись разыскивать место на какой ни то барже.
На баржу их взяли за плату, а вот лошадей, подводу и почти весь скарб пришлось продать, навьючились сами, сколь могли унести. Ну, ничего, тут продали - там купим, а козлят не продам, авось довезем…
***
Потряс и покорил своей могутой и широтой разлив на Волге-Матушке. Враз не оглядеть.
А уж рыбы то, птицы дикой - изобилие.
Величаво несет Волга свои воды по степям бескрайним, принимает в себя реки, речушки и ерики, заливая щедрые, покосные займища, соединяясь с ильменями и глубокими, полными живительных родников, озерами.
И опять степи, степи…
И пыльные бури, от зари до зари, не дающие раскрыть глаз и вдохнуть полной грудью.
- Пылюка-то какая, - сокрушалась Стеша, примастыривая завеску малышне, - только к вечеру и стихает ветрина маленечко. Неужто здесь завсегда так?
- Да, по весне завсегда, - заслышав ее стенания, проговорил чернобровый казачок, в фуражке набекрень и в штанах с широкими лампасами, - это с казахстанских степей дует, здесь этот ветер «сорокоуст» обзывают, сорок дён буде дуть, почитай до самой Пасхи, аж пока не уссытся.
- Ой, это как это? - захихикала Полюшка.
- Пока дождик не пойдёть, поняла, пуговка?- улыбнулся он, и растопырив пальцы, потянулся до малышей, - козя, козя-аа!
Простору-то, простору! Пешему не дойтить, песком занесет, потом разливом прикроет, и концов не найдешь, - пробормотал, серьезно нахмурившись, Ваня, - внимательно разглядывая, все шире разливающиеся берега.
Подобное высказывание привело ихнего соседа в трясущееся состояние - он смеялся до икоты, чем разобидел и смутил мальчишку.
***
Из ковыльных степей калмыки гоняют на водопой несметные овечьи отары, лошадиные табуны, верблюжьи стада. То там, то здесь по берегу ставят на взгорках свои юрты, рядом с которыми вертятся в извечных заботах их женщины - закрытые, одни глаза торчат, большими белыми хлопчатыми платками, окруженные оравами голых, черных, шустрых ребятишек.
Стеша с интересом рассматривала невиданный доселе народ, дивилась на национальные особенности в одежке.
- эт чо, тожа наши рассейския жители?
- Эт Шаргота! Одной калмыцкой княжны владения, ой жестокая гуторять, да-а. В составе Российской инперии, а как жа- с заумным видом повествовал словоохотливый попутчик.
Большие лохматые псы, хриплым лаем провожали дрейфующую по течению баржу.
***
Полая вода, установившись, принесла еще одну невиданную напасть - мошкару. Полчища мелких тварюшек, набивались в рот, нос, за пазуху, лезли под штанины. Обкусали за ушами, вокруг глаз.
На ветерке еще терпимо, а как зайдет баржа за крутой берег, в затишек - за сердце хватает.
Стеша, с ужасом на глазах, успокаивала и никак не могла успокоить свою орущую, покрывшуюся волдырями детвору.
-Маманя, и куды ж мы премся, а? Ночью комарья не дыхнуть, а днем и того хуже. Чо у них за жизня?- возмущенно проговорил Степка.
Стеша перемолчала, а у самой страх переполнил душу. Вспомнилась добрая, ласково журчащая Иловля, полная живительных родников. Слезы побежали по щекам, и в заправду, как же тут выживать то..?
- Да вы не пужайтеся, вода спадет и мошкары не будет, нате-кося помажьте одёжу, космы пацанятам, платки керосином, она ейного запаху не переносит, и вошек заодно погоняете. А от комарья хорошо дым спасает, в старом ведерке запалите кизячка, сверху травки сырой накидайте, ставьте с под ветру и красота, - встрял в разговор сосед по барже.
- Красота-а, ети её, - нечаянно вырвалось у Степки, за что тут же уткнулся в коленки носом, захлюпал, получив добрую затрещину от матери.
- Ну ничо, потерпитя, Черный Яр прошли, к ночи Цаганаман, а за им Речное, тута как раз пограничье окрайна калмыцких владений. А вам, видать, на Ахтубу лучше подаваться, в «Княжево» - «Большие Котлы» по простонародному. Оно аккурат посредине, токо вглубь займища, я слыхал тама вольныя поселенцы гуртуются. А Котлами прозвали село калмычата, им навроде трудно выговорить «Хохлы», да и росту все перселенцы наспроть них огромаднова, ну оттедова и пошло…
Но Стеша его уже почти не слушала, она спешно перебирала узлы и котомки, готовясь к сходу на берег.
продолжение:http://www.proza.ru/2013/12/16/719