О происхождении дольменной культуры на Кавказе!

Леонид Колбая
               
             
     Дольмены (франц. dolmen – от  бретонского  tol - «стол»  и  men - «камень») -  древние  погребальные  сооружения,  сложенные  из  огромных  каменных   плит,  весом  до  нескольких  десятков  тонн,  поставленных  вертикально  и  покрытых  одной  или  несколькими  плитами  сверху.  Причём  дольмен  является  одним   из  первых  типов  целостной   архитектурной  композиции,  основанной  на  законах  архитектоники,  который, обычно, содержит  останки  нескольких  умерших  с  камен ными   или   бронзовыми  орудиями  и  украшениями.  Как   установлено   учёными,   на  Кавказе дольмены  сооружались  в  эпоху  ранней   и   средней   бронзы  (3-2  тыс.  до  н.э.). Предполагают,  что  дольмены  сооружались  для  погребения  родо вых  старейшин;  по  другой  гипотезе,  они  первоначально  служили  родовыми  святилищами  и  лишь  позднее  были  превращены  в  места  погребений.  Дольмены  распространены  в  приморских  областях  Европы,  Северной  Африке  и  Азии;  в  бывшем  СССР   известны  на  Черноморском  побережье  Кавказа  и  в  Крыму. 
     Причём  впервые  в  Абхазии  дольмен  был  обнаружен  В.И.Стражевым  в  высо когорном  селе   Азанта  (древнеабхазская  форма  Азантха),  в  среднем  течении  р. Кодор; кроме  того,  в  пяти  местах   пос. Красная  поляна (Адлерский  р-н);  пос.  Ковальское  (близ  Гантиади); селе  Цандрипш;  южнее  г. Гагра  (Гагрский  р-н);  в  низовьях  р.  Мчиш  (Чёрная рачка);  селе  Куланурхва;    в  трёх  местах  села   Ачандара  (около  центра  и  в  посёлках   Хабью  и  Ачмарда  Гудаутского   р-на);  селе  Верх.  Эшера  (в  14-ти  местах  пос.  Кюр-Дере,  по-абх.  Перджентха,  и  в  верховьях  р. Шицквара,  т.е.  «Самшитовой  речки»);  в  далёком  горном  селе  Псху  -  в  верховьях  р. Бзыбь; группы  дольменов  на  среднем  течении  р. Решевю;  в  долине  рек  Агурипста  и  Баул,  а  также  на  вершине  перевала  Доу  -  на  дороге  Псху-Двуречье-Сухум  (Сухумского  р-на);  сел. Азанта  (недалеко  от  озера  Амткел,  на покатой  к  селению  горе),  а  также  в  верховьях  р.Джампал,  правого  притока  Кодора;  четыре  группы   доль менов  в  р-не  села  Чхалта,   б. Рождественском  (близ  Цебельды); б. Екатериновке  (Гульрипшский  р-н). 1
    Ближайшие  к  Абхазии  дольмены  вне  пределов  Кавказа  находятся  на  терри тории  Сирии  и  Палестины, причём  именно  ближневосточные  дольмены  считаются   с а м ы м и    р а н н и м и,   т. е.   ещё   более   древними,  чем  Кавказские  памятники.   «Кавказские  дольмены,  -  как  утверждает  проф. Ш.Д.Инал-ипа, - в  т.ч.  и  абхазские,  до  сих  пор  остаются  слабо  исследованными».2
     Раскопками  была  установлена  многослойность  культурных  напластований  в  абхазских  дольменах,  свидетельствующих  не  только    об  их  древности,   но  и  длительности  функционирования,  существовании  вторичного захоронения  и   других  местных  особенностях  погребального обряда. Одним из  важнейших научных выводов, вытекающих из изучения археологического материала абхазских  дольменов,  является  признание   их  большой   архаичности. По  мнению  же  исследователей,   абхазские  дольмены   относятся   к   числу  крупнейших  по  своим  размерам  и  самых  древних  на  всём   Кавказе. 
    Дольмены  строились   как  в  виде  одиночных,  изолированных  сооружений,  так  и  малыми  (в  Абхазии),  средними   и   большими   группами. 
    Например,  юго-восточнее  г. Майкопа,  в 9  км  к  северо-западу  от  ст.  Новосвободной,  на  т.н.  Богатырской  поляне,  на  площади  всего  около  50 га  расположено   363   дольмена,  вытянутые  правильными  рядами,  напоминая  собой  улицы  в  маленьком  посёлке,  на  расстоянии  10-15 м  друг  от друга  (впервые  описаны  Фелициным). В  1964 г. на  р. Кизинке  (Кизинчи) - притоке  р. Ходзь  -  адыгским   археологом  П.Аутлевым   открыто   другое   скопление  дольменов  (около  100)   и   даже   мастерская,  где   вырабатывались  плиты  для  стен  дольменов.1
    Причём  тот  факт,  что  ближневосточные  дольмены  являются  «ещё  более  древними, чем  кавказские  памятники», конечно  же, заслуживает  пристального  внимания  каждого  добросовестного  исследователя  происхождения   дольменной  культуры  на  Кавказе,  которая   приписывается   к о л х а м.
    Как  отмечает проф. З.В.Анчабадзе: «Памятники  раннего  бронзового  века  на  территории  Абхазии  были  обнаружены   в  дольменах…».2   И  далее:   «В период   бронзового   и   раннежелезного   веков   дольмены  были  широко  распространены  в  Азии, Африке  и  Европе. Весьма  характерно  тяготение всех  районов  распрост ранения  дольменов  к   п р и м о р с к и м  областям.  Они  обычно  отсутствуют  во внутренних частях  материка, безразлично горных, предгорных  или равнинных»,3
    З.В.Анчабадзе   «не  касаясь  сложного   и   ещё  не  решённого  в  науке  вопроса   о   происхождении  дольменов  вообще»,  непосредственно  перешёл  к  характеристике  дольменов  Кавказа.
    Как  отмечает  автор:  «Не   все   известные   абхазские   дольмены  были  подвергнуты  систематическому  исследованию.  Более  или  менее  обстоятельно   изучена  только  эшерская  группа,  состоящая   из   15   сооружений».4    Но   самым  высоким   в  Абхазии  считается  азантский  дольмен  № 1,  достигающий  2,6 м  высоты,  а  самым  вытянутым  - эшерский  дольмен  № 1, имеющий  длину 3,64 м.  О  массивности  дольменных   плит   можно   судить   по   тому,  что  некоторые  из  них  достигали  весьма  значительного  веса,  превышающего  50 т. «По  своим  размерам  абхазские  дольмены  являются  самыми  крупными  на  Кавказе», - подчёркивает  автор.1
   «По  вопросу  о   времени   постройки   абхазских   дольменов  большинство  исследователей  сходится  на  том,  что  они  возводились  с  конца  111  и  в  течение  первой  половины  11  тысячелетия   до  н.э.  После  этого  такие  погребальные  сооружения  больше   не  сооружались,  но  старые   ещё  долго,  вплоть  до  античного  времени,  употребляли  для  захоронения  покойников».2
    По   результатам  исследования   двух  эшерских  дольменов  «отличавшихся  более  архаичным  инвентарём,  чем  ранее  известные», О.Джапаридзе  относит  их  к начальной   ступени  раннебронзового  периода  и  датирует  2400 – 2200 гг.  до  н.э. А  дольмены, содержащие  следующий  слой, он  относит  к  2200- 1800гг.  до  н.э. И, наконец,  третий  строительный  слой  дольменов  Абхазии  -  к  среднебронзовому   периоду,  доходя  хронологически  до  середины  11 тысячелетия  до  н.э.3   
    З.В.Анчабадзе  подчёркивал,  что:  «Вопрос  о  происхождении   абхазских,  как  и вообще  западнокавказских, дольменов  не  может считаться окончательно  решённым. На  этот  счёт   в   научной  литературе   высказывались  различные  предположения».    
     Исследователь  А.С.Уваров  считал,  что  дольмены   были  возведены   на  Западном  Кавказе  пришлым   из  Азии  народом.4  А   Л.Н.Соловьёв   полагал,  что  идея  постройки  их  проникла  на  Кавказ  из  Сирии  и  Палестины минуя  области,  расположенные   южнее,  т.е.  морским   путём.5   По   мнению   же  Л.И.Лаврова  «появление дольменов  на  Кавказе  нельзя  объяснить иначе,  как  следствием  дальних   морских  экспедиций   кавказских   народов   на  рубеже  неолита  и  раннеметаллической  эпохи».6  Чешский  учёный  Б.Грозный  считал,  что  они  возникли  в  Закавказье  и  отсюда  распространились  в  Сирию  и  Палестину.7  А  Б.Б.Пиотровский,  наоборот,  допускает  возможность  заимство- вания  дольменов  как  погребальных  сооружений  из  соседних  стран,  но  отвергает  миграцию  «культуры  дольменов»  на том  основании, что  «предметы,  найденные  в  кавказских  дольменах, отражают  хорошо  известную  аборигенную  культуру  медного  века  Кавказа».8
   По  поводу  выше  изложенного  З.В.Анчабадзе  заключает:  «Таким  образом,  взгляды  исследователей   по  вопросу   о  происхождении   этих  погребальных  сооружений  различны, и   лишь  дальнейшее  изучение  может  пролить  на  него  определённый  свет».1
   Солидаризируясь  с   мнением  русского  исследователя  П.Ушакова,  который  считал, что  строительство  кавказских  дольменов  принадлежит  не создателям  кобанской   культуры,   а   колхским   племенам,   грузинский   исследователь  И.Адамия утверждал: «Мы  должны  называть эту  культуру колхской  культурой».  Однако, -  как  подчёркивал   Ш.Д.Инал-ипа  (цитирую):  «И.Адамия  голословно   приписывает   как  само   строительство  дольменов   грузинским  («колхским»)   племенам,   так   и   их   датировку   У -  1У  тыс.  до  н.э.»2
    Причём  для  понятия  «дольмен»   у  абхазов   могло   быть  использовано 
д в а   до   ныне   сохранившихся   в   их   номинативной  лексике   термина:   а-дамра  (аdamra) -  «могила»   и   «а-хатгуын»   (а-hatg;;n)  -  «могильный   памятник»,  «надгробие». Последний   сложно-составной   термин,   по-видимому,   состоит  из  двух  основ:  а-hat  основа  абх. а-хатыр   а-хat;r  «уважение»,  «почёт»;   и   абх. а-8ys  а-;;n;  -   «дом»   =   абаз.  g;`na   «домашний  очаг»,  «отчий   дом»;  «дом»,  «хижина».3  То   есть   в   целом   исконное   значение   абхазо-абазинского  термина  a-hatg;;n  должно  осмысливаться   и     как  «почётный  дом».
   Между  тем   вопрос  о  происхождении  дольменной  культуры   на  Западном Кавказе, даже по имеющимся  историческим сведениям, представляется достаточно  ясным  и  вот  по  каким  основаниям:
    Так,  если  принять  во  внимание:  во-первых, известный  тезис  Геродота (11, 104) о  египетском  происхождении  Закавкаских  колхов, который  ссылаясь  на  сведения  полученные   от   египетских   жрецов   писал,  что   Сесострис  (Сесострис 111  -  египетский  царь  1878-1841 гг. -  Л.К.),4   «покоряя   все  народы  на  своём  пути»,  подошёл  к  реке  Фасису, где  оставил  там  часть  своего  войска. «Я  не  могу  точно  сказать, - отмечает  Геродот, -  сам  ли  царь  Сесострис  поселил   в  этой   стране  часть  своих  войнов,  или   же  некоторые   из  них,  удручённые   долгим  блужданием,  самовольно  поселились  на  реке  Фасис»  (Геродот  11, 103).  [По  крайней  мере   для   грузинского  исследователя  Дм. Бакрадзе,  который  ещё  в  1860 г.  писал (цитирую):  «Абхазы  получили  своё  начало  от  египетской  колонии,  которую  Сезострис  великий  в  Х11 в. до  Р.Х.  водворил  на  берегах  Понта  Эвксинского…»,5  и  вопрос  о  приходе,  по  крайней  мере,  части  предков  современных  абхазов  из  Египта  был  для  автора  совершенно ясен!]; во-вторых, что  солидаризируясь  с мнением русского исследователя  П.Ушакова, который считает, что  строительство  кавказских  дольменов  принадлежит   не  создателям  кобанской   культуры,  а
 колхским  племенам, грузинский  исследователь  И.Адамия  утверждал (цитирую):  «Мы  должны  называть  эту  культуру   к о л х с к о й   культурой»;1  в-третьих, что  дольменная  керамическая  посуда, по  сведениям  З.В.Анчабадзе, ссылающегося  на русского археолога Б.А.Куфтина, «представлена   в  основном   миниатюрными   сосудиками,  имевшими…   погребально  культовое  назначение. По-видимому,  эта  керамика  должна  была  имитировать  образцы  крупных  сосудов,  которые   по  каким-то   соображениям  избегали  класть  в  дольмены»,2  - то   египетская  природа   происхождения  дольменной  культуры  на  Кавказе  выглядит  вполне  убедительной!
   В  подтверждение  данного  вывода  следует  указать  и  то, что  у  древних  египтян  в  т.н.  «мастабах» - гробницах  частных  людей, наряду  со  статуями  покойника,  обычно  помещались: пара  кружек  для  воды,  несколько  статуэток  мужской  и  женской  прислуги.  Ведь  загробная   забота  живых  об  умерших,   связана  с  глубоко  архаичным  представлением  египтян  о  т.н.  Ка,  которое  рождается  вместе  с  человеком.   
   Вот почему заботиться  о  могилах  предков  у  египтян считалось священным  долгом  семьи,  и  нередко  знатный  и   благочестивый  человек   хвалился  в  своих  могильных  надписях   тем,   что  он  реставрировал   гробницы   своих  предков,  пришедших  в  упадок. На  обязанности  остающихся  в  живых  лежало  также  принесение даров  покойнику  и  молитвы  за  него по  большим  годовым  праздникам.3  Ка  не  умирает   и  может  продолжать  свою  жизнь  в  могиле,  которая  и  называется  поэтому  «домом Ка». Жизнь  его  зависит  от  степени  сохранности  тела   и  тесно  связана   с  последним.  Поэтому  представление
 о  Ка  легло  в  основу  всех  погребальных   обрядов.  Благодаря  ему  труп  превращали  в  мумию  и  заботливо  прятали в  закрытое  помещение  гробницы; возможность случайного разрушения  мумии также  была предусмотрена:  в  таком  случае  статуи,  передававшие   по   возможности   близкие  черты  покойного,  могли  заменить  собою  мумию   и  сделаться  местопребыванием  Ка. Жизнь  Ка  зависела  не  от  одной  только   целости  мумии,  который   мог  умереть  от  голода  и  жажды…   Именно  Ка   предназначалась   вся   движимость,  которую  клали  вместе   с  мертвецом  в  могилу. Надмогильное  служение   очень  рано  прониклось  магическим  элементом. Простая  молитва  о  хлебе, пива,  жареных  гусях,  одежде   и   «о   всех  хороших   вещах,  чем   живут  боги,  для  Ка  такого-то (имя  рек),  встречающаяся   в   стереотипной   формуле  на  каждой могиле,  могла  как  нельзя  лучше  заменить  самую  жертву  in  natura,  ибо  магическое  слово  творит  то,  что  само  означает; нарисованное  на  стенах  имущество  могло  так   же   хорошо   удовлетворить  Ка,  как   и  настоящее,  помещённое  в  могиле. Картинно  изображенный  на памятнике  жертвенный стол,  переполненный великолепными  дарами, не  был простой иллюстрацией  жертвенной  молитвы, а  заменял  собою  саму  жертву….».  И  далее: «Представление  о  Ка  имеет  очень  примитивный  характер.  Умерший   пользуется   только  условным  бессмертием; часть  его  остающаяся  после смерти, тесно  связана  с  могилой
и  продолжает  вести  земную  жизнь. Это  первобытное  представление  вызвало
в  Египте  установление  погребальных  обрядов, которые сохранились в течение
в с е й   египетской  истории…».1
    И хотя  изображения на кавказских  дольменах  встречаются  весьма  редко,  зато, - как  отмечает  Ш.Д.Инал-ипа, - «исключительно  интересным  памятником 
 в  этом  отношении  является  передняя  плита  от  дольмена   из   ущелья
 р.  Кефара».2  Автор  не   мог  согласиться  с исследователем  Л.И.Лавровым  «отрицающим  всякое  магическо-смысловое значение  дольменной орнаментики».3
    «Это  целая   сюжетная  сцена.  Трудно,  правда,  сказать,  -  продолжает  автор, - относится  ли  эта  картина  сама  по  себе  к  эпохе  строительства  дольменов  или  же сделана значительно  позднее при  вторичном  использовании  плиты  в  качестве  стены  и  пр. На  плите  в сложном  сочетании  изображены   к р е с т ы  (вероятно  астрального  значения),  собака  с задранным  хвостом 
и  высунутым  языком, три  человеческие  фигуры, одна  из  которых  разливает   из  керамического  сосуда  жидкость, другая  опирается  на  какое-то  орудие,  напоминающее  алебарду  или, скорее, «соху-кривулину»,4  а  третья  (женская)  держит  в  правой  руке  сосуд  наподобие стакана», - пишет  Ш.Д.Инал-ипа  со  ссылкой  на  «Материалы  по археологии  Кавказа».1  И  далее, автор отмечает:
   «Нелегко  разгадать  смысл  и  содержание  этой  сложной  композиции. Надо  полагать,  что  перед  нами   ярко  нарисованная   картина  жертвоприношений,  совершаемых  членами  семейно-родовой  общины  на  могиле  умершего сородича,  рельефное  изображение  указанного   выше  обряда  «отправления  доли  души»  (апсху-ура),  причём  эта  «доля  включает  все,  без  чего, согласно  верова ниям,  не  мог  существовать   тогдашний  земледелец   или  скотовод   и   на  том  свете,  а  именно:  пищу   и   напитки,  орудия  труда   и   вооружение,  символы  астрального  культа  и  домашние  животные, нашедшие  своё отражение
в  фигуре  собаки,  возможно  олицетворяющее  божество».2
   Кстати,  автор   отмечает,  что   изображение   другой   сложной   сцены  имеется   и   на  одной   из  боковых  плит  указанного  дольмена  в  ущелье
р. Кефара.3 
    К сказанному  выше отметим  несколько  важных,  на  наш  взгляд,  деталей  сюжетной  композиции:  во-первых  то,  что  все  три   фигуры  изображены  в  островерхих,  весьма  специфических  головных   уборах,  которые   в  старину  носили   а б х а з ы;4  здесь   же,  по-видимому,  имеет   место  иллюстрация  головного  убора  использовавшегося  предками  абхазов,  который  по-абхазски  называется   а-хылпа - «шапка»);5  во-вторых  то,  что  круглое  отверстие  в  центре  каменной  фасадной  плиты  дольмена  и  в  сложном  сочетании  с  ним   образует   три   стилизованных   креста,  которые   очень   напоминают  собой  египетский  знак  Анх.  Этот   знак  изображался  в  виде  русской  заглавной  буквы  Т  с  поставленным  на  нём  кружочком,   и  который   кроме  значений   «клятва»,  «присяга»,  как  известно,  имел  ещё  значение  «жизнь», а  также  «неизменное  возрождение  солнца  после  его  захода».6    Так  что  крестная  символика  на  дольмене,  скорее  всего  должна  быть  осмыслена  как  вечная   жизнь  души  умершего   в   т р ё х  средах:  на   земле,   в  небе   и   под  землёй (по  направлению  этих  крестов).   Всё   это  очень  сильно  сближает  магический  смысл   изображения   с  жертвоприношением  (известными  в  науке  как   «люстрации»  из.  лат.  lustratio  -  очищение,  посредством  жертвопри- ношений) с  абхазо-абазинским  языческим  культом  «а-ныха».               
    Вот  почему,  взгляд   автора   настоящих   строк,   касательно  значения  изображения  на  фасадной  плите  дольмена  в  ущелье  р. Кефара  заключается 
в  том, что:  на  ней, - как  полагал  ещё  проф. Ш.Д.Инал-ипа, - несомненно,   представлена  яркая   картина    религиозно-магического  обряда  очищений  посредством  жертвоприношений  (лат. lustratiо ¬  люстрация),  некогда  тради ционно  совершавшегося членами  абхазской и адыгской  родовой  матриархальной  общины  на  месте  погребенных  сородичей. У  абхазов  такой  обряд, известен   под   называнием    а-псхура,   который   исследователи  переводят  как  «отправление  доли  души». Однако, как  мы  полагаем, исконно абхазский 
 сложно-составной  термин  апсхура,  по-видимому,  претерпел  фонетически  закономерную  трансформацию  и  генетически   восходит  к  своей   исконной  форме (праформе),   которая  после  реконструкции  представляется  нам  как  *апсхьхура (apsx;hura).  По-видимому,  в  ней  произошла   т.н.  синкопа  - выпадение  согласного  звука  (х) на  стыке  слов,  в  связи  со  стечением  четырёх   согласных,  которую   объективно  трудно  произносить  в  исконной  форме. В  фонетически реконструи- рованном  виде  этот   абхазский  сложно-составной  термин  в  буквальном  переводе  означает  «душе-покаяние» [от абх.  а-псы  (а-psэ) - «душа»   и  а-хьхура (а-x;hurа)  «раскаяние»,  «покаяние»].   
    В  древнеегипетском  иероглифическом  письме  знак, подобный  изображенным   на  фасадной  плите  дольмена  в  ущелье  р.Кефара, сопровождался  трёхзвучной   фонограммой  читаемой  как  «а н х».
    Причём  знак  «анх»  встречается  бесчисленное  множество раз в  египетских   религиозно-ритуальных   сценах,   да   и   сами  божества  часто  изображались  со  знаками  жизни  в  руках.1
    Так,  например,  египетский   бог  Атон  изображался  в  виде  солнечного  диска   с  лучами,   на   концах  которых   помещались  руки,  держащие   знак  жизни  «анх»,  как  символ  того,  что  жизнь  людям,  животным   и  растениям   дана   Атоном.2 
    Следует  особо  отметить,  что  с  культом   «аныха»  (аnэха)  у  абхазов    изначально  и  традиционно  связаны  именно   языческие   святилищные   места,   где,   по   религиозным   представлениям   верующих   абхазов,   постоянно  обитали  духи  их  тотемических   и   реальных   предков,   и  потому  именно   здесь   отправлялись   их   культы.  В  силу  чего  эти  места,  овеяные  свя тостью  памяти  духов  предков, которым  они  постоянно  поклонялись, служили  местом  дачи  очистительных  клятв  и  принятия  присяги,   т.е.  отправления  традиционных  очистительных   языческих   обрядов  (т.н.  люстраций). Поэтому  более   значительные   из  таких  языческих   святилищ,  объединявших  иногда  собой  несколько  родовых  культов   и   соответственно  множество  верующих,  усилиями   христианских  мессионеров,  со  временем  стали  местами   располо жения христианских   храмов.  То  есть  христианские  миссионеры   планомерно
и  настойчиво  стремились  к  последовательному вытеснению  исконно языческих  обрядов  абхазов   христианскими   культами   и   обрядами   и   в  чём  они,  несомненно,  имели   здесь  немалый  успех.  Ведь  уже  с  середины  У1  века  христианство  было  официальной государственной  религией  абхазов (абазгов).
    Поэтому  совсем  не  удивительно,  что  со  временем,  в  эпоху  распрост- ранения   и  утверждения   христианства  среди  абхазов,  по сути,  произошёл  языческо-христианский   синкретизм,   когда   исконно  языческий   культовый  термин   абхазов   «аныха»,   в   устах   христианских   миссионеров   и   их   последователей,  вместо   исконного  своего  значения   «клятва»,  «присяга»,   стал   означать   такие   христианские   понятия   как   «икона»,   «образ».    Причём,   хорошо   известно,  что  в   эпоху  христианизации  абхазов   иконы
и  образы   христианской   Божьей   Матери   располагались    не   только   в   христианских  храмах,  но   и   в  их   языческих  святилищах (как, например, 
у   основания    самого    культового   дуба   у   подножья    святой   горы   Дыдрыпш,  в  селе  Бомбора  и  др. местах).
    Известно   и   то,   что  место   расположения    языческого    святилища    у  абхазов   называлось  сложно-составным  термином  аныхах`арта  anэxa-х;rta,  которое   Ш.Д. Инал-ипа   переводит    как   «место   пребывания   божества».  Одним   из  таких   мест, -  по   сведениям  автора,  - называется    гребень   горы    близ    села   Блабурхва   в  Гудаутском  районе.1
    Однако  следует  особо  отметить, что  понятия  «божество», в  упомянутом    выше наименовании  языческого  святилища,  конечно  же,   в о в с е    н е т!  -  Объект  религиозного  культа  здесь  только  лишь  подразумевается  и,  каковыми   в   реальности,  по-видимому,  были  родовые   культы   духов  как   мифических  (тотемических)  первопредков,  так  и  духов  реально  существовавших  предков!    
     Эти  святилищные  места,  которые,  практически,  имел   каждый  исконно   абхазский   р о д   (не  путать  с  фамилией,  т.к.  это  совсем  не  одно  и  тоже!),  традиционно   служили   местом   принесения   очистительных  душу   жертвоприношений  (люстраций)  и   дачи  очистительной  к л я т в ы  (присяги).   Ведь  человек  давший  здесь  клятву (присягу)  считался  навсегда   о п р а в
д а н н ы м   в   глазах   общества!            
     В   генетической   связи   с   этим   древними   религиозными   обычаями   абхазов    находится    и   абхазский  сложно-составной   термин   аныхапаара   (а-nэхаpaarа),   который   ныне,   хотя   и  понимается   как   «жрец  аныхи»   от:  аныха   +  -паара   «заниматься    жречеством»,   но,   в  своей  основе  последний   содержит:  глагольный   указательный   преффикс   места   п (p)  <  * пы  (р`)    придающий   действию   значение   «перед»;  в  сочетании  с   глаголом   аара   -  «приходить»,   «приезжать»,   «приход».  То  есть  этот  термин    имеет  исконное    значение   «приход   перед   аныха».  Человек  же,  который  профессионально этим  занимался, назывался  по-абх. а-пааюы (a-paа;э`)   «жрец». То  есть, фактически,  жрец  занимался  приведением   обвиняемого  в  каких-либо   грехах  человека   перед  аныхой  для  дачи  «к л я т в ы»  в  невиновности,  или  принесения  им   «присяги»,  которая  нередко  совершалась   с  участием   нескольких  лиц  - соприсягателей   и, конечно  же,  с  участием   обвиняющей   стороны!
    Так  Н.С.Державин,   свидетельствуя   о   наличии    в   Абхазии   следов   жреческой   касты,    ещё   в   начале   ХХ   века   отмечал:  «В  Гудаутском   участке   есть  священная  гора  Дыдрыпш.  Подняться  на   эту  гору   строго   воспрещается,  как  дело  оскорбляющее   н а ц и о н а л ь н у ю   с в я т ы н ю.  У  подошвы   горы   растёт   с в я щ е н н ы й   д у б,  на   котором  висят  медный   таз,  топор   с   арабской   надписью   и   шашка.   Здесь  абхазцами  совершаются   ж е р т в о п р и н о ш е н и я, приносятся  к л я т в ы,  даётся   п р и с я г а.  Роль  жрецов,  посредников  между   народом   и  Дыдрыпш,  исполняющих  все  культовые формальности, принадлежит членам фамилии  Ч и ч б а.  Они  живут   здесь   же   у  священного  дуба   и   горы   в  деревне  Ачандара  (ачан  =  жребий;  дара  =  они)  в  числе  20  дворов,   составляя  коренное  население  деревни. Только  члены  фамилии  Чичба  имеют  п р а в о   приводить   н а р о д    к   п р и с я г е  и   имеют    свободный  доступ   к   святыне  Дыдрыпш…  При  этом  жреческие  обязанности  исполняют   не  все   Чичба,   а   только   н а и б о л е е   с т а р ш и е    и з   н и х,   так  называемые  старосты   -   а н ы х а п а в и»  (правильнее,   аныхапааюы  -  Л.К.)…».1 
     Именно  здесь, - у  Дыдрыпш-ных (более  полное  абхазское   наименование   святилища  «Дыдрыпшь  аныпс  ных)  у  аныхи   обвиняемый  абхаз   традиционно   приводил  свои  оправдательные  доводы  и  аргументы, давал  соответствующую  клятву. При  этом  употреблялись,  например,  такие   формулы   клятв   как:   «аныха   аныс»  (аnэxa  аnэs);  «аныха  иамачуп»  (аnэха iamaчup)  - «клянусь  аныхой»;  «аныха  алахь  соуааит»   (anэxa   аlax;  sowait)  -  «да  будь  я   проклят  аныхой»  (букв.  «чтоб   я  был  наказан  аныхой»)  и  т.п.   Обычно  обвиняемый   и   его  соприсягатели  (ахыкуаац`а   ах`kuac;a)  становились  поодиночке  между  священными  дубами  впереди   храма,   брали   в   руку   веточку   от  дуба,  поднимали  её   и,  произнеся:  «Клянусь  этой святыней,  что  я  невиновен  в  том, что  сегодня  мне  приписывают», бросали   веточку   и   отходили.  После  этого   они   считались  навсегда   оправданными.2
     «Для   разбора   всех   вообще   дел,   как   уголовных,  так   и   граж данских,  -  пишет  Ф.Завадский   в   середине  Х1Х в.,  -  в  Абхазии  были  постоянные  суды,   называвшиеся  аныха-зхваз  (точнее,  аnэха  zhvaz -  Л.К.),  что   в   переводе  означает  «давшие  присягу».   Судьи   избирались   в   общем,   собрании   народа   под   председательством  Владетеля.   Срок  службы   и  время  выборов  не  были  определены. Они  избирались  на   целую  жизнь,  и  выборы  производились  по  мере  их  убыли,  но  не  иначе  как  с  разрешения  Владетеля. После  выборов  каждый  из  выборных  приносил   перед   народным   собранием   п р и с я г у   в   том,   что   добросовестно   будет    исполнять   свои   обязанности…».1
      Причём   социальная   важность  и  популярность  клятвы  (присяги)   в   народе  некогда  была  такова,  что,  по  словам  С.Басариа:  «Даже   мировой   судья   в   своём   решении   часто  выносил    п р и г о в о р  -   «принять  очистительную  присягу  у  Илорской  иконы  св. Георгия».  Иногда потерпевший  без  суда  непосредственно   обращается   к   иконе.  Это   называется  Аныха   ишьтеицеит   (по-абх.  Аnэха  ihteiceit -  Л.К.) [точный  перевод -  «пустить   по  следам,  натравить  икону»   или   «передать  (дело)  иконе»].   Передача   иконе  заключается   в   том,  что  считающий   себя  обиженным   является  в  Илори   к  священнику;  тот   открывает  двери   церкви   и   слушает,  как   истец   просит   Илорскую   икону   наказать   такого-то».    «Наказание  это  заключается   в    неизлечимом   заболевании   проклятого    или   в   ряде  несчастий,  которые постигают  его  семью; это  называется  Аныха  ихарахуеит  (икона  подействовала).  Тогда  «наказанный»  вынужден   бывает   выкупиться   перед   Илорской   иконой,  для   чего   туда   едет   с  подарками;  причём,   предварительно   он  должен   задобрить   проклявшего   его,  который   также   отправляется  с  ним  в  Илори   и   в   присутствии   священника  прекращает  дальнейшее   «гонение   иконы»,   т.к.  он  удовлетворён…».2
    Абхазский   исследователь   А.Кация    в   своей    специальной   работе   посвящённой    Илорскому   храму   отмечает,  что   последний   был  построен    ещё    в    Х1  веке   «в   девственном   дубовом    лесу»    на   месте   языческого  святилища   «пользовавшегося   огромной   популярностью».    И  далее,   автор   подчёркивает,  что   ни  одна   «икона»,  ни  одно  божество   в   практической   жизни   абхазов    и   самурзаканцев    такой   громадной   роли   не   играет,   как   илорская   «икона».  «Она  окончательно  и  бесповоротно  разрешает  дела  и  споры   как   гражданского,  так  и   уголовного   характера,   не   изъятые  коронным   судом   из  рук  народного  правосудия.  И  те  дела,   которые   коронным   судом   разобраны,  но   резолюция   коих  не  удовлетворила  какую-либо  из  сторон,  выносят  на  её  же   суд.   Обвиняемый   клянётся   перед  иконою,  что  в  данном  деле  он  прав,  и  этим  дело  кончается.   Если   же  обвиняемый   не   мог  принять    п р и с я г у,   то   беспрекословно    исполняет   наложенное  на   него  наказание.   Нарушение  этого  обычая,  по  глубокому  убеждению    абхазов,  безнаказанно   не  проходит   как   и   л о ж- н а я    п р и с я г а:    «икона»,   карает  болезнями  и  даже  смертью, если  во-время  не  образумиться  и  не  явиться   с   повинною.   Для   отвращения   кары   илорской   «иконы»,   провинившийся   должен  жертвоприношением  «отмолиться»   у  «иконы»,  но  при  этом  объязательно  должен  удовлетворить  материальный   ущерб  противника   и  заручиться  его  согласием:  они  вместе  отправляются  с  дарами, указанными  знахарками,  в  Илори   и  молятся,  чтобы   «икона»  отпустила  им  грехи  их: ведут  козлят, козлов, быков  и несут  деньги. Это называется   взаимное  прощение   -  моление   айбаныхвара».1
  А  вот  что  писал  К.Чернышев  ещё  в  середине   Х1Х  века:  «Замечательно,  что  воровство,  считающееся  у  других  народов   Кавказа   удальством,  здесь    п о р о к,   который    наказывается   весьма  строго,   а  именно:   с  вора   взыскивается   в   пользу  хозяина  тройная  стоимость  украденного  им,   и  кроме  того,  за  воровство   с т о    рублей   штрафа  -  в  пользу  владетеля.  Эта  строгая  мера  была  причиною,  что  воровство    в   Абхазии   случалось    р е д к о;    но    в   настоящее   время    порок   этот   усилился   именно   потому,  что   к о р е н н ы е   а б х а з с к и е   з а к о н ы   в о о б щ е   н а ч а л и   т е р я т ь   с в о ю   с и л у... 
      Если   для   обвинения   виновного   нет   ясного   доказательства,  то   судьи   прибегают   к   п р и с я г е.  Этот   обычай   существует   издавна,  -  подчёркивает  автор;   но   вследствие   неясного,  тёмного   понятия   о   святости    п р и с я г и,   она   потеряла   свою   силу.  Ныне  верят   ещё  присяге  перед   образом   св. Георгия,  иконами  храмов:  Пицундского  и  Илорского,   и  перед  образом  Божией  Матери  в  стволе  дуба (на  Холодной  речке,  близ  Бомбор). Народ   до   того  чтит   святость   этого  дуба,  что  даже  владетель  не   имеет  права  взять  силою  безоружного, бежавшего  под  сень  этого  дуба  и   покровительство  его  святой  иконы».2
    А  позднее  сын  известного  православного   миссионера   К.Д.Мачавариани  отмечал:  «Абхазы -  язычники  и  абхазы  -  христиане  по  настоящее  время  с  особенным  уважением  относятся  к  священной  горе  Дудрипш   и   к  Илорской   церкви   во   имя   Св.  Георгия.  Если   виноват  абхазец,  то  он   н и к о г- д а   н е   п о й д ё т   принять   присягу   ни   к   одному   из   указанных    священных   мест…».3 (Разрядка  моя  -  Л.К.) По  сведениям  же  Ш.Д.Инал-ипа   известная   молитва   абхазов  -  язычников  гласит:  «Аныха,  дай  нам  теплоту  своих  глаз,  боже  помилуй.  Народ,  да  будет  в  благополучии.   Благослави    тех,    кто   доставил   твою   долю»  (Уктамху  аазгаз  аж;лар  ныха - wktamxu  aazgaz   а;;lar  n;xa)».4
    А   другая   молитва   абхазов – язычников   гласит:  «Великий  дом  великих  икон  (т.е.  богов)     и    адэыныkоу  (а-d;`n`qow  -  Л.К.) покровители  сего   дома    (или   рода)!     Коленопреклоненно   просим    Вас,   умилосердитесь    над   провинившейся   семьёю,  простите   им  грехи   вольные   или   невольные.  В  залог  верности  служения  Вам  приносится   сиё  чистое  животное. Простите  грехи  сему  больному  и  дайте  ему  возможность  свято  исполнить  свой  долг  перед   Вами  и  впредь»  и  т.д.   При  этом  даётся  обет  свято  принести  искупительную  жертву  по указанию прорицательниц  и гадальщиц. «Абхаз  уверен,  -  отмечает  С.Н.Джанашиа, -  что  если  чистосердечно  исполнить  этот  обряд, больной  выздоравливает,   и  его  болезни  переходят  к  животному, которое  и  погибает…».1 
   Примечательно,   что  даже   в   Западной   Грузии   «поземельные  споры,  жалобы  об  удовлетворении  за  оскорбление,  поранение  и  убийство разрешались  присягою;   она  в  народном  сознании    считалась  такою  святынею,  что  хотя    царь  и   суд    и   налагали   её,  но  сам   царь,  суд   и  посторонние  лица  уговаривали   стороны  не  принимать  её  и  кончить  спор   миром.   Случалось,  что    правая   сторона   соглашалась  на  все  жертвы,  лишь  бы  не  принимать   присяги»,  -  говорится   в   сноске   автора,    опубликовавшего   одну  из  грузинских  грамот,  датированных  1791  годом.2  И  весьма  примечательно, что   даже  при   встрече   со  своими    соплеменниками   правоверный   абхаз   на  традиционное   приветствие,   обращённое   к  нему   и   вопрос  «УшпаKоу?», то  есть -  «Как  твоё  здоровье?»  (букв. «Как  ты  есть?»)  обычно  отвечал:   «хар   сымам» (xar s;mam), что  хотя  и  понимается  ныне  как «хорошо», «благополучно»,  но   исконное   значение   которого  буквально  - «вины  я  не  имею»   от   хаra  -  «вина»   и   s;mam  -  «я   не   имею».  (Кстати,   от  одного  моего  знакомого  абхаза,   я  лично  и   неоднократно  слышал  такой  же  ответ,  только  выраженный  во  множественной  форме  как  «хаr  h;amam»  -  от   xar  «вина»   и   -h;amam   «мы   не   имеем»). [Типологически, по  природе  происхождения,  абхазское  «хар  сымам»   можно  сравнить  с   исконно   русским   «спасибо»,  которое   хотя   ныне  и  понимается   как   выражение   чувства   благодарности,  но   его   исконное  значение  восходит  к  *«спаси  Бог»,  где  по  законам  фонетики   произошло  отпадение  конечной   согласной   в   безударном  слоге!]   
   Причём  известный   грузинский   этнограф   Н.С.Джанашиа   отмечал,   что: «Абхаз,  в   смысле   бога,   очень   часто   употребляет  слово  ныха,   что   в  христианской  речи  понимается,  или  точнее,  переводится   иконой».3   А  акад. Н.Я.Марр,  со  ссылкой  на  работу  П.Чарая  «Об  отношении  абхазского   языка  к  яфетическим  (материалы  по яфетическому  языкознанию  1У) и  его  же  статью  «Апхазети  да  апхазеби»  (Иверия,  1888), термин аныха  переводит  не  только  как    «икона»   и   «образ»,    но   и   «божество».4   Причём,  как   от  отмечает   Н.Я.Марр   в   другой   своей   работе:  «У  абхазов  полностью  и  исключительно  в  реальном  восприятии   "икона", "образ" слово   а-nэха   употребляется  т о л ь к о   в   переводах   х р и с т и а н с к и х  текстов».1
      «По    глубокому   верованию  абхазов,   -  подчёркивал  Н.С.Джанашиа,   -  всякая  болезнь,   ниспосланная   абхазу  свыше,  это  кара   богов  или  духов  за  неповиновение   или   ослушание  их…  Заболеть  -  это  значит  провиниться  перед   б о г а м и   или  д у х а м и   у м е р ш и х   п р е д к о в,  которые    (боги  и  духи)  держат  правоверных  абхазов  в  своём  безусловном  подчинении  под   страхом   болезни   или  смерти.  Вот  почему  так   свято  служат  абхазы    своим   богам    и    д у х а м    п р е д к о в.    Свои  прегрешения,    свои    «в и н ы»   абхазы  искупают   «искупительными   жертвоприношениями».2 (Разрядка  моя  -  Л.К.)               
    То  есть,   именно   вина   перед    богами   и   духами    предков,   по  глубоко  традиционным    религиозным   воззрениям     абхазов,    является    первопричиной    всех   болезней    и    неблагополучия,    как   для   самого   непосредственного   виновника,   так    и    для    его   ближайших   сородичей.    Поэтому-то,   если   абхаз   заболел    сам    или   его   ближайшие   сородичи,   то   он,   прежде   всего,   спешит   узнать   у   знахарки    причину   болезни   и  перед  кем  именно  у  него  есть  неискуплённая  вина,  и  консультируется  о  жертвоприношении   с  целью  снятия  вины  или  наложенного  на  него  проклятия.  (Более  подробно  об  этом  читай  в  указанной  работе  Н.С. Джанашиа).
     То  есть  в  болезни   человека,  по  глубоко  традиционным   религиозо-магическим  воззрениям   абхазов,  как   следует   понимать,  выявляет  себя  именно     духовно-нравственный,   а   вовсе   не   физический   феномен!       
     Так,  древнеабхазский  языческий   культ  аныха,  имевший  явно  родовую   природу   (поскольку,   практически,   каждый    исконно   абхазский    р о д    в   прошлом   имел  свою  собственную  аныху),  идейно   переплетается    с   древнеегипетским   культом   Анх,   семантическое   значение   которого  не  только   «жизнь»,  но  так  же  как   и  у  абхазов   «клятва»,   «присяга».    (Примечательна   в  этом   отношении   и  сама  идеограмма,  которая   сопровождает  иероглифическое  египетское  письмо:   вместе  со  знаком   Анх  и   фонограммой,     рядом  от  них -  с   правой   стороны -   содержит  и  изображение  коленопреклонённого  в  молитве  человека).            
    Причём,  как  выше  уже  упоминалось, религиозно-магический  символ   Анх    не  только   встречается    бесчисленное   множество   раз    в    египетских   ритуальных  сценах,  но  и  сами  божества  часто  изображались  со   знаками    жизни   в    руках  (например,  богиня   Исида).3
    Таким   образом,    египетскую   трезвучную   фонограмму   читаемую   как   «анх»   по  своему   фонетическому   облику,   семантике    и   практическому   применению,   невозможно  отделить   от   широко   известного   абхазам   до  недавнего   прошлого  религиозно-магического  по значению  термина,  известного   у  них  под  названием   «аныха».  «Аныха -   сакральный   термин    у    абхазов   ныне   хотя    и   известен   в     значении   «икона»,  «образ»,  но   у  близкородственных   абхазам    абазин,  -  в   форме   «ныха»   сохранился    в    значении   «клятва»,    «честное  слово»,   «ей-богу». То  есть  первичность  значения    абхазо-абазинского  термина  а-ныха//ныха  как  «клятва», «присяга»,   по  отношению   к  значению  его   как   «образ»,  «икона»,  -  не   оставляет  никакого  сомнения  и,  как  следствие,   законо мерно  уводит  нас   в  древне-египетскую   филологию   и   мифологию.
     По   сведениям   всемирно   известного    египтолога   Адольфа   Эрмана,  -   та  же  трезвучная   египетская   фонограмма   «анх»   кроме   семантики  «жизнь»  имеет  и  такие  лексические  значения   как  «клятва»,  «клясться»,   «божиться»,  «присягать».1
    То   есть  получается,  что   клятва  (=  присяга)  -  религиозно-магический  обряд    и    вечная   жизнь   человека   в   мировоззрениях   древних   египтян  находились,  как  бы,  в причинно-следственной  связи! А  это,  в  свою  очередь,  заставляет  сравнить  египетскую   трёхзвучную фонограмму  «а н х»  с  абхазо-абазинским  языческим  культом  а-ныха// ныха,  который  в  абхазском  языке   хотя  ныне   и  имеет   семантику   «икона»,  но  у  близко  родственных  абазин  сохранил   значение   «клятва»,  «честное  слово»,  «ей-богу».2
   Причём   такие   совпадения,  на  фоне   широко   известного   у   абхазов  предания   об   их  египетском  происхождении, конечно  же,  никак  не  могут  считаться   случайными! 
   В этом отношении  примечательно   и   то,  что   ещё   первый   абхазский   этнограф   С.Т.Званба   переводил   значение   абх.  а-ныха   на    русский    язык   как   «святыня»   и   вообще   все   святые,  как-то:  кресты,  образ   и   т.п.3  Генетически   абхазо-абазинский   термин   а-ныха // ныха,   по-видимому,  восходит   к   основе   исконно  абхазского   глагола   а-ныхра  а-n;xra  со  значением  1.  «тратить,  расходовать»;   2.  «снять,   убрать  (то,  что  лежит  на  чём-то)».  Именно  с  этим  же глаголом, как  очевидно, имеет  генетическую  связь  и  традиционный   религиозно-магический   обряд  абхазов   известный  под  названием   аиныхра (аjn;xra),   под   которым  ныне  понимаются  1. «пышные   поминки»;  2.  «угощение  всех  присутствующих  в  день  похорон».   
     Совместный  характер  очистительных  душу  жертвоприношений  участников   поминок   в  честь  упокояния  души  усопшего  (люстрации!) является  характерной  чертой   исконно  абхазского  религиозно-магического  обряда аjn;xra,   о  чём   собственно  и   свидетельствует  наличие  глагольного  префикса (приставки)   аj-.1
     Причём  весьма  примечательно, что  традиционный  религиозно-магический   обряд  аjn;xra,  между  прочим,  упоминается   и   в  цикле  абхазских  сказаний   о   «Нарте  Сасрыкве»,  что  само  по  себе  уже  свидетельствует  о  глубочайшей  степени  его  архаичности  с  учётом  положительной  этимологии  самого  термина  «нарт»  из  египетского  языка.
     Что  же  касается   высказываний   Ш.Д.Инал-ипа   и  осетинского  учёного    Ю.С.Гаглойти   о     возможности   генетически   увязать  абх.-абаз.  термин   «аныха// ныха»   с   осет.  «ныхас»   и   адыг.  «хаса»,  которое  поддержал   и   абхазский  языковед  Т.Х.Халбад,  то  автор  настоящих  строк  это  мнение  не  разделяет.2   
    Этому  объективно  препятствует  то  обстоятельство,  что  адыг.  хаса (hasa), по-видимому,  имеет генетическую  связь с  абх. а-;аcабра (а-hasabra) = «решение», «решать»;  «заключить»,  «решить»;  абх. а-х;аcаб  (а-hasab) =  «учёт»,  «расчёт»;  а-х;аcабра  (а-hasabra ) = «вычислитель».
    Научный  интерес    этого   мнения   заключается   не  только   в   том,   что   семантика   осет.  ныхас   - 1.  «слово»,  «речь»;  2.  «разговор»,  «беседа»;   3.  «собрание  мужчин  аула  для  беседы,  обсуждения  текущих  дел»,  «место  (полщадка),  где  обычно  собираются  для   беседы  мужчины»,3  объективно  сближает  их  с  исконным   значением    абх.  а-ныха   «клятва»,  «присяга»   и   «местом,  где  традиционно  собирался   народ  для  р е ш е н и я   своих  наиболее  важных   проблем»,   но,   н е   м е н е е   в а ж н о   и   то,  что  осетинский  термин «ныхас»  присутствует  и  в  осетинском   н а р т с к о м   э п о с е!   Более  того,  сам   загадочный  термин   «н а р т»   получает  положительное  этимологическое  толкование  из  египетского  языка!
     Так,  согласно  осетинскому  исследователю   Б.А.Калоеву:  «На   ныхасе   в  прошлом,   согласно   сказаниям,   у  осетин   решались  общественные  дела,  улаживались  спорные   вопросы   между  односельчанами…  Постановления    ныхаса  подлежали  исполнению  всеми  членами  общества. На  ныхасе  молодёжь  жадно  слушала   стариков,  исполнявших,  как   правило,   под  аккомпонимент  народных  музыкальных  инструментов  предания,  легенды,  песни  и  сказания  о  нартах».4
     Причём   в   осетинских  фольклорных  материалах  связанных  с  нартами,  встречаются  такие,  например,   выражения   как:   «Оразмаг  лежал  навзничь  на  камне  забвения  нартского  ныхаса»;  «нарты  построили общественный  дом  для  ныхаса»;   «нартский  ныхас»  -   площадь  в  селении  Лац  в  Куртатинс ком   ущелье,  где  по  преданию   восседали   нарты  и  т.д.
     То  есть   как  абхазский   нартский  эпос   и   культ  «аныха»  -  с  одной  стороны,  так  осетинский   нартский   эпос  и   социальный   институт   «ныхас»  -  с  другой,    по  сути,   выступают   неразделимыми   понятиями.  А  это,  в  свою  очередь,  позволяет  полагать   не  только  то,  что  эпоха  возникновения   самих  терминов  «нарт»,  «аныха//ныха»    и   «ныхас»,   по  сути,   одна   и   та   же,  но,  что   они  возникли  в   одной   этнической   среде. -  А  если  это  так,  то  это   может  стать  свидетельством  исконно  египетской  природы  их  этнического  происхождения! 
    В  этой  связи  весьма  примечательно   мнение  Ш.Д.Инал-ипа   по  поводу  абхазо-осетинских   параллелей,  который   отмечал:   «Во  всяком   случае,   сравнительный анализ  нартского эпоса, -  абхазо-осетинские   этнографические   параллели,    не  говоря   об  абхазо-адыгских,   свидетельствуют   о   том,  что   далёкие  предки   этих  народов,    или   часть   из   них,    некогда    находились  в  непосредственном   длительном   общении   друг   с   другом.   Более  того,  не  исключено,  что  тот  этнический  субстрат,  или   какая-то  его  значительная  часть, с  которой  в  процессе  длительного  исторического   взаимодействия  органически    слились   позднейшие  ираноязычные  пришельцы,   воспринявшие  целиком  местную  культуру, в  том  числе  героический  нартский  эпос, и  в  свою  очередь  давшие  части  аборигенного  населения  свой  язык,  представлял   собой   родственную   или,   во   всяком   случае,  близкую  протоабхазскую  среду   не  только   в  культурном,   но,   может  быть,  и   этническом  отношении».1
    При  этом,  автор  со  ссылкой  на В.И.Абаева указывал, что  самоназвание  одного  из  осетинских  племён - дигорцев  генетически  связывается с адыгами - черкесами.   
     Однако,  если  же   дигорцы   в   действительности   имеют  генетическую  связь  с   адыгами-черкесами,  то  этот  факт,  как  очевидно,  и   проливает   свет   на  происхождение  нартского  эпоса  у  осетин,  которых   генетически   связывают  с   иранскими   пришельцами!    
    По  поводу  изображения  на  фасадной   плите  дольмена, что расположен в бассейне  реки  Кьафара, ещё  Ш.Д.Инал-ипа  отметив, что  «нелегко  разгадать   смысл  и  содержание  этой  сложной  композиции»,  заключил: «Надо  полагать,  что   перед  нами  ярко  нарисованная картина  жертвоприношений, совершаемых членами семейно-родовой общины  на  могиле  умершего  сородича.  Рельефное  изображение   указанного   выше   обряда  «отправление  доли  души»  (апсху-ура),  причём  эта  «доля  включает  всё, без  чего,  согласно  верованиям, не  мог  существовать  тогдашний  земледелец  или  скотовод  и  на  том  свете,  а  именно:  пищу  и  напитки,  орудия  труда  и  вооружение, символы  астрального  культа  и  домашние  животные, нашедшие  своё  отражение  фигуре  собаки,  возможно  олицетворяющее  божество».2 (Выделено мной – Л.К.) 
   Однако  нельзя  умолчать,  что  термин  апсхура  (арsx;urа), - о   котором упоминает  Ш.Д.Инал-ипа, - по-видимому,  восходит  к   своей  исконной  форме  (проформе)  -  *апсхьхура  (арsx;хurа),  где: арs(`)  = душа;  и  - x;хurа  =  сожалеть, раскаяться,  покаяться;  то есть  в  целом  сложно-составной  термин осмысливается  как  магический  обряд  душе-покаяния.
    На  взгляд автора  настоящих  строк,  следует  также  добавить  несколько  важных  штрихов,  относительно  сюжета  упомянутой  картины  на  дольмене:         
    Во-первых,    изображение    проходного  отверстия   во  внутрь  дольмена  по  контуру, по-видимому, содержит   т р и   стилизованных  знака    егип.   анх,  которые,   как  бы,  предопределяют  жизненный  цикл  погребенного  в  трёх  средах:  на  земле,  под  землёй  и  на  небе;
    Во-вторых,   изображенная  в  сюжете   собака,  по-видимому,  есть  ни что  иное,  как  собакоголовый   бог  -  Анубис,  в  определённом  аспекте  идентичный  с  Гором. Он  является  богом,  имеющим  дело,  в  первую  очередь,  с  развоплощёнными  или  воскресшими  в   посмертной   жизни.    Анэпу  -  его  египетское   имя.  Он   психопомпическое   божество,  «Владыка  Безмолвного   царства   Запада»,  земли   Мёртвых,  подготовитель   пути   к  иному  миру»,  тот,  кому  доверено  отвести  усопшего   к   Озирису.  Судии.  Он  -  «бальзамировщик»  и  «страж  умершего», одно  из  древнейших  божеств  Египта.  изображения   этого  бога   Мариетт  Бей  нашёл   в   гробницах  Третьей  Династии;3 
    В-третьих,   Сириус  (греч.), по-египетски  Сотис  -  звезда  Пса,  которой  поклонялись  в  Египте  и  которая  почиталась оккультистами: первые почитали  её потому,  что  её   восход  вместе  с  Солнцем   был  знаком   благодатного  наводнения  Нила,  а  последние – потому,  что   она  таинственно  связана  с  Тотом-Гермесом,  богом  мудрости,  и,  в  другой  форме,  с  Меркурием.  Таким   образом,  Сотис - Сириус  обладал  и  по-прежнему  обладает  мистичес кими  и  управляющим  влиянием  по  всем  живым  небесам  и  связан  почти  с  каждым  богом  и  богиней.   Это  была  «Изида  на   небесах»,  и  называлась  она  Изидой-Сотис, ибо  Изида  находилась  «в  созвездии  Пса», как провозгла шается  на   её  изваяниях.  «Считалось,   что  душа  Озириса   пребывает  в  существе, которое  большими  шагами  шествует  впереди  Сотиса  со  скипетром  в руке и  плетью  через  плечо». Сириус есть  также  Анубис  и  непосредственно  связан  с  кольцом  «Не  преступи»;  кроме  того,  он  идентичен   с  Мифрой,  персидским  богом  Мистерий, и  с  Гором, и  даже  Хатор,  называемой  иногда  богиней  Сотис.    Будучи  связан  с  Пирамидой,  Сириус;  вследствие  этого, был  связан  с  посвящениями,  которые  происходили  в  ней.  Некогда  внутри  великого  храма  Дендеры  существовал  храм,  посвящённый  Сириусу-Сотис.  «Суммируя  сказанное,   - заключает   Е.П.Блаватская, -  хотя   все  религии,  конечно   же,  не  произошли   от  Сириуса,  звезды   Пса,  как   стремился  доказать  французский  египтолог  Дюфо,  но  Сириус-Сотис, несомненно,  тесно  связан  с  каждой  из  религий  древности".1
     В  свете  всего  вышеупомянутого  нельзя  не  обратить  внимание  и   на  тот   примечательный  факт, что  сложно-составной  абхазско-абазинский термин: абх. a-џьаp (а-jvаr)  означает: 1. крест; 2. народ,  тогда  как  в  абаз. джвар  (jvаr)  и  груз.  jvari  - означает  только  понятие  «крест». Таким  образом,  только  у  абхазов   и  мегрелов  термин   а-jvar , кроме  понятия  «крест»,  означает  ещё   и  «народ».
    В  свете   вышеупомянутого  нельзя  не  обратить  внимание  и  на  тот  приме чательный  факт, что  сложно-составной  абхазско-абазинский  термин: абх. a-џьаp  (а-jаr)  означает: 1. крест; 2. народ,  тогда  как  в  абаз.  джвар  (jvar)  и  груз.  jvari  - означает  только   понятие  «крест».  И  только  у  абхазов  и  мегрелов  термин  а-jvаr/jvar-i, кроме  понятия  «крест»,  означает  ещё   и   «народ».
    А  это,  в  свою  очередь, позволяет  заключить:  во-первых, то, что  само  понятие  «крест»  грузины  заимствовали у абхазо-абазин  ещё  в эпоху языкового  единства  последних; и,  во-вторых  то, что  на   грузинской  языковой  почве  произошла  фонетически  закономерная  субституция  исконно  абхазо-абазинской  лабиализованной  фонемы  .. - грузинским  элементом   v  [ввиду  её отсутствия  в  исконной  фонетической  системе  грузинского  языка)  с  последующим  наращением   грузинского  окончания   именительного  падежа - i ].
     И  если  принять  во  внимание  тот  факт, что  в   научной  литературе   касающейся   дохристианских   верований   абхазов  именно   крест   выступал   символом   небесного  огня  (молнии  Афы) -  вещественным  символом  союза  неба  и  земли,  -  символом  плодородия!  Причём  культ  креста  у  абхазов,   как  правило, был  опосредствован  культом  дуба, - то  вполне  естественно, что  эта  реальность   не  могла   не  найти  своего    отражения    и   в   происхождении   самого   названия  «крест»   у  тех  же   абхазов.2  Ведь  этимологический  анализ  абх.  а-џьar   позволяет  выявить  в  нём  два   исконно   абхазских  морфологических  элемента   с   совершенно   прозрачной   семантикой:   a-џь -
«д у б»;    и    а-r -  «большое  количество  людей».3  Следовательно,  в  целом  абхазский   сложно-составной  термин  (композит)  а-џьаr,  ныне  понимаемый  как  «крест»  и  «народ», должен  быть  исконно  осмыслен  как  «соборный (священный) дуб»  под  которым   следует  понимать  -  место  традиционного  сбора  верующих  абхазов  -  язычников  для  отправления  своих  традиционных  религиозных  обрядов  (в  т.ч.  дачи  очистительных  душу  клятв  в  невиновности  в  предъявляемых  им  обвинений,   принятия  присяг  верности  и  решений  по  всем  важным   вопросам   жизни   родовой   и  родоплеменной  общины).
   Причём  известно,  что  само   слово  «собор»  (= собрание)  придаётся  и  православному храму, который  абхазам  - язычникам,  как  известно,   некогда   заменял  именно  священный  дубовый  лес или  же отдельные  его   экземпляры.   
   Известно, что  в  древние  времена  астрономия  была синонимом астрологии,  великое  астрологическое  посвящение  происходило  в  Египте  в  Фивах,  где  жрецы  усовершенствовали,  если  не  полностью  создали,  эту  науку.  Пройдя   пять ступеней звёздной  Химии, неофит обучался  мистическим  знакам  Зодиака,  в  виде  хоровода,  представлявшего  путь  планет,  после  чего  он  получал  крест   Тау  (или  Тат),  и  становился  Астрономом  и  Целителем.1 

  г. Москва,
           март 2008 год