- Писцам храма Набу, что внутри Борсиппы, скажи: передайте письмо жрице, прорицательнице Анту-умми, красивой женщине, и тому, кто будет читать ей, скажи: год прошел с тех пор, как сын Мардука, бог великий, бог мудрости покинул целлу Эсагилы. А ты, богиня небес, Анту-умми, не показываешь своего лика, не приходишь в Вавилон.
Почему ты не приходишь в Вавилон? Приходи, в новогодние празднества лилиями вымостят тебе дорогу, и будут эти дни для тебя радостны. А я, почитая твою красоту, буду ждать твоей благосклонности. Покорный тебе, ничтожный и малый жрец Эсагилы, Варад-Син.
Закончив диктовать, Варад-Син несколько секунд наблюдал, как писец выводит знаки, потом отвернулся. Окно его комнаты выходило прямо в небо, над нижним его краем колыхались шапки пальм и синие самшитовые верхушки. Ветры из Аравии принесли зной. Трескались губы, и кожа на ладонях была суха.
Он перевел взгляд на фрагмент рельефа из дворца Саргона, покрытый текстами и глазурью, и культовые вещи из зиккурата в Хорсабаде. После того, как Набопаласар сравнял с землей Ниневию, иметь в доме подобные вещи считалось хорошим тоном. Это возбуждало воображение. Но со временем страсти улеглись, и осколки разбитой Ассирийской империи перестали быть экзотикой. Это стало просто красивыми вещами, историей, частью истории Ассирии и Вавилона.
Писец откатал на влажной глине печать верховного жреца. Ожидал распоряжений. Считанные дни остались до начала новогодних празднеств. Письмо придет как раз перед поездкой ее в Вавилон, а, если она решит остаться в Борсиппе, подтолкнет ее отправиться в вечный город.
Ему нужно, чтобы она приехала. Боже, какая жара, какой сухой, знойный воздух! Варад-Син открыл превосходную отполированную вазу из алебастра, – подарок из Финикии – опустил в духи кончики пальцев.
- Письмо в Борсиппу отправь немедля, - сказал он. – Теперь пиши распорядителю. У храма есть недостаток рабов. Нужно его восполнить. Пойди и купи рабов, обученных ремеслу ткацкому, кузнечному, а так же резчиков печатей, столько, сколько сам посчитаешь нужным. Более ста сиклей серебра за хорошего раба не давай. Нужны так же рабы для поддержания чистоты в храме. Этих торгуй за пятьдесят сиклей за душу, и больше того не давай.
Тут представилось Варад-Сину ее лицо, страстное, с колючим взглядом черных глаз. Он вздрогнул. Видение было четкое, Анту-умми будто дразнила его. Нет, не нужно так много думать об этой женщине. Варад-Син затряс головой. Жестокие, жестокие ветра Аравийской пустыни.
Вошла служанка с непокрытой головой, с выстриженными волосами на лбу, неся перед собой дымящийся горшочек. Увидев ее, Варад-Син удобнее сел на стуле, инкрустированном слоновой костью.
Служанка опустилась перед ним на колени, подняла его длинное платье, оголяя тонкие ноги, поросшие волосами. От горшка шел запах трав. Женщина зачерпнула теплую мазь и стала осторожно втирать в больное колено Варад-Сина, забираясь чуткими пальцами по оголенной ляжке чуть дальше, чем это было необходимо. Он жмурил глаза, ему снова казалось, будто он юн и неопытен.
- А ты иди, - Варад-Син махнул рукой писцу. – Распоряжения мои передай служителям в точности. Скажи Энки, что я жду его. Он обещал дочитать мне поэму.
- Господин, скоро начнется храмовая служба.
- Я знаю. Скажи Энки. Я жду его.
***
Адапа увидел ее. Он сидел в проходе во внутренний двор в тени стены, и его клонило в сон. Он не мог ошибиться: то же желтое платье с пояском на узкой талии, темные косы и тяжелые серьги в ушах. Она любит украшения и без устали носит воду. Сон как рукой сняло.
Кто она такая? Кто ее родители? Она всегда одна, словно дух неба. Она прелестна. Конечно, Адапа был знаком с более красивыми девушками, но разве земная красота сравнится с небесной?
Она прошла мимо на расстоянии вытянутой руки, даже не взглянув на него. Она его не знала, зато он знал ее слишком хорошо. Он столько раз мысленно занимался с ней любовью, столько раз овладевал ею, что, будь он чуть более сумасшедшим, мог бы и поверить, что все это было на самом деле.
Адапа остолбенел. Девушка уходила, фиалковая тень бежала за ней. Он смотрел, как она ставит ступни – немножечко внутрь, чуть-чуть косолапо, и при каждом шаге звякали крохотные бубенцы на щиколотке. Он смотрел ей вслед и понимал, что она еще девочка, вот и походка детская совсем, но так влечет к ней, он точно околдован.
Бирас окликнул его. Адапа не сразу понял, кого зовут, не сразу вспомнил имя парня, махавшего ему рукой. Оцепенение спало, и он бросился вслед за девушкой. Бирас и Нинурта вскочили и стали глядеть из-за угла, вытягивая шеи.
Адапа догнал девушку и встал у нее на дороге. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Она смутилась. Краска стыда удивительно шла к ее опущенным длинным ресницам. Адапа удивился, как может быть прекрасна и желанна женщина. Она была хороша, она была как медленный апрельский дождь.
- Ты словно теплый дождь, - сказал Адапа. – Так ты хороша.
- Что ты выдумал, - сказала она. – Служанки говорят, я уродина.
- Они тебе просто завидуют.
- Правда?
- Правда.
Они рассмеялись. Блеснул ряд ее ровных зубов. На лице и шее отразились мерцающие разводы от воды – она держала кувшин перед собой.
- Как тебя зовут? – спросил он.
- Ламассатум, - отозвалась она и скрестила ноги.
- Ты живешь во дворце?
- Да.
Адапа много раз представлял, как заговорит с ней, как будет задавать вопросы. Слушать ее. И, наконец, она рядом, и ему ничего не нужно спрашивать, он точно знал ее всю жизнь. Всегда, даже до первой встречи.
Она кивнула. Мимо процокали ослы с поклажей. Проскрипела арба. Возница, утомленный жарой, спрыгнул с повозки и, сильно волоча ногу, бойко шел рядом. Из-под полога высунулась голая детская рука. Пробежали девочки с ожерельями на шеях, остановились, глазея на них и перешептываясь. Ламассатум нахмурилась. Они рассмеялись и упорхнули.
- Стало быть, ты живешь во дворце? Почему раньше я не видел тебя?
- Я здесь недавно. А ты приходишь сюда каждый день?
- Уже пять лет. – Адапа рассмеялся, показывая белые зубы с удлиненными клыками.
- Мне нужно идти, - вдруг сказала она.
- Ты шутишь? – Адапа был ошарашен.
- Нет, я не шучу. Нужно, - твердо повторила она.
- Нет! Я хотел сказать тебе кое-что.
Ламассатум водрузила кувшин на плечо и попыталась обойти его.
- Постой.
Она сделала жест, точно хотела его отодвинуть. Адапа случайно коснулся ее пальцев. В горле у него пересохло.
- Я найду тебя, - сказал он. Девушка сделала вид, что не расслышала. Он мешал ей пройти, и она, как тамариск, изогнувшись с кувшином, полным воды, холодно смотрела на него.
- Можно?
- Нет.
Она покачала головой. Адапа закусил губу. Прибежал Надин.
- Где ты ходишь? – закричал он и потянул Адапу за руку. Надин раскраснелся и тяжело дышал. На носу блестел бисер испарины. – Берос рвет и мечет. Ты знаешь, с ним шутить нельзя!
- Иду, - коротко ответил Адапа.
- Я побегу вперед. – Надин взглянул на Ламассатум и прищурился. – Попытаюсь смягчить его гнев.
Они обернулись и оба смотрели на удаляющуюся спину Надина.
- Не злись, - сказала Ламассатум.
- Я не злюсь. Я буду думать о тебе.
Она пожала плечом и быстро пошла, ни разу не оглянувшись. В Доме табличек звучал нестройный хор юношеских голосов – повторяли шумерские слова. Адапа остановился в дверях. В классной комнате было светло и душно. Берос посмотрел на него тяжелым взглядом.
После занятий он сидел во дворе школы, он даже не пытался не думать о ней. Небо зияло провалом синевы, точно распахнутые ворота в миры иные. Он не заметил, как подошел старый учитель и сел рядом.
- В жизни случаются приятные моменты – боги все-таки благосклонны к смертным, - сказал он. – Нужно концентрироваться, так вот, если умеешь это делать, то от горя заслонишься, а радость будешь переживать так долго, как сам этого захочешь.
Адапа изумленно посмотрел на старика. Странно, когда он увидел Ламассатум первый раз, она показалась ему взрослой женщиной. Теперь он уверен, эта девушка создана для него. Ради это стоило жить. Да! Да!!