Глава 1 Завоевание Египта

Глава 1
Завоевание Египта

1


Шел шестой год Республики. Со дня захвата парижской чернью главной королевской тюрьмы много крови утекло в бурной реке Революции, много голов снесла Гильотина – лучшая подружка Революции, много людей костьми легли в землю, защищая идеалы или низвергая химеры свободы, равенства и братства.
Шел вандемьер шестого года Республики. Революция, как повелось, находилась в опасности. Угроза исходила не от древних, как первородный грех человечества, монархий, а от парламентской Англии, которую первые два года равенства и братства якобинцы, ослепленные сиянием британской конституции, рассматривали как братскую страну. Осознание, что главным врагом революции стала конституционная Англия, что британское правительство видело во французской революции не ее мрачное величие, а лишь удобный повод забрать у конкурента колонии, происходило среди революционной элиты трудно, как если бы предал родной брат.
Первые годы революции, до 1792 года, Англия держалась в стороне от континентального конфликта демократии с абсолютизмом. В начале этого года кабинет Пита-младшего уменьшил численность сухопутных войск на 17000 человек и уволил две тысячи военных моряков. Однако осенью 1792 года произошли события, заставившие Англию активно вмешаться в драку и не на стороне Франции. Победой революционной армии при Жемаппе Франция фактически завоевала Бельгию. Одновременно Конвент, осудив часто применяемую Англией практику морской блокады, объявил свободное мореходство природным правом каждого государства и в одностороннем порядке разорвал все действующие барьерные соглашения. В ответ на враждебные действия Конвента Англия предприняла попытку создания антифранцузской коалиции в составе Австрии, Пруссии и России. Коалиция из-за разногласий по польскому вопросу не состоялась в том формате, на который рассчитывала Англия.
В ответ на враждебные действия лондонского кабинета Конвент 13-го января 1793 года декретом присоединил Бельгию к Франции, а первого февраля этого года Франция объявила Англии войну.
Ответ Англии не заставил себя ждать. Оружием и финансово Лондон поддержал восстания роялистов в Тулоне, Вандеи и Бретани. Если к тому добавить захват Англией французских колоний, запертые английским флотом моря и установления британской монополии на торговлю колониальными товарами, становится понятным, почему Директория видела решение проблемы Англия путем уничтожения Англии.
Год 1797 стал годом ослабления Англии и усиления Франции. Сначала о слабости Англии. В апреле на флоте, гордости и опоре Британии, вспыхнул мятеж. Из-за застоя во внешней торговле и неурожая выросла безработица, и одновременно подскочили цены на все потребительские товары, прежде всего, на продукты питания. Значительная часть населения британских островов существовала на грани голода. Некоторые английские газеты, находящиеся под якобинским влиянием, настойчиво утверждали, что причины бедственного положения народа следует искать в финансировании европейской войны в дорогостоящих военных операциях английских армий в колониях. Якобинская пропаганда в сочетании с тяжелым положением населения привела к восстанию военных моряков. Хитростью и силой мятеж подавили, но осталась опасность его повторения. Внутренняя нестабильность и ослабление обороноспособности страны вынудили кабинет Пита просить Париж о мирных переговорах.
Директория согласилась. В июле в Лиле начались англо-французские переговоры. Английская сторона предложила подписание мирного договора на условии признания Бельгии, как части Франции. Французская делегация, посчитав английскую уступку недостаточной, потребовала возврат всех колоний и большую денежную компенсацию.
И о силе Франции. В Европе не осталось страны, готовой сражаться с республиканской Францией. Россия, прислонившаяся к восточному краю Европы, вела себя мирно. Император Павел в то время занимался внутренним устройством страны, и он не испытывал потребности воевать. Испания из-за захвата англичанами Гаити превратилась из врага Франции в друга. С Пруссией в Базеле Франция помирилась в 1795 году, а год спустя страны подписали тайный договор о нейтралитете. После блистательных побед армии генерала Бонапарта в Ломбардии и Пьемонте Австрия и Франция вели мирные переговоры и в фрюктидоре были близки к подписанию мирного соглашения.
Возможно мирные переговоры в Лиле закончились бы тем, чем они должны закончиться и история Европы потекла по другому руслу, но Судьбе стало угодно, чтобы в фрюктидоре (сентябре) в Париже и Лондоне почти одновременно были обнаружены и ликвидированы государственные заговоры.
В Париже три директора – Баррас, Ребелль и Ларевельер-Лепо – подняли тревогу по поводу уже набухшего правого мятежа. Утром 18-го фрюктидора V года (4-го сентября 1797года) два директора – Бартелеми и Карно – и 53 депутата правого толка обоих советов были арестованы и вскоре без суда сосланы в Гайану, традиционное место ссылки политических противников французского актуального режима.
В Лондоне необоснованно высокие требования Франции консервативная английская пресса подала, как посягательство на национальные интересы, что вызвало на островах настоящую волну протеста. Та самая пропаганда, в основном из-за которой приключился апрельский мятеж, осенью консолидировало нацию вокруг кабинета Пита. Пропагандистская компания стала тем более действенной, что в это время, как нельзя кстати, случилась попытка левого государственного переворота. Заговор, о котором английские газеты прямо говорили, что он организован при участии парижских эмиссаров, был своевременно раскрыт и разгромлен. Под лозунгом «за сохранения в стране законности, свободы и религии» парламент принят ряд законов, значительно укрепившие обороноспособность страны.
Как реакция на провал лильских переговоров, и в связи с подписанием мирного договора с Австрией, в парижских высоких кабинета возникла идея силового разрешения конфликта с Англией. Эта идея просочилась в салоны, попала в прессу и, вернувшись в высокие кабинеты, стала требованием политического момента. Идея покорения Англии, как требование политического момента, попала к генералу Бонапарту с письмами Жозефины.

2

Жозефина Богарне, жена командующего Итальянской армии генерала Бонапарта, каждый день писала мужу в Италию обо всем, что она видела и слышала в салонах и кабинетах, о слухах и сплетнях, о настроениях Парижа. В октябре Жозефина писала мужу, что правительство планирует войну с Англией и что с кандидатурой командующего войск вторжения правительство пока не определилось. Письма жены, другие источники информации, подтверждающие слова Жозефины, побудили генерала Бонапарта отложить восточные планы и обратить свой взор на Британию.
Кстати о восточных планах, которые Бонапарту пришлось отложить.
В январе 1793 года Конвент назначил Дескорше специальным посланником в Константинополь. Миссия Дескорше состояла в улучшения отношений между странами вплоть до заключения политического и военного союза против старых врагов – России и Австрии и против нового врага Республики – Англии. Одновременно правительство приняло решение основать в Каире генеральное консульство, а консулом назначить коммерсанта Мегаллона, до этого долго проживавшего на Востоке. Деятельность Дескорше оказалась столь неудачной,  что  летом 1795 года его заменили полномочным послом Вернинаком. Но и Вернинаку удалось так же мало, как и его предшественнику.
Прибыв в Константинополь, новый посол взялся исправлять ошибки Дескорше. В Александрию, выяснить почему бездействует уж два года Мегаллон, он послал комиссара по торговым делам Дюбуа де Темвилля, который несколько лет находился в Турции и хорошо знал местные условия и нравы восточных чиновников. В Каире Дюбуа и Мегаллон собрали делегацию живших в Египте французских негоциантов, терпящих произвол беев-мамелюков и турецких чиновников, но, несмотря на произвол, не желающих свернуть свои дела, в силу доходности предприятия (торговля колониальными товарами из Индии). Французы встретились с главными беями (Ибрагимом и Мурадом), чтобы обсудить вопросы оплаты их долгов и выполнения ранее заключенных договоров. На словах  беи выказывали немедленную готовность выполнить  все желания комиссара, на деле же ничего не поменялось.
После четырех месяцев терпеливого ожидания Дюбуа отправился в Сирию, где так же безуспешно пробовал уладить дело по возвращению долгов французским коммерсантам. Все, что с ним произошло, и почему миссии в Египет и Сирию провалились, Дюбуа описал в отчете Вернинаку. Он дал анализ не только положения торговли в Египте, но и оценил политическую ситуацию в турецких провинциях. Дюбуа указал, что повсюду царит хаос в управлении, грабеж и взяточничество. Вернинак, в свою очередь, написал докладную записку министру иностранных дел, в которую отчет комиссара включил составной частью. В записке посол пришел к заключению, что привлечь Турцию к союзу дипломатическими методами не представляется возможным. То есть, Вернинак открыто заявил о невыполнимости задания, с которым был послан в Константинополь.

Между тем, бессмысленная инспекция Дюбуа в Египет, несправедливые разносы начальства и азиатское коварство беев побудили Мегаллона искать причины плохого состояния французской торговли в Египте не в сфере его ответственности. В результате долгих, напряженных раздумий консул составил аналитическую записку, считающуюся, по общему мнению историков, первым верстовым столбом на дороге Бонапарта в Египет:
«...я повторяю, как только мы будем хозяевами Красного моря, мы будем диктовать англичанам свои законы и вытесним их из Индии. Предполагаю, что это должно соответствовать намерениям правительства. При благоприятных муссонах можно небольшим количеством кораблей доставить наши войска через Суэц в Индию. При этом наши солдаты будут находиться на море самое большее 60 дней. Не редко случается, что идя в Индию мимо мыса Доброй Надежды, требуется 6 месяцев пути. Потери при переходе через Суэц едва ли достигнут 1 человек на сотню, тогда как на другом пути можно считать, что повезло, если из 100 человек мы потеряем только 10».
Вывод Мегаллона  прост и понятен. Чтобы улучшить торговлю в Египте, следует страну завоевать, а заодно следует захватить Индию. И пока этого не произойдет, наивно рассчитывать улучшения торговли.
Копию записки Мегаллон послал в Париж министру иностранных дел Делакруа. Три месяца спустя, не получив ответа, он отправил в министерство еще одно письмо, в котором уточнил некоторые детали. Мегаллон напрасно боялся, что его записка канула бездне министерства. Делакруа на докладе правительству зачитал записку Мегаллона. Ею заинтересовался Баррас, велев министру собрать информацию о Египте. Тем временем в министерство пришел отчет Дюбуа, а несколько позднее письмо капитана Рела с похожими, как у Мегаллона, рассуждениями о возможности захвата Индии.
С целью поправить положение своих торговых дел на родине, Мегаллон испросил себе в министерстве иностранных дел большой отпуск. Отпуск ему разрешили, и он получил указания начальника второго отдела министерства: сразу, как он уладит свои личные дела, явиться в Париж для доклада в правительстве.
Мегаллон прибыл в Париж как раз в то время, когда Талейран занял пост министра иностранных дел (16-го июня 1797 года). Это обстоятельство стало решающим для воплощения идей Мегаллона, с этого времени ставшими идеями Талейрана.

Впервые о турецких проблемах Франции, о невозможности их решить мирным путем и о том, что правительство, вероятно, будет принуждено искать военное решение, Бонапарт узнал от Вернинака, который в апреле 1796 года по пути из Константинополя в Париж побывал в штаб-квартире итальянской армии. Французские войска и их командующий имели небольшую паузу после только что закончившийся серии великолепных побед над армией Пьемонта и перед схваткой с австрийской армией, и потому Бонапарт смог уделить Вернинаку достаточное время для обстоятельного разговора. Их беседа касалась состояния венецианских дел, положения в Турции и ее провинций, они обсудили теоретические и практические вопросы возможной египетской кампании. Тогда Бонапарта больше занимала австрийская армия, чем Турция и Египет, но разговор с послом он взял на заметку и год спустя, в июле 1797 года, приказал занять острова Корфу, Кефалиния и Закинф, владения которыми – так полагал Бонапарт – создает предпосылку французской экспансии на восток. Первого августа Бонапарт послал Директории депешу об удачной морской операции, а 16-го августа он писал:
«Корфу, Закинф и Кефалиния представляют для нас больший интерес, чем вся Италия.
Я полагаю, что если бы мы вынуждены были бы выбирать, то лучше отдать Италию обратно императору, но сохранить в наших руках эти четыре  острова, которые для нашей торговли являются источником развития и богатства. Турецкая империя все больше разрушается, так что владение этими островами приведет нас к ситуации, когда мы либо поддержим её, насколько это возможно, либо заберем у Турции  причитающуюся нам часть.
Недалеко то время, когда мы увидим, что для того, чтобы действительно разрушить Англию мы должны завладеть Египтом. Великая Турецкая империя тает с каждым днем. Это обстоятельство заставляет нас прибегнуть к необходимости использовать все средства для сохранения наших  торговых позиций в странах Леванта...».
Правительство поддерживало восточные устремления Бонапарта, как поддерживало оно всякие территориальные завоевания. Особенно горячего сторонника ориентальных планов генерал нашел в лице гражданина Талейрана, нового министра иностранных дел Республики. По роду своей деятельности они вели оживленную переписку, касающуюся не только дипломатических вопросов. Бонапарт открыл в министре человека способного понять и оценить грандиозность его планов. Если в переписке со своим непосредственным начальником, военным министром Шерером, Бонапарт обсуждал исключительно военные вопросы, то с Талейраном он делился своими мыслями и планами по поводу французских и европейских перспектив. 23-го августа Бонапарт писал Талейрану:
 «Директория полностью одобряет захват Корфу, Закинфа и Кефалинии... Ничего нет важнее, чем быть в хороших отношениях с Албанией, Грецией, Македонией и прочими провинциями европейской части Турции, как и вообще со всеми странами средиземноморья, в особенности с Египтом, который в свое время нам очень понадобиться...».
В следующем письме от 13-го сентября 1797 года Бонапарт, развивая мысль о важности завоевание Ионических островов для дальнейшего распространения французской власти в средиземноморском регионе, касается необходимости завоевания Мальты:
 «Почему мы не захватываем Мальту? Адмирал Брюейс мог бы там  (на обратной дороге во Францию) стать на якорь и захватить остров. Единственные защитники города Ла Валлетта это 400 рыцарей и один полк численностью не более 500 человек. Местные жители будут рады нам. Они умирают от голода и сыты по горло этими рыцарями. По определенным причинам я захватил их владения в Италии. С островом Сан-Пьетро, который нам уступил король Сардинии, с Мальтой, Корфу и другими островами мы будем хозяевами Средиземного моря.
Если же такое случиться, что мы вынуждены будем заключить мир с Англией, по которому уступим им мыс Доброй Надежды, мы будем просто обязаны завоевать Египет. Эта страна никогда не принадлежала ни одной из европейских держав. Лишь Венеция имеет там определенное превосходство... Можно отправиться отсюда   с войском 25000 человек, сопровождаемое восемью - десятью линейными кораблими или венецианскими фрегатами и покорить эту страну. Египет никогда не был во власти султана . Я был бы признателен Вам, гражданин министр, если Вы в Париже наведете справки, какую реакцию может вызвать в Порте наше вторжение в Египет?..».
В ответном письме от 23-го сентября Талейран писал Бонапарту:
 «...Директория полностью одобряет Ваши намерения по Мальте. С того времени, как Орден выбрал австрийца Гомпеша на пост Великого Магистра, Директория подозревает, что Австрия имеет намерения захватить остров. Тем самым она станет морской державой... В наших интересах предупредить всякую попытку Австрии расширения ее власти на море и Директории угодно, чтобы Вы предприняли необходимые меры для предотвращения попадания Мальты под власть Австрии. Что касается Египта; Ваши идеи относительно этой страны грандиозны и востребованы. Об этом предмете я еще напишу Вам отдельно. Сегодня же я ограничусь, сообщая Вам, что если состоится завоевания (Египта), то это будет только в интересах Порты и, что это расстроит русские и английские происки, которые вновь и вновь затеваются вокруг этой несчастной страны. Такая услуга легко побудит Турцию предоставить нам превосходства и необходимые преимущества в торговле. Как колония Египет вскоре сможет заменить изделия с Антильских островов и создать нам условия для торговли с Индией».
Предпринятые шаги Бонапарта по созданию французского плацдарма в Ионическом море и мальтийские устремления генерала породили в сознании Талейрана иллюзию, что восточная кампания дело решенное, ровно, как и участие Бонапарта в ней, что стоит немного подправить генерала, немного и закулисно ему помочь, и он сам войну в Египте воплотит в действительность. Но министр немного просчитался. Несколько октябрьских писем Жозефины заставили генерала кардинально поменять позицию. Бонапарт ориентировался на Барраса. Если Баррас хотел покорить Англию, это должен захотеть Бонапарт.
Скорей по инерции в середине ноября, незадолго до своего отъезда в Париж, Бонапарт приказал Пуселжю, первому секретарю французского посольства в Генуе,  отправиться на Мальту, чтобы на месте изучить положение дел.
Секретарь Пуселжю, дабы информация была полной и всесторонней, решил посетить не только Мальту, но осуществить генеральную инспекцию Ионических островов. Так как спустя несколько дней окончательно решился вопрос с десантом на Британские острова, и восточное направление потеряла свою актуальность, Бонапарт отменил приказ, но Пуселжю уже отплыл выполнять поручение. Он побывал на Мальте и в течение примерно трех недель инспектировал недавние территориальные приобретения Франции. Пуселжю сделал ряд весьма полезных и ценных наблюдений, которые очень пригодились при завоевании Мальты.

5-го декабря генерал Бонапарт возвратился в Париж. Столица встретила его как национального героя. Победитель Австрии, завоеватель Италии, властелин Милана и Анконы, гениальный полководец, принесший Отечеству не только мир и военную добычу –  лишь малая часть восторженных эпитетов, пестревших во французских газетах.
В день приезда вечером генерала посетил Поль Баррас. Властный директор более других удивлялся оглушительной славе своего протеже. Отправляясь в Италию, Бонапарт был никому не известным генералом, одним из многих, а вернулся настоящим героем. Коротким неофициальным визитом Баррас поспешил засвидетельствовать уважение национальному символу, а заодно в личной беседе выяснить, остался ли генерал его человеком. Слава портит людей – это директор знал на собственном богатом опыте. Беседа носила дружеский характер, стороны остались удовлетворен.
Утром другого дня Бонапарт послал ординарца к гражданину министру иностранных дел с просьбой об аудиенции. Генерал не имел удовольствия быть персонально знакомым с Талейраном. До эмиграции Талейрана они находились в разных весовых категорий. Талейран стоял в первом ряду тех, кто определял судьбу нации, тогда как юный лейтенант Боунапарте терялся в безликой толпе нации. Генерал жаждал поскорей увидеть человека, который так ловко, учитывая его далеко не безгрешное прошлое, получил один из самых важных министерских портфелей. И Талейрану не терпелось взглянуть на генерала, обладающего гибкостью позвоночника придворного льстеца и железной волей профессионального убийцы больших масс людей. Незамедлительно министр ответил: он почтет за честь лично узнать победителя Италии, готов принять генерала-героя в любое удобное для него время. Как раз завтра вечером, – писал Талейран, – у него состоится небольшой светский раут. На нем, если генерал не возражает,  было бы удобно обговорить интересующие вопросы.
 Вечером 7-го декабря Бонапарт входил в дом Талейрана на Рю-дю-Бак. Здесь  произошла первая встреча этих двух незаурядных личностей, совершенно разных по характеру и темпераменту, по жизненным целям и средствам их воплощения, по манерам, воспитанию и происхождению. Здесь, на Рю-дю-Бак, наметились контуры их союза, оказавшего столь сильное влияние на европейскую и мировую политику.
Великие свершения и низкие предательства были еще впереди, были еще скрыты покровом времени, а в гостиную Талейрана, где собралось избранное общество, вошел невысокий, худощавый, бледнолицый молодой человек с длинными прядями черных как смоль волос, свободно ниспадающих на плечи. В резких чертах его лица скрывалась усталость. Тонкие как стилет, плотно сжатые в линию губы, острый, слегка выступающий подбородок и под узкими, мягко очерченными бровями светлые, глубоко посаженные глаза, полузакрытые веками. Полный сил и гордыни властный взгляд притягивал и подчинял. Казалась, вся сила этого человека сосредоточена во взгляде.
Для разговора с глазу на глаз они уединились в кабинете хозяина дома.
«Мы зашли в мой кабинет, – писал Талейран в мемуарах. –  Эта первая беседа была с его стороны полна доверительности. Он говорил с большой любезностью о моем назначении на пост министра внешних сношений и подчеркнул, как он рад, что представилась возможность состоять в переписке с человеком другого склада, чем директоры».
Между ними сразу возникло понимание. Во-первых, революция. Без неё они никогда бы не встретились. Во-вторых, своим положением оба были обязаны Баррасу – «королю взяточников», как величала его народная молва. Талейран должен был благодарен директору за министерское кресло, а  Бонапарт был обязан Баррасу не только своим положение, но и женой. Баррас устал от Мари Роз. Он передал ее Бонапарту и позаботился о том, чтобы генерал женился на ней. Свадьба состоялась 9-го марта 1796 года. Незадолго до этого события, 3-го марта, Бонапарт от любовника невесты получил должность командующего Итальянской армией. Неплохой подарок в корзинку для вышиваний бывшей содержанки. И главное, что объединяло собеседников; оба находили, что Франция заслуживает лучшей доли, чем Директория. Правда, каждый понимал  «лучшую долю Франции» по-своему.
Уже на первой встрече Талейран попытался вернуть интерес генерала к колониальным завоеваниям, всячески убеждая его, что Восток не потерял актуальность, что правительство в ближайшее время обязательно обратится лицом к индийскому проекту, но Бонапарт вел себя сдержано и осторожно. Злобой дня являлась Англия, Бонапарт твердо намеревался отвечать злобе дня. В целом при личном знакомстве Бонапарт оправдал  как ожидания, так и опасения Талейрана. Министр увидел в нем потенциального конкурента в предстоящей схватке за власть.
Только одно обстоятельство омрачило их первую встречу. Бонапарт лишь коротко приветствовал мадам де Сталь, находившуюся в числе гостей и состоявшую в дружбе с министром, а потом, повернувшись к ней спиной, намеренно долго разговаривал с другими гостями. Жермена де Сталь обладала двумя большими достоинствами: щедростью и отцом, богатейшим швейцарским банкиром Неккером, министром финансов последнего короля; и двумя достоинствами калибром поменьше: кое-какими литературными способностями и склонностью к философии. Последнее, впрочем, многие к достоинством не относили. Жермену больно уязвила показная грубость генерала Бонапарта. Она строила планы, как поймать в сети «нашего» генерала, а тут такая невоспитанность с его стороны,  но несдержанная Жермена сама была в том виновата. Она не могла унять свой острый язык и на приемах в своем салоне – она держала салон, быть может лучший в Париже – не раз нелестно проходилась в адрес Жозефины:
«Так как Жозефина думает и говорит,– замечала, как бы между делом, Жермена, – должна она быть не женой героя, а домохозяйкой. О чем они могут беседовать между собой? Она говорит о нарядах, а он же только о сражениях».
От обиженной жены (а кто бы в подобной ситуации не обиделся) Бонапарту стали известны это и подобные этому высказывания Жермены. Несдержанным языком мадам де Сталь нечаянно приобрела себе могущественного врага. В этот день началась долгая война Наполеона и мадам де Сталь, поразительная по своей непримиримости и бескомпромиссности. Лет через семь женщины помирились; они стали даже лучшими подругами, но с Наполеоном война не прекращалась и на неделю. Эта война оставила след в истории в виде трех книг писательницы, когда-то пользовавшихся в Европе невероятной популярностью.

По традиции революционное правительство чествовало генерала-героя, как оно чествовало генералов Дюмурье и Пишегрю, оказавшиеся впоследствии врагами революции. Чествование покорителя Италии требовала традиция, и ожидали простые парижане, любившие дармовые развлечения, был бы повод, а повод, определенно, был. Нельзя сказать, что директоры делали это с легким сердцем. Некоторые граждане директоры опасались и так «излишне раздутой» славы Бонапарта. Однако то обстоятельство, что только благодаря его победам и огромной военной добыче, предотвратившей финансовый крах республики, они до сих пор сидели в своих креслах, и Баррас, напоминавший директорам про это обстоятельство, не дали правительственной пятерке «забыть» о генерале-победителе. Простой народ ожидал зрелищ, триумфального шествия в честь героя, фейерверка, ожидал возможности веселиться за государственный кошт, а Директория разрывалась между необходимостью угодить ожиданием парижан-избирателей и опасением роста популярности Бонапарта.
Баррас поручил Талейрану  организовать официальный торжественный прием в честь победителя. Министр получил возможность еще раз показать организаторский талант. В Люксембургском дворце в присутствии трех директоров прошло чествование Бонапарта. Горожане получили то, что хотели. Непрерывно гремел артиллерийский салют, было празднично, весело и тревожно от криков: «Виват Бонапарт! Виват республика!».
Талейрану официальное чествование показалось недостаточными. Мотивируя, что в Люксембургском дворце состоялась скучная церемония, но не праздник в честь Бонапарта, который он, конечно же, заслужил, Талейран на собственные средства организовал неофициальные торжества, а чтобы не раздражать директоров еще одним свидетельством своего сближения, министр придумал праздник в честь возвращения Жозефины в Париж, завоевав таким образом ее полное доверие и дружбу на много лет.
3-го января на Рю-дю-Бак собрался весь официальный и неофициальный, но влиятельный Париж. Этим вечером впервые после взятия Бастилии Париж  танцевал. Гремела музыка, лакеи величественно разносили шампанское, дамы блистали поблекшими за революцию нарядами.  Бог мой, могли ли знать они, язвительно, со скрытым высокомерием поздравлявшие королеву бала, что всего через несколько лет она в самом деле станет больше, чем королева! Пока истосковавшиеся по танцам молодые люди отплясывали мазурки и кружились в вальсах, министр трудился на благо Франции. Искусными маневрами Талейран добился, чтобы Бонапарт остался наедине с послом Турции, Исаидом Али. Министр мягко, но решительно отводил всех могущих помешать их многозначительному и загадочному уединению. Так под внимательным присмотром Талейрана состоялась дружеская беседа посла и генерала. Собственно ради этой «непреднамеренной» встречи министр и затеял этот дорогостоящий прием; он сделал всё, и даже больше, чтобы к генералу вернулся утерянный интерес к Востоку.
Видимо, чтоб уравновесить решительный успех бала, на нем произошло событие, приковавшее всеобщее внимание своей неприятностью. Беспокойная мадам де Сталь решила, что здесь она найдет свой шанс «завоевать завоевателя». Она как коршун кружила в некотором отдалении от Бонапарта и экзотичного турка, не смея, впрочем, приближаться, наталкиваясь на строгий взгляд министра. Но как только встреча закончилась (Бонапарт и посол вышли из своего укрытия, к ним присоединился Талейран и все трое о чем-то смеялись, словом Жермена решила, что встреча закончилась), она со всей свойственной ей решимостью напала на Бонапарта, пытаясь одной атакой загладить «неприятные недоразумения» их первой встречи, но только навредила.  Экзотичный турок по восточной привычке до сих пор, несмотря на долгое пребывание в просвещенной Европе, считал, что лучшее место женщины – это гарем. Энергичность и горячность Жермены вызвала у него снисходительно-презрительную улыбку. Бонапарт заметил эту мимолетную ухмылку, и она очень не понравилась ему. Не то чтобы он хоть в малейшей степени разделял восточные воззрения на место женщины в общественной жизни, но эта ухмылка... и это наслоилось на сплетни, на неприятные впечатления первой встречи... Настроение у него испортилось, он откровенно нагрубил Жермене и тому стали свидетели многие гости. Вскоре после этого Бонапарт уехал и увез с собой Жозефину.

Светские интриги и рауты, как и увещевания Талейрана по Индии и Египту, мало занимали Бонапарта. Главная его заботой в это время – организация английской экспедиции. По приезду в Париж он активно занимался этим делом и 14-го декабря предоставил Директории предварительный план, состоящий из восьми пунктов.
1. Эскадра вице-адмирала Брюейса (5 французских и 6 венецианских линейных кораблей, 2 французских и 3 венецианских фрегатов и 3 малых корабля) должна как можно скорей выйти из Корфу и следовать в Брест.
2. Тоже касалась и пяти французских линейных кораблей, стоящих в Тулоне.
3. Морское министерство должно максимально ускорить оснащение, находящихся в Бресте 34 линейных кораблей. Вооружение кораблей и доукомплектование командами должно быть закончено к середине марта.
4,5. Предусматривалось участие флотов союзных Франции держав – Испании и Голландии.
6. Для нейтрализации Португалии планировалось отправка туда через Испанию воинского контингента. (Франция еще в августе 1797 года подписала с Португалией  мирный договор, который ко времени составления концептуального плана десантной операции уже ратифицировали обе палаты французского парламента, однако португальская династия фактически блокировала его выполнение; в нарушении соглашения морские порты страны по-прежнему использовались как базы английского военного флота).
7,8. Вопросы финансирования. Для финансирования кампании планом предусматривалось выпуск новых банкнот по 1000 франков. (Правительство надеялось таким образом получить дополнительно 80 миллионов франков). Недостающие средства Бонапарт рассчитывал получить в Швейцарии и в Риме.
Для десанта на Британские острова Бонапарт предусматривал армию из пяти дивизий численностью 42000 человек пехоты и 4600 кавалеристов.

Бонапарт тщательно готовил операцию. Понимая, что успех итальянской кампании в значительной степени был обязан тщательно выполненным картам, которые Бонапарт сам и готовил, будучи в 1795 году начальником отдела картографирования военного министерства, командующий послал на побережье инженерную команду, дабы она детализировала и уточнила недостаточно подробные карты местности. В Англию, в предполагаемые места десантирования, отослал он тайных агентов. Известно, что Бонапарт хотел поручить Огюсту Мармону, будущему маршалу, а во время итальянского похода его адъютанту, ехать в Лондон со шпионской миссией. Мармон отказался. Командующий не настаивал.
9-го февраля 1798 года Бонапарт поехал на побережье с инспекцией. Его сопровождали генерал Ланн, адъютант, секретарь и курьер. Везде, представляясь именем своего секретаря,  Бонапарт поражал чиновников и портовых служащих осведомленностью в вопросах, не положенных знать рядовому офицеру. Более двух недель Бонапарт со своей небольшой командой ездил по северным портам страны.
Пока Бонапарт инкогнито мотался по побережью, заглядывая во все портовые дыры и закоулки, Талейран занимался глобальными вопросами приобретения Францией новых колоний. В своих руках он держал нити, ведущие в Турцию, Египет и дальше в Индию. Его интрига вступала в решающую фазу. 14-го февраля, министр представил Директории свой план захвата Египта . Возможные трудности министр слегка заретушировал, выгоды же выпятил до очевидности. Он так хорошо обосновал выполнимость предприятия, что директоры единодушно подтвердили «желательность колониальной экспедиции», но в будущем, после завершения операции по захвату Англии, как естественное и логичное ее продолжения. На большее министр не надеялся. Наконец-то полугодовые его усилия увенчались тем, что на официальном уровне прозвучал Египет.
Между тем Бонапарт вернулся в Париж. Вечером в день приезда командующий Английской армией встретился и имел обстоятельную беседу с генералом Дезе. Намедни генерал Дезе возвратился в Париж из войск, предназначенных для десанта. Утром другого дня Бонапарт, прежде чем идти на доклад правительству, посетил Талейрана в его доме на Рю-дю-Бак. После инспекции северных портов и после разговора с Дезе генерал был далеко не так категоричен против восточной кампании, как две недели назад. Два часа Талейран искушал Бонапарта и... искусил его.

Свои соображения по результатам инспекции Бонапарт изложил в докладной записке. Она состояла из двух частей. В первой части он анализирует актуальное положение:
«Как мы и предполагали, морское превосходство достижимо для нас лишь через много лет.
Десант в  Англию есть отважнейшее и труднейшее предприятия, какое только можно осуществить.
Если это и возможно, то только внезапным нападением. Даже если удастся ускользнуть от кораблей, блокирующих Брест и Тексел, мы должны попытаться ночью на малых судах после семи – восьмичасового перехода достичь определенных пунктов в провинциях Кент или Сусек. Для осуществления этого плана необходимы долгие зимние ночи. В апреле  не представляется возможным что-либо предпринять.
Любое предприятие, основанное на решении преодолеть этот путь на шлюпах летом по случайно спокойному морю невыполнимо, так как во время высадки и, в особенности, во время морского перехода возникнут непреодолимые препятствия.
Наши военно-морские силы сегодня также плохо подготовлены к ведению боевых действий, как и четыре месяца назад, во время создания Английской армии. В Бресте находятся лишь 10 оснащенных линейных кораблей. Однако и они еще не укомплектованы командами, а их мореходные качества далеки от желаемого. Всего несколькими кораблями мы заперты Англией...
Исходя из этого, мне представляется, что сухопутная война в Англии возможна лишь в следующем году. Возможно, что удобный момент для осуществления этого предприятия потерян навсегда».
Во второй части записки Бонапарт рассуждает о перспективах:
«Если невозможно обеспечить необходимый результат, ввиду состояния наших военно-морских сил, мы должны действительно отказаться от всякого предприятия против Англии. Мы можем только сделать вид (подготовки десанта), тогда как сосредоточить наше внимание и наши силы на Рейне и отобрать у Англии Гамбург и Ганновер. Предположительно для достижения обоих целей не потребуется большая армия. Или можно предпринять кампанию на Левант . Эта компания может угрожать английской торговле с Индией.
Если же не одно из этих трех предприятий невозможно, то я не вижу другого пути, как только заключить мир с Англией.
В этом случае мы могли бы получить наибольшую выгоду из наших (дипломатических) отношений в Раштатте.
Если мир с Англией последует во время прохождения конгресса, мы будем в состоянии потребовать от Германской империи много большего».
Вечером 26-го февраля аналитическую записку Бонапарта обсудили на заседании правительства. Директора решили. Во-первых, отложить захват Британии на жерминаль VII года Республики (март-апрель 1799 года). Во-вторых, до жерминаля VII года, наступая через Египет и Сирию, покорить Индию, действуя там против британцев в союзе с маратхскими  князьями. Ответственность за проведение операций Директория возложила на генерала Бонапарта. Министру иностранных дел правительство поручило обеспечить военный и политический союз с Турцией.
Дальше все пошло быстро. Неделю спустя, на заседании 5-го марта 1798 года, Директория приняла окончательное решение о египетской экспедиции. На этом заседании правительство создало комитет, задачей которого  – всесторонняя подготовка экспедиции. Во главе комитета правительство поставило контр-адмирала Блаке де Шайла. 5-го марта Бонапарт предоставил Директории перечень подготовительных мероприятий экспедиции. Через месяц, 12-го апреля, Директория приняла постановление об образования Восточной (Египетской) армии и конкретизировала цели кампании. Постановления содержали не только приказ захватить Египет и преследовать англичан в их арабских владениях, но  командующему также вменялось в обязанность «освободить» коренное населения Египта от тирании беев, при этом, придерживаясь концепции освобождения, приказывалось действия армии согласовывать с египетской администрацией Порты. И наконец, последней директивой правительство обязывало командующего захватить Мальту.
Позднее Талейран сделал попытку откреститься от авторства египетского похода. В своих мемуарах он пишет:
«После того, как Наполеон подписал мир с Австрией... он приехал в Париж, чтобы предложить Директории завоевание Египта »
 
В заключение несколько слов по поводу возникновения идеи захвата Египта и похода на Индию. Существует легенда, что в Антверпене, во время инспекции портов, Бонапарту показали старинный документ под названием „Consilium aegypticum“, разработанный немецким математиком и философом Лейбницем в 1672 году по заказу Людовика XIV. Этот любопытный документ был посвящен возможности захвата Египта и оттуда похода в Индию с целью подорвать там голландское господство и, далее утверждает легенда, Бонапарт позаимствовал идеи Лейбница. На самом деле ко времени начала египетской экспедиции записка Лейбница была забыта, как забывает человек большинство мелких событий своей жизни. В 1803 году в местной библиотеке ее случайно обнаружил какой-то студент. Видимо его привлекло почти полное совпадение плана Лейбница с произошедшими в Египте событиями. Записку передали командиру оккупационных войск генералу Мортье, а тот отослал ее первому консулу в Париж. Ныне документ хранится библиотеке Национального Института.

3

Восточная экспедиция решена. Новые горизонты открывались честолюбивому взору Бонапарта. Он с головой окунулся в работу. Даже в Италии он не работал так много и не выказывал такого энтузиазма, как в дни подготовки колониального похода. Самым тщательным образом командующий подбирал офицерский корпус, от которого, в конечном счете, зависит исход предприятия. В этом вопросе правительство полностью положилось на чутье командующего, обязав его, впрочем, согласовывать кандидатуры командиров дивизий. Большинство отобранных Бонапартом генералов он знал лично, многие воевали под его началом в Италии. Только два новых человека появились в его команде – это генералы Дезе и Клебер, но и их Бонапарт успел хорошо узнать. С первым он познакомился при подготовке плана десантной операции на Британские острова, со вторым – во время инспекции побережья.
Основу экспедиционной армии составили две пехотные дивизии, расквартированные в Тулоне. Командирами этих дивизий Бонапарт назначил генералов Бертье и Клебера. В начале апреля постановлением Директории в состав египетской армии включили дивизии, стоящие в Марселе и на Корсике. Командиром марсельской дивизии был назначен генерала Ренье, а командование корсиканской дивизией Бонапарт возложил на генерала Мену. Ренье прибыл в Марсель 22-го апреля, а уже в начале мая его дивизия была готова к отправке в Тулон. Из-за плохой погоды (штормило почти весь май) транспортники лишь 11-го мая смогли совершить короткий переход из Марселя в Тулон. Не так благополучно обстояли дела с корсиканской дивизией. В силу сложности политической обстановки на острове, подготовка воинских частей дивизии продвигалась недопустимо медленно. После ряда перестановок командование дивизией принял генерал Бон. С его назначением положение дел несколько улучшилось. 9-го мая Бон получил приказ сняться с якоря и прибыть в определенный пункт на северной берегу Сардинии. Согласно плану, там он должен присоединиться к главному флоту.
Части последней, пятой дивизии, располагались в Чивитавеккья – порт на северо-западе от Рима. Поскольку место расположения дивизии находилось очень далеко от Парижа, и потому Бонапарту было затруднительно непосредственно руководить подготовкой, ее командиром, по рекомендации командующего, Директория утвердила генерала Дезе, офицера инициативного, самостоятельного и решительного. Эта дивизия, как и дивизия Бона, должна присоединиться к основному флоту по его пути на Мальту.

В южных портах Франции, особенно в Тулоне, наблюдалась необычайно высокая активность военных. Тулон стал главным сборным пунктом флота и сухопутных частей. В город прибывали воинские части, корабли и грузы. Во второй половине марта в порт Тулона пришло множество транспортных кораблей, а 2-го апреля бросила якорь эскадра прославленного недавним завоеванием Ионических островов вице-адмирала Брюейса. Что-то затевалось, но что именно никто точно не знал. Портовые таверны теснились слухами один экстравагантней другого. Моряки неясно и важно намекали на заграничный поход то ли к берегам Турции, то ли на Черное море, на всем предприятии лежала печать таинственности.
Важнейшей задачей правительство и командующий Восточной армией считали сохранение в тайне целей кампании, ибо невозможно переоценить преимуществ внезапного нападения. Круг лиц, знавших все детали, был очень узок. Кроме самого Бонапарта, Талейрана и пяти директоров о целях похода совершенно точно знали не больше десяти человек, еще около 100 человек, вследствие их занятости в подготовке, могли о чем-то догадываться. Мармон в мемуарах писал, что даже военный министр не входил в круг посвященных. Однако стало ясно, как не остерегайся, сохранить операцию в абсолютной тайне не удастся из-за масштабности подготовительных мероприятий. Стало быть, нужно запутать противника, пустив его по ложному следу. Дабы ввести в заблуждение противника (противником в данном случае выступала Англия, а не Турция, на которую намеривались напасть) об истинных намерениях французское правительство тайно приказало генералу Бонапарту выехать в Брест и принять там командование Английской армией и организовало утечку этой тайны в прессу.
Впрочем, как показали дальнейшие события, обмануть Англию не удалось. Лондонский кабинет пристально следил за активностью Парижа, ведущие государственные деятели Англии были уверены, что скоро следует ожидать французского нападения, но где и когда? От правильного ответа зависела безопасность Англии. Всю весну 1798 года британское правительство получало от своих тайных агентов донесения о приготовлениях французского флота и сухопутных частей – предположительно для десанта в Ирландию. Относительно Ирландии кабинет имел большие сомнения, ибо для высадки на остров противник избрал бы своим опорным пунктом какой-нибудь свой северный порт, например Брест или Кале, но там все было тихо. Спокойно было и в союзной Франции Голландии. По донесениям разведки голландский флот не предпринимал каких-либо подготовительный мероприятий, а это верный индикатор, что французы не планируют прямое вторжение на острова. Словом, английский кабинет не видел непосредственной угрозы безопасности метрополии. Но если не метрополия, тогда остаются колонии. Французская активность на юге подтверждала версию о подготовке колониального похода, а уж коль враг затевает колониальные завоевания их конечной целью не может не быть Индия.
Версию подготовки колониального похода подтверждали и косвенные признаки: приказ Бонапарта собирать по всей Франции литературу о Египте и Сирии, поиски переводчиков с арабского. Эти признаки отчетливо говорили, что враг планирует, по крайней мере в первой фазе своей операции, интервенцию одной из провинций Турции – Сирии или Египта, а, захватив Сирию и Египет, французам вполне по силам осуществить поход на Индию, где их уже ожидает бунтарь-султан Типу. Вероятность осуществления такого сценария сильно возрастет, если французам удастся заключить союз с Турцией.
Нападение на Индию кабинет рассматривал как прямую агрессию по отношению к Великобритании. Без Индии колониальная система, основа могущества империи, рухнет, как карточный домик. Без Индии стало бы бессмысленным и финансово невозможным содержать огромный военный флот, а без самого сильного в мире флота, на постоянное обновление и содержание которого уходило значительная часть средств, получаемых от торговли колониальными товарами,  немыслимы дальнейшие колониальные завоевания. Колонии и флот спаяны неразрывной цепью, одно без другого невозможно. Потерять колонии означало потерять флот, а потерять флот означало проиграть Франции спор за мировое лидерство.

Конечно, абсолютной уверенности, что французы собрались именно в Индию у кабинета не было, но Пит, зная, что самые худшие предположения имеют свойство сбываться, решил подстраховаться. Исходя из посылки, что конечной целью французов может стать Индия, кабинет и адмиралтейство разработали ряд мер, долженствующих воспрепятствовать экспедиции Бонапарта. Радикальное средство от всех неприятностей – это уничтожить французскую армию во время морского перехода. Если это выйдет, все дальнейшие действия врага  сами собой теряют смысл. Правительство и адмиралтейство приняли решение послать военный флот в Средиземное море. Уже два года английские военные корабли не бороздили средиземноморские воды. Это обстоятельство дало возможность французам захватить Ионические острова, что, в конечном счете, позволило врагу затеять колониальную экспедицию. Добровольный уход королевского флота со Средиземного моря явился ошибкой и ее следует исправить, пока не поздно. Общее командование флотом адмиралтейство доверило вице-адмиралу Джону Джервису, 1-му графу Сент-Винсенту, а на непосредственное ведение боевых действий первый лорд назначил командора Нельсона. К тому времени Нельсон зарекомендовал себя, как способный, даже талантливый флотоводец. Он отличился в сражении с испанцами при Тенерифе.
Итак, несмотря на все меры секретности, Директории не удалось обмануть англичан, зато получилось обмануть собственное население, которое терялось в догадках о смысле сосредоточения войск в Тулоне. 31-го марта в газете „Публисис“ появилась статья:
«Уверяют, что генерал Бон через пять или шесть дней отправится в какое-то неизвестное место на нашем побережье. Особенно удивительно то, что некоторые персоны сообщают – это может быть Средиземное море и возможно даже Тулон. Это сообщение не кажется столь уж невероятным ввиду того, что некоторые генералы также спешат отправиться в Тулон, что в этом порту идет подготовка большой морской кампании, и что там сейчас находятся 10000 человек сухопутных войск. Говорят, они готовятся к посадке на корабли. Мы не знаем, что должны думать по поводу слухов кампании в Египет. Должно быть уже достигнуто соглашения с султаном, который хочет освободиться от некоторых непослушных Пашей, чтобы гарантировать управляемость другими частями своего государства».

 У редакции за это нечаянное попадание имелись серьезные неприятности, и та же газета при освещении отъезда Бонапарта в Тулон, в противоречии с прежними предположениями,  писала о предстоящем десанте в Англию и Ирландию. Материалы о десанте на Британские острова появились и в других газетах.

Вена и Берлин, Петербург и Константинополь терялись в догадках о намерениях французов, подготовка морской экспедиции которых была очевидна. Назывались Ирландия, Англия, Португалия, Мальта и даже Албания и Крым, находящейся тогда во власти Турции. Некоторые проницательные говорили о загадочном Египте.
Когда подготовка экспедиции шла полным ходом, в Вене произошли события, едва не поставившие крест на всем предприятии. 12-го апреля генерал Бернадотт, назначенный французским послом в Вену,  приказал вывесить на балконе посольства флаг Франции. На просьбу представителей местной власти снять знамя во избежание эксцессов со стороны населения, Бернадотт заносчиво ответил, что готов защищать символ Французской республики с оружием в руках. Как следовало ожидать, демарш посла венцы восприняли, как намек на завоевание города французами. Возле здания посольства собралась огромная толпа и тут же, как водится, появились ораторы, соревнуясь между собой в красноречивом патриотизме. Толпа, разгоряченная проникновенными речами, пришла в неистовство. В окна посольства полетели камни, затем патриоты взломали ворота. Наиболее активные «революционеры» взобрались на балкон, сорвали французский флаг и бросили его вниз, где республиканский символ с изуверским наслаждением был изодран в клочья и сожжен. Понадобилось спешное вмешательство регулярных австрийских войск, чтобы очистить здание от разбушевавшихся сограждан. Бернадотт, тогда молодой человек, мало смыслящий в политике, посчитал, что этот бунт оскорбил величие Франции и был готов, не много не мало, отдать приказ о начале военных действий против Австрии. Другими словами, он был готов начать войну с Австрией. Усилиями канцлера и императора Франца с австрийской стороны и Талейрана с французской не ко времени возникший конфликт удалось замять.

9-го мая Бонапарт приехал в Тулон. В день приезда он произвел смотр войск, выступив перед солдатами с короткой речью, в которой, если верить статье в газете „Gazette nationale et Moniteur universel", напомнил им о подвигах в Италии, принесшим славу Франции и выгоду каждому солдату. Не называя места, куда плывет армия, Бонапарт пообещал перед строем, что компания будет короткой и удачной, и что по возвращению каждый солдат сможет купить по шесть акров земли. Несколько дней спустя экспедиция была готова к отплытию.
Флот разделялся на две большие части. Примерно 300 транспортных кораблей для перевозки грузов, наземных войск и гражданских лиц и собственно военный флот сопровождения, состоящий из 65 боевых кораблей. Военный флот, в свою очередь, состоял из 13 боевых линейных кораблей. Флагман «Ориент» – новейшей постройки линейный корабль 1-го класса со 120 пушками на борту, 3 линейных корабля по 80 пушек каждый и 9 линейных кораблей по 74 пушки. Шесть боевых фрегатов. Четыре с огневой мощью по 40 орудий каждый и два фрегата по 36 пушек. Один тридцати пушечный корвет. Кроме того, 2 линейных корабля (один с 70 и другой с 64 пушками) служили в качестве госпиталей и 7 фрегатов (5 по 36 пушек и 2 по 30 пушек на борту) предназначались исключительно под перевозку боеприпасов и провианта. Наконец в состав военного флота входило 36 малых кораблей. Все военные корабли разделялись на три эскадры. Правая эскадра несла красный флаг, центральна – синий и левая – бело-красный.
По составу и артиллерийскому оснащению флот не уступал самым грозным противникам, но его качество оставляло желать лучшего. Многие корабли устарели, мореходные их качества были неудовлетворительны. Команды были неполные и плохо обучены. Но главный фактор, снижающий маневренность и боеспособность  флота, – это чрезвычайная перегруженность кораблей. Номинально командиром, как наземных частей, так и флота считался Бонапарт. Однако он, полагая, что мало смыслит в мореходстве, предоставил  Брюейсу право действовать по своему усмотрению.
Общее число участников экспедиции составляло около 53000 человек. Из них чуть меньше 37000 – наземные войска, включая ученых и администрацию будущих колоний, 13000 – команды военных кораблей и 3000 матросов транспортных судов. В состав сухопутных войск экспедиции входили:

Генеральный штаб 143
Артиллерийский штаб 67
Штаб инженерных войск 66
Военные комиссары 26
Военные врачи и хирурги 168
Контролеры и учетчики 41
Чиновники администрации 445
Ученые, инженеры, писатели, архитекторы, рисовальщики, чиновники консульства, переводчики, печатники, гражданские врачи 167
Итого: 1123

Пехота 19669
Легкая пехота 5403
Саперы 480
Кавалерия (по большей части без лошадей) 2810
Артиллерийские и инженерные войска 3245
Офицерский корпус 2270
Итого: 33877
Всего: 35000
В таблице отсутствуют воинские части количеством 1550 человек, предназначенные для гарнизона Мальты.
14-го мая экспедиция была готова покинуть порт, но разразился сильный шторм. 17-го мая, невзирая на шторм, Бонапарт приказал двум фрегатам выйти в море на разведку. Один из них вдали от берега атаковали и взяли на абордаж корабли разведывательного отряда эскадры командора Нельсона. Этот шторм, отодвинувший начало экспедиции на пять дней, возможно, спас всю кампанию. Сама Фортуна стояла на стороне Бонапарта.

10-го апреля Нельсон оставил Англию. 30-го апреля он прибыл в Кадис. Два дня позднее, еще до прихода основных сил флота, Нельсон с четырьмя фрегатами и одним корветом вышел в море на разведку. После короткой остановки в Гибралтаре отряд пришел в тулонские воды. 17-го мая ему удалось взять на абордаж французский разведывательный фрегат. От пленных Нельсон узнал, что в Тулоне стоят 13 линейных кораблей, готовых к выходу в море. Это была огромная удача. Оставалось только следовать за французами, послав один из фрегатов в Гибралтар, где, согласно договоренности, Джервис с флотом ждет новостей от него. Далее, пользуясь преимуществом в скорости, нагнать противника в открытом море и уничтожить его. Но в шторме  флагман отряда наблюдения потерял мачты. Кроме того, в довершении всех несчастий, в этом шторме Нельсон потерял из виду корвет и фрегат. Два оставшихся фрегата отбуксировали флагман на остров Сан-Пьетро, расположенный у южного берега Сардинии. Всего четыре дня понадобилось команде для восстановления плавучести корабля. В нормальных условиях подобного рода ремонт требует не меньше двух недель. 27-го мая отряд вышел в море, чтобы снова занять позицию напротив Тулона и соединиться с фрегатом, который согласно приказу Нельсона, данному еще до шторма, должен оставаться в тулонских водах, наблюдая за поведением французского флота. Однако капитан этого фрегата, полагая, что Нельсон для устранения повреждений пошел в Гибралтар, сам отправился туда. В результате несогласованности 19-го мая французский флот незамеченный англичанами вышел из Тулона и затерялся в открытом море, как иголка в стоге сена.
Тем временем, когда Нельсон на Сан-Пьетро восстанавливал плавучесть корабля, из Кадиса  (24-го мая) вышли основные силы эскадры Нельсона. 7-го июня в Лионском заливе отряд наблюдения объединилась с эскадрой. Под началом командора находились 10 линейных кораблей с 74 пушками на борту каждый, 1 эсминец с 50 пушками и 1 шлюп с 16 пушками. Поврежденные в шторме фрегаты Нельсон отправил в Гибралтар, дабы они не сдерживали ход эскадры. Средиземноморскому флоту, стоящему под командованием Джервиса, адмиралтейство предписывало находиться в Гибралтаре на тот случай, если французы вздумают идти на Ирландию. Нельсону же вменялось в обязанность найти и уничтожить французский флот. В письме Джервису Нельсон писал:
«Вы можете быть совершенно уверены, что я их сейчас же атакую, как только увижу, будут ли они стоять на якоре или находиться под парусом...».
Так началась знаменитая охота Нельсона за французским флотом, завершившаяся два месяца спустя у полуострова Абукир.

4

Первые пять дней пути стояла переменчивая погода. Дул свежий боковой ветер, несколько затрудняющий ход кораблей. Днем флот расползался по акватории моря, как чернильная клякса, и если какой-нибудь нерасторопный транспортник сильно удалялся, его холостыми выстрелами из пушек призывали вернуться. К ночи корабли сбивались компактным косяком.

Брюейс направил флот на восток, к Корсике. 23-го мая, обогнув северную оконечность Корсики, флот пошел вдоль восточного побережья острова. Попутный ветер наполнял паруса и потому эту часть пути флот преодолел довольно быстро. 26-го мая, как и намечалось, к главным силам присоединились корабли, перевозившие  дивизию Бона. 3-го июня флот находился недалеко от южной оконечности Сардинии. В этот день от моряков встретившегося торгового корабля Бонапарт узнал о присутствии на море вражеского военного флота. Английские моряки так громко стучали молотками, ремонтируя на Сан-Пьетро фрегат, что их услышали рыбаки, а волны разнесли эту весть по всему морю. Это новость стала неожиданностью неприятнейшего сорта. Значит, англичан провести не удалось, сделал вывод Бонапарт; они оказались и хитрее, чем он предполагал. Встреча с английским флотом на море была крайне нежелательна, сказать точнее – это стало бы катастрофой. Доверху загруженные корабли практически лишены возможности маневрировать в бою. Бонапарт спросил у командующего флотом: что он будет делать, коль флот столкнется в море с англичанами. Вице-адмирал, не задумываясь, ответил: «Первое, что я прикажу сделать – выбросить за борт весь груз».
Брюейс не очень верил капитанам, а те не могли положиться на команды, собранные в большой спешке. Брюейс в плаванье пытался чему-нибудь научить моряков. Дни проходили в обучении стрельбе и маневрировании. В учебных стрельбах неопытность французских моряков выявилась с пугающей откровенностью. Мало того, что попадание в мишени были редкие, как солнечные затмения и порой ядра поражали не мишени, а свои корабли, так еще на судах, ведущих стрельбу, нередки были серьезные повреждения, которые облегчили бы задачу англичанам, произойди с ними встреча. Заданием наземных войск в этих учениях – быстрое занятие своих мест. Бонапарт издал приказ: в случае атаки англичан транспортные суда не должны ввязываясь в бой, а искать убежище в портах союзников или нейтралов. Миновав Сардинию, флот повернул на восток, и вскоре по левому борту показалась Сицилия. Вдоль южного побережья Сицилии флот следовал на Мальту.

26-го мая части дивизии генерала Дезе на 53 транспортных суднах при восьми кораблях военного сопровождения (2 фрегата, 2 брига и 4 канонерки) вышли из порта Чивитавеккья, направляясь в обусловленное планом место встречи. Дезе рассчитывал соединиться с главными силами флота у берегов Корсики, но из-за плохой погоды и неудовлетворительного владением парусом его эскадра, продвигаясь медленней, чем предполагалось, опоздала на несколько дней. В свою очередь главные силы флота, по тем же причинам плюс пятидневная задержка с выходом, опаздывали еще больше. Думая, что флот уже ушел, Дезе  приказал разворачиваться и идти прямым ходом на Мальту. Его корабли прибыли к Мальте 8-го июня.
Подойдя  к Ла-Валетте и став на якорь напротив порта, Дезе послал к Великому магистру своего офицера с просьбой разрешить эскадре зайти в порт для пополнения запасов пресной воды. Великий магистр Гомпеш позволил это сделать при условии, что в порт одновременно могут зайти не более четырех кораблей. Вполне разумное ограничение, учитывая небольшие размеры порта. Два месяца ранее вице-адмирал Брюейс во время перехода из Корфу в Тулон с такой же целью заходил в Ла-Валетту и, получив такое же ограничение, нашел условия захода нормальными. Но времена изменились, а Гомпеш, на свою беду, того не знал.
Прибывший на другой день Бонапарт, воспользовался ответом Великого магистра, как поводом объявить, что Мальта занимает по отношению Франции враждебную позицию. Более чем надуманный повод, но при сложившихся обстоятельствах, когда судьба Мальты уже решилась в Париже, он явился не хуже любого другого, ведь «всегда правы большие батальоны». Обвинение во враждебной позиции Ордена тем более надуманны, что большинство рыцарей – французского происхождения, а Мальта всегда имела добрые связи с Францией. Революция несколько охладила их отношения, однако Директория часто пользовалась услугами Ордена Ионитов.
На трех островах Ордена: Мальте, Гоцо и совсем маленьком острове Комино проживали примерно 80000 человек, занимающиеся исключительно сельским хозяйством. После смерти Эммануэля фон Руана, Великим магистром мальтийских рыцарей стал Гомпеш. Впервые в истории Ордена на высший пост рыцари избрали человека немецкого происхождения. Новый Великий магистр слыл человеком нерешительным и осторожным. Несмотря на многочисленные предупреждения с материка (и австрийцы предупреждали своего соотечественника, и англичане, и даже русский император) о возможном нападении на остров армии Бонапарта, Гомпеш не предпринял никаких мероприятий для повышения обороноспособности островов, уповая на милость Господа. Прежде рыцари ограниченными силами выдерживали длительные осады. Нынче же положение было много благоприятней. В крепости Ла-Валетта находилось большое количество боеприпасов и четырехмесячный запас продовольствия. К тому же продолжительная осада могла означать (это Великий магистр обязан был учитывать),  что на помощь Ордену придут или австрийцы, или русские, или англичане. Продержись крепость неделю-другую, французов нашел бы Нельсон. Окажись Гомпеш чуть-чуть смелее, Бонапарт либо вообще не стал бы связываться с Орденом, либо разгром французского флота произошел бы месяцем ранее. Но Гомпеш...
Увидав, какие силы стоят на рейде Ла-Валетта, Великий магистр отменил свой запрет, но это не спасло положение. Бонапарт уже отдал приказ захватить остров и крепость. 10-го июня недалеко от крепости произошла беспрепятственная высадка французских отрядов. 11-го июня Бонапарт послал своего адъютанта Жюно к Великому магистру на переговоры. Немедленно собрался совет Ордена, на котором Жюно огласил требования Бонапарта. После жарких дебатов Гомпеш и совет решили выполнить французский ультиматуму. В шесть часов утра следующего дня на борту флагманского корабля «Ориент» произошла встреча между Бонапартом и посланцами Великого магистра. В течение получаса стороны согласовали и подписали договор. В соответствии с ним Орден Ионитов передавал город Ла-Валетту и острова во владение Французской республики. Взамен Франция брала на себя обязательства в будущем создать для Великого магистра наследное княжество на территории Германии. До этого момента Гомпешу гарантировалось ежегодно выплачивать 300000 франков. Каждому рыцарю была обещана годовая рента в размере от 700 до 1000 франков. Судя по договору, захват Мальты стал скорей коммерческой, нежели военной операцией. Торги, впрочем, были не уместны. Цену назначал Бонапарт и нельзя сказать, что она была слишком высокая.
Через несколько часов французские войска вступили в город. Невзирая на строжайший запрет, имелись отдельные случаи грабежа и насилия, которые по приказу командующего жестоко пресекались. За мародерство нескольких солдат и даже одного офицера военный трибунал приговорил к расстрелу.
Добыча французов оказалась очень обильной: 910 пушек, 100 мортир, 35000 ружей, большие запасы пороха и пуль. По оценке французских чиновников стоимость захваченного вооружения составила миллион двести тысяч франков. Кроме того, были изъяты наличные деньги и драгоценности на сумму более пять миллионов франков. Из этих денег Бонапарт взял в Египет лишь 800000 франков наличными. Остальные ценности и всё оружие он оставил в крепости.
Командиром гарнизона Бонапарт назначил генерала Вобуа. В его подчинение он определил 3050 человек, включая пять рот артиллеристов. Перед походом планировалось оставить на Мальте и двух других островах гарнизон численностью 1550 человек, но в силу нахождения английского флота на Средиземное море, исходя из того, что враг атакует Мальту, Бонапарт вдвое увеличил гарнизон.
В любой момент мог появиться неприятельский флот. Следовало торопиться, а дел себе придумал Бонапарт по горло. Для гражданского управления он выбрал из девяти человек, основал университет, больницу и 15 общеобразовательных школ, выпустил из темницы тысячу мусульман, не вникая в степень их вины.
17-го июня Великий магистр Ордена Ионитов покинул Мальту. На другой день французский флот вышел из порта Ла-Валетта и, соединившись с кораблями, задействованные в десанте на два других острова, отправился к Александрии. Часть рыцарей, в основном французского происхождения, и 358 солдат мальтийского полка добровольно присоединились к армии Бонапарта. Это стало очень кстати, так как многие из них владели арабским языком.

Тем временем Нельсон искал растворившийся на просторах Средиземного моря французский флот. Поскольку в инструкциях адмиралтейства в качестве предполагаемых целей французского вторжения фигурировали Неаполь, Сицилия и Гибралтар, он пошел сначала вдоль северного берега Корсики, а затем на юг вдоль западного берега Италии. 14-го июня недалеко от Корсики Нельсон получил известие: десять дней назад французский флот проплыл вдоль южного берега Сицилии. Из этого сообщения командор сделал простой логичный вывод: цель французов не Гибралтар, следовательно, не Ирландия, а, скорее всего, Мальта. Проходя мимо Неаполя, Нельсон послал туда один из своих самых быстроходных кораблей. Спешно прибывший в порт английский посол, сэр Гамильтон, рассказал капитану фрегата, что французы высадили десант на Мальте. Сообщение Гамильтона очень обрадовало Нельсона. Его предположения подтвердились, наконец он ухватит за хвост верткую французскую ящерицу. На всех парусах, благо ветер дул попутный, флот Нельсона птицей полетел к Мальте. 22-го июня один из кораблей эскадры встретил торговое генуэзское судно и пушечным выстрелом английский капитан любезно попросил купца остановиться. Генуэзцы рассказали, что французский флот еще третьего дня отплыл с Мальты. Командору стало ясно, что цель французского предприятия либо Сирия, либо Египет. Нельсон остановил свой выбор на Египте. Развернув свой флот носом на юго-восток, со всей возможной поспешностью двинулся он к Александрии. Нельсон очень торопился. В эти дни 23-го–25-го июня флоты, следуя практически параллельными курсами, разделяло не более 60 морских миль. Английские легкие корабли шли примерно вдвое быстрее французских перегруженных посудин. В своей охоте Нельсон допустил лишь одну ошибку, которая позволила Бонапарту и его армии добраться до цели своего путешествия и, в конечном счете, она позволила звезде Наполеона двадцать лет сиять над Европой нестерпимо ярким светом. Командор не учел перегруженность французских кораблей и, вследствие того, относительно невысокую их скорость. 28-го июня английский флот пришел к Александрии. От удивленного английского консула Нельсон узнал, что французов здесь не было, да и не могло быть. В тот же день, почти отчаявшись, командор покинул воды Александрии. Он пошел на Сицилию. 19-го июля Нельсон пришел в Сиракузы.
«Есть одна старая пословица. Дети дьявола имеют дьявольское везение...» – писал командор в эти дни своей жене в Англию.

Бонапарт знал, что за ним идет охота, но он не подозревал, что опасность так близка. Путешествие, между тем, шло своим чередом. 23-го–30-го июня Бонапарт издал ряд распоряжений, касающиеся нового деления армии, а также приказы относительно десанта. 28-го июня он написал прокламацию для войск. Её немедленно обнародовали на всех кораблях:
«Солдаты!
Вы свершите завоевание, чьё влияние на цивилизацию и мировую торговлю будет огромно.
Вы нанесете такой сокрушающий удар Англии, какой она никогда не получала и он  будет смертельный для неё.
Нас ждут напряженные марши и битвы, но все наши усилия увенчаются успехом, ибо судьба на нашей стороне!
Через несколько дней после нашего прибытия не будет больше мамелюкских беев, которые покровительствуют английской торговле и истязают наших коммерсантов, которые поставили на колени несчастное населения нильской страны.
Народ, с коим мы будем жить, – магометане. Их первая заповедь гласит: Нет бога кроме Аллаха, а Магомет пророк его!
Не возражайте им. Относитесь к ним так же, как вы относились к евреям или итальянцам. Будьте так же почтительными с муфтиями и имамами, как с раввинами и епископами.
Римские легионы защищали все вероисповедания. Там вы найдете обычаи, сильно отличающиеся от европейских, но вы должны привыкнуть к ним.
Народ там живущий относится к женщинам по-другому, чем мы; но в любой стране найдутся изверги, истязающие женщин!
Мародеры  составляют среди вас лишь незначительную часть. Грабеж унижает нас, лишает поддержки населения, делает народ, с которым мы, исходя собственных интересов, должны подружиться, нашим врагом.
Первый город, который мы встретим, был основан Александром Великим...».

5

Столетия, со времени последних фараонов, Египет переходил из рук в руки завоевателей. В начале XVI века Турция, стоящая в зените славы, утвердила над Египтом зеленое знамя Пророка. Страну завоевали войска султана Селима I. Ключевую роль в покорении Египта сыграли мамелюки. Изначально они составляли личную охрану султана. Их набирали из грузинских и черкесских рабов. Из-за дикого, необузданного нрава все, включая собственного господина, их боялись. После завоевания страны султан оставил опасных телохранителей в Египте, где мамелюки составили карательные отряды, наводившие ужас на местное население.  Через некоторое время мамелюки перестали подчиняться султану, и турецкой армии пришлось еще раз завоевывать Египет, а плененные мамелюки еще раз поклялись султану в вечной верности. Султан помиловал единоверцев, простив их, оставил в Египте. Мамелюки сначала честно исполняли клятву, но Османская империя слабела, и это обстоятельство делало детей гор сильнее. Лет за сто до описываемых событий как-то получилась, что мамелюки опять всем владели. Они не признавали ни писаных, ни природных законов, считали позорящим честь заниматься земледелием, скотоводством или торговлей, потому некогда цветущая страна все глубже опускалась в пучину нищеты.
В конце XVIII столетия страна все еще номинально находилась под властью султана, чью волю исполнял живший в Каире паша, но фактически была поделена между 24 мамелюкскими беями. Каждый из них владел провинцией, управляя ею по своему разумению и пристально следя за поведением соседа, всегда готового коварно напасть. Время от времени то одному, то другому бею удавалось обмануть соседей и заполучить верховенство над остальными. С 1763 по 1773 самым влиятельным беем был Алли Великий. После его  смерти лидерство захватили два черкеса, кровные братья Ибрагим и Мурад. Силы у них были примерно равны, и они решили, чем воевать друг с другом, лучше поделить страну пополам. Ибрагиму при дележе достался Верхний Египет, а Мурад держал под своим контролем Нижний Египет. Незадолго до французского вторжения начал набирать силу Хасан-бей, формально находящийся в подчинении Мурада. Последнего это тревожило. Мурад пригласил Хасана в гости праздновать рождение сына. Обильная еда и молодое вино усыпили бдительность людей Хасана, и воины Мурада перекололи их, как свиней. Сам Хасан чудом бежал, зарубив при бегстве несколько воинов Мурада. Он бежал к Ибрагиму-бею в Верхний Египет и там на крови поклялся отомстить подлому шакалу Мураду, поправшему священные законы гостеприимства
Перед французским вторжением количество конных, способных носить оружие мамелюков насчитывало примерно 10000 человек. Они являли собой совершенно особую группу населения, сохранившую свои обычаи и нравы на протяжении столетий. К примеру, женщин привозили они из Грузии, а родившиеся в Египте дети не являлись их наследниками и, как правило, им не разрешалось владеть оружием. Пополнялось же мамелюкское войско из рабов, крепких юношей с Кавказа. Целыми днями занимались мамелюки тренировками во владении оружием и верховой ездой. Они были великолепными наездниками, прекрасно обходились с ружьем, пистолетом и в особенности большое значения придавали фехтованию, ибо сабля и есть настоящее оружие настоящего мужчины. Уважение и почет соплеменников они могли завоевать только  воинскими доблестями и личной отвагой.
Богатство рядового мамелюка состояло из красивого оружия да доброго коня. Дом мамелюка (речь, конечно, не о беях) – убогая лачуга, все убранство которой соломенный тюфяк да несколько горшков.

Едва паруса английских линейных кораблей скрылись за горизонтом, к Александрии подошел флот французский, чудом разминувшийся с неприятелем. Если бы Нельсон не так торопился, завоевания Египта, возможно, не состоялось. От поднявшегося на борт флагмана французского консула Бонапарт узнал, что только вчера здесь стоял английский флот, который, по всей видимости, искал их.
Консул не знал, куда ушли англичане. Командующий предположил, что неприятель патрулирует египетское побережье, а коль так они в любую минуту могут появиться возле Александрии. Ввиду грозящей опасности, от первоначальных планов высадки в нескольких местах пришлось отказаться. Бонапарт принял решение немедленно произвести высадку у расположенного в непосредственной близости от Александрии форта Абукир. Высадка происходила в большой спешке, но дисциплинировано и без происшествий. Не дожидаясь окончания десантирования, оставив две дивизии для выгрузки артиллерии и боеприпасов, армия силами трех дивизий в ночь с 29-го на 30-е июня вышла маршем на Александрию. Бонапарт сам шел в головной колонне. Французы шли всю ночь, а рано поутру авангард армии подошел к городу. При приближении французов мамелюки и арабы, у каких имелись лошади, ускакали на запад. На требование парламентеров сдать город губернатор, Саид Мохаммед-эль-Карим, ответил отказом. Бонапарт, несмотря на отсутствие артиллерии, приказал штурм.
Французы двинулись на приступ тремя колоннами. Дивизия генерала Мену, образовавшая левый фланг, атаковала крепостные стены с запада. С юга (центр) наступали части генерала Клебера, а с востока, правым флангом, город штурмовала дивизия Бона. Несколько сотен солдат гарнизона и жители посмелее пытались оказать сопротивление, но оборона была столь слаба, что к 11 часам город находился во власти французов. Для армии это первое сражение на земле фараонов стало легкой разминкой. Город взяли почти без потерь, только при штурме были легко ранены генералы Мену и Клебер.
С первых дней исполняя указания Директории о сотрудничестве с местной администрацией, Бонапарт оставил Карима в должности губернатора, предварительно взяв с него клятву, не предпринимать враждебных действий против французской армии. Но – несколько забегая вперед – Карим продолжал сотрудничать с беями, информируя их о расположении и передвижениях французов. Несколько месяцев спустя это открылось. Бонапарт приказал схватить и казнить не оправдавшего доверия чиновника.
Французы вели себя совершенно несвойственным для захватчиков образом. Грабежи и насилие, верные спутники всякой войны, отсутствовали полностью. Солдаты ходили по городу, дивясь на каждом шагу встречающейся экзотике, заходили в лавки, владельцы которых набрались храбрости открыться, с интересом рассматривали ковры и кальяны, нюхали перец, на язык пробовали гашиш и.. о чудо! платили за товары. Уже на другой день оккупационные власти вывесили на стенах домов, прилегающих к рынкам, на обелисках и в мечетях «обращение к народом Египта». В нем французское командование доходчиво объясняло населению концепцию освобождения от мамелюков «поработителей Египта, угнетателей турок, арабов и коптов», и обращалось к горожанам с просьбой оказать посильную помощь в изгнании ненавистных беев. Угнетенные, зная мстительный, вздорный характер временно отсутствующих угнетателей, не торопились принимать французскую сторону, заняв выжидательную позицию, между делом сторговывая французам залежалый товар по повышенным ценам.
Вслед за обращением к угнетенным народам, французское командование издало приказ войскам не препятствовать отправлению религиозных обрядов. Выросший на идеях просветителей Наполеон – так утверждают некоторые его биографы – скептически относился и к религии, как таковой и, тем более, к ее внешним, обрядовым проявлениям. Его трудно назвать добрым католиком, но и атеистом он никогда не был. Если бы католическая церковь была также сильна как двести лет назад, он попал бы в разряд еретиков. Он верил в себя, истово верил в свое предназначение и, конечно, в бога нашего Иисуса Христа. Но в грош не ставил организации, принявшие на себя посредничество между бессмертной душой и Богом. В религии, в институте церкви он видел инструмент и способ управления населением, такой же, как пресса, создание легенд или распространение слухов. Поэтому бережное, даже трепетное отношение к исламу, как способ завоевание доверие населения, не задевали его религиозность. Такая политика принесла французам определенные выгоды внутри страны, но Турция так и осталась безраздельно под влиянием англичан. Узнав об интервенции Египта, султан объявил священную войну всего мусульманского мира против французских «крестоносцев».
Первая военная цель была достигнута, Александрия находилась в руках французов. Тактика диктовала, как можно скорей развивать наступление. Она диктовала не давать противнику ни времени, ни возможности организовать сопротивление. Скорость продвижения, как принцип военных действий, принес Бонапарту успех в Италии, он должен сработать и здесь в Египте. Быстрота означает победы.
Между тем, не принимавшие участия в штурме Александрии дивизии Ренье и Дезе, образовавшие вторую войсковую группу, закончили разгрузку багажа и согласно приказам командующего выступили сначала на Александрию, а затем, оставив в городе часть артиллерии, пошли на Каир. Первым вышел Дезе. На другой день, 3-го июля, за ним последовал Ренье. Три дня маршировала дивизия Дезе, делая лишь в самую жару короткие дневные привалы и шестичасовые ночные. Добравшись до Даманхура, солдаты Дезе, дожидаясь  части дивизии Ренье, смогли отдохнуть от изнурительного марша. 9-го июля дивизии генералов Дезе и Ренье вышли маршем на Эль-Романи – место сбора всей армии.
По состоянию на 5-е июля вторая войсковая группа (пятая дивизия генерала Дезе и третья генерала Ренье) находились на марше к Каиру. Четвертая дивизия генерала Бона стояла в Александрии. Первая войсковая группа, состоящая из первой дивизии генерала Клебера, которого из-за ранения заменял Дюрэ, и второй дивизии генерала Мену (его заменял бригадный генерал Виаль) продвигалась на восток. В задачу группы входило захват Розетты, а затем, оставив часть войск гарнизоном Розетты, маршировать на соединение со второй группой в Эль-Романи, городка расположенного на правом берегу привольно разлившегося по равнине Нила. Не встретив ни малейшего сопротивление мамелюков и немногочисленных войск султана, части первой войсковой группы заняли Розетту и, следуя вдоль Нила, двинулись в Эль-Романи. 10-го июля вечером авангард первой группы с севера вошел в город, а в это время с востока Эль-Романи достигли передовые части дивизии Дезе. К вечеру следующего дня в городе сосредоточились четыре из пяти дивизий. За десять дней, прошедших с момента высадки, армия Бонапарта заняла два крупных города и добрый кусок левобережной дельты Нила. Пока что, за исключением слабого сопротивления арабов в Александрии, французы продвигались без боев. Неуловимых как призраков мамелюков, изгнания ради которых, как гласила официальная версия, благородные французы затеяли все предприятие, пока что не было ни видно, ни слышно.
7-го июля, оставив в Александрии и в форте Абукир сводный семитысячный гарнизон, командующий с главным штабом при небольшом отряде сопровождения из конных драгун отправился в Эль-Романи. Дивизия генерала Бона последовала за ним.

В ожидании прибытия дивизии Бона, армия несколько дней отдыхала. 13-го числа, наконец, появился долгожданный противник. Конная разведка заметила в Шубрахите, местечке расположенном примерно в 20 километрах на юго-восток от Эль-Романи, сосредоточение кавалерии мамелюков числом до 4000 сабель (это были отряды Мурад-бея). По приказу Бонапарта часть войск спешно выдвинулись навстречу неприятелю. Издали завидев галопирующих мамелюков французские походные колонны четко и слаженно, как на учениях, перестроились в каре – живые подвижные крепости,  стены которых сложены из людей, а по углам и в середине шеренг, там, где в крепости стоят башни, располагались пушки. Конные волны одна за другой накатывались на утесы каре и разбивались, не оставляя на граните французских скал видимых повреждений. Несколько часов продолжалась битва стихий; наконец конница отхлынула,  оставив на поле боя пену павших мамелюков, лежащих вперемешку с убитыми драгоценными их лошадьми.
В этот день произошел бой французской речной флотилии, состоящей из трех кораблей с малой осадкой, способных к плаванию в мелких нильских водах, с кораблями Мурад-бея. Мамелюкским матросам удалось захватить два французских корабля, но почти сразу французы отбили их.
Мурад увел свои отряды на юг. 14-го июля и французские войска покинули Эль-Романи. Армия Бонапарта продолжала беспрепятственно продвигаться по левому берегу Нила. Цель марша – столица Египта. Стояла страшная жара. Днем температура подымалась до сорока градусов. Непривычные к такому климату французские солдаты изнемогали на маршах, покрываясь с ног до головы липким потом, который, высыхая на стоянках, застывал на одежде соляной коркой. Только из совсем ослабевших составляли гарнизоны занятых городков и селений. Железная воля Бонапарта гнала армию вперед. За неделю изнурительного марша войска прошли около 200 километров. Мамелюки лишь издали наблюдали за французами, не решаясь нападать после шубрахитского  конфуза. Войска уже дошли почти до Каира, когда разведка обнаружила, что в долине Гиза находится кавалерия мамелюков, пешие отряды турок и арабов. Появилась возможность дать генеральное сражение и, возможно этим, закончить завоевание Египта. Командующий приказал немедленный марш всей армии в долину древних пирамид.

Узнав от верного Карима, что французы явились без конницы, Мурад тотчас послал гонца к брату Ибрагиму с предложением о совместной охоте на глупых французов. Однако падение Александрии и стычка у Шубрахита  заставили Мурада медленно и неохотно изменить свое мнения о воинских способностях противника. Мурад совещался с прибывшим в долину Гиза Ибрагимом и оба согласились, что в открытом бою против построенного в каре неприятеля у них практически нет шансов, что в их положении больше подходит тактика быстрых налетов на небольшие отряды противника и быстрых исчезновений... Но отдать столицу без боя, не позволяли честь и гордость. В долине Гиза под командой Мурада и Ибрагима стояли шесть тысяч верных джигитов. За конницей располагались 18 тысяч пеших, кое-как вооруженных турок, арабов и коптов. Многие из них здесь впервые увидали пушки.

Армия выступила на юг. Через двенадцать часов непрерывного марша она достигла места расположения неприятельских отрядов. Перед сражением Бонапарт дал войскам короткий отдых. Пока утомленные переходом солдаты отдыхали (многие коротко, на несколько минут задремали, во сне набираясь сил для предстоящей работы), Бонапарт и Бертье вырабатывали, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах, диспозицию битвы и отдавали самые необходимые распоряжения командирам дивизий. Солдатский отдых и напряженную деятельность руководства армии прекратила атака по всему фронту конной лавины мамелюков. По сигналу тревоги дивизии быстро построились в каре. По их углам и в местах соединения батальонов канониры выставили свои орудия массового поражения. В середине ощетинившихся штыками крепостей находилось самое ценное экспедиции – вьючные ослы и ученые. Отвага и мужество мамелюков свелись к нулю французским плотным заградительным ружейным и артиллерийским огнем. Потеряв четверть состава, горцы откатились назад, пришла очередь французской контратаки. Первая войсковая группа (дивизии Дезе и Ренье) атаковала по правому флангу. В центре наступала вторая войсковая группа (дивизии Дюрэ и Виаля). На левом фланге дивизия Бона, опираясь на Нил, также перешла в контрнаступление. Дивизия Бона по левому флангу и Виаля по центру быстрым, решительным ударом с двух сторон овладели расположенными у реки земляными укреплениями неприятеля. Вся артиллерия мамелюков (40 пушек малого калибра) захвачена одной удачной атакой. Пехота, точнее сказать, орда едва умеющих держать оружие крестьян, долженствующая оборонять земляные валы, как только захлебнулась конная атака мамелюков, испарилась на жарком солнце, словно ее и не было.
Находящийся под защитой артиллерии турецкий Паша, Ибрагим и остатки его отряда, отошедшего на укрепления после кровопролитной атаки, спаслись от французских пуль, вплавь переправившись через Нил. Мурад с оставшимися в живых всадниками из его отряда ушел налегке на юг в вотчину Ибрагима Верхний Египет.
Согласно штабной сводке французская армия в этом сражении потеряла 20 человек убитыми и 120 ранеными. Вражеские потери Бертье оценил больше чем 2000 человек. Путь на Каир был свободен.
С битвой у пирамид связана легенда, авторство которой принадлежит самому Наполеону. Легенда эта гласит, что Бонапарт непосредственно перед сражением произнес перед строем солдат проникновенную речь, начинающуюся словами: «Солдаты, 40 веков смотрят на вас с этих пирамид...».
Эта речь есть пример проявления синдрома «потом». На острове Святой Елены поверженному владыке пришла идея, как хорошо бы перед пирамидами произнести что-нибудь весомое. Из воспоминаний Наполеона «40 веков…» перешли во многие книги, посвященные первому французскому императору. Другие участники событий в своих мемуарах не упоминают никакого выступления Бонапарта перед строем замерших солдат. Да и то сказать, в горячке подготовки генерального сражения не до патриотических речей. И перед кем, собственно говоря, мог Бонапарт ее произнести? Перед штабистами? Перед ординарцами и адъютантами?  Это выглядело бы смешно, ибо ни те, ни другие не принимали и не собирались принимать непосредственное участие в сражении. Собрать солдат только затем, чтобы произнести проникновенную речь для истории? Шла интенсивная подготовка к битве. Приказы следовали за приказами. Адъютанты и ординарцы, сбиваясь с ног, сновали между ставкой и расположениями дивизий. Следовало уладить десятки дел, до речей ли? Солдаты же после короткого отдыха занимались своим солдатским делом. Они проверяли амуницию и оружие, а по сигналу тревоги начали боевое построение.  Трудно представить, что в ситуации катастрофической нехватки времени Бонапарту пришла идея обратиться к войскам с патриотическими словами.
Победа в этом сражении стала одной из самых легких генеральных побед Наполеона. С этой победой Бонапарт стал властителем Египта.
Через два дня после битвы у пирамид французские войска вошли в Каир. В столице, как и ранее в Александрии, Бонапарт старался придерживаться политики сотрудничества с турецкой администрацией и  населением. Как и в Александрии, в Каире в первые дни пребывания французское командование выпустила ряд прокламаций. В них оккупационные власти обратились к населению с призывом сохранять спокойствие и продолжать жить так, как и при прежнем режиме. В прокламациях объяснялось, что французы пришли в Египет с дружескими намерениями, что Франция является союзником Порты и, что единственная цель армии – это освобождения турок, арабов и коптов от тирании беев. Отдельной прокламацией разъяснялось отношение французского руководства к исламу. Как и раньше в Александрии, командование захватчиков высказало уважения к мусульманству и подтвердило намерение не мешать отправлению религиозных обрядов. В каирских прокламациях Бонапарт пошел еще дальше. Он уверял населения, что поддержит любого француза, если тот решит принять мусульманство.
Несколько дней спустя открылись лавки. Жизнь в городе постепенно вошла в привычную колею. Французские солдаты ходили в незнакомом чуждом городе без оружия, не опасаясь за свою жизнь. За товары они платили, население не притесняли. Вплоть до восстания, в столице не было зарегистрировано ни одного случая грабежа или насилия.
Оккупанты устраивались в завоеванной стране всерьез и надолго. 25-го июля директивой Бонапарта был учрежден малый Диван, орган самоуправление в столице и ее окрестностях, а через два дня командующий распорядился о создании большого Дивана из семи членов, задачей которого являлось гражданское управление в провинциях. Кроме создания нового подчиненного французам административного аппарата, командующий активно занимался хозяйственными вопросами. Под руководством взятых с собой  инженеров и чиновников французам удалось за короткое время в Каире и в других больших городах создать фабрики по производству пороха, мукомольные, литейные и ремонтные мастерские. Были учреждены типография и монетный двор. В первых числах августа была создана региональная почтовая служба, связывающая крупные города Египта. Финансирование армии и административного аппарата командование попыталась решить путем продажи реквизированной собственности беев, но, поскольку эта собственность почти не продавалась (кто отважиться покупать, пусть и за полцены, собственность мстительных беев), оккупационные власти были вынуждены обложить население военным налогом.

6

Насколько хорошо складывалось завоевание суши, настолько же плохо сложились для французов обстоятельства на море.
Высадив войска, французский флот выполнил первую часть возложенной на него миссии. Далее в задачу флота входило возвращение в Тулон, чтобы оттуда перевезти через море второй эшелон Египетской армии числом 30000 солдат и офицеров. По графику, принятому Директорией на заседании 5-го марта, это должно произойти в середине, максимум в конце сентября текущего года.
Ко времени прибытия в Египет второй части армии должны завершиться два важных процесса. Во-первых, Бонапарт должен успеть покорить Египет. Во-вторых, Талейран в Константинополе должен заключить с Высокой Портой военный и политический союз. Завоеванием Египта и союзом с Турцией создается основа успешного военного похода в Индию, где французско-турецкие отряды будут ждать воинственный султан Типу  и мятежные маратхские князья. Бонапарт, однако, не намеревался вести войска в Индию. Он рассчитывал, передав командование генералу Клеберу или генералу Дезе, вернуться во Францию, чтобы продолжить подготовку вторжения в Англию. Генерал Бонапарт, находясь в Египте, оставался командующим Английской армией. В северных портах Франции не прекращалась подготовка кораблей к переходу через Ла-Манш. В северных портах, как и прежде, дислоцировались полки и батальоны армии вторжения на Британские острова. Десантная операция планировалась на февраль-март 1799 года, когда война в Индии будет в самом разгаре, когда Лондон, под угрозой потери жемчужины британской короны, будет вынужден послать в Индию часть флота и наземные войска.
Безответственная фантазия французского правительства? Как можно планировать такую долгосрочную операцию, не учитывая вероятность, что британский флот заблокирует Средиземное море! Вовсе не фантазия, но трезвый расчет. Директория и Бонапарт были убеждены, что англичане, в виду открытой подготовки десанта, не осмелятся отослать от своих берегов значительные военно-морские силы. И в этом убеждении они ошиблись.
Провалилась французская дипломатия, возглавляемая Талейраном. В этом египетском году французская дипломатия проваливалась всюду, где только возможно было провалиться. Но об этом впереди.
Англичане действительно не осмелились уменьшить блокаду северных портов Франции. В начале весны Витворт, английский посол в Петербурге, при непротивлении французского посла уговорил царя помочь Англии. В апреле русские боевые корабли пришли в Ла-Манш. Это позволило флоту вице-адмирала Джервиса отплыть в Гибралтар, это позволило эскадре командора Нельсона преследовать французов по всему Средиземному морю.
Однако вернемся к печальной судьбе французского флота. Во время десантирования войск Бонапарт совещался с вице-адмиралом Брюейсом по поводу нахождения британских военно-морских сил в Среднем море. Они пришли к заключению, что сражения не избежать, что, прежде чем взять на борт второй эшелон Египетской армии, следует потопить английский флот, или нанести ему такой урон, какой обезопасит судоходство. Принципиально возможно дать сражение, или принять его. Дать сражение означало – искать встречи с англичанами в открытом море; принять – отразить нападение врага, стоя на якоре. В первом сценарии противник будет иметь неоспоримые преимущества, в силу лучшего владения парусом. При втором сценарии предполагаемое преимущество в артиллерии должно решить сражение в пользу французского флота. Стало быть, сражение следует принять. В этом случае Брюейс и Бонапарт могли выбрать место, оставив врагу выбор времени. Они рассмотрели два возможных места – Корфу и Абукир. С военной точки зрения Корфу предпочтительней. Там располагался большой французский гарнизон с сильной артиллерией, огонь которой мог бы стать существенной поддержкой флоту. Но до Корфу надо еще добраться, не встретив на переходе англичан.
Мы знаем, что Нельсон от Александрии пошел на Сицилию, и дорога на Корфу была свободна. Но Брюейс этого, разумеется, не знал, а знал он, что английские линейные корабли еще вчера находились у Александрии и они могут быть где-то совсем близко. Вполне логично предположить, что англичане патрулируют побережье Египта, контролируя возможные места высадки – Розетту и Дамиетту. Оба порта лежат на западе от Александрии. Первый примерно на расстоянии 30 км. второй приблизительно в 200 км.. Если англичане пошли на Розетту, а потом на Дамиетту – как подсказывает здравый смысл – то при благоприятном ветре им понадобится 5–6 дней для дороги туда и обратно. Следовательно, чтобы  уйти на Корфу или занять позицию в бухте Абукир, командующий располагал временем максимум до 5-го июля. Но если противник по каким-либо причинам не пойдет на Дамиетту («этот, худший для флота вариант, следует принимать в расчет»,– заметил Брюейс, Бонапарт согласился с ним), то возвращение неприятельского флота к Александрии надо ожидать завтра вечером, в лучшем случае послезавтра утром. Отправься флот на Корфу, англичане могут настигнуть его в пути, а это означает сражение на марше. Остается Абукир. Брюейс сделал выбор, и он был далеко не случаен.
Не дожидаясь окончания выгрузки артиллерии и багажа, большая часть линейных кораблей  заняла боевую позицию в бухте Абукир. После выгрузки к линейным кораблям присоединились фрегаты, а транспортные суда и малые военные корабли ушли в порт Александрии. Брюейс расставил линейные корабли и фрегаты вдоль части берега шестнадцатимилевой в форме полумесяца бухты, начинающейся от мыса Абукир и оканчивающейся местом впадения Нила в море, в один ряд с юго-востока на северо-запад. Принятое расположение кораблей, по мнению Брюейса, делало затруднительной фронтальную атаку противника с востока, ибо при такой атаке эффективность огня нападающих близка к нулю, тогда как обороняющиеся могли вести прицельный огонь всем левым бортом. Вице-адмирал считал, что неприятель мог атаковать только линейным строем, и тогда сражение превращалось в ряд последовательных дуэлей отдельных кораблей. Чтобы предотвратить атаку по правому борту, между кораблями и берегом матросы натянули якорные цепи.
  Брюейс ожидал нападения англичан со дня на день и потому держал команды кораблей в состоянии боевой готовности. Но противник не появляются, постепенно напряжение спадало и, как следствие долгого безделья, появились расслабленность и падение дисциплины. Конечно, были и вахты и ежедневные учения, но в основе нахождения французского флота в Абукире лежало ожидание нападения английского флота, а нападения не происходило.  После месяца стояния на якоре моряки слабо верили в английскую опасность, да и командующий начал сомневаться  в точности своих расчетов, тем более что Бонапарт торопил его с отходом. Время дорого, а флоту предстоит ещё очень много сделать. Бонапарту нужна вторая часть армии. Вот-вот должна прийти весть от Талейрана о заключении союзного договора с Турцией. К тому времени армия должна быть полностью укомплектована и её следует готовить в поход на Индию.
В последних числах июля Брюейс распорядился снять цепи, готовиться к выходу. Отплытие он наметил на третье или на четвертое августа. Началась подготовка к выступлению. О недавних страхах уже никто не вспоминал. Утром второго августа по распоряжению командования примерно половина численного состава флота высадилась на берег, чтобы  доставить на корабли, приготовленные заранее бочки с водой и продовольствием. И как раз в это время произошло нападение англичан.

19-го июля, после метания по морю в поисках исчезнувшего неприятеля, эскадра Нельсона пришли в Сиракузы. Из Сиракуз Нельсон посылал легкие линейные корабли в разведывательные рейды. 24-го числа невдалеке от берегов Сицилии был взят на абордаж торговый бриг. От моряков брига Нельсон узнал, что четыре недели назад французский флот шел на юг-восток. Только теперь Нельсон понял, как он поторопился с отплытием от берегов Египта. Если последняя информация верна, цель французского нападения или Египет или Сирия. Флот на всех парусах устремился обратно к Александрии. 1-го августа английские корабли подошли к побережью Египта. Еще до подхода Нельсон послал на разведку в различные пункты побережья быстроходные корабли. Один из них обнаружил французский флот, стоящим в бухте Абукир. К счастью для англичан французы не заметили разведчика. Вечером 1-го августа английский командующий вызвал на флагман капитанов кораблей. На совете капитанов Нельсон представил диспозицию завтрашнего сражения и после ее обсуждения и некоторых  дельных уточнений, командор обратился с короткой речью к патриотическим чувствам офицеров. Он говорил, что завтра решается судьба Родины, что это должен понимать не только каждый капитан, но каждый матрос, каждый канонир.
Едва солнце озарило восток в цвет крови, флот взял курс на Абукир.

Брюейс был убежден, что он будет диктовать условия боя, что у англичан нет другой возможности построение своих боевых порядков кроме навязанного им линейного строя. Это фатальное заблуждение стоило французам флота, а вице-адмиралу жизни. Нельсон превосходным маневром разом перечеркнул убеждения французского командующего.
Английские корабли атаковали противника с севера. Линейные корабли начали атаку веером под углом примерно 45° к линии расположения судов неприятеля. При достижении зоны досягаемости пушечного огня корабли доворачивали еще на 45° и сразу же правый борт открывал массированный артиллерийский огонь по французской корабельной линии. Сложность маневра состояла в том, что каждый корабль должен появиться в определенном для него месте в определенное время. Допустимые отклонения были невелики. Не простая задача для парусного флота, но за два месяца плавания появилась взаимопонимание капитанов, слаженность действий флота в целом и каждой команды в отдельности. Пожалуй, в то время ни один другой флот, кроме флота Нельсона, не смог бы произвести слажено подобный маневр, но даже у них не получилось выполнить его идеально. Свидетельство тому четыре спасшихся в открытом море французских корабля. Впрочем, их не преследовали, возможно, из-за ранения командора. В то же время плохое, не четкое выполнение этого маневра могло создать для англичан дополнительные трудности. Разумеется, для выполнения маневра должен быть благоприятный ветер. В день битвы дул северный ветер.
Неожиданно для французов напротив их кораблей появилась, словно вынырнув из морской пучины, линия английских боевых кораблей. Сражение началось в 11 часов и продолжалось весь день. Французы защищались отчаянно, но сказывалось нехватка людей, в особенности канониров. Матросы на берегу были не состоянии помочь находившимся в бою товарищам, бессильно наблюдая за ходом сражения. Кроме того убранные цепи позволили легким кораблям напасть на французскую линию  слева. Таким образом, флот Брюейса англичане взяли в клещи, вынудив французов вести огонь с обоих бортов, что в условиях нехватки артиллеристов еще больше снижало эффективность их обороны. В начале боя англичане главный огонь сосредоточили на флагмане – самым новым и самым боеспособном корабле флота противника. Против него действовало сразу два корабля справа, а слева по флагману вел огонь еще один линейный корабль. Через несколько часов неравного боя «Ориент» стоял весь объятый пламенем. Горели ещё три французских линейных корабля. В начале сражения вице-адмирал Брюейс погиб. Это снизило способность французского флота действенно обороняться. К вечеру стало ясно, что англичане победили. Четыре французских линейных корабля горели, капитаны других кораблей один за другим спускали флаги. Находящиеся на правом фланге французской линии корабли, вообще не принимали участия в сражении; они не могли прийти на помощь, отчасти из-за недостатка людей, отчасти из-за неблагоприятного ветра. 2 французских линейных корабля и 2 фрегата подняли паруса и ушли в море. Позднее оба линейных корабля сдались эскадре адмирала Ушакова.
Морское сражение в бухте Абукир стало поворотным пунктом в военном противостоянии Франции и Англии 1798-99 годов. Англия захватила контроль на Средиземном море. Этой победой Англии удалось склонить к коалиции Вену, Петербург и Константинополь. Для Франции поражение её флота явилось тяжелейшим ударом. Армия Бонапарта оказалась отрезана от Франции и не имела возможности получать подкрепления морским путем. Правда, оставалась еще возможность получения подкрепления по суше, через Турцию, но для этого было необходимо выполнение двух условий. Первое – присутствие Талейрана в Константинополе и заключения им с Портой союзного договора, и второе – нейтралитет Австрии. Оба эти условия не были выполнены. План Бонапарта–Талейрана одновременного удара по английским колониям в Индии и по метрополии рухнул в самом начале его выполнения.

7

Армия довольно легко захватила Нижний Египет. Перед ней стояла задача завоевать Верхний Египет, разбив или вытеснив оставшиеся отряды мамелюков. 2-го августа, после десятидневного перерыва, вызванного обустройством в столице, французы возобновили военные действия. Дивизия Дезе отправилась на юг в верховья Нила преследовать Мурада. Другой крупный отряд выступил из долины Гиза, где стали лагерем главные силы армии, на северо-восток в направлении Суэцкого перешейка. В Бубастисе по сообщениям дозоров собрались остатки конницы Ибрагима.
 При приближении французской пехоты к Бубастису мамелюки ушли из города, но ушли они недалеко. Ибрагим занял позицию примерно в 20 километрах восточнее города, посылая небольшие (до 50 сабель) отряды в диверсионные рейды по французским тылам. 9-го августа в Бубастис прибыл Бонапарт. На другой день французский авангард продвинулся на восток. Между Бубастисом и Эль-Сальхией произошел короткий горячий бой французских батальонов с кавалерией Ибрагима, после которого мамелюки ушли через Суэц в сирийские пески. Без кавалерии французы не могли их преследовать. Оставив гарнизоны в Бубастисе и Эль-Сальхие, основная часть армии вернулась в места постоянного дислоцирования.
В Бубастисе Бонапарт получил трагическое для армии известие о разгроме флота в бухте Абукир. Поражение флота ставило под сомнение успех предприятия в целом. В связи с абукирской катастрофой командующий приказал усилить гарнизоны Александрии и Розетты на случай высадки английского десанта.

С середины августа по конец декабря, за исключением двухдневного посещения пирамид, Бонапарт провел в столице Египта. Он продолжил заниматься административными и хозяйственными реформами, накапливая бесценный опыт управления страной, тот опыт, который он с успехом применил через год во Франции. В начале октября приступил к работе Большой Диван, орган местного самоуправления, состоявший из семи членов. Заседания Большого Дивана, ровно как и Малого (администрация Каира из девяти членов), продолжались вплоть до восстания в столице. Это восстание неприятно удивило «освободителей».
В столице, внешне спокойно принявшей оккупацию неверных, проживало множество тайных сторонников прежнего режима. Эмиссары Мурада и Ибрагима мутили воду в Каире, обещая вельможам, оскорбленным самим фактом французского присутствия, немедленную помощь, коль они решатся восстать против «крестоносцев». Они распускали слухи, что Франция и Турция стоят на пороге войны, а это означало участие в конфликте армии султана. Населению, конечно, не нравились французы, но пока не задевались материальные интересы или религиозные чувства, жители столицы были согласны мириться с захватчиками, так что первые месяцы оккупации беи не находили в Каире социальной базы джихада. Ввод военного налога, довольно, впрочем,  мягкого, многих пассивных приверженцев мамелюков превратил в активных их сторонников. Прямым поводом восстания послужил приказ французского командования о реквизиции лошадей для кавалерии и обоза. Из-за сложности перевозки французская армия имела в начале кампании лишь пару сотен лошадей, предназначенных для разведывательного эскадрона и главного штаба. Обоз и артиллерию тащили ослы, реквизированные в Александрии и прилегающих к Александрии деревнях.
На востоке основной тягловой силой был верблюд, что вполне оправдано в условиях пустыни. Конь считался признаком достатка. Лошадьми владели только богатые люди. Соответственно, реквизиция непосредственно затронула именно эту социально активную группу населения, создав базу антифранцузского бунта.
Подготовка восстания проходила в строжайшей тайне. В столицу свозилось оружие, готовились боевые отряды, назначались их командиры и ставились отрядам задачи. А французы? В незнакомой стране, без знания языка и обычаев оккупанты до последнего момента не подозревали о существовании у них под носом разветвленной сети заговорщиков. Утром 21-го октября повсюду в столице начали правоверные собираться в толпы. Французское командование и Бонапарт были осведомлено о сгущениях мусульман на площадях возле мечетей, но ни командование, ни Бонапарт не придали тому значение. Точнее сказать, все были уверены, что наступил какой-то религиозный праздник. Этим утром Бонапарт со штабными офицерами посетил старый город для контроля строительных работ. В 10 часов ему доложили о враждебных действиях со стороны населения и об убийстве коменданта города при попытке успокоить толпу. Только тогда у французов закрались сомнения относительно праздничных намерений правоверных. Бонапарт поспешил в ставку, и вовремя. Вскоре прозвучали пять орудийных выстрелов – сигнал к началу восстания. Французские солдаты из разных частей города спешно, но организовано отошли к казармам и, ожидая приказов командования, заняли круговую оборону. В это время на улицах столицы, как грибы после дождя, выросли баррикады. Предпринятые французами попытки переговоров ни к чему не привели. Мятежники рассчитывали до прихода мамелюков на затяжные кровопролитные бои на узких, кривых улицах. Сомнительно, что французское командование видело в восстании серьезную угрозу, однако затянувшийся мятеж мог стоить армии многих крови. Бонапарт приказал занять в центре города главенствующую возвышенность с мечетью на ее вершине. Ночь прошла спокойно. С рассветом начались атаки повстанцев. Многие погибли в уличных боях. Стрельба и резня шли полным ходом, а Бонапарт всё ещё надеялся, что на виду хорошо заметной со всех точек города артиллерийской  батареи, мятежники опомнятся. В полдень, поняв тщетность упований на здравый рассудок повстанцев, он приказал открыть орудийный огонь. Канонада продолжалась до темноты. Артиллерийский огонь вызвал огромные разрушения в городе. В некоторых кварталах не осталось ни одного целого дома. К ночи восставшие подняли белый флаг, сдавшись на милость победителям.
Потери повстанцев составили примерно 800 человек. Французы потеряли убитыми 250 человек. Среди них много ученых и врачей, не успевшие вовремя отойти к казармам. Бонапарт покарал бунтовщиков так мягко, как он считал возможным, что означало – во избежание дальнейших волнений казни мятежников проводились тайно и ночью. Были гильотинированы около двухсот человек. «...каждую ночь обезглавливаем мы по тридцать человек, среди которых много руководителей», – писал генерал Ренье.
Мятеж показал, что хотя в военном отношении страна завоевана, но положение французов весьма шатко. Чтобы укрепить положения оккупационной армии, необходимо продолжение административной реформы и проведение реформы религиозной. Прерванные восстанием, заседания Большого Дивана возобновились  в ноябре. Большой Диван по подсказке Бонапарта принял решения о строительстве в Каире большой мечети. Важнейшей из задач религиозной реформы Бонапарт полагал вывести Египет из-под влияния Константинополя под верховенство Мекки,  укрепив тем самым французский авторитет во всей Азии вплоть до Индии. Поход в Сирию, в известной степени, затруднил реализацию религиозной реформы, но до конца своего пребывания в Египте Бонапарт не прекращал попыток устранить религиозную зависимость Египта от Турции.
Между тем, продолжалось преследование мамелюкского воинства. К декабрю Мураду удалось дополнительно мобилизовать в своё войско более 10000 человек. Общая численность его отрядов достигла 14000 всадников. Воюющая в Верхнем Египте против Мурада дивизия Дезе теснила неприятеля, но, поскольку численное преимущество перешло на сторону мамелюков, продвижения французских войск сильно замедлилось.
Ибрагим, сидя в Сирии, не решался на активные действия. Ожидая приход турецкой армии, он ограничивался разведкой и наблюдением. В свою очередь и французские войска не переходили Суэцкий перешеек, дабы эта акция не привела росту напряжения между Францией и Турцией, на союз с которой командующий рассчитывал всю осень. Лишь в конце ноября французские отряды продолжили наступление на восток. 7-го декабря французы заняли Суэц и, продвигаясь на восток, захватили несколько населенных пунктов уже на Синайском полуострове.

Победой в абукирской битве английский флот обеспечил себе господство на всем Средиземном море. Английские боевые корабли (очень скоро к англичанам присоединились русские, турецкие и португальские эскадры) совершали патрульные рейды, захватывая все без исключения суда под французским и испанским флагами, останавливая в море и досматривая корабли нейтралов. Они блокировали французские и испанские средиземноморские порты, наведывались с инспекциями в порты нейтральные; в общем, осуществляли плотную блокаду Средиземного моря. Армия Бонапарта попала в тяжелейшие условия. Кроме невозможности получения подкрепления, что само по себе означало провал кампании в запланированном масштабе, было ещё одно не менее тяжкое следствие блокады – информационный вакуум.  Ни получить корреспонденцию, ни отослать ее не имелось никакой возможности. В случае обнаружения на судах нейтралов французских писем из Египта, их владельцем грозили большие неприятности вплоть до конфискации товаров и кораблей. За осень 1798 года и весну 1799 года англичане собрали большую коллекцию писем из Египта. Весной 1799 ггода лондонская Таймс опубликовала первую серию французской корреспонденции и анонсировала продолжение. Дабы вызвать во Франции уныние и тоску, письма подбирались и комментировались таким образом, чтобы у читателя создавалось впечатления скорого краха армии Бонапарта, но добилась Таймс обратного. Публикации вызвали негодование и возмущение всего французского общества. Вместо растерянности и подавленности французы консолидировалось на основе ненависть ко всему английскому. Поэтому публикацию второй части Таймс отменила.
Блокада прервала сообщение между командованием армии в Египте и Директорией. До конца 1798 года лишь дважды армия получила письма и газеты с родины. Первый раз в середине сентября в Александрию пришел французский корабль, вышедший в середине июля из Тулона. Второй раз в середине ноября  в Александрию, случайно пройдя незамеченным, прорвалось французское судно. Этот корабль привез письма и газеты, включающие новости до середины августа. С ноября 1798 года по февраль 1799 года армия не получила ни одного известия из Франции. В письме к Жозефу от 17-го декабря Бонапарт писал: «...ни одного письма с мессидора. Это само по себе беспримерно для колоний». В то время Бонапарт склонялся к мысли войти в контакт с англичанами и, при соблюдении определенных условий, прекратить кампанию.
Бонапарт не только не получал сообщения из Франции, не только он был в неведении о событиях в Европе, но и все его попытки самостоятельно наладить связь с турецким султаном и монархами других арабских стран были неудачны. Ещё с Мальты Бонапарт отправил посланников в Каир к турецкому Паше и в Константинополь к Великому Визирю с  письмами, в которых он объяснял адресатам цели французской экспедиции, заверял их в дружеских намерениях Франции по отношению к Турции и её провинциям, предлагал им военный и торговый союз против Англии. Послание в Константинополь осталось без ответа, но Бонапарт не успокоился. Дважды за лето, в июле и в августе, будучи в уверенности, что Талейран находится в Константинополе, и дабы облегчить ему обработку султана, командующий на небольших судах отправлял посланцев в турецкую столицу, кои, к слову, не вернулись, словно в воду канули. Послание Бонапарта к Великому Визирю от 9-го ноября ждала такая же судьба. В декабре Бонапарт отправил Бюшама, в прошлом французского консула в Маскате, в Константинополь с письмами к Юсуф-паше и Талейрану. Корабль, на котором находился посланник, недалеко от Родоса был атакован и взят на абордаж английским военным фрегатом.
Очень важным также полагал главнокомандующий наладить отношения с наместниками тех турецких провинций, через которые лежал путь в Индию. Неоднократно Бонапарт посылал небольшие конные отряды с посланиями к Ахмед-паше, турецкому наместнику в Сирии и одновременно исполняющему обязанности командующего крепости Акр, шерифу Мекки и паше Дамаска. Наконец, Бонапарт отправил послание в Индию султану Типу – главному союзнику Франции в Индии.
«Ты, вероятно уже знаешь, что я пришел к берегам Красного моря с неисчислимой и непобедимой армией, и хочу освободить тебя от железного ига Англии.
Спешу известить, что желаю, чтобы ты доставил мне через Дамаск или Мекку сведения о твоем политическом положении. Я бы даже желал, чтобы ты прислал в Суэц или Каир какого-нибудь смышленого человека, с которым я мог бы переговорить».
В конце ноября армия стала готовиться к сирийскому походу. В письме в правительство, которое Бонапарт написал и отправил не в надежде на высокие указания, а как оправдательный документ на случай неудачи, он перечислил причины необходимости осуществления этого похода: закрепить завоевания в Египте, определить позицию Турции, отрезать английский флот от снабжения из сирийских портов. Все эти причины имели место, но главный мотив скрытный Бонапарт не упомянул. По меньшей мере до 10-го февраля, до прихода рагузинского корабля, Бонапарт сначала верил, потом надеялся на союз с Турцией, который должен быть обеспечен находящимся в Константинополе Талейраном. Если султан все еще колеблется, то дружеский поход французских войск на Константинополь – а именно туда направлялся Бонапарт – должен побудить его принять предложения Талейрана. И тогда появится возможность получить подкрепление не морем, а из Северной Италии через европейские провинции Турции. Таким образом, появится возможность выполнить первоначальный план, хотя бы в урезанном формате. Почему в урезанном? Ко времени начала сирийского похода, в феврале 1799 года, стало уже поздно в текущем году осуществлять десант на Британские острова, но, по меньшей мере, в союзе с Турцией можно нанести удар по британскому владычеству в Индии. Бонапарт не знал, что Британия предусмотрела и такой сценарий, как раз в это время подбив Неаполь начать военные действия против Франции.
В конце декабря в рамках подготовки сирийского похода Бонапарт предпринял поездку на Суэцкий перешеек. Основная задача поездки – инспекция дорог, по которым вскоре должна пройти армия. Но кроме решения утилитарных задач командующего подвигало любопытство. Инженеры обнаружили русло старого канала. Они предположили, что его прорыли ещё во времена фараонов для сообщения между Красным и Средиземным морями. Во время пребывания на перешейке Бонапарт осмотрел древнее русло на предмет его восстановления, но отказался от этой мысли, ибо требовались слишком масштабные работы.
Командующий разделил армию на две части. В Египте  остались 16500 человек (6500 в Нижнем и 10000 в Верхнем Египте). Вторую часть, численностью 13000 человек, Бонапарт определил для похода. Она состояла из пяти дивизий неполной численности, полученных простым делением полных дивизий надвое. Ими командовали генералы Клебер, Дюрэ, Ланн, Бон и Ренье. Флотилия малых кораблей должна самостоятельно следовать в Сирию. В её задачу входило доставка провианта, боеприпасов, осадных орудий и, по возможности, поддержка наземных войск. В связи с тем, что в начале февраля Александрия была снова блокирована эскадрой командора Сиднея Смита, а потом из-за плохих погодных условий, выход флотилии сильно задержался. Это, возможно, и привело к неудаче при осаде крепости Акр.
31-го января 1799 года дивизия Ренье заняла расположенный на средиземноморском побережье Синайского полуострова форт Катия. Форт стал важным опорным пунктом французской армии. Утром 7-го февраля командующий выехал в армию, ведущую наступление. Не успел он отъехать от столицы и 30 километров, как его нагнал курьер из главной квартиры с новостью: в Александрию пришел груженый вином рагузинский торговый корабль, на борту которого находятся два француза. Командующий немедленно вернулся в Каир. На другой день из Александрии в Каир прибыли граждане Шамелин и Ливрон. Шамелин имел для Бонапарта письмо от консула Анконы и несколько газет, датированные серединой октября. Коммерсанты рассказали Бонапарту, что по их мнению положение в Европе достаточно напряженное, но война ещё не началась. Уже в пути они узнали, что Неаполитанское королевство объявило войну Римской республике и предприняло военные действия против неё. Все сообщения Шамелина и Леврона протоколировались. В конце «беседы» Бонапарт попросил их подписать протокол.
«Если сообщение Шамелина, что Франция находится в состоянии войны с королевствами, в течение марта подтвердится, вернусь я назад», – записал Бонапарт 10-го февраля, а 11-го февраля он отправился в действующую армию.
В пути Бонапарт получил донесение командира авангарда генерала Ренье:  под Эль-Аришом расположился лагерем большой кавалерийский отряд неприятеля, предположительно мамелюков, и потому с имеющимися силами он не в состоянии взять форт. Шедшая в арьергарде дивизия Клебера (с ней следовал Бонапарт),  спеша на помощь Ренье, максимально ускорила марш. Но проблема с мамелюками разрешилась до их прибытия. В ночь с 14-го на 15-е февраля с подошедшими намедни войсками Ланна Ренье атаковал неприятеля и разбил его наголову, ибо ночная атака стала той непредсказуемостью, коими Бонапарт так любил озадачивать противника. Оставшиеся в живых мамелюки из отряда Ибрагима (это были джигиты Ибрагима) и примкнувшие к ним арабы и турки, как повелось, бежали в пустыню. Утром, развивая успех, Ренье попытался приступом взять форт. Этот штурм стоил французам больше, чем ночное сражение. Они потеряли 200 человек убитыми и 300 ранеными.
Гарнизон форта насчитывал без малого тысячу солдат регулярной турецкой армии. Он был укреплен только земляными валами, но хорошее, профессиональное владение артиллерией остановило наступление всей французской армии. 15-го и 16-го числа к форту подошли и стали лагерем дивизии Бона и Дюрэ. Днем 17-го февраля подтянулся арьергард. Эль-Ариш собрал, как гармошка собирает меха, у своих валов все 13 тысяч французов. Сразу по прибытию, Бонапарт распорядился начать переговоры с осажденными. Днем командир гарнизона сгоряча ответил парламентерам отказом, но к вечеру здравый смысл возобладал. Он согласился сдать крепость, при условии свободного прохода вооруженного гарнизона в Египет или Дамаск. Вечером 17-го стороны подписали договор о сдачи форта. Через два часа, кое-как собрав обоз и поставив пушки на колеса, турецкий гарнизон покинул форт. Однако при прохождении французского лагеря турок ждал принеприятнейший сюрприз, почище ночного нападения. Турецкий отряд окружили готовые к бою французские пехотинцы. К командиру подошел переводчик. Он попросил добровольно сдать оружие, добровольно сопровождать французскую армию в качестве носильщиков. Что будет в случае отказа выполнения французской «просьбы», переводчик не пояснил, но блестящие в лучах заходящего солнца штыки говорили это со всем свойственным им красноречием. Разумеется, турки нашли французские аргументы достаточно убедительными. Французы позволили уйти безоружными только офицерам, раненым и больным. Впрочем, за первые две ночевки возобновившегося похода почти все турецкие солдаты сбежали и многие из них примкнули к гарнизону Яффы.
21-го февраля армия продолжила сирийский марш. По пути к Яффе войска легко взяли несколько незначительных населенных пунктов. 3-го марта авангард вышел к Яффе, первому хорошо укрепленному крупному городу. Четыре дня, не вступая в переговоры с гарнизоном крепости, французы готовились к штурму. 7-го марта дивизии двинулись на приступ и до полуночи город был взят. В этом бою французы потеряли 200 человек убитыми и столько же ранеными. Но французские потери не в какое сравнение не идут с количеством погибших защитников. 2000 человек потеряли турки, и это стало только началом. Всю ночь французские солдаты убивали стариков и детей, насиловали женщин, грабили дома. Один Аллах знает, сколько правоверных погибло той ночью. Командующий и пальцем не пошевелил, чтобы остановить этот разгул насилия. Но и это не все. Остатки гарнизона с боем отошли во внутренний город и заняли там оборону. С ними вступил в переговоры адъютанты Бонапарта, Богарне и Круазье. Турки сдались под их честное слово сохранения жизни. Однако Бонапарт не признал устной договоренности и велел всех пленных казнить. Утром обреченных разделили по полубригадам и в течение двух дней продолжались расстрелы.

Под Эль-Аришем концепция мирного врастания французской армии в тело ислама скончалась, унеся с собой в могилу тысячи жителей и солдат Яффы. Вот уже двести лет не утихают споры… На самом деле нет никаких споров. Как-то так повелось, что всякий, пишущий о Наполеоне, определяется: оправдываются ли эти убийства необходимостью или не оправдываются. По другим эпизодам кровавой истории Наполеона моральная оценка не требуется, а на яффском казусе историки разделяются на защитников и обвинителей. Так повелось. Традиция. За двести лет защитники напридумали массу оправдательных обстоятельств, вплоть до самых экзотических. Взять хотя бы такое. Под Эль-Аришем Жюно рассказал Бонапарту про измены Жозефины. Расстроился, понятное дело, человек, а тут под горячую руку подвернулась сопротивляющаяся Яффа, ну и наказал коллективно жителей и защитников, коль до жены в данный момент не достать.
Не знаю, огорчило ли Бонапарта признание Жюно про измены Жозефины (как будто он о них не знал), но весть, полученная от коменданта гарнизона Эль-Ариша, что Турция и Франция находятся в состоянии войны, взбесила его чрезвычайно. Эта новость превратила агнца в волчищу. С тех пор как Бонапарт взобрался почти на вершину французской властной пирамиды, впервые он переживал такое горькое разочарование, такое глубокое падение. Четыре дня французские войска простояли недвижно у форта Эль-Ариш, все четыре дня Бонапарт обдумывал положение свое и армии. Итак, Талейран, если он добрался до Константинополя, схвачен и, скорей всего, казнен. По-видимому, убиты все посланцы Бонапарта к Великому Визирю. Итак, турки бессовестно предали надежды и чаянья командующего, не поняв, не захотев понять, его благородные порывы. Положение армии крайне тяжелое, близкое к катастрофе. Несколько тысяч французов находятся в середине огромной враждебной страны. Что могло спасти экспедицию от полного уничтожения? Страх! Ужас населения перед беспощадностью наказания. Итак, четыре дня размышления привели Бонапарта к выводу: необходимо насилие, бессмысленное, немотивированное, жесточайшее. Практически же командующий решил продолжить поход, конечной целью которого, как и прежде, являлось захват турецкой столицы. А там будет видно.
Что касается армии новость о «предательстве» Турции мгновенно распространилась в войсках. Она похоронила надежду солдат на скорое возвращение. Каждый, будь то солдат, офицер или генерал, чувствовал себя обманутым и преданным.

8

В Яффе Бонапарт дал отдохнуть армии несколько дней. В Яффе выявилась еще одна грозная опасность – чума. Ко всем напастям, подстерегающих армию в этом походе, добавилась  еще эпидемия чумы. Эпидемия началась в Александрии еще до выступления. В городе организовали инфекционный лазарет. Бонапарт дважды его посещал. Первый раз во время пребывания в Яффе и второй при отступлении армии. При первом посещении он принял участие в похоронах умершего ветерана, знакомого ему по итальянской кампании. Подобные поступки делали Бонапарта идолом солдат. Эпидемия сильно ослабила боеспособность войск (во время похода от болезни умерло примерно две тысячи человек, больше чем армия потеряла в сражениях) и она, в конечном итоге, стала одной из главных причин прекращения сирийского похода.
Через неделю Бонапарт приказал продолжить марш. 14-го марта армия выступила из Яффы. 19-го числа авангард подошел к городу-крепости Акр, ставки славящегося своей жестокостью наместника в Сирии Ахмед-паши по прозвищу Джаззар (мясник). Город располагался на косе, далеко заходящей в море. С суши крепость защищали глубокий ров и высокие двойные стены с множеством башен. Население города вместе гарнизоном крепости насчитывало примерно 12000 человек. Формально и гарнизоном и городом безраздельно распоряжался наместник султана, но фактически обороной крепости руководил французский эмигрант, недруг Бонапарта по офицерской школе, Антуан Ле Пикар де Фелиппо. За несколько дней до начала осады корабли английской эскадры командора Смита доставила в крепость пушки, много боеприпасов и продовольствие. Сверх того, два линейных корабля из четырех и нескольких фрегатов из состава эскадры командора постоянно находились в порту Акра и корабельная артиллерия стала хорошим довеском к крепостной. Моряки с согласия капитанов добровольно принимали участия в отражении французских атак, и помощь эта укрепляла решимость и придавала смелость турецким солдатам на стенах.
Четыре дня армия готовилась к штурму. На рассвете 23-го марта, после стрельбы по крепости из полевых орудий, которая, не вызвав сколь-либо серьезных повреждений, только раззадорила защитников, войска пошли на приступ. Орудия линейных кораблей били через голову обороняющихся навесным огнем, не прицельно, разумеется, но достаточно массированно. Крепость встретила наступающих залпами ружейного огня и картечью пушек. Французская атака захлебнулась, не докатившись до стен. Пехота отошла, унося раненных и оставляя во рву и на его подступах убитых. Первый раз за восемь месяцев восточной кампании французы встретили по настоящему крепкую, организованную по европейскому образцу оборону, неприятно поразившую Бонапарта. Два следующих штурма, предпринятые с недельным тактом каждый, привели к такому же плачевному для наступающей стороны результату. И только после третей неудачи Бонапарт решил дождаться прихода осадной артиллерии, которую уже давно должна была доставить в Яффу александрийская флотилия.
Пока Бонапарт с главной частью войск занимался осадой крепости, дивизия Клебера наступала на восток к Иордану. Утром 15-го апреля под Назаретом авангард дивизии под командой полковника Жюно столкнулся с авангардом турецкой армии, торопящейся на помощь защитникам крепости. Пять сотен пехотинцев да сотня кавалеристов Жюно с марша атаковала пятитысячный турецкий авангард, и обратил его в бегство. На такую авантюру кроме Жюно мог решиться разве что Ланн. Но подошедшая вся турецкая армия вынудила полковника отойти в расположение дивизии Клебера. Как только Жюно начал бой, Клебер послал своего адъютанта к командующему за подкреплением. В полдень адъютант передал Бонапарту донесение Клебера. Час на сборы и дивизия Бона, возглавляемая самим Бонапартом, выступила маршем. Четыре часа марша и батальоны как раз успели к разгорающемуся сражению. В начале сражения каре Клебера с трудом сдерживали кавалерийские атаки неприятеля, а в это время батальоны под командованием Бонапарта с марша напали на левый фланг турецкой армии, внеся своей решительной атакой страшную сумятицу в ряды противника. Видя успех на правом фланге, и, как следствие этого успеха, отход турецкой конницы, Клебер сам перешел в атаку, пустив впереди пехоты оба имеющихся у него драгунских эскадрона. Четыре тысячи французов взяли в клещи 25000 турецких кавалеристов и 10000 пехотинцев, фланговым огнем сбили их в кучу до полного расстройства боевых порядков и полной потери управляемости. Разгром стал на редкость основательный.  К ночи на поле боя осталось лежать 5000 павших турок. Французы показали свои потери в этом сражении – 100 человек ранеными и убитыми.

За несколько недель республиканские войска под командованием генерала Бонапарта захватили Святую Землю; за несколько недель Бонапарт сделал то, что не сумели сделать крестоносцы за двести лет. Ночь после битвы командующий провел в древнем монастыре Назарета.
На другой день после разгрома турецкой армии Бонапарт и дивизия Бона возвратились в лагерь под Акр. Здесь Бонапарта ждала приятная весть. Александрийская флотилия, наконец, привезла в Яффу осадную артиллерию. 30-го апреля инженерные войска с большим трудом доставила в лагерь мортиры и боеприпасы к ним. Уже 30-го апреля, установив мортиры, французы произвели несколько пробных залпов, которые снесли пару башен и в одном месте основательно повредили стену. Штурм командующий наметил на завтрашнее утро. Однако за ночь турки ликвидировали пролом, и утром пришлось все начинать сначала. Опять тяжелые ядра били в одну точку стены, опять образовался пролом и только после этого пехота пошла на приступ. И этот штурм, как и предыдущие три, оказался неудачным. Вечером на совещании генералы высказывались единодушно, что пролом был недостаточной ширины и одного пролома для взятия крепости мало. Кабы Бонапарт не знал этого! Но запас ядер для мортир был ограничен, подвоз их, если даже не учитывать английских хищников на море, требовал время; вот и крутись тут. Три дня французские канониры стреляли так экономно, как было возможно, показывая чудеса меткости; три ночи турки старательно заделывали бреши. На четвертый день Бонапарт приказал уже пятый по счету штурм. На этот раз французская пехота ворвалась в проломы, но за первой стеной обнаружилась вторая, навеханькая, как бы в насмешку над французами, совершенно целая. Еще трижды армия ходила приступом на стены. Последний раз (16-го мая) рукопашный бой шел уже на второй стене, но и в этот раз турки, показывая несвойственное им мужество, сбросили наступающих со стен. Утром 17-го мая французы увидели опять заделанные бреши, а ядер больше не осталось. Все до единого расстреляли. Есть ли смысл продолжать в том же духе – задавались вопросом солдаты и офицеры?
В то же день, 17-го мая, на военном совете командующий решил прекратить осаду и вернуть армию в Египет. Без взятия Акра дальнейший поход невозможен. Кампания была окончательно проиграна, проиграна по независящим от Бонапарта обстоятельствам.
20-го мая началось общее отступление армии. Турки не преследовали отступающие войска. Так как для перевозки осадных пушек не хватило лошадей, перед выходом их пришлось утопить в море. Несмотря на нехватку воды и провианта, несмотря и нестерпимую жару, отступление проходило организовано без отстающих. Огромной проблемой стала транспортировка больных чумой и раненых. 1200 раненых отправили морем. Этот транспорт в пути перехватила английская эскадра, и французские моряки солдаты попали в плен. 800 чумных больных  отправили по суше в авангарде армии. Под их перевозку задействовали всех имеющихся лошадей. Бонапарт сам и все генералы шли вместе с солдатами пешком. Известно, что при отступлении безнадежно больным, чтобы избавить их от страданий, милосердно давали опиум. По словам очевидцев, командующий долго колебался, прежде чем отдать этот приказ, однако его убедили военные врачи. Достигнув Яффы, армия отдохнула два дня. По приказу Бонапарта перед отходом крепостные стены Яффы взорвали. В середине июня армия вернулась в Каир. Лишь  в крепости Эль-Ариш, в единственной  на территории Сирии, был оставлен небольшой гарнизон.
Во время отсутствия Бонапарта в Египте заслуживает упоминания только восстания религиозных фанатиков в Верхнем Египте, которым руководил «посланник» пророка Махди. Это восстание французы без особого труда подавили.

9

Султан поделил войска, против французов предусмотренные, надвое. Первую армию Бонапарт одолел у библейского Назарета, вторая ждала своего часа на Родосе. Ее командующий, генерал Саид Мустафа-Паша, узнав подробности Назаретского сражения, отказался освобождать Египет от захватчиков, в силу слабости его армии. Возможно на том бы и закончилась франко-турецкая драка за Египет, но представитель английского правительства, командор Сидней Смит, больше самих турок стремился вернуть древний Египет под власть султана.
Положение командора в Египте  не совсем было обычное. С одной стороны, как командир эскадры, он находился в прямом подчинении командующего средиземноморским флотом лорда вице-адмирала Эльфинстона (первый виконт Кейт) и командующего восточной части этого флота контр-адмирала Нельсона, но, с другой стороны, назначив полномочным посланником, правительство наделила его самыми широкими правами, далеко выходящие за чисто военную сферу. Ситуацию еще более запутывало несогласованность инструкций Адмиралтейства и министерства иностранных дел Британии и то обстоятельство, что его брат, Джеймс Смит, был британским посланником в Константинополе. Прибыв на Средиземное море, Смит сообщил Нельсону, что "данные ему инструкции позволяют распорядиться по своему усмотрению всяким британским судном, какое он найдет в водах  Леванта, если только по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам не случится, что на каком-нибудь из них окажется офицер старше его в чине".
Таким образом, Сидней Смит подчинялся командованию средиземноморского флота лишь pro forma.
Смит предложил турецкому командующему продуманный план десантной операции и разгрома французской армии. Он базировался на массированной поддержке английской корабельной артиллерии турецкой обороны полуострова Абукир. Эта тактика – уверял Смит – позволила отстоять крепость Акр, эта тактика уничтожит завоевателей. Кроме того, Смит обещал участие английских моряков в операциях турецкой армии. На этих условиях Мустафа неохотно, но дал согласие на десант.
Не прошло и месяца после бесславного похода в Сирию, как Бонапарт получил срочную депешу из Александрии. Командир александрийского гарнизона, генерал Мармон, докладывал командующему о появлении в прибрежных водах большого количества кораблей под английским и турецким флагами, что, по-видимому, означает скорый вражеский десант. Бонапарт ждал этот десант и был к нему готов. Когда же если не сейчас, когда французская армия ослаблена и морально и физически неудачей сирийской операции, его осуществлять? Будь Бонапарт на месте турецкого командующего, сделал бы он это месяцем раньше. Так что Мустафа еще подзадержался с приходом, дав французам время восстановить силы.
Не повторяя ошибку медлительного Мустафы, Бонапарт решил тотчас выступить и уничтожить врага, прежде чем он укрепится, прежде чем турки соединиться с мамелюками. Основываясь на неполной и неточной информации, а более следуя своей  интуиции, Бонапарт вместе с генералом Бертье за пару часов набросали эскиз операции и отправили ординарцев с приказами в разбросанные по всей стране части. Еще находясь во Франции и изучая карты египетского побережья, Бонапарт определил три возможных места высадки наземных войск – полуостров Абукир, Розетту и Дамиетту. Другие пункты не так удобны для десанта и последующей за десантом военной операции. И просчитывая действия турецкого командующего, Бонапарт предположил эти три пункта побережья, как возможные места высадки турок. Все три находятся примерно на равном расстоянии от Эль-Романи, который Бонапарт и  определил, как сборный пункт армии. Каждый отряд должен следовать определенным приказом командующего маршрутом и прибыть в назначенное ему время в Эль-Романи. Сам Бонапарт со штабом и небольшим отрядом выступил из столицы на другой день. В пути он получил сообщения от Мармона с деталями поведения вражеского флота, которое указывали, что десант произойдет в бухте Абукир.
Между тем, турецкая армия численностью 20 тысяч человек десантировалась на полуострове Абукир. В охраняющем полуостров форте располагался французский гарнизон в 300 солдат. Командир гарнизона принял фатальное решение защищать внешний периметр форта, укрепленный лишь земляными валами. В самом форте с высокими стенами и с достаточным запасом боеприпасов и провианта командир оставил только 35 солдат. Турки легко смяли жидкую цепь французских солдат, взяли их в плен и сразу после боя всех казнили. Равноценный ответ турецкого командования на убийство военнопленных в Яффе. Два дня спустя под гарантию сохранения жизни сдались оставшиеся защитники форта.
Генерал Мармон четырехтысячным отрядом александрийского гарнизона попробовал разбить турецкую армию, как это сделал Бонапарт под Назаретом. Но Мармону было далеко до военного гения Бонапарта. Турки отбили французскую атаку, и Мармон отвел свои части под защиту крепостных стен. Турецкая армия не преследовала отступающих французов и, тем самым, Мустафа открыл Бонапарту свои намерения.
19-го июля французский командующий и главный штаб прибыли в Эль-Романи. К этому времени первые французские отряды, выступившие маршем сразу по получению приказов главного штаба, достигли Эль-Романи. С математической точностью рассчитанная операция стремительно развивалась. Уже в Эль-Романи, получив и проанализировав донесение Мармона, Бонапарт был почти уверен, что турки собираются играть от обороны. Исходя из этого предположения, он наметил дату сражения на 25-е июля. Командующий и начальник штаба очень серьезно дискутировали вопрос, вся ли турецкая армия десантировалась в бухте Абукир? Опять же, возвращаясь к первоначальному плану кампании, Бонапарт собирался произвести высадку наземных войск в трех местах, и было бы разумно ждать от турецкого командования таких же продуманных действий. Во всяком случае, высадка части турецкой армии в Розетте может создать серьезную угрозу правому флангу армии и – пришли к выводу генералы, – чтобы предотвратить само возникновение подобной угрозы необходимо послать одну из дивизий в Розетту. Выбор командующего пал на дивизию Клебера. Другие дивизии продолжали накапливаться Эль-Романи. Через три дня Бонапарт решил, что у него достаточно войск для сражения.

Рано утром 22-го июля армия выступила маршем. Сам же Бонапарт в сопровождении эскадрона драгун поскакал впереди войск и уже вечером был в Александрии. Вместе с инженерами он детально осмотрел крепостные укрепления и дал распоряжения по их усилению на случай, если придется отступить. Английские линейные корабли стояли в бухте Абукир, и следовало допустить возможным участии английского экспедиционного корпуса в турецкой операции, а коль так следует предусмотреть крайний случай – отступление в Александрию. Большинство битв выигрывается или проигрывается еще до первого выстрела. И если французский командующий рассматривал различные сценарии битвы, то у командующего турецкого был один козырь – корабельная артиллерия англичан. Уповая на нее, Мустафа не предпринимал никаких действий кроме как возвел слабые земляные укрепления. Подготовительный период сражение со всей очевидностью выявляет качественную разницу уровней командования.
В полдень 24-го июля авангард под командованием генерала Ланна, адъютанта Бонапарта в итальянской кампании, достиг обозначенного приказом места и выдвинулся в непосредственную близость к расположению неприятеля, изначально лишив его возможности маневра. До турецких позиций оставалось менее шести километров. Всю вторую половину дня подходили батальоны и становились на бивуаки за авангардом. Уже поздно вечером в расположении армии прибыла маршировавшая в арьергарде дивизия Дезе. В распоряжении Бонапарта находилось около 9000 пехотинцев и 1000 кавалеристов Мюрата. Турецкая армия насчитывала по разным источникам от 15 до 18 тысяч человек (вместе с командами турецких кораблей численность армии составляла 20000 человек).
Утром 25-го июля Бонапарт скомандовал начинать баталию. Он сам руководил ходом сражение от его начала до самого конца. Битва началась атакой по центру кавалерии Мюрата на передовой редут неприятеля, обороняемый пятитысячным отрядом. Теснимые кавалерией и неся большие потери от флангового огня, турки достаточно организовано отступили в расположение главных сил. На правом фланге наступали батальоны Ланна; слева неприятеля атаковала дивизия Дезе. Французское наступление проходило по местности в пределах досягаемости пушек форта и корабельной артиллерии. По плану турецкого командования и согласно договоренности со Смитом французы при атаке головных укреплений должны понести невосполнимые потери от массированного огня пушек форта и кораблей. Артиллерия форта интенсивно поддержала турок. Ее залпы наносили заметный урон наступающим французам. Но поддержка с моря отсутствовала. Несколько турецких канонерок пытались бомбить части Ланна, но были им отогнаны всего пятью полевыми орудиями, при этом артиллеристы Ланна удачно утопили одну канонерку. Английские же линейные корабли и фрегаты не произвели ни одного выстрела.
Поддержка турецкой армии английской корабельной артиллерией являлась центральным пунктом турецкой диспозиции. При ее отсутствии судьба сражения была предрешена. Второй атакой французская пехота взяла главный турецкий редут, сбросив обороняющихся в море. 2000 турок погибло при штурме, еще около 10000 пытались вплавь добраться до кораблей и большинство из них утонуло. Лишь относительно небольшой отряд численностью 1500 человек под началом сына турецкого командующего вырвался из французских фланговых объятий в форт, вдвое увеличив его гарнизон. Самого Мустафу-пашу пленил персонально Мармон, которому за отвагу в этом сражении Бонапарт присвоил звания дивизионного генерала. Согласно записям начальника главного штаба генерала Бертье армия в этот день потеряла 150 человек погибшими и 750 ранеными.
Оставался не занятым только форт. Батальоны Ланна пытались ворваться в крепость на плечах отступающих турок, но те отбились, заперев ворота, картечью отогнали французов от стен. При этом штурме ранили героя сегодняшнего дня генерала Ланна. Бонапарт оставил в осаде одну дивизию под командованием генерала Мену, остальным частям приказал возвращаться в места постоянной дислокации.
Двое суток после битвы Бонапарт с несколькими сопровождающими и небольшим отрядом охраны  провел в поле возле Александрии. Пришла пора в спокойствии, вдали от каждодневных забот подвести итоги года и решать сложный вопрос – что делать? Итоги были неутешительные. Английское правительство переиграла Директорию по всему полю, не дав добраться французским войскам ни до метрополии, ни до своих колоний в Индии. Армия в Египте надежно заперта со стороны моря английскими эскадрами, а по суше союзной Англии Турцией. Сирийский поход провалился. Ни добраться до Индии, ни вернуться в Европу через Константинополь не было никакой возможности. Чума и война уменьшили армию на треть, а получения подкрепления из Франции не предвиделось. Что же предпринять в такой ситуации?
Лично для него существовало два варианта – остаться в Египте или уехать во Францию. Первый вариант сулил определенные возможности, но они требовали многолетних усилий по экономическому подъему страны, по созданию необходимой армии инфраструктуры, наконец, по завоеванию Турции. Предпосылки осуществления этой грандиозной программы уже заложены. Он де-факто являлся самодержцем Египта с приученным к покорности народом, имел небольшую, но профессиональную армию, которую можно расширить за счет местного населения. Французские чиновники составили основу надежного административного аппарата, наконец привезенные из Франции ученые и инженеры могут создать отрасли промышленности, необходимые для нормального функционирования армии. Создав же материальную базу и армию, можно франко–египетские войска под знаменем возрождения Великого Египта повести на завоевание Востока вплоть до Китая, превзойдя самого Александра Великого. И кто знает, будет ли в силах старушка Европа выстоять против азиатских орд Кибира Великого.
«Если я буду иметь успех,– говорил Бонапарт в последние дни осады крепости Акр, – я найду в городе сокровища Паши и оружие для трехсот тысяч человек. Я подниму и вооружу всю Сирию, столь мучимую зверством Джаззара, о падении которого, как это легко видеть, население молится при каждом нашем штурме. Я пойду на Дамаск и Алеппо. По мере движения вперед, я увеличу свою армию принятием в нее всех недовольных. Я дойду до Константинополя с вооруженными полчищами. Я низвергну Турецкую империю. Я осную на Востоке новую великую монархию, которая увековечит мое имя в потомстве».
Приняв этот вариант, предстояла многолетняя, трудная, кропотливая работа с весьма туманным концом. Сумеет ли он?
А если уезжать? Сразу по возвращению из Сирии Бонапарт приказал командующему остатками французского флота контр-адмиралу Гантому готовить фрегаты «Мюирон» и «Карэр» и шебеку «Фортюн» к длительному переходу. Не факт, что они будут использованы, но Бонапарт считал целесообразным предусмотреть возможность возвращения. Риск не доплыть до Франции, быть перехваченными в пути или потопленными был велик. Командующий оценивал шансы удачного возвращения как один к пяти, один к шести. Но не риск сам по себе останавливал Бонапарта. Рисковать своей и чужой жизнью это его профессия и его призвание. Пугала не смерть, а плен и конец карьеры. Вопрос о риске Бонапарт сформулировал несколько иначе: стоит ли рисковать жизнью и карьерой ради Директории, ради зажравшегося вора Барраса. И поставив вопрос таким образом, Бонапарт ответил себе: нет, не стоит!
Итак, Бонапарт, султан Кибир, решил остаться – это явствует и из его поздних высказываний, – но произошло непредсказуемое вмешательство Проведения.

10

Пока Бонапарт в тиши египетских ночей решал самую важную в своей жизни дилемму, на полуострове Абукир события развивались своим чередом. Перед отъездом он поручил своему адъютанту Мерлину и морскому офицеру Декопксеку вести переговоры по обмену турецких пленных на французских солдат и моряков, захваченных англичанами. Командор Смит с готовностью откликнулся на предложение. Он послал на берег своего секретаря Джона Кайта. 28-го июля в палатке командира осады форта генерала Мену состоялись переговоры. Кайт захватил с собой и отдал генералу Мену французские и английские газеты, включающие новости до 10-го июня 1799 года; по египетским меркам совсем свежие.
Для чего секретарь Смита не только показал французам газеты, но и любезно отдал их, нарушив строжайший приказ о блокаде. Сдается, Кайт действовал по велению горячего юношеского сердца, жаждавшего показать заносчивым французам свою значимость. В противном случае следует допустить интригу Смита и с ней допустить его божественную проницательность, что выходит за рамки формальной логики.
Как бы там ни было, умышленно или нет, газеты попали в руки Мерлина. Едва дождавшись конца переговоров, адъютант поскакал в Александрию, где уже находился Бонапарт. В два часа ночи Мерлин, разбудив командующего, отдал ему газеты. Весь остаток ночи Бонапарт провел за чтением. Рано утром он вызвал к себе Гантома и два часа совещался с ним наедине.
 Согласно официальной французской версии истории, Бонапарт, прочитав газеты воскликнул: «Они потеряли всё, что я завоевал в Италии!». Вполне возможно. Далее французские историки утверждают, что Бонапарт принял решение ехать во Францию, чтобы спасти отечество от австрийской и русской интервенции, а вот это уже маловероятно. В середине июня Директория переживала самое тяжелое время. Фельдмаршал Суворов в Италии, а эрцгерцог Карл в Швейцарии теснили французике войска. Но военные неудачи сами по себе не могли поразить воображения Бонапарта, ибо на войне как на войне могут быть победы, а могут быть и поражения. А вот что его действительно удивило, и, в конечном счете, подвигло к действиям, так это неустойчивость политического положения в самой Франции. Власть Директории висела буквально на волоске. Страна стояла на пороге очередной коренной ломки. Однажды Бонапарт на собственной шкуре пережил смену политических ориентиров. После взятия Тулона Бонапарт считал, что начало большой карьеры положено, но в Париже гильотинировали его покровителей братьев Робеспьеров и Бонапарту, отделавшись легким испугом и несколькими неделями тюрьмы, пришлось все начинать сначала. В другом случае, пребывание в Париже во время событий 13-го вандемьера и активное участия в подавлении монархического бунта привели качественному изменению его положения. Словом, личный опыт говорил Бонапарту – во время переворотов следует находиться в месте их проведения и активно в них участвовать. Только так можно, по меньшей мере, сохранить свое положение, а при известной доли везения, значительно его улучшить.
Бонапарт приказал Гантому ускорить подготовку кораблей, наблюдать за поведением английских и турецких флотов, немедленно сообщить ему в случае их ухода. И самое главное – на этом Бонапарт акцентировал особое внимание – вся подготовка должна проходить в строжайшей тайне. От того насколько это удастся в значительной степени зависел успех всего предприятия. Бонапарт взял клятвенное обещание с Мерлина и с Гантома – не болтать. О предстоящем отъезде кроме них знало еще два, от силы три человека – Мену, Мармон и, возможно, Мюрат. Даже своему начальнику штаба Бонапарт ничего не сказал.
С 11-го августа Бонапарт снова в Каире. Последние дни перед отъездом прошли в напряженной деятельности. Он отдает ряд распоряжений, направленных на усиление позиций армии на востоке от нападения через Синайский полуостров и всячески укрепляет оборону на побережье, чтобы защититься от возможного английского десанта. Через шесть дней, 17-го августа, Бонапарт получил депешу от Гантома: английская эскадра снялась с якоря и ушла, по всей видимости, для пополнения запасов воды и продовольствия на Крит или на один из островов архипелага. Коль это так, пройдет семь – восемь дней, прежде чем они появятся вновь, в это время возможен отъезд.
Сразу по приезду в Каир Бонапарт, чтоб отдохнуть от трудов праведных, распорядился готовить большую исследовательскую экспедицию в дельту Нила. Он сам готовил списки офицеров, которые в качестве награды поедут на экскурсию осматривать памятники исчезнувшей цивилизации. Лишь за несколько часов до отправления командующий под строжайшим секретом сообщил новость, поразившую всю компанию – на самом деле цель их экскурсии не храмы фараонов, а Франция. Начались лихорадочные сборы. Ученые паковали то, что смогли собрать в разных уголках Египта за целый год и ни за что не хотели расставаться ни с одним камнем. Такие горячие сборы экспедиции многим показались подозрительными, но все прошло гладко. Командующий же намеревался до отъезда уладить еще одно дело. За два часа до отправления Бонапарт посетил пленного Мустафу-пашу и передал ему послание для Великого Визиря:

«Великому Визирю, Великому из Великих просвещенных и мудрецов, единственному, посвященному в тайны, величайшему из всех султанов!
Ваше превосходительство, я имею честь через эфенди, который был пленен при Абукире и которого я посылаю обратно, написать, чтобы прояснить Вам действительное положения Египта, и для того, чтобы возобновить переговоры между Высокой Портой и Французской республикой, позволяющие положить конец войне, которая ведет к бедствиям как одной, так и другой страны.
Какая участь заставляет Порту и Францию, долгое время связанных привычной дружбой, дружбой вследствие отдаленности их границ, воевать друг с другом? Франция является врагом России и императора.
Почему Вы, Ваше превосходительство, не чувствуете, что с каждым погибшим французом становится меньше защитников Порты? Как это возможно, что Ваше превосходительство, обычно столь просвещенный в политике и других областях государственной жизни не знает, что Россия и германский император неоднократно вели переговоры друг с другом о разделе Турции и, что этого удалось избежать только благодаря вмешательству Франции?
Вашему превосходительству должно быть известно, что Россия является настоящим врагом ислама. Император Павел I стал Великим Мастером мальтийского Ордена, а это означает – он дал обет вести войну против мусульман. И разве не он является главой греческой церкви – главным врагом ислама?
Франция напротив уничтожила мальтийских рыцарей, разорвав путы, которыми была связана Турция. Французы верят, как это предписывает ислам, что есть только один бог.
Итак, Высокая Порта, которая была другом Франции, объявила ей войну, несмотря на то, что её религия близка к мусульманской вере!
Россия и Англия обманули Порту. Они захватили корабли, на которых мы прибыли в Египет и представили наш поход как нападение на турецкую империю! Разве я не говорил всегда, что Французская республика намеривается уничтожить только мамелюков, а не вести войну с Высокой Портой. Она хотела только лишь нанести вред англичанам, но не своему главному и верному союзнику – императору Селиму!
Разве то обстоятельство, что я через людей Порты, находящихся в Египте, через корабли султана и через торговые корабли, носящие оттоманский флаг, с первого дня налаживал наши отношения, не является убедительным доказательством дружеских намерений Французской республики?
Высокая Порта в январе с невиданной поспешностью объявила войну Французской республике, без того, чтобы  дождаться прибытия посла Дюбуа, который уже выехал из Парижа в Константинополь,  и без того, чтобы  попросить меня об объяснениях и ответить на мои послания.
Не смотря на то, что мне было известно Ваше объявление войны, я послал на каравелле консула республики гражданина Бюшама. Вместо того чтобы ответить мне, его заключили в тюрьму, создали войско и приказали ему переплыть в Египет. Поэтому, чтобы не быть застигнутом врасплох в Египте, счел я необходимым пересечь пустыню и вести войну в Сирии.
Моё войско сильно и неисчислимо как песок в пустыне. Оно прекрасно защищено и имеет всё необходимое для победы над другими войсками. Цитадели и крепости, стоящие в пустыне и на границах, набиты до отказа пушками:  мне нечего бояться. Здесь я непобедим. Но я делаю этот шаг навстречу из человечности для честной политики, для старейшего и вернейшего союзника – императора Селима.
Что Высокая Порта никогда не добьется оружием, может она получить по средствам переговоров. Я разобью любое войско, если оно осмелится прийти в Египет, но я отвечу на все мирные шаги, на все предложения к переговорам, которые мне сделают. В настоящие время, когда Высокая Порта больше не имеет совместных дел с нашими врагами, русскими и императором, Французская республика сделает всё, что в её силах для восстановления хороших отношений и уберет с пути любое препятствие, приносящие разногласие между двумя странами.
Поэтому прекратите дорогостоящее и бессмысленное вооружение. Ваши враги не в Египте, а за Босфором и на Корфу. В результате необычайной неосторожности находятся они сегодня на всём архипелаге.
Вооружите и улучшите ваши корабли, обновите артиллерию, будьте готовы поднять знамя Пророка не против Франции, но против русских и германцев, смеющиеся глядя на бессмысленную войну, которую мы ведем друг с другом, а, когда мы достаточно ослабеем, они подымут голову и во весь голос заявят свои требования.
Утверждают, что мы хотели захватить Египет, но Франция никогда не намеревалась забрать его.
Отошлите посла с неограниченными полномочиями в Париж или пришлите уполномоченного в Египет. За два часа мы сможем всё уладить. Это единственный путь, который успокоит мусульманский мир, укажет на его истинных врагов и сорвет их тайные планы.
Скажите только слово и мы закроем русским Черное море. Не будьте игрушкой враждебных сил, которых мы ненавидим по тысячи причин.
Французское войско хочет направить своё умение и своё мужество не против мусульман, а, напротив, наступит то время, когда оно, как и было прежде, совместно с мусульманами изгонит общих врагов.
Я полагаю, Ваше превосходительство, сейчас я достаточно сказал. Вы можете освободить гражданина Бюшама и отослать его через Черное море, либо использовать любой другой путь, чтобы дать мне знать о Ваших намерениях.
Я буду считать самым счастливым днем моей жизни тот день, когда я смогу содействовать прекращению этой, одновременно политически немотивированной и беспричинной  войны.
Я прошу Ваше Превосходительство верить в мое к Вам глубокое уважения и почтение».
Примерно через месяц письмо это попало в руки султана, но, как и следовало ожидать, не оказала никакого влияния на позицию Турции.
В полночь все приготовления к отъезду «научной экспедиции» были завершены, в три часа ночи маленькая флотилия отправилась вниз по течению Нила. Уже находясь в дороге, Бонапарт получил весть от Гантома – и турецкая эскадра ушла от Александрии.
Чтобы как можно дольше сохранить в тайне факт отплытие и избежать английской погони, Бонапарт решил отплыть не от Александрии или  Розетты, а от небольшой, расположенной подле Александрии бухты Эль-Байды. Двухдневное неспешное путешествие привело беглецов в Эль-Романи. Еще два дня пешего пути и путники пришли Эль-Байду. Вечером к оговоренному месту посадки с разных сторон подошли корабли. Первым с юга пришел Мену на двух судах, затем с севера также на двух кораблях подошел Гантом. Немедленно и со всей возможной поспешностью началась погрузка. Когда солдаты, офицеры и ученые грузили и отправляли шлюпки, отсылали порожние на берег, снова грузили и снова отправляли, Бонапарт, ещё в качестве командующего египетской армии, отдавал генералу Мену последние распоряжения и приказы. Мену не обладал прирожденным талантом военачальника, но он один из немногих, понимавших и поддерживающих колониальную политику. Мену отнесся с пониманием к решению командующего вернуться во Францию, где его способности сейчас были очень нужны.
Главный вопрос, занимавший мысли Бонапарта все эти дни, – это вопрос о приемнике. Он долго колебался между кандидатурами Дезе и Клебера, оба имели свои слабые и сильные стороны. Клебер, в сравнении с Дезе, талантливей и самостоятельней, что в условиях практически автономного существования армии имело большое значение. Но медаль самостоятельности имела оборотную сторону строптивости. Клебер менее других генералов очарован Бонапартом. Лишь в редкие моменты бесспорного проявления полководческого таланта командующего, как это случилось в последнем деле, Клебер публично признавал превосходство Бонапарта и то лишь в области воинского искусства. В остальное время для него были характерны бунтарские настроения, впрочем, пока не выходившие за рамки воинской субординации. Клебер не поддерживал колониальную политику Бонапарта и считал, что при определенных условиях армия должна как можно скорее вернуться на родину. В этом вопросе он выражал чаяния и надежды подавляющего числа солдат и офицеров армии и в силу такой позиции Клебер пользовался всеобщей любовью, возможно даже большей, чем сам Бонапарт. Дезе же в основном разделял взгляды Бонапарта относительно колониальных завоеваний и признавал несомненный приоритет командующего, но относительно слабые способности Дезе как стратега могли иметь для армии тяжелые последствия. Потому Бонапарт всё же остановил  свой выбор на Клебере.
Бонапарт передал Мену приказ о назначении Клебера командующим египетской армии и множество записок, над которыми он интенсивно работал последние дни. Передал он и обращение к армии:
«Вести из Европы заставили меня принять решение вернуться во Францию.
Я оставляю генералу Клеберу командование армией.
Войско скоро получит от меня известия; сейчас я не могу больше ничего сказать. Мне потребовалось сделать большое усилие, чтобы оставить солдат, к которым я так сильно привязан! Но это только временно. Генерал, которому я вас поручаю, пользуется доверием правительства и моим»
Между тем закончилась погрузка. Гантом настоятельно советовал отплытие. Поздно вечером 22-го августа Бонапарт поднялся на борт фрегата «Мюирон». Каждый из путников просил морского бога послать попутный ветер. Утром следующего дня поднялся легкий бриз, позволивший кораблям отойти от опасного берега.