Степанида 8

Наталя Василенко 2
***

Так они и зажили, мирком да ладком, как у родного дедушки.
Постепенно подворье было худо-бедно подготовлено к холодам.
Вырыли и ссыпали в погреб, пересыпая речным песочком для лучшей сохранности картошку, свеклу, морковь, репу и редьку. Всего по-чуточку, а насадил хозяйственный дедусь.
Вывезли на подводе, запряженной парой быков, с заливного луга сено и набили им под самую крышу сеновал. Крышу на сеннике пришлось латать.
Обмолотили и ссыпали в амбарный закром мешка три ржицы, а свежей соломой старик с хлопчиками, с трудом, но перекрыли, отремонтировали крышу.
В катухе нарезали и уложили ребристыми горками кизяки.
Наловили и насушили рыбы и поразвесили на подволоке.
Насолили в кадушке огурцов, наквасили капусты, переложив ее поздними, упругими яблоками.
Под все лавки закатали огромные тыквы.
Под потолок в чуланчике подвесили заплетеные снизки лука, пучки укропа.
Насбирали грибов - и насолили, и насушили впрок.
Стеша трудилась исступленно, топила в тяжелой работе тоску, хваталась за такую тяжелень, надсаживаясь, обливаясь потом вперемешку со слезами, а вечером, уставшая, до дрожи, засыпала без снов, усталость помогала ей смириться, утолить темпераментную плоть, тоскующую по былой жизни.
Каждый вечер, перед сном, ребятишки вповалку укладывались вокруг нее, обнимались, переплетаясь, не поймешь, чьи где руки- ноги и тихонечко разговаривали - хвалились ли чем, жаловались ли, а чаще мечтали о том, как вырастут, разбогатеют и будут очень счастливы, и батя с братиком в царствии небесном будут ими довольны…



***

Проживать совсем тихо и незаметно от местных жителей у них не получилось, да только всерьез остерегались они одного урядника, а чтобы он не наведался нежданно, навещал его сам дед.
Казаки, которые приходили к старому Григорию по своим, хозяйственным, либо приятельским делам особого интереса до постояльцев не проявляли. Один, правда бобылек зачастил в гости, - « моргун» прозвище у него было, наверное потому, что имел он привычку время от времени часто-часто, быстро-быстро мигать глазами, ребятишки, общаясь с ним, терли веки и тоже моргали, до чего странно им было это.
Была у него, не скроешь, слава по « бабьему» делу, хоро-ошая такая слава, только если б он хоть толику Стешиных мытарств знал, то поостерегся бы подкатываться, да душу ее больную бередить.
Так то конечно казак он был неплохой, и нраву незлобивого, и не жадовадый, каждый раз с гостинцами - то по пряничку даст детворе, то орешками калеными оделит.
А глазок у него быстро приметил каким «солнышком» обогрелся хуторок, хозяйственная и пригожая женщина, за такой короткий срок до неузнаваемости обиходила запущенное подворье, а уж бражка у ней получилась из свеколки - сладкая, да забористая, а уж печево пышное, а стряпня - язык проглотишь…
Так и ходил за ней телком, бубнил с утра до вечера - вот бы мне такую хозяюшку в дом, сдобную да шуструю…  Пока дед, заметив Стешино недовольство, не приструнил, не отвадил.
- Давай, давай отседова, жених хренов, чаво пристал до бабы, как банный лист до одного места… Али не чуешь, не по нраву ты ей, и моргалки свои масляные, бесстыжие уноси по добру по здорову, пока ветер в спину, да без камней…
Досада на лице у Стеши сменилась смешливо-жалостливым выражением, она, не без удовольствия, наблюдала, как ухажер, подгорбатившись, поспешал восвояси, сокрушаясь и пеняя старому за грубость - «ни себе, ни людям» , мол…
- Благодарствую, дедо, ох и наянный « моргун» этот ваш, вроде и бранить не за что, а и терпеть мочи нет, - вздохнув с облегчением, ласково взглянула на старика Стеша. И пошла через двор к колодцу, в одной руке два пустых ведра, в другой - коромысло.
А дед, провожая ее взглядом, подумал - Эх жаль какая, молодая совсем, а уж без огня, потушил сволочь, такую красавицу сгубил - обездолил. Сколь бабья на передок в лихо совсем слабнут, в силе мужеской нуждаются, хоть к кому стараются прибиться, а эта нет - гордячая, и поникшая совсем… да-а жаль, крепко жаль бабу…

***

Как- то, еще по теплу, управляясь со скотиной, Стеша подивилась на коз, - сколь на них пуху, дедунюшка, вот бы напрясть, да навязать платков, варежек, душегреек с носочками - мяконьких, легких, тут бы и на продажу и на нас всех хватило с лихвой. Правда, я с пухом не знакома, а вот овечью шерсть, да лен доводилось прясть, да думаю, большого различия нету.
- А и то, возьмись, дитятко, только уж не ведаю, получится ли у тебя что, я их запустил совсем, весной не чесал, пух у их свалялся весь… тама, в чулане, под притолоку заткнуты чёски были. Давай подсоблю тебе, чо ли, а ишо, ежели хочешь, сходи к соседке моей Акулине, поспрошай, она в этом деле большая дока…
Так нашла себе заботу Стеша на всю долгую зиму. А под Рождество дед свез, да продал на ярмарке уже готовые вещи:  два платка, несколько пар рукавичек, да носочков, теплую душегрею, с высоким воротом и длинными рукавами. Удачно выручив за все добро двенадцать рублей серебром, да еще две головки сахару пиленого, крупы гречневой, да пшена, гороху, керосину, бутыль масла подсолнечного и гору бубликов с маком. После того за рукоделие уселась и Полюшка. Правда, получалось у нее пока только пух теребить, да черную козяну выбирать. Но дело пошло бойчее, желание заработать подгоняло…


***

Зимние дни короткие, а вечера длинные. Руки заняты делом, а рот песнею, или беседою, сказки друг дружке по очереди рассказывали. На малышню свою потешную, расшалившуюся, только давай поглядывай, да покрикивай…
- Под крышей, в духоте, неча их держать, захиреют, да и голова скоро без роздыху вспухнет, я тут чо подумал, тряпья-то у меня полно, не сгондобим ли мы им из абы чево справу зимнюю…
Полез дед на подволоку, повытаскивал оттуда старые, рваные, пересыпанные табачными листьями бараньи шубнячки, суконный кафтан громадный, молью побитый, валенки, дырявые стеганые штаны, кой-где подопревшие. За пару дней Стеша залатала, зачинила, подогнала под каждого одёжу, а дед Гриша понаставил латок, понадшивал- из трех -пара, спроворил обувку, кому валеночки, кому поршни.



***

Зима задалась многоснежная,  детвору в безветренную погоду не загнать было в избу. С крутого бережка на лед раскатали горку. Визг, писк, хохот был слышен с утра, до вечера. Проголодаются, ввалятся в избу пообедать, мокрые насквозь, румяные, снегу натащат.
- Мамань, дозвольте морковку для бабы взять, мы на заднем дворе та-акую бабу слепили, тока она безносая! Можно, да?- тараторили, толкались, крутились под ногами, под руки лезли…
- Э- э, да вы отогрейтесь хоть, да пообсохните, шмутки все в снегу, ну-ка быстренько на крылечке все повытряхнете, да на печку поразвесьте, пока не обсушитесь - никаких гуляний.
-А мы тада до темна, можно?
- Ой, да можно, можно, только не орите вы так, голова счас лопнет…
- Мамань, а Вы пойдете на бабу поглядеть? Пошли, а, мамань? Мы ее для Вас лепили, посмешить хотели, ну пошли-ите, ну-у мама-ань…
- Да вы чо? Не видите сколь пуху надо повыбирать? Некогда мне развлекаться. Пока светло, козяну видать, глазам легше, а при лампе прясть буду…
- Ба-а , да мы Вам помогнем щас, вот таку-ую кучаку Вам пуху навыбираем…
И чинненько усаживались, старательно сопя, аж полчаса перебирали пух.
Стеша со смешком наблюдала, как у них начинали судорожно дергаться ноги под столом, открывалась зевота, ломота … И вот уже кто-то кого-то щипнул, а тот в ответ толканул, да зацепил одного из мелких, а у Полюшки, укоризненно сдвинувшей бровки, настроение совсем попортилось, покрикивать стала, пытаясь угомонить…
- Мамань, ну чо уже много пуху? Ну, поглядите, сколь много…
- Ну ладно, пошлите уж, - выпроводила всех на двор, и сама вышла, с удовольствием вдохнула вкусного, морозного воздуха, потянулась и с веселым криком повалилась в сугроб, увлекая за собой Полю, зацепила, падая, Ванюшку. Загребла огромный ком снега, запустила в Степку, - та-ак, заварила кашу, пора уматывать, а то достанется щас на орехи…
Заливисто расхохотавшись, близнята сами попадали в снег, довершая кучу малу.
- Ой, и озорница мамка у вас, - возрадовался, как празднику, хорошему настроению Стешиному дед Гриша,- ну и слава Богу, ну и хорошо…
-Хорошо-то как, забодай тя комар…- усевшись на солнышко, на завалинку, бормотал, щурясь старик, - ничо-о, все у их будя хорошо, время оно мудрея нас, оно лечит, я-то не понаслышке об ентом знаю… и раскинув руки, по стариковски, с хрипотцой завел - « Ой да на До-оне, ой да на широ-оком…»
А пацанята звонко подхватили - «…сизы-ый селе-езень плывет!»
Полюшка - кругом, кругом, притопывая, пошла плясать, в такт, размахивая руками …
Улыбаясь, Стеша вернулась в избу, пряла, мурлыкая привязавшийся мотив…

***

Под Рождество погода посуровела, с утра до вечера мела поземка, мороз держался нешуточный, и без того короткие дни были пасмурные и унылые, ребятишки толклись на печке и подолгу канались, кому идти управлять скотину, иль за водой, иль за дровишками, за кизяками, кому помои выносить. А то начинали канючить, - мамань, расскажите сказку страшную, про леших, кикимору с Ягой, а? Мамань, про душу - девицу, красу ненаглядную, и про жениха её, богатыря великого…
Никакого настроя на придумки не было у Стеши, тоска душила, как она не прятала её. Ребятишки часто шумно останавливали ее, исправляли, сами дополняли любимую сказку, и в конце концов перебирались опять на печку, искались друг у дружки, приговаривая - вона, каким жирнючим, отъевшимся щелкнул…, - выталкивали один другого с места где потеплее, нередко дрались, и особо расшалившиеся получали рогачом в бок, иль по загривку…
 Под конец поста настроение у всех было тоскливое, однообразное житьё, муторная и монотонная работа. Набожный дед запрещал петь, постный харч уже не проталкивался в горло, молоко давали только маленьким.
 Старшие потихоньку шушукались на печи, вспоминая колядки, выдумывая устрашающие наряды – совсем личины позакрываем и не прознает никто… Полинка отговаривала, опасно, мол, а пацаны очумевшие от безделья рвались поразвлечься, да и угощенья колядовщикам подавались хорошие, доброй приметой считалось, когда в твой дом стучат в рождественскую ночь, и совсем худо, когда никто не пришел – удачи не жди.                В былые времена до самого Крещенья хватало добытого – пиленого сахарку, мятных пряничков, петушков на палочке, скруточек ароматной пастилы из яблок, а из всевозможных сдобных плюшек мать потом сушила вкуснейшие сухарики… Затейники Шиленчата, знающие великое множество прибасок, умудрялись, меняя наряды, посетить щедрые дворы по нескольку раз, особенно к барской усадьбе – барыня любила грошиками осыпать и смеялась если ребячья возня переходила в драку, кучу-малу…
Долгожданное веселье проскочило, как миг – шум, крики, блестящие глазенята, охрипшие, прихваченные морозом голоса, выстуженные избы, полные вкусной снедью холщовые мешки…
Перед Рождеством Стеша с Полюшкой трудились у печи, настряпывая всякую вкуснотень, а после пришлось потрудиться у лежанки, отхаживая самых рьяных запевал, которые теперь сипели и горели…
С простуженным горлом разговор короткий – намотала мягонькую тряпочку на палочку, обмакнула в керосин и хорошенько помазала опухшую горташку одному, да потом другому. Густо намазала мёдом спереди и сзади, укутала потеплее, а на ночь напоила горячим малиновым отваром, да в носки горчичного порошку насыпала… С особой молитвой мяла под подбородком – давила шишки, время от времени, набирая побольше воздуху, выдувала в макушечки, приговаривая – аминь, аминь…  вот и все лечение.
На улицу неслухам доступ был пока закрыт, скукота опять одолевала, мучила зевотой, вязла в зубах.
На святки Поля удумала гадать, притащила петуха, свила колечко из золотистой соломины, заготовила пшена, а дед опять нахмурился.
 – Грешно ето, не угодно Господу, давайте я вам лучше покажу чой-то.
И тут дед Гриша всех удивил, достал из своего сундука чудо чудное, книгу старую - Ветхий Завет.
 - Гляньте, робяточки, чо у мене есть - Святое Писание это. Я его почти все наизусть знал, щас память уж не та, но почитать вам могу…  поглаживая, потертый кожаный переплет, с красивой, витиеватой надписью.
 -Ух, ты, - подивилась Стеша, - А я только «Отче наш» и «Богородицу» знаю… А грамоте и не мечтала обучиться, хоть и при господах работала. Откуда у Вас, дедо, редкость такая?
- А получил я его в дар от странника одного, паломника по святым местам. Прихватила его лихоманка, и отец мой дозволил ему остаться у нас перемочься.
Долго он у нас лежал, не встал, отдал богу душу…  Да…
- А я был тогда вот таким, как Ванечка, - погладил ласково белобрысую головку, оглядел притихших ребятишек.
Даже Стеша, опустив руки с работой на колени, замерла, заслушавшись.
- По этой книге святой он меня и читать выучил, в благодарность за то, что я ухаживал за ним, лежачим…
- Как мне нравилося с им беседовать, расспрашивать про читанное. Когда непонятное при прочтении встренется, он все своимя словами так обскажет, сидишь, бывало обо всем позабудешь, пока батюшка не всыплет за работу не изделанную… Да…

***

После этого, частенько, управившись по хозяйству, усаживался он ближе к окошку, ребятня его облепляла, даже близнята сидели тихонечко, когда старый Григорий читал вслух.
- Послухайте, дедо, а научите-ко Вы меня грамоте, - попросил его как-то Ванюшка.
- Покажьте мене, как буквы складать, как какая буква обзывается…  Очень мне хочется уметь это… и уж так жалостно поглядывал, умоляюще складывая ручонки.
- Не знаю, какой с меня обучатель, но давай спробуем, только уговор - терпеливо слушать, не перебивая, и запоминать все дотошно.
Затем взял и угольком, прямо на печке, на ее побеленном боку, вывел первую букву, - вот , гляди, это Аз… Это Буки, Веди…
Уже где -то через месяца полтора на печке был нарисован весь алфавит, и дед, вразброс тыкая крючковатым пальцем, спрашивал - это какая буква…
- Глаголь!
- Верно, эта…
- Есьм!
- Эта.
- Добро!
- Молодчина! Скоро покажу, как в слова складать…
Степка с Полюшкой, и даже сама Стеша, исподволь тоже запомнили почти все буквы, и наперебой подсказывали, серчающему на них за это, Ване.
К концу зимы все неплохо складывали слова. И в очередь, с превеликой аккуратностью, пытались читать Библию.

***

Еще он их научил сметывать рыбацкие сети - накидки, опять достал из-за иконки витой ключ, открыл свой бездонный сундук, притягивающий, как магнитом к себе, любопытных пацанят, извлек из его дебрей добрый клубок толстых, вощеных ниток, отполированную натруженными ладонями игличку, показал, как налаживать - начинать, и они в очередь, сопя и переругиваясь сметали небольшую, в их подростковый размер сеточку-раскидку.
Потом, выбрав денек - солнечный, да безветренный, на широком дворе показал, как ею пользоваться.
- Забрасывать надо с лодки или с ярочка, чтоб летела пузырем, накрывая донные ямы, в которых обычно стоит рыба, - поучал дед, - это у мене уж и хватка не та, и силов вывести ее из воды ужо не хватает. А вам в самый раз - уся жисть впереди. Постарше станетя, подрастетя, тада под свой рост домечите длину, поболе размах буде, ловчей рыбку изловитя, самое главное не забывать вовремя рот раззевлять, чтоб без зубов не остаться.
У Ванюши получалось ловчее, хоть и помладше был чуток. Степка похваливал его снисходительно, но было заметно, что досадно ему, и мальчишка, раз за разом, кидал и сматывал накидку, пока она не стала послушно, широким подолом опускаться туда, куда Степа направлял.
Дед заядлый был охотник и рыбак, много чего умел, хитрости некоторые передал хлопчикам, а те - дотошные, ловили каждое его слово.
Блёсенки, крючки разные, приманку, наживку, много чего показал.
Не допускал только до дробовика, хотя не отгонял, показывал, как чистить, разбирать - собирать, как заряжать - дробь отмерять, пыжи нарезать, промасливать, как шомполом в ствол забивать, приговаривал,
- енто дело рановато вам ишо, опасно с оружием вошкаться, успеется, подраститя сперва маненечко…
Научил подо льдом сетку ставить, по молодому ледку щук глушить, острогой колоть.
Втроем управлялись, свежая рыбка частенько на столе была…

***

А как-то дед Гриша, устав видать от холодов и размечтавшись об свежей зелени, принес из чуланчика мешочек, развязал, подзывая к себе Полюшку.
- Вот гляди, насбирал я чаво, - вытаскивая множество узелочков с семенами. Долго они сидели уткнувшись лбами, перебирая, нюхая и перекладывая их с места на место.
- Вот это огурцы, это свекла.., а это - цветочки разные.., вот эти синеньким цветуть, а енти красненьким, эти колокольчиками на веточках.., бери доченька, володей…

***

И может быть так и остались они насовсем жить у деда Гриши, никто их не ждал на далеких волжских берегах, приветил их старик как родных, со всей душой, и было им всем сытно и покойно в эту зиму. Но однажды утром не добудились они старика. Помер во сне.
- Видать лихо одноглазое крепко прицепилося ко мне, враз не отодрать, - горестно вздыхая, проговорила Стешенька.
-Ведь привыкли уж, сроднялись, ан нет, и дед Гриша не зажился, покинул нас.
Похоронив деда в мерзлую, комковатую землю, оплакали, горько по-сиротски, долго стояли, прижавшись друг к другу, под пронизывающим ветром.
- Вот ведь хиловатый был плетешок, а затишка, - прошептала Стеша, - ну чо, пошлите потихоньку, счас суседи поминать будут собираться, надо постараться настряпать вкусненько, хоть так напоследок отблагодарить дедунюшку нашего…
Стеша забоялась оставаться в чужом подворье, без хозяина, урядник нагрянет - беды не оберешься.
Со сборами хорошо помог мужик Акулины, с которой Стеша сдружилась за зиму, нашел покупателей на дедовское добро.
Распродав скотину, заколотили Шиленчата ставни и дверь, подались дальше.
- Слава Богу, сохранила письмецо, в Царицине, глядишь, пригодится, мало ли, в чужой сторонушке, как обернется.

продолжение:http://www.proza.ru/2013/12/16/716