ARGUMENTUM AD MISERICORDIAM)*
Предаться по собственному желанию можно страсти, разврату, любви. Например: «Она предалась ему любовью, отдалась, доверилась». Все слова заканчиваются возвратной частицей –ся, что свидетельствует не только о добровольности действия, но и о горячем желании отдать (предать?) себя. Предать... Как много значений у этого слова. «Свежо предание, а верится с трудом». Предание – память о событии передавалась устно от предков к потомкам. Как трактует старик Даль: «Живем, как предали нам отцы»? Нет, это мы предаем pег sесulа sесulоrum**. Каждое последующее поколение без сомнений предает предыдущее, иногда с большим удовольствием обращаясь к опыту поколения, преданного поколением, которое предали они more majorum***.
Собственно «предавать» – значит вручать или отдавать с покорностью и смирением. Вдумайтесь, это такой естественный процесс: конец одного дает начало другому. «Предаю живот свой в руки Твои!», «Предать суду», «Предать проклятию», «Предать дело забвению», и в конце концов - «Предать Богу душу». Шолом Алейхем сказал: «Как говорят евреи, о чем бы разговор ни шел, обязательно о смерти вспомнишь». Кому что ближе, а мы в связи с этим - опять о предательстве. Строго говоря, предательства не существует. Предать можно земле, да и то для того, чтобы она стала пухом. А вы даже поблагодарить заранее не сможете, так как в точности не знаете, чьи руки будут предавать вас земле sine mora****. Чудовищно звучит, но это так, зачастую - это дело случая. Всю жизнь вы будете любить, ценить и уважать одних, а в последний путь вас проводят совсем другие. А кто будет приходить на вашу могилу, хотя бы первое время, чтобы поплакать, а тем более некоторое время спустя, чтобы вспомнить, поговорить, пообщаться с самой близкой душой, покинувшей некогда любимую оболочку?.. Грустно это, но именно так и происходит. А в другом смысле... Ну что ж, как вам кажется, - предали вас, еще при жизни, отвернулись, но вы ведь не знаете, может, после вашей смерти их любовь как раз и проявится во всей красе. Давайте все-таки уточним: бросили, изменили, обманули? Ну, во-первых, все это совершенно разные вещи. А во-вторых, на что вы, собственно, рассчитывали? На то, что именно этот человек ни за что и никогда от вас не отвернется, вас не бросит, вам не изменит, ну и так далее? Это вы сами так решили, значит, сами себя и обманули. Кому обидно, кому больно, тот кричит на весь белый свет, - «меня предали!» Хоть и звучит не менее патетично, чем «нас обокрали!», но последний лозунг хотя бы констатирует то, что является фактом, а первое утверждение - эфемерно и недоказуемо. Независимые наблюдатели могут дать свою оценку и осудить какую-либо из сторон. Но эти суждения, даже если кажется, что все яснее ясного, скорее всего ошибочны. Постоянная смена ролей - это отнюдь не измена. Последовательность и предсказуемость делают человека простым, как каша, слабым и незащищенным, а изменчивость и непредсказуемость - пикантным, загадочным, неуязвимым, позволяют выжить, в конце концов, даже в нечеловеческих библейских условиях. Уж сами-то предающие наверняка дадут какое угодно определение своей роли, найдут оправдание своему поступку, но предательством этого акта не назовут. Заклеймят кого-нибудь другого позором и на этом фоне чинно и благородно войдут в историю незапятнанными. Ведь тот, другой, болтаясь на осине, искупил их грех, прикрыв собой их позор, исполнив предписанную именно ему роль, осуществив самую трудную миссию, а единственный грех, который на самом деле остался на нем, - это самовольное убиение собственной безвинной души. Ну, не выдержал испытания, сломался. Вот что значит - сыграть одну отрицательную роль. Теперь, никого не осуждая, просто пытаясь понять, что же на самом деле произошло два тысячелетия назад, и какой момент во всей этой истории был наиболее драматичным или самым печальным с точки зрения именно душевных коллизий, обратимся к сюжету, который меня лично затронул и взволновал сильнее всего. Попробуем представить прекрасное, таинственное и притягательное местечко - сад Гефсиманский. Что это: место похожее на рай или пустыня осиротевшего Духа? Еще вечером спокойно и буднично Христос сказал своим ученикам: «истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня», - и опечалились они все, как бы сомневаясь в себе, каждый из них, не будучи уверен в том, что удастся устоять перед подобным искушением, задавал Учителю и самому себе вопрос: «не я ли?» Пропускаем сюжет, много раз трактовавшийся и толковавшийся - собственно процедуру Тайной Вечери, остановимся на таком эпизоде, происшедшем сразу же по ее окончании: «И, воспев, пошли на гору Елеонскую. Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о мне в эту ночь»(от Матф. 26,30). Как много смысла и красок в этом маленьком штрихе, заметьте: ни обиды, ни разочарования, ни к кому заранее никаких претензий, ни одного укора, хотя самые горячие их клятвы и уверения, как оказалось чуть позже, были пустыми. Лишь Петра, который возвысил себя над остальными (не в осуждение говорю, а так и было), сказав: «если и все соблазнятся о тебе, я никогда не соблазнюсь», Иисус мягко поправил, уже зная, что Петр не просто отречется от Него, а за короткое время успеет сделать это трижды, своеобразный рекорд проявления если не предательства, то чего, - инстинкта самосохранения? В экстремальной ситуации мысли вращаются с бешеной скоростью, нет времени задавать вопрос и ждать на него ответа. Решение действовать принимается после того, как действие уже совершено, нравственный выбор делается мгновенно, какие бы рассуждения «до» и обсуждения «после» ему ни сопутствовали. Часто выбор совершается не согласно купленным билетам, а все равно что в последний момент запрыгнуть в уходящий поезд. Вы сделали все, что было вам по силам, главное теперь, чтобы поезд, в котором вы оказались, следовал в нужном направлении.
И вот, наконец, наступила ночь Накануне. Таинственная сень Гефсиманского сада... Внутреннему взору, обонянию, осязанию, слуху открывается такая картина: освещенный каким-то чудным, исходящим ниоткуда светом, дивный сад, очертания населяющих его растений при этом свете сделались совершенно причудливыми и фантастическими. Не то растения, не то странные живые существа, шепчущие, вздыхающие, смеющиеся, плачущие и стонущие в ночи, и каждый - о чем-то лишь ему ведомом. Все очень разные: одни - готовые укрыть и защитить своими кронами, другие - зацепить и задушить в своих объятиях. Дневные - затихшие и расслабившиеся, ночные - напрягшиеся и ощетинившиеся. Все остальное в тот момент как будто вымерло: ни стрекота, ни клекота, ни ворчанья, ни рычанья. Это просто тихий ночной сад, а не растревоженный зоопарк. Странными, инородными звуками в этой гармоничной, природной растительной среде послышались тихие шаги. Все тринадцать идут безмолвно, прижавшись друг к другу, нервный озноб страха неизвестности передается от одного к другому, по цепочке. Тот, кто шел впереди, молча дает знак всем остановиться, указывает троим отделиться и следовать за ним. Пройдя еще немного, вновь остановился и тихо заговорил. Вот тут произошло очень важное и, на мой взгляд, непостижимое, - в первый и последний раз из уст Христа, исполненного именно в этот момент тоски и скорби, почти шепотом, на выдохе и на вдохе, даже не прозвучали, а с болью и стоном вырвались из груди слова, от которых сердце сжимается, горло судорогой перехватывает: «Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною» (от Матф. 26, 38). Он просил так мало, всего лишь один час бодрствовать и молиться, чтобы не впасть в искушение. Это так мало по сравнению с тем, что сулилось ими в клятвах, обетах и заверениях actis testantibus*****. Это такая небольшая жертва, просимая от каждого по силам его, которой, возможно, было бы достаточно, чтобы, сложив общие усилия, достичь того же самого - искупления, только совсем бескровного и безболезненного. «Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со мной». Но у Бога нет слова "если". Случилось то, что должно было случиться. Тяжело бороться со сном или с кем-то невидимым, напускающим сон во время молитвы. Пытаешься преодолеть себя, не просто глаза тяжелеют, а как будто сознание отключается. Если на ногах в это время стоишь, то уже не о молитве думаешь, а боишься как бы не упасть. Если приляжешь от усталости, то провалишься не в сладкую дрему, а в черную пустую яму бессознательного состояния. Не плоть немощна, но дух ослаб. «Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со мной». Сам он, преклонив колени, молился усердно, затем возвращался к своим ученикам, погрузившимся в сон, тщетно призывал их бодрствовать и молиться вместе с ним, опять удалялся. Находясь в борении, еще прилежнее молился, молился, молился. Горячие капли пота падали на землю, как капли крови, то и была кровь, жизненная сила в эти минуты убывала и таяла стремительно, уходила прямо в землю, к которой припадал Иисус всем телом. И так - трижды. Возвращаться к преданным тебе до этого момента, всего лишь предавшимся сну, как будто и не предавшим (предающим в историю вошел лишь один, остальные просто разбежались, едва очнулись от странного «сна»), - это и было, наверное, самое тяжелое испытание для Христа. Никто не поддержал, не ободрил, не пожалел, не посочувствовал. Никто из тех, самых близких и преданных. Истинно - преданность и предательство в родстве состоят. Предают только преданные? Лишь Ангел с небес явился и укреплял Его. А последние слова Иисуса перед символическим поцелуем такие: «вот приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников» (от Матф. 26, 45). Предается, предает себя bene placito******, а значит Сам, исполняя волю Отца своего, идет навстречу тем, кто будто на разбойника вышел с кольями и мечами на Него, безоружного. «Оставьте, довольно. Теперь ваше время и власть тьмы» (от Луки, 22, 51, 53). Вот так решительно и твердо, как будто не было еще несколько минут назад смертельной скорби и отчаяния: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия!»(от Матф. 26, 39). От этих сомнений и слабости, очевидно, и скорбела смертельно его душа, но укрепившись Духом, прочь отогнав сомнения и слабость, преодолев последнее и самое сильное искушение, сделал свой выбор: подчинить Себя воле Отца Своего: «не Моя воля, но твоя да будет» (от Луки, 22,42). О каком предательстве теперь вообще может идти речь absente reo*******? Сам Господь никого не осудил, так не нам же рассуждать о том, кто и как должен был поступать и поступит впредь.
Actum est, ilicet********
argumentum ad misericordiam* - аргумент к милосердию
pег sесulа sесulоrum** - из века в век
more majorum*** - по обычаю предков
sine mora**** - без промедления
actis testantibus***** - согласно документам
bene placito****** - по доброй воле
absente reo******* - в отсутствие обвиняемого
actum est, ilicet******** - дело закончено, можно расходиться