Воскресение

Александр Штурхалёв
                «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в      
                жизни значение, вдруг ни с того ни с сего.»
                Антон Павлович Чехов. «Три сестры».

     Неприлично  рано  сон  покинул  Семёна, дав  неожиданное отдохновение и улетучив  послевкусие  недавних  проблем. Сёма, не  зажигая  свет,  пристроил  тощий  зад  в  плетёное  кресло  на  кухне, прислушался  к  себе.  Лучше  времени  не придумаешь. Тишина  стояла  такая, что было  слышно  шуршание звёзд  и  топот  тараканов  в  кафе напротив.
   
  Итак. Спать  не хотелось.  Есть, - не хотелось.  На  всякий  случай ,  напившись воды  и  закурив,  Семён приоткрыл окно, и выставил стриженую голову в надвигающееся  утро.
   
  Тишина не больно ударила по  оттопыренным  ушам. Едва слышно потрескивала зажжённая сигарета,  жизнеутверждающе пощёлкивали разгорающиеся крошки табака, остывающие угольки, напротив, издавали  печальное шипение.  Белый дым беззвучно ввинчивался в тёмную портьеру неба.
      
 Наконец, на горизонте, густо уставленном пограничными столбами  многоэтажек, задрожало арбузное марево, следом нехотя показался край солнечного  желтка…. Проснулся ветер. Хрипловатое воробьиное чириканье растревожило голубей, их недовольное ворчанье разбавило какофонию рассвета. На чердаке деревянного барака заворочался домовой, в  доме  напротив, загудел лифт…
       
   Сёмушка, как когда-то называла его жена, смешно сморщил нос и зажмурился.  Мир вдруг представился  ему  округлым и твёрдым,  как  трамвай, выплывающий из-за угла.  Первый утренний трамвай сверху напоминал ленивого  сома, сдуру забрёдшего на мелководье.  Поскрипывая железной чешуёй, рыбина развернулась на кольце, и грузно встала, распахнув  складные жабры.
       
 День воскресный. Пассажиров не густо. Сутулый дядечка с помятым лицом,- явно возвращающийся  домой. Ветхая старушка,- уже не вполне принадлежащая этому миру. Семейная пара пенсионеров-туристов  в застиранных штормовках и рюкзаках, с неискренним румянцем на значительных лицах.
   
 «Туристы – надомники»  внимательно изучали объявления, недостатком которых не страдает любая остановка.  Сёме особенно нравилось  одно объявление.  В нём сообщалось о приезде в местный Дом Культуры очередного Мессии.  Стандартное  объявление. Как всегда, обещалось исцеление от всех болезней, стремительное омоложение, достаток и счастье в личной Жизни. Расширение Сознания.   В общем, всё как обычно, если бы не последняя фраза:  « ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ. ЦЕНА БИЛЕТА 100 р.». при прочтении сознание расширялось немедленно.  Вот где попахивало мистикой.
         
   Разношёрстную компанию разбавил местный беспризорный пёс с незатейливой кличкой Рыжий. Улыбаясь блохастой мордой, куртуазно обмахиваясь хвостом, Рыжий излучал счастье и благодушие. Люди тоже были рады провожающему. Сутулый гражданин приветливо дохнул на божью тварь густым, многодневным перегаром. Бабулька - божий одуванчик,- расщедрилась засохшим пряничком. Рыжий стремительно закусил. 
      
 «Трудовые резервы» демонстративно долго обыскивали собственные вещмешки.        -«Что у Вас, ребята, в рюкзаках?» - хотел было крикнуть сверху Семён.  На свет, всё-таки был извлечён бутерброд, покрытый колбасой сомнительного р-р-ржавого цвета. Рыжий долго и невнимательно обнюхивал подношение, и, наконец, с нескрываемым отвращением заглотил его целиком.  Пёс жалобно глянул в сторону дяди.  Несвежий мужчина услужливо и обильно выдохнул. Рыжему полегчало.
      
 Пёс  зычно икнул, мотнув  кудлатой  башкой…  Гулявший  невдалеке  сонный вальяжный голубь , с перепугу, стремительно  пошёл на взлёт.  Дёрнувшись, маленький  серый  дирижабль  угодил  головой  в край  бетонной урны, и завалился на крыло… Подхватившись,  дикими зигзагами, вслепую,  заполошно  всплёскивая крыльями,  низко пошёл над тротуаром,  словно символизируя  не лучшие годы  «Аэрофлота»…
          
      Но и тут удача изменила  птице мира.  На пути  предательски  встал революционно-оранжевый  полог овощной  палатки,  В столкновении живой природы и  бездушного порождения цивилизации, победил полиэстер….  Полуживая тушка медленно поползла вниз,  но встретил её не жёсткий  асфальт, а нечто мягкое, чёрное и , о ужас,  одушевлённое..…
    
      Так уж вышло в этот не лучший для полётов день, что площадкой для приземления   оказалась спина дремавшей  чёрной  собаки,  охранявшей окрестные палатки.  Торговцы прозвали пса Арамисом, исходя из неизбывной дружбы армянского и французского народов. Однако,  местные сторожилы  называли  собаку немного нараспев: Ара- мисс,  исходя из наблюдений за собачьими свадьбами…
    
      Сказать, что Арамис  был несколько удивлён и  раздосадован  фактом  приземления на собственную холку  тяжеленной  заполошной птицы, значит ничего не сказать!... Беспородная  собака  понесла как  чистокровный ахалтекинский жеребец!.  Намертво вцепившийся в холку  голубь,  то в ужасе затягивал плёнкой глаза, впадая  в  ступор,  то  светлел взором, набираясь мужества. Наконец, скорее  от безысходности, чем от  приступа воинской доблести,  птица больно  клюнула  деморализованного  противника, и, оттолкнувшись,  грузно  поднялась в воздух..
      
     Отсмеявшись, Сёма тут же придумал отважной и незадачливой  птице  прозвище «Давид», под  «Голиафом», видимо,  подразумевая  Арамиса….  В чердачном окне двухэтажного барака послышался  полу-хрип – полу-кашель, домового  тоже позабавило происшедшее, и смеялся он,  как умел… Улыбался и Рыжий, радостно высунув  розовый язык…
   
        Небольшое происшествие будто включило кнопку «пуск» на панели воскресного утра: Трамвай внезапно ожил, загудел округлыми боками,  наполнился знакомыми уже пассажирами и, вильнув хвостом, тронулся в путь. Трамвайное кольцо  как-то разом наполнилось гулом привычной воскресной  суеты…
      
    Эпилептической дрожью забился чайник, брызгая мутным паром. Семён нырнул башкой обратно в скворечник квартиры и занялся  магией. Чёрной. В белоснежном с виду фарфоровом чайнике, внутри же, - безнадёжно антрацитовом,  запузырился кипяток. Накалив фарфор,отработанный кипяток был  безжалостно  выплеснут.   
      
        Пока жерло заварочного чайника белёсо клубилось , самое время с пиететом  разложить чайные листы на треть сосуда, сыпануть для густоты цвета чайную ложку тростникового сахара,соль на кончике ножа, ровно столько же красного перца.  Щепоть корицы. Листик мяты. И вновь кипяток, пузырящийся как лужи от грибного, задорного дождя… Кукла хмурого шотландца в клетчатой юбке привычно уселась сверху…
               
           Чайная церемония немного нелепо смотрелась в неухоженной  съёмной хрущёвке. Подобные закидоны   остались у Семэна, то ли от стройотрядовских мытарств,  проводником по стране, может  от прошлого достатка, не исключено,  что и от врождённого эстетства. В общем, от  прошлой жизни….
               
Неспешное чаепитие всегда успокаивало, уносила вдаль  от обид, хлопот, суеты…       Мерно колышущийся тёмный омут в серебряном подстаканнике гипнотизировал, пробуждал и давно забытые, и обжигающие  ночами воспоминания….                               
    
- Чёрное-чёрное Небо. Пятаки звёзд. Плывут фонари. Шуршит снег. Сонно. Хорошо. Простор необыкновенный. Крошечного Сеньку везут на санках в ясли.

 - Чёрные тени и тихий свист летучих мышей над тайгой и предгорьями. Второй месяц похода. Сёма дежурит у костра.  Сладко и жутковато на душе.

   - Чёрные волны Белого моря в пенных всполохах.  Чёрная глыба рубки подводной лодки.  Новенький чёрный бушлат.  Колючий ветер треплет и забивает рот ленточками. Сплёвывая  якоря, Семён продолжает: «А если я нарушу эту мою торжественную присягу…». Тревожное ощущение чего-то важного и необратимого.

   - Чёрный костюм-тройка по тогдашней моде,  ещё тёмные, не тронутые сединой волосы, серый силуэт телебашни  в беззвёздной ночи,  едва различимые лица однокурсников, в кармане топорщится  негнущийся, новенький диплом приличного  зелёного цвета. Тревога и радость с трудом пробиваются сквозь усталость.
    
     Обстоятельства своего нынешнего одиночества Семён вспоминать не любил, но и забыть был не в силах, так и стоял горьковатый комок где-то чуть выше сердца, не давая вдохнуть полной грудью…
   
 Вечером того самого  дня, над центром города, прямо над зданием, где трудился Семён разыгралась гроза, штормовой ветер срывал листы с крыш,  что как нельзя лучше совпадало с  настроением. Грешным делом, Сёма даже предположил, что именно он и является причинно разгула стихии…  Старый высохший тополь  с подагрическими суставами ветвей, был переломлен ветром ближе к основанию. Чуть погодя, расчленённый ствол вывезли в неизвестном направлении, а оставшийся пень попытались сжечь.  Обугленный  остов встречал и провожал Семёна с работы. Порой незадачливому мужу казалось, что именно этот  чёрный обрубок колышется у него в груди, трепыхаясь, скорее, от вибрации проезжающих машин, чем от присутствия жизненных соков…
   
      Однако, солнечное послевкусие воскресного  утра не покидало Семёна, и вместо глухой, сумрачной, мертвенной тишины, в груди тонко вибрировал  посеребрённый, улыбчивый солнечный лучик в пылинках  надежды.
   
   Внезапно Семён очень ясно представил то, что именно сегодня,  из несуразного, чёрного пня показался тонкий зелёный росток. Видение было настолько ярким, объёмным, что ждать понедельника Семён был не в силах, и торопливо стал одеваться…
 
      Серое облако, похожее на упитанного  голубя, посидев на жёрдочке горизонта,  вспорхнуло и куда-то исчезло. Солнечный маятник воскресного дня вновь ожил.

*

(рисунок автора)