Нет, я – не компьютер. Я не могу размышлять перед этой гудящей, горящей экраном, как одноглазый циклоп машиной. Только ручкой по бумаге, когда кончик пера стремительно бегает по белому листу, оставляя закорючки, которые порой сама-то не сразу разбираю.
Я погружаюсь в свою память, где с каждым днём накапливается всё больше прожитого, и как бы за ниточку вытаскиваю на бумагу очередное прошедшее событие. Сейчас этого нет, но ведь случилось же оно некогда в моей обыденности.
Все восьмидесятые годы и ещё ранее -в моём детстве - я участвовала в художественной самодеятельности. Началась любовь к выступлениям перед зрителями у меня, полагаю, как и у многих тогда, когда родители, поставив меня на стул перед гостями, просили прочитать на память тот или иной стишок. Я, уже в два-три года, часами слушая чтение родителей и прочей родни, особенно легко запоминала детские стихи Корнея Чуковского, Агнии Барто, Михалкова, Маршака и прочих поэтов и без труда декламировала умилённой родне «Тараканище», «Доктора Айболита», «Дядю Стёпу-милиционера» и прочие стишки. Гости хлопали и всячески расхваливали меня, заваливали сладостями и радостно галдели, а я, наверно, впитывала в себя эту весёлую добрую энергию, как теперь говорят - позитива.
Привыкнув к ритму и рифмам стихов в раннем детстве, я уже в пять-семь лет могла складывать стихотворные фразы и сама, а уже в начальных классах делала с первой учительницей и пионервожатой стенгазеты с моими стишками, где мы пробирали нерадивых учеников.
Моя первая учительница Раиса Ивановна сама записала меня в танцевальный кружок, хор и вокальный ансамбль ещё в первом классе. Так все школьные годы я и привыкла оставаться после уроков на репетиции, писать заметки и стихи в школьные стенгазеты. У меня полжизни уходило на это. А ещё я много читала.
Да и после окончания школы все детские увлечения оставались со мной: стихи, пение, танцы, концерты. Оборвались наши выступления на сцене в начале девяностых с развалом СССР. И вполне понятно почему -бесплатных кружков и секций почти не стало. Да и жизнь завертелась в ином направлении. Кроме того, я наверно, постарела. Ушла юная энергия. Но всё это – предисловия, а рассказ будет у меня о сезоне наших выступлений в восьмидесятые годы.
Тогда я написала ”Балладу о Неизвестном солдате”, и её тут же опубликовали в нашей районной газете. Работала я в одном из больших цехов судостроительного завода– втором блокосборочном- и училась на вечернем отделении судомеханического техникума, жила с родителями и младшей сестрой, и без мужа растила маленькую дочку.
После бурной жизни в Молдавии и на Украине мне тошно было сидеть без интересного дела в своём маленьком городишке. Тут отдел культуры нашей области объявил очередной смотр народных талантов, приуроченный к какому-то большому юбилею, и наш немалый завод, где трудилось около десяти тысяч работников, со всей серьёзностью подошёл к этому, какалось бы, лёгкому делу. Сначала множество рабочих ходили на репетиции в своих цехах, занимаясь пением и танцами в обеденные перерывы, а то и урывая по полчасика после смены. Я пела в хоре, ансамбле, трио, дуэте, танцевала народный танец и, разумеется, читала свою “балладу о Неизвестном солдате”.
В день отборочного концерта на заводе отбирались лучшие участники на сцену районного дворца культуры имени Ленина, когда пять десятков участников из моего цеха волновались и тряслись, я чувствовала себя спокойно. А чего волноваться? Во всех номерах я не одна, даже, если пою только с аккомпаниатором. А вот читаю стих совсем одна, хотя он и свой. Я не считаю свои стихи идеальными, всегда тянет их переделать. Вот тут и могу сбиться, понимая, что оценивают не только прочтение стихотворения, но и сам текст, автор которого –я. Правда, за переодеванием то в русский сарафан для хора, то в молдавский народный костюм для танца, то в блестящее платьице для вокально-инструментального ансамбля, время летит незаметно. И вот строгое жюри, представлявшее районный отдел культуры и руководство завода, зачитало список номеров, отобранных на районный смотр-концерт, и оказалось, что прошли, естесственно и хор цеха, и ансамбль, и наш дуэт, и в первую очередь моя «баллада».
Мой папа, работавший тогда начальником участка у нас в цехе, в нашем же цехе – ещё несколько наших родственников, которые присутствовали тоже на этом концерте. Они болели за меня и теперь поздравляли. Родня поддерживает, подруги и друзья за меня рады. Это ли – не счастье? Конечно, я так и летала от радости. Снова пошли у нас ежедневные репетиции, но теперь часть из них уже переместилась в центральный дворец культуры, пошла обкатка номеров для большой сцены. Я люблю и эти сцены, и закулисье, где столько интересного: механизмы для подъёма занавесов и декораций, сами декорации, многочисленные гримёрки, лесенки, подвалы, оркестровая яма и много прочего. Там стоит даже свой особый запах театра, состоящий из смеси запахов свежеструганного дерева, старых тканей, грима, духов и чего-то таинственного. На репетиции во дворец мы ходили после работы, куда я иногда сбегала даже с занятий в техникуме, стоящем по соседству с тем дворцом.Все мои одногруппники и преподаватели уже знали, что я — поэт и артистка.
Наконец, наступил и сам день концерта во дворце культуры. Концерт этот ожидался огромный — с девяти часов утра и часов до трёх-четырёх вечера, когда выступят все коллективы цехов нашего завода и других предприятий города и района. Только один наш завод выставил десятки номеров. И всё это, в основном, - патриотические песни, народная музыка и танцы.
Моя мама, скептически относившаяся теперь ко всем моим творческим начинаниям, конечно, не верила, что что-то из моих творений или в моём исполнении может понравиться и другим. Но если в песнях и танцах я и сама ещё сомневалась, то уж точно знала, что ни один из стихотворцев, каковых и было-то на весь наш городок раз, два и обчёлся, ничего в этом концерте читать не будет. Чтецы-то были, но они читали Маяковского или, там, Некрасова, но не своё.
В день концерта-смотра мы с девчатами разузнали, что наш завод выступает первым, но итоги подведут, конечно, в конце программы. Тут меня посетило лёгкое волнение. Почему-то я подумала, что налечу в молдавском танце на своего партнёра Витю.
Руководство дворца выделило каждому коллективу по своей гримёрке, и нам досталась большая комната на втором этаже, но так как я выступала порой в двух номерах подряд, на молдавскую блузу пришлось надевать русский сарафан.
Выступление перед сотнями зрителей меня так зарядило, что, едва открылся тяжёлый бархатный занавес, и я увидела в зале массу зрительских лиц, я впала в какое-то особое состояние, и, видя перед собой Люду, чувствуя по бокам плечи Розы и Ани, а сзади — в ряду мужчин в красных косоворотках Витю и всех других моих сотрудников - одним монолитом, почувствовала себя в особом сценическом состоянии лёгкой бесшабашности и зрительской любви.
Спев песню о родине, мы, заулыбавшись и вытащив трещотки и бубны, отыграли и народную казачью песню “Роспрягайте, хлопцы, коней” по-украински с припевом о Марусе и калине. Эту песню мы все очень любили. Она всегда поднимала нам настроение.
Отпев, наш хор уплыл со сцены, а потом под быструю молдавскую народную мелодию туда выскочили мы с Витей. В основном тут танцевальные “дорожки” солировала я, весь танец пролетел на одном дыхании, и, казалось, что моими ногами быстро-быстро перебирали особые сценические духи.
Оттанцевав, я выглянула в зал на длинный стол, за которым восседало жюри. В составе него я заметила длинноволосого усатого дядьку в светлом костюме. Наш баянист Александр Юрьевич, которого по молодости лет все звали просто Сашей, так как он пришёл к нам сразу после окончания музыкального училища, предупредил, что оценивают нас представители отдела культуры области, и этот дядька у них — главный. Надо же, а я и не боялась их.
Всех хоровиков, кто не участвовал в следующих номерах, выпроводили в зрительный зал или вестибюль, а сзади сцены на пятки нам уже наступал следующий хор цеха СК-1, где пела моя двоюродная сестрица Нина. Я надевала на голову украинский веночек с лентами для своего дуэта с дядей Сашей Захарченко, когда Нина, одетая в синий сарафан, подошла ко мне. Наши сарафаны были красными. Нина уже много лет пела в народном женском ансамбле «Ивушка». По возрасту она годилась мне в матери, её сын Миша на год моложе меня, и сестра меня всегда опекала и поддерживала во всём. Я доверяла ей больше родной матери. Моя же мама пренебрежительно называла и Нину «певичкой».
Нина сообщила, что наши номера отбираются для выступления в сам областной центр, поэтому и выберут не более тридцати номеров из сотен. Но предпочтение отдадут всё-таки коллективам, в которых много хороших номеров. Нина не сомневалась в победе своего хора, а я надеялась на свой.
Мы с дядей Сашей Захарченко на бис исполнили нашу шутливую песенку “Ой, пид вишнею, пид черешнею”, где я изображала молодушку, которую не отпускает на улицу её старый муж, которого пел Захарченко. Не слушая шум в зале, я понеслась надевать строгое платье цвета хаки для исполнения баллады. Потом одна перед лицом строгой комиссии и всего зала так читала её, что у меня самой мурашки бегали по спине и на глаза наворачивались слёзы. Увидя, что комиссия одобрительно кивает мне после выступления, я уже радостно облачилась в легкомысленное блестящее платьице в воланах для песни в составе Колькиного ансамбля.
Кстати, смуглый востроглазый Коля Батанин, похожий на шустрого жука, волновался, пожалуй, больше всех нас. Пока я читала свои стихи, за занавесом ребята взгромоздили на сцену колонки и прочую аппаратуру, и теперь Коля боялся, что откажет гитара или электроорган, на котором я нажимала клавиши, либо Колин микрофон, но сыграли и спели мы легко и чувственно, и моя мини-юбка, думаю, взволновала не одного поклонника. Прямо в этом блестящем наряде я потом и вышла в зал смотреть выступления следующего коллектива, где пела и моя сестра Нина.
В их хоре блестел своим густым низким басом солист Леонид Лобанов и имелось на пяток больше мужчин, чем в нашем хоре. Этот Лёня и вызвал своим пением одобрение жюри, что повергло в уныние многих в нашем хоре. Остальные номера мне уже расхотелось смотреть, у счастью, ребята их нашего цеха позвали в нашу репетиционную, где девчата-хоровички деловито нарезали на длинном столе колбасу, сыр, сало и хлеб, а мужики расставляли стаканы и кружки. Тут было и начальство цеха в лице профорга Ольги, комсорга Людмилы, зама начальника Василия Сергеевича и механика Сергея. Слово взял замначальника и сказал, что он рад присутствовать на таком представительном концерте, хоть и сам не поёт. Главный принцип строителя коммунизма, продолжал он, в развитии гармоничной личности, чтоб человек и работал ударно, и пел-танцевал неплохо, и спортом занимался, словом, был прекрасным во всех отношениях. Руководство поздравляет всех артистов нашего цеха с отличным выступлением, и, несмотря на результаты этого смотра, награждает всех его участников сейчас небольшим банкетом здесь, а потом будут и премии и грамоты.
Профогр Ольга добавила, что, если мы ещё и в Нижний Новгород поедем, премии увеличатся. Мы одобрительно взвыли и захлопали в ладоши, а мужики тут же схватились за стаканы. Напиться водки с утра и не видеть выступления других артистов мне не нравилось, и я, было собралась улизнуть, но мои подруги по хору буквально заставили меня глотнуть хотя бы красненького вина, ведь начальство угощает. Так я его и выпила, чокаясь то с Валей, то с Колей, то с Витей.
Пока мы закусывали, сидевшая со мной рядом Валя Молоден, цеховая художница-оформитель, целыми днями рисовавшая графики соцсоревнований и производственных планов в комнате отдыха, шепнула мне, что дома у неё две маленьких дочки просидят весь день сегодня с недовольным папашей, и она бы с радостью улизнула сейчас домой. Да нельзя, ведь нам этот день оплатят вдвойне. И у меня двухлетняя Светочка сидела с недовольной бабулей, а что делать? Мы пошли пусть в самодеятельные, но артисты. Разлуки с семьёй неизбежны. Мы с Валей вновь вышли в зрительный зал. Не любительницы мы выпивки, пусть причащаются те, кому хочется. Свою долю водки мы им уступаем с радостью.
Многочисленные хоры сменялись солистами, но я так и не увидела ни одного поэта, читающего свои стихи. Это я и заметила Вале и пришедшему в зал Коле, что не сомневаюсь в том, что в область со своей балладой поеду. А вот наш хор- под вопросом, хоров-то много.
Через пару часов наши мужички-артисты все ходили весёленькими, а в соседней с нашей комнате то же самое началось с выступившим коллективом рабочих цеха СК-1, а потом и судомеханического. Заметила я и сумки с вином за стеклянными дверями гримёрки силикатного завода. К концу смотра-концерта уже множество самодеятельных артистов уже основательно накачалось.
Наконец, все номера были показаны, и объявили общий сбор всех участников для оглашения результатов. Усатый дядька из жюри по фамилии Харламов, оказавшийся к тому же композитором, торжественно зачитал заключение жюри. Разумеется, моя баллада была одобрена семи, понравились и наши оба дуэта, а вот лучшим хором оказался совсем не наш, а из первого цеха, где пел мощный бас Лобанов, но неплох был и наш с любимой песней о Марусе. Жюри решило из наших двух составить один сводный большой хор и послать его в областной центр. Туда же, конечно, ехали и певицы из «Ивушки», и духовой оркестр дворца культуры, и ансамбль бального танца, и ансамбль современных ритмов, словом, всех я и не упомнила. Мы хлопали, радостно орали и обнимались.
Домой я прилетела в возбуждённом состоянии, то и дело повторяя о поездке. Однако, мама по своему обыкновению не верила. Когда папа о нашей победе услышал по районному радио и рассказал об этом маме, она просто расстроилась: «Опять эта артистка подсунет мне детей.» Радоваться моим успехам она упорно не желала.
Мы в цехе жили теперь предвкушением предстоящего выступления на областной сцене, прямо-таки утроив наши репетиции. И вот пришёл тот благословенный день, когда я подошла к зданию дворца культуры к двум часам пополудни, чтоб отправиться в областной центр. Нам уже объявили заранее, что концерт начнётся в девять утра, а ехать нам не менее трёх часов, поэтому, чтоб не выезжать среди ночи, мы и едем с ночёвкой.
Руководство района оплатило нам проживание в комфортабельной гостинице. Наши самодеятельные артисты заняли аж четыре автобуса. Первый заняли руководители отдела культуры и дворца с их коллективами, как вокальный ансамбль «Ивушка», духовой оркестр и танцоры. Во втором разместился большой хор первого судокорпусного цеха. В третьем поехали мы, а в последнем — остальные победители из района, как девушки из райпо с их современными танцами и разнообразные солисты-гармонисты из района.
Я уселась на сиденье вперели. Со мной рядом, держа свою вечную гитару, пристроился руководитель нашего вокально-инстументального ансамбля Николай. Намереваясь всю дорогу смотреть на заснеженные пока просторы нашей огромной области, по четырём районам которой нам предстояло проехать более 140 километров, я уставилась в окно.
Моя более близкая сотрудница Валя не смогла поехать с нами, так как у неё заболела дочка, и муж на сей раз взбунтовался, обижаясь на то, что со своими прихотями она игнорирует интересы семьи. Но долго любоваться зимними пейзажами мне не дали. Едва мы выехали из нашего небольшого городка и колонна автобусов резво помчалась среди заснеженных полей соседнего колхоза, наши ушлые мужички достали из сумок заветную выпивку. Коля толкнул меня в бок, показывая назад. Там многие уже держали в руках стаканы и кружки.
Ну вот, не успели в путь отправиться, а уже начинается... Правда, долго ехать в автобусе я не могу, меня укачиват, тошнит, падает давление. Я кивнула Сергею, сидевшему сзади меня, и мне тут же передали сзади бутылку портвейна. Как и вся компания, я чокнулась с соседями, и профорг Ольга произнесла тост за нашу победу. Глотнув немного бордовой пахучей жидкости, пахнувшей перебродившим виноградом, я почувствовала себя лучше. Минут через десять наш цеховой хор уже вовсю горланил песню о Марусе.Давление моё повысилось, настроение тоже поднялось, и я принялась горланить народные песни вместе со всеми :” Напилася я пьяна”. Как раз в тему. Но выпивать больше не стала, а вот сзади повторяли. Коля расчехлил гитару, а сзади наяривали на гармошке заводные мелодии то руководитель Александр Юрьевич, то Олег, то Вовка. Музыкаетов нам было не занимать.
Мы миновали уже наш район, когда народ принялся приставать к водителю с просьбами остановить автобус, чтобы сбегать до кустиков, но шофёр строго пресёк все наши поползновения заявив, что остановится только там , где положено. Вся колонна остановилась позже в середине Вачского района на автостанции села Новосёлки, где имелся общественный туалет, и мы всей гурьбой устремились к нему. На выходе оттуда я встретила сестру Нину, и рассказав ей о начале пьянки у нас в автобусе, узнала, что подобная картина наблюдается и у них - кто пьёт, кто поёт. В прочих наших автобусах творилась то же самое, особенно у участников духового оркестра, которые подвизались игрой на похоронах, где и втянулись чуть ли не в ежедневную выпивку на поминках по усопшим. В составе этого оркестра играл и мой ровесник Сергей Рыбаков, который закончил параллельный класс. О нём шла молва, что Серёга совсем не просыхает.
Руководители дворца культуры Альбина и Надежда уже сейчас пребывали в расстройстве, всеми силами пытаясь пресечь массовое винопитие, но проворные мужички и тут заслали гонцов в торговые палатки у автостанции, так что те затарились новой партией “горючего”.
В соседний город Павлово по просьбе дворцовских руководительниц не заезжали, но вот у последнего перед Нижним города Богородска вся толпа вновь оккупировала туалеты, и выяснилось, что духовики набрались так изрядно, что у того же Серёги теперь заплетался язык.
А на немного подтаявшие за день просторы нашей области в самом начале весны вернулся снегопад. Ветер набрасывал снег на окна автобуса, и в начавшихся сумерках уже загорались многочисленные огни полуторамилионного города. Нас привезли к гостинице над Окой.
Пока мы оформлялись на постой, ко мне подошла незнакомая девушка и передала некое загадочное письмецо, сложенное в виде треугольника. В нём было написано, что какой-то Василий просит позвонить по названному номеру телефона. Вот странно — у меня было несколько приятелей в этом городе, которым я собиралась позвонить, но Василием никого из них не звали.
В гостинице нас помещали по четверо в номер, и, войдя в тот, который указали мне, я встретила там почти плачущую нашу солистку Зою Захарову, колоритную чувашечку. Оказалось, что капризной Зое достался номер, где размещались девчата из пятого цеха, она их не знала и теперь мечтала поменяться с кем-нибудь. Мне тоже не хотелось ночевать с нашими матёрыми тётками Шурой, Галиной и Лидой, и я с радостью предложила Зое своё место.
Одной из солисток вокально-инструментального ансамбля пятого цеха нашего же завода ещё одна девушка из параллельного мне класса Люба Малина, так что я ничего не потеряла. Не успели мы с Любой переброситься и парой фраз, как меня позвали на экскурсию с заходом на ужин в кафе.
Напелись мы в автобусе изрядно, хотелось бы порепетировать и танец, да где? Не на заснеженной же улице под мигающими огнями реклам. Я сказала об этом поддатому Вите, но тот только рукой махнул, мол, как станцуем так и ладно, не убьют же потом.
Пить вино в кафе я больше не стала. У меня немного промокли ноги, от чего заныл коренной зуб. Вот ещё незадача! Успокоительных таблеток я с собой не взяла. Пока все галдели , я из телефона-автомата при кафе ухитрилась дозвониться до своих друзей Иры и Володи, пригласив их на завтрашний наш концерт в Сормовском дворце культуры. Разбегаться по родным и знакомым вечером нам категорически запретили. Позвонила я и по странному номеру, но на другом конце провода женский голос ответил, что Василия нет дома. Может, кто-то просто пошутил, подсунув мне эту записку?
Часов в восемь вечера наша шумная толпа вернулась в гостиницу, договорившись ещё раз якобы для репетиции собраться в комнате, где поселились наша комсорг Люда Гречко, наша белокурая красавица, родом украинка. Я предлагала ей солировать в нашей с Захарченко песне, но во-первых Люда отличалась высоким ростом, а во-вторых слабо пела. Не всё же давать одному человеку — и красоту, и ангельский голос, и мужа, бывшего замом начальника у нас в цехе. Из-за мужа-то Люда и в освобождённые комсорги попала, отсиживаясь теперь в парткабинете цеха, по словам наших мужиков, ничего не делая, лишь прихорашиваясь. Теперь Люда пребывала в плохом рассположении духа, глядя на постоянную выпивку её подчинённых.
Обещанная репетиция оказалась очередной пьянкой. Мой партнёр Витя по указке станцевал-таки нашу партию, но вновь сел за стол. Коля успокаивал отчаявшуюся Людмилу-комсорга одной и той же фразой:»Выпей, и настроение улучшится». Тут и я созналась, что ноет зуб. Посадив меня между собой, Коля с Витей сунули мне в руку стаканчик вина, обещав, что после его опорожнения у меня всё пройдёт. Ничего не оставалось, как глотнуть, и действительно всё прошло, даже настроение гораздо улучшилось. Пока все горланили песни, я постаралась улизнуть. Улягусь-ка спать, пока зуб не донимает...
В коридоре мне встретился единственный мой бывший одноклассник в этой большой компании Саша Майоров. После окончания политехнического института, он работал замом начальника первого цеха, и, разумеется, пел в их многочисленном хоре. Темноволосый высокий прилизанный Майоров с короткой стрижкой был явно не в моём вкусе. Я любила своих лохматых приятелей-гитаристов. Но тут Саша первым завёл разговор о том, что классе в десятом сам пытался писать стихи, тайно рифмует строчки и сейчас. Но куда ему до меня с моими многочисленными публикациями в газетах. У него, по его словам, стишата получаются корявенькими. Ага, зато высшее образование успел получить, а я институт оставила, теперь — вообще в техникуме.
Смотри, как красиво за окном. Вот ведь вновь свела судьба нас тут, в Нижнем в гостинице перед концертом, - проговорил он мне. Романтик он, оказывается. Но, всё-таки, начальство, надо соблюдать субординацию...Тут его кто-то позвал, и я, пользуясь случаем, прошмыгнула в соседний номер, где и провалилась в сон, растянувшсь на мягкой кровати в тиши и одиночестве.
Однако, долго поспать мне не дали. Часов в одиннадцать в эту комнату заявился весь вокально-инструментальный ансамбль пятого цеха во главе с их комсоргом Наташей. В их ансамбле было четыре музыканта и две солистки. Один из гитаристов, примерно сорокалетний уже седеющий Николай Мусин, являлся мужем моей сокурсницы. Ох, и нагляделась я на выкрутасы этого муженька! Я лежала на крайней к окну койке, а вся компания, явившись из ресторана, уселась в центре комнаты у стола и на ближней к столу кровати.
Мусин сразу же прилепился к комсоргу Наташе, высокой коротко стриженой широкоплечей девице, Любочку обнимал другой гитарист Саня, возле красавицы Инны уселся длинноволосый блондин Сергей. Только ударнику Мише не хватило пары, и он, недолго думая, бухнулся мне в ноги с просьбой поддержать их компанию. Пришлось, нехотя, и мне вылезать на свет божий, сидеть с ними за столом, попутно рассказывая о наших номерах.
Как я узнала, они приехали, чтоб исполнить всего пару песен и составляли конкуренцию подобному ансамблю нашего цеха, которым руководил наш Коля Батанин, и где, понятно, присутствовала и я в качестве клавишника и на подпевках. Комсорг Наташа сообщила, что по её разведке всем коллективам на этом концерте раздадут грамоты лауреатов, а уж мне, одной читающей балладу, эту грамоту и ценный подарок дадут лично в руки. Может, и на областное телевидение нас снимут, вот бы здорово было!
Понимая, что невыспавшись, знамо дело, выступлю плохо, могу и вовсе сбиться, я постаралась отделаться от этой компании, и попросилась отойти к своей кровати. Не раздеваясь, прямо в брюках и джемпере, провалилась в сон.
Часа в три ночи я проснулась от зубного нытья. Видно, действие алкоголя прошло. Поднявшись, я увидела, что верный муж Мусин лежит на соседней кровати с комсоргом, а в самом углу примостились Любочка с певцом Саней.
Остальных в этой комнате я не приметила. Проклятый зуб заныл сильнее. Не взяла таблетки анальгина, очень жаль. Увидев на столе недопитую бутылку, я смочила краешек носового платка водкой и приложила его к зубу. Боль сразу же притупилась, затухая. Выйдя в коридор, я направилась в его конец к туалету. Навстречу мне из мужского заведения два мужчины из хорового коллектива первого цеха протащили под руки своего знаменитого баса Леонида, который еле волочил ноги.
Увы, и в дамском туалете в одной из кабинок слышались характерные звуки болезни перепития спиртного. Кого-то из женщин вовсю рвало. Увы, это оказалась моя соседка по комнате Инна. Видимо, она и перепачкала раковину, которую я тщетно пыталась отмыть, морщась от запаха перегара. Заметив меня, Инна простонала, чтоб я помогла ей дойти до кровати. Пришлось её провожать и укладывать.
Едва уснув, я вновь была разбужена каким-то шумом в коридоре. Мужские голоса вновь кого-то утихомиривали. Потом кто-то громко что-то уронил за стеной и послышались приглушённые голоса. Словом, хорошо выспаться не удалось. Что они там творили всю ночь?
Часов в семь утра всех уже разбудили, чтоб народ сдал номера. Мои соседки без косметики и с похмелья выглядели далеко не лучшим образом, а Люба пришла в себя, только глотнув оставшейся водки. Гитарист Саша никак не мог проснуться и клевал носом. Оставив эту потрёпанную компанию, я пошла к своим. Там тоже обнаружился лёгкий раздрай. Лучше всех выглядел худрук Александр Юрьевич. Он почти не выпивал вчера, и сейчас помогал другим придти в себя. Чудесный малый, не зря учился заочно в пединституте. Зато Коля Батанин и многие прочие глядели на мир опухшими глазами.
Спустившись вниз в ресторан, мы попылись прогнать недосып кофе. Бас Леонид сиял полученным за ночь синяком так, что моя сестрица Нина, наверно, полтюбика своего грима на него выдавила. Я подслушала возле гардероба разговор уходящей ночной дежурной и сменяющей её горничной:
- Сколько тут работаю, ни разу не видела таких артистов как эти, доморощенные. Останавливались тут звёзды первой величины как Лев Лещенко и Валентина Толкунова, которые то и дело мелькают в телевизоре. И без числа не такие известные, но все – люди культурные и приличные. А вот эти всю ночь хлестали вино, бегали, орали, дрались, кидали везде мусор и, представляю, как загадили номера. В женский туалет войти нельзя, перегаром разит вовсю. А уж что сотворили в мужском, и не высказать… Кошмарные люди! Нам таких на постой больше не надо. Хорошо, что съезжают уже.
Чудесные впечатления о нас остались у сотрудников этой гостиницы. Начудили точно, показали себя во всей красе. Как теперь выступим? Да и наша комсорг Людмила сто раз покаялась, что ввязалась в авантюру с ночёвкой в областном центре. “Лучше б в три часа ночи из дома выехали и не успели набраться по дороге”,- говорила она профоргу, и та соглашалась.
Нас привезли к огромному Дворцу культуры в Сормове, который раза в три больше нашего. Прямо к дверям нашего автобуса подбежала маленькая круглолицая девушка в светлой шубке. В этой девушке я узнала свою подругу Иру. Следом за ней нашёл нас и другой мой приятель Володя, застенчивый молодой человек с длинной причёской, спадающей на воротник куртки. Договорившись с друзьями, что после выступления спущусь к ним в пятый ряд, где они займут мне место, я заспешила со всеми в гримёрку на переодевание. Выглянув в зал из-за кулис, я поразилась его громадности. Однако, заполненой зрителями оказалась лишь половина его. Порадовало и то, что съёмочная группа местного телевидения уже установила в зале свою аппаратуру. В первом ряду за столом, накрытом красной скатертью, рассаживалось и очередное жюри. Интересно, нас опять будут куда-то выбирать?
Выступление наше и на сей раз пронеслось для меня на одном дыхании. Чувствуя плечи соседей, я не волновалась, не различала и никого в зале – сплошная человеческая волна… Наш помятый и похмельный бас Леонид сумел-таки собраться и потряс мощью своего голоса высокие своды Сормовского дворца. Руководитель наш получил за весь хор диплом лауреата. Видимо, дипломы вручали всем участникам этого концерта, а онм приехали со всей области, вот только особо смотреть и слушать многие из нас уже не могли.
Мои друзья Ира и Володя, решив поощрить меня, преподносили мне прямо на сцену букетики гербер и хризантем после моих солирований с украинской песней и молдавским танцем, а вот после баллады, которую я, конечно же посвятила своему дяде Ивану, маминому брату, погибшему в двадцатилетнем возрасте в бою на Ленинградском фронте, я получила не только диплом и хрустальную вазу от жюри, но и пять алых гвоздичек от того самого Харламова, который был в составе отборочной комиссии и у нас в городке.
Вручая цветы, усатый Варламов спросил, почему я не позвонила ему по телефону в его записке. Ах, вот кто – этот загадочный Василий… Зачем я ему спонадобилась?! Рассуждать было некогда, меня уже тащил за кулисы Коля Батанин, и я убежала в гримёрку, чтоб скорее надеть блестящее платьице для моего последнего выхода на сцену в составе вокально-инструментального ансамбля. В гримёрке отирался и мой одноклассник Саша Майоров, говоря мне:
- Тебя же просто завалили цветами. Пол-Нижнего, что ли знакомых и поклонников? Никому из наших ни цветочка не вручили.
-Лучше поищи банку с водой,- попросила я, желая скорее спровадить его, чтоб наконец-то надеть свой воздушный наряд в воланчиках и рюшечках, переливающийся в ярком свете неоновых ламп, как яркий ёлочный фонарик. Не успела я застегнуться, как Майоров приволок-таки литровую банку с водой, куда я и опустила свой разноцветный букет. Диплом за последнее наше выступление вручили Николаю к его неописуемой радости, а мне тот же мой друг Володя Селиванов, вовсю улыбаясь, преподнёс бело-розовые оранжерейные лилии.
Я полагала, что освободившись от выступлений, наши мужики дружно сорвутся к магазину, но после их ночных выкрутасов наши дамы-начальницы строго-настрого запретили всем покидать дворец культуры, дабы никто из наших не попал в милицию. В дворцовом буфете не продавали даже пива, и наши понурые артисты уныло досиживали до конца концерта в зале или слоняясь в вестибюле, выдерживая по их мнению пытку в виде выступления многочисленных коллективов.
Разумеется, я нисколько не грустила, а наоборот, чувствовала большой прилив радости, потихоньку обсуждая свои дела с друзьями. Жалели мы только,что не погуляем по заснеженным улицам их огромного города.
Завершил концерт больщой хор самого Сормовского дворца, после чего мы узнали, что он и занял первое место в этом конкурсе, но я была довольна и своими дипломами, и всей поездкой. Нас позвали на выход, мои друзья проводили меня до автобуса, и я помахала им из окна.
Мужички наши всё-таки ухитрились в суматохе отъезда и сбора реквизита заслать гонцов за водочкой в гастроном неподалёку, и всю дорогу домой снова радовались жизни, прихлёбывая спиртное. А я грустно вспоминала наши приключения, вдыхая нежный аромат подаренных мне цветов, рассеянно глядя на зимние пейзажи нашей заснеженной области.
Раза три после того ещё при жизни нашего Советского Союза мы с нашим народным хором и прочей самодеятельностью ездили в областной центр на его разные сцены, но никогда больше на ночёвку не оставались. По-видимому, начальство сделало свои выводы.
Декабрь 2010