Ещё странички продолжение

 
                1
Е Щ Ё  С Т Р А Н И Ч К И (продолжение).

    Страничка 21. г. Певек. 1974 г.   При общем дефиците людей достойных попадали и в то время умные мужики в руководстве – встреча с одним из них запомнилась мне.
    В жилищно-коммунальном хозяйстве городском случилась какая-то авария (что и как – уж и не помню сейчас). Но что-то масштабное произошло – из Магадана даже комиссию прислали потом для разборки. Походили «комиссары» прибывшие, поразнюхали нужное, собрали всех заинтересованных на заседание – чтоб согласовать текст протокола расследования. Хоть с самого начала ясно всем было, что виновато тут местное управление ЖКХ (начальник – Смыкалова, очень авторитетная у руководства дама) – но споры всё равно возникли. Бывает такое вот: с самого начала тон преобладать скандально-склочный начинает, все ему поддаются – и уж спокойно-то и говорить не могут, так и срываются на взаимные оскорбления. Вот и тут – уж чуть ли не плевать друг в друга начали. Особенно горячо выступал инженер из Энергонадзора (начальник их в отпуске был – он временно обязанности его исполнял. Опыта не имея – на компромисс никак он настроиться не мог): обличал свирепо виноватых, повторяя при этом раз за разом: «..я думаю, я думаю..». А председатель комиссии приезжей, благостный такой и спокойный старичок, не вмешивался пока в споры, посиживал отстранённо как-то – да слушал. Но решил вмешаться в конце-концов, прервал говорившего:
        - Да-да, вы правы – думать надо. И всегда надо. Я вот смолоду, бывало, как только про баб подумаю – и сразу.. ну – это самое..  в штанах. И – сразу. А сейчас: думаю-думаю, думаю-думаю..
Тишина недоумевающая – на минуту, наверное (похоже – прикидывал каждый: а что и как оно там, в штанах). А потом – хохот общий грянул, как бы – освобождённый (и Смыкалова громче всех хохочет – аж до слёз). Дошло до нас – хоть и с задержкой. Отсмеялись – и будто чудо произошло, будто – и воздух другим стал в кабинете. Уже спокойно, без раздражительности, поговорили, нашли взаимоприемлемые формулировки – записали в протокол, И даже ещё посидели, так просто поговорили – за жизнь. Уходили – и каждый поблагодарил председателя комиссии. Умный ведь старичок-то оказался, нашёл способ разрядить обстановку. Простейшим анекдотиком напомнил он нам: ребятки, о чём вот спорите – не главное совсем в жизни. Так – стоит ли глотки друг другу рвать не из-за чего? Очень во-время вмешался. Побольше б нам таких старичков в руководстве мудрых, глядишь – и жизнь бы по-другому совсем пошла.


    Стр. 22. Чукотка. 1974 г.   Лето этого года надолго запомнилось всем работникам Чаунского электросетевого района. Непривычно жарким оно выдалось, тундра высохла – и гореть начала. Нам из аэропорта сообщили вертолётчики: тундра горит в междуречье Омрелькай – Лелювеем (между ними – 36 км. по трассе нашей ЛЭП-110 кв.), очень широким фронтом пожар движется в сторону нашей ЛЭП. Нам к тревогам не привыкать – звонок последовал в аэропорт: вертолёт предоставьте для рейса срочного (категория – «аварийно-спасательный», оплачивается он дороже). А туда уж и из райисполкома звонили – и вертолёт нам сразу предоставили. И вот – я уж и лечу.
    Сразу внимание обратил: реки все «вздулись», из берегов даже вышли. В этом – странность тундровых рек заполярных: тут чем жарче – тем они полноводнее становятся(и в верховьях их таять начинают «снежники» вечные; и сама тундра, представляющая вечную мерзлоту со слоем тонким мхов поверху, подтаивает, влага вся – в ручьи-речки стремится (впитываться-то – некуда, лёд внизу). Для нас же в том – прямая угроза, наша ЛЭП-110 кв. пересекает в зоне нашей ответственности целых семь рек – попробуй-ка форсировать их на вездеходе при выездах на трассу ЛЭП. Уж тут в какой-то реке обязательно утопишь вездеход – что постоянно и случалось.
    На Комсомольском посадку сделали – а там уж и бригада к вылету готова. Погрузились – полетели (а вездеход самый надёжный – ГТТ – следом за нами должен был выйти). Долетели до Омрелькая – а там облака дымные в стороне. Курс на них взяли, облетели очаг пожара несколько раз. Картина – угрожающая: «пятно», пожаром охваченное – километров в 10 диаметром, расширяясь – в сторону нашей ЛЭП движется медленно (тундровые пожары тем и отличаются, что распространяются – медленно. Так примерно, как человек идёт – ежели он ноги едва-едва переставляет. И тут страшна только неотвратимость и неумолимость, хоть и медленно – но достигнет-таки линия огня нашей ЛЭП). В одном месте как бы «язык» вытягивается в сторону ЛЭП, там ближе всего пожар подходит. На пути у него два озера громадных с перешейком меж ними километра в три – туда вот я и решил высадиться с бригадой (подойдёт огонь – лопатами будем «захлопывать», не пропустим). Вертолёт улетел (с заявкой моей – чтоб и завтра сюда наведался: обстановка измениться может). А мы – остались.
    Палатку установили на берегу озера, чай вскипятили да попили – а больше и делать нечего пока. Кто-то спать улёгся, двое охотников заядлых ружья похватали, в тундру ушли (принесли потом несколько уток – шулюмку варить принялись). А часов через десяток ветер переменил направление (со стороны пожара – к нам) – и дымное облако накрыло нас. Я уж испугался было, предложил всем тряпицы мокрые наготовить – чтоб через них дышать. Но не понадобилось пока – не так уж и густ дым, дышать пока можно (хотя,конечно, першит в горле понемножку). А вот видимости – никакой, даже сопку не видно соседнюю.
   До утра (хоть утро тут – понятие условное: полярный ведь день, солнце не садится в это время) дым погуще стал. Часов в 11 слышим – вертолёт пролетел, кружится над нами. Покружил – и улетел, сесть не решился. Часов где-то в 18 ещё прилетел, покружился – и на сопку – слышно – соседнюю сел. И я решился – пойду-ка я к нему, задержу – пока и остальные подойдут (я сигнал им подам – из ружья стрелять буду). Прошёл я в дыму минут с 20 (надеясь – не заблужусь: в сторону сопки подъём постоянный) – и взревел вертолёт, круг ещё сделал – и улетел. Но я так и иду в сторону сопки, дым стал реже и реже, вершины достиг – а тут и вовсе ясно. След увидел, где вертолёт садился (вмятины в тундре), чуть в сторонке стал я пирамидку складывать из камней (а их в достатке на вершине этой плоской). Сложил высотой метра в полтора, платок свой белый носовой сверху растянул. Под платок записку вложил (из записной книжки листочки вырвал), написал: прилетите в следующий раз – и ждите здесь, мы сюда и выйдем. Но двигаться медленно будем с грузом (палатка – и прочее), так что – нетерпение не проявляйте.
    Назад пошёл – и заплутал, кажется мне – по кругу двинулся. Выстрелил, ответного дождался, пошёл будто в этом направлении – и опять не туда будто. Ещё раз выстрелил, ещё раз на ответный пошёл. И на берег озера вышел, по кромке береговой – и до палатки добрёл. С удовольствием чайку горячего попил – а тут на глазах прямо исчезать стало дымное облако (ветерок от ЛЭП потянул). Только было на отдых расположился – а тут опять вертолёт загудел, теперь уж – рядом уселся. Свернули палатку скоренько, загрузились – полетели с осмотром. Собственно – лететь-то недалеко и было. «Пятно» пожара «раздвоилось» на два языка, обошли они озёра с обеих сторон, один «язык» уж и нашей ЛЭП достиг: одна опора пылала уже снизу, две соседние – загорались только. Подсели к ним, лопатами грязь тундровую подцепляя – «заляпали» огонь. В обе стороны, куда огонь распространяется – по человеку пошли с лопатами: чтоб «пропускать» огонь мимо опор, не давать им загореться. Взлетели, половину людей я там высадил, где второй «язык» приближался к ЛЭП, задание то же: пропускать валик огненный мимо опор, гасить сразу их (для человека тундровый пожар особой-то опасности не представляет: в любом месте перепрыгнуть можно через валик огненный). Сам же я дальше пролетел – чтоб полностью осмотреться (да и экипажу задание от местных властей: рукописную хотя бы карту набросать с обстановкой в районе пожара). Осмотрелись – и я запаниковал даже: и ещё три «языка» огненных на нашу ЛЭП нацелились (там, где ручейки протекают и трава погуще по берегам – там и вырывается вперёд вал огненный). Что делать-то мне: вертолётчики сообщили, что вездеход наш ГТТ затонул при переправе через первую же реку, через Паляваам. Ещё вездеходы гнать лёгкие ГАЗ-47 – так им, кроме Паляваама, ещё пять рек форсировать надо, заведомо – потонут и они (а у меня же, кроме пожара, ещё и пром. сезон под ответственностью – вдруг авария где случиться, тогда – туда все силы и вездеходы). Одна только надежда остаётся – на авиацию (пока погода лётная стоит). Написал я записку ст. инженеру: оповестить о катастрофе надвигающейся местные власти, попросить: чтоб указание дали в авиаотряд – постоянное чтоб дежурство организовали в зоне пожаров (по нашим заявкам – естественно). А сам чтоб ст. инженер собирал всех, кого только можно – приостанавливая все плановые работы. Их лопатами надо обеспечить, продуктами чтоб запаслись, палатки получили со склада, ложки-плошки-чайники прихватили – и сюда. И сразу чтоб по прилёте меня здесь разыскал – остальное на месте решим. Отдал я записку экипажу (для передачи), высадили они меня возле опор дымящихся – улетели.
    До следующего утра дежурили по очереди, пропускали огонь мимо опор – не дали ни одной больше загореться. Вертолёт прилетел – лагерь сразу разбили на берегу р. Омрелькай: палатки натянули, на близлежащей опоре анкерной радиостанцию установили – регулярная теперь связь будет. Ещё раз облетел я ЛЭП, ещё в одном месте опасном высадил двух человек, ст. инженера Л-а высадил на Омрелькае в лагере (чтоб поочередную замену организовывал) – а сам в Певек полетел.
    Что-то надо было кардинально решать – а что, опыта тушения пожаров тундровых нет у меня? Главное же – и посоветоваться-то не с кем: директор Кашаев в отпуске, гл. инженер Сев. ЭС Завьялов, за него оставшийся – в больнице. За главного теперь остался начальник ПТС, некий Кучер (я уж упоминал раньше о нём как о писателе нашем доморощенном) – так он в электросетевом хозяйстве слабо разбирается (тем более – в экстремальной такой ситуации), так только – в кабинете директора временно сидит. Ему я и эвонить даже не стал – сам решил на месте действовать. Мне одно было понятно: без вездехода с пожаром нам не справиться, не уследим мы за «языками» за всеми – спалим опоры свои деревянные. И бульдозеры бы нужны – но я не смогу их с Комсомольского перегнать, утоплю где-то. Один тут выход: уговорить авиаторов, чтоб предоставили они вертолёт-«гигант» МИ-6 – в него как раз можно загнать вездеход ГАЗ-47 (испытано уже), доставить в нужное место – на Омрелькай. Но вертолёты МИ-6 могут посадки совершать только на оборудованные ранее площадки (не так, как МИ-4 – методом подбора площадок с воздуха). Так удасться ли уговорить их  - чтоб отступление от Правил допустили, помогли нам?
    Поехал я в аэропорт, побеседовал с командиром авиаотряда, ответ однозначный получил: даже и не мечтай, такое отступление от Правил – преступно (а кто ж добровольно на преступление явное пойдёт). Вернулся в Певек, в райисполком к председателю кинулся (в райком КПСС я – ни ногой добровольно, если только вызывают «на ковёр»). Председатель тут же связался с первым секретарём райкома  КПСС, поговорили они меж собой, потом «первый» в авиаотряд позвонил, доводы командира выслушал. Обнадёжили меня: через обком КПСС будем действовать, они – с Москвой свяжутся (дело-то серьёзное: сгорит ЛЭП – и половина пром. приборов на предприятиях золотодобывающих встанет), добьются указания Министра Гражданской авиации (только он может такой вопрос решить). Что ж – будем надеяться. Тут же я указание дал на Комсомольский – приготовить вездеход ГАЗ-47, погрузить в него кое-что, на пожаре потребное – и ждать.
    Сам же я заказал опять вертолёт на вторую смену, на вечер – полетел. При подлёте попросил командира повыше подняться – чтоб общую картину увидеть. Сразу внимание обратил: не та уже конфигурация, фронт огненный изменился, «язык» там появился – где не было его ранее. Показываю командиру – туда вон. Подлетели поближе – и у меня волосёнки даже на голове дыбом встали: картина внизу – ужасающая. У нас в одном месте на вершине плоской на сопке – пункт заправочный устроен, гора там целая бочек, и кругом ещё раскатаны десятков с пять (и пустых наполовину, и полных – не поймёшь там). От них до ЛЭП – метров 200 всего. И по склону, от ЛЭП противоположному, огонь подбирается – к крайним бочкам вплотную уж подошёл. А уж это – всё, это – конец нашей ЛЭП: начнут бочки с бензином да диз. топливом рваться – и тут километра на два вокруг запылает всё. Потому командиру – вниз давай. Вниз – и побыстрее. Выскочил, кричу ему: «В лагерь быстрее, на Омрелькай – и сюда человека с три с лопатами».
    Улетел вертолёт – я наедине со стихией остался. В руках – ничего, принялся я ногами затаптывать огонь. Чуть пригасил ближний, решил подальше бочки пооткатывать: полупустые – поддаются, полные же – никак, не хватает у меня сил для этого (аж пупок трещит – напрягаюсь). Да ещё не глянул я толком на одну бочку, свалил её – а она без пробки оказалась, бензин так и хлынул из неё. Уж сюда и близко нельзя огонь допустить – увидел я жестянку какую-то, случайно сюда попавшую, схватил обрадовано, начал ей «тундру» мокрую зачерпывать – гасить очажки близкие. Пригасил чуть, осмотрелся – а с другой стороны по склону подобрался огонь, у крайних бочек уже. Три-четыре откатил (а они уж и нагрелись даже), жестянкой опять действовать начал (руки уже в кровь изодраны краями её – но уж тут не до нежностей). Тут погасил – в другом месте красненькое ненавистное подползает к бочкам. Мечусь туда и сюда, да ещё и пугаюсь шибко (а это – тоже силы отнимает), чувствую – всё, предел, не могу больше. Нет сил – и всё (ослабел я от бессонья последних дней). Сел – и аж слёзы покатились. Решил – а будь что будет, гори оно всё синим пламенем (и со мной вместе). Сел – и закурил даже (пропадать – так хоть с чем-то приятным). И тут вертолёт загремел, выскочили оттуда трое с лопатами – а я и встать не могу, показываю только – туда. А они и сами уж всё видят: скоренько «захлопали» лопатами очаги близкие, «тундрой» их присыпали. Стали планомерно (опыт-то появился уже) «обводить» пламя вокруг склада этого злополучного. Тут я их и оставил (пообещавши – сменить часов через 12) – а сам на Омрелькай в лагерь полетел. Там высадился – а Л-а в Певек возвратил, с ним – и пострадавшего одного (народ мой к встрече с тундрой основательно приготовился: кроме продуктов – и некиими бутылочками запаслись, «ходили в гости» теперь друг к другу. Вот один, «из гостей» возвращаясь, и упал прямо в пламя, обгорел. Физиономия в волдырях, слава Богу – хоть глаза целыми остались). И теперь я громы и молнии метал, жуткие кары обещая – ежели кто опять «позволит». Продолжали «позволять» - но в меру теперь.
    А с утра следующего весь воздух, казалось, гулом заколебался, завибрировал: громадина-вертолёт МИ-6 показался (выходит: добились-таки руководители областные указания нужного от Министра). Один круг сделал, второй – и опустился невдалеке, на тундру прямо (а не на косу песчаную – как мы ожидали). Тут же выскочили из него специалисты, потыкали-потыкали штырями металлическими – удовлетворились. Заглушились – и тут же створки задние распахнулись, выехал оттуда вездеход наш долгожданный, в сторонку откатился. А МИ-6 сразу взревел – и вверх устремился, улетел. Вездеходчик Володя Брюхенда с самым независимым видом (подумаешь – на вертолёте вместе с вездеходом прилетел – мы и не такое ещё видывали) подкатил к нам, отрапортовал: прибыл по вашему приказанию.
    Вот это – помощь, это – радость. Чуть чайку попил Володя – и тут же двинулись мы с ним вдоль трассы (с собой я и ещё пару человек прихватил – вдруг где-то высадить придётся). Но пока всё – в прежнем порядке. На обратном пути, вечером уже, сменил я тех, кого возле склада ГСМ оставлял – вернулись в лагерь. И тут ветер сменился, подул в сторону Певека, громаднейший шлейф дыма туда потянулся, вся округа заголубела, видимость почти нулевая – и аэропорт Апапельгино закрылся для всех видов авиации. Для нас, собственно, это не опасно теперь – с вездеходом мы и сами уже справимся тут. Так с другой стороны беда подстерегла – продукты у нас кончились. Я, замотавшись в Певеке, забыл об этом (не шибко-то и беспокоясь – рейсы-то у нас регулярные пошли). Улетевшему Л-у наказал, чтоб он этим озаботился – а тут вот и полёты прекратились. Чай да сахар у нас с запасом были, консервы кое-какие – а вот хлеба не было (и ничего мучного). Рыбы-хариуса в достатке было(кто отдыхал – ловили успешно, речка эта хариусом изобиловала), оленя одного бродячего застрелили – и мясо появилось. Вдоль Омрелькая стадо оленье прошло (от огня подальше угоняли его), чукча-бригадир попросил: дайте мне вездеход – чтоб яранги переместить со стариками да детьми в безопасное место. Съездил Брюхенда, перевёз их – и бригадир самолично самого упитанного оленя выбрал, забил для нас – уж теперь в достатке мяса, наварили ведро целое. Ешь, кажись, «от пуза» - ан нет, не идёт без хлеба. Раз-два поешь – а дальше даже и в рот не лезет (уж чего никак я не ожидал, оленина – мясо деликатесное. А вот..). Мы с Володей постоянно мотались вдоль трассы (меняясь – на ходу спали). В вездеходе кастрюля с мясом, протолкнёшь кусочек еле-еле с чаем – а больше и не лезет. Терпели – куда ж денешься.
    Дня с три так-то вот промаялись. За это время фронт огненный расширился уж до 25-ти примерно километров, едва успевали мы на вездеходе перебрасывать людей в места опасные (пока успешно – ни одной опоры не подожгли). А потом у утру и ветер переменился – в сторону стал облака дымные отгонять. В это же утро, спозаранок, на противоположном берегу Омрелькая вездеход ГТТ появился, человек оттуда окликнул нас (переправляться не стали они – через речку переговаривались). Оказалось: это парторг совхоза «Певек» по каким-то своим «партийным» (?) делам бригады все объезжает, сейчас – назад возвращается. Спрашивает: мол, может быть – сообщение какое-нибудь в Певек передать надо? Так может он это сделать по приезде в Усть-Чаун. Я отвечаю: у нас связь своя имеется – вон на опоре рация установлена. А вот вездеход бы ваш – очень бы кстати был: фронт огня расширяется, на одном вездеходе я могу и не успеть ситуацию контролировать. Пастбища-то ведь ваши оленьи выгорают (как чукчи говорят: чтоб на месте пожарища восстановился слой лишайника-ягеля, корм олений составляющего – лет с 50 нужно) – так присоединяйтесь к нам, вместе поборемся со стихией. Но парт. чиновник отмахнулся: мол, пастбищ на наш век хватит (хозяин – называется. Гнать бы пинками под зад таких руководителей с Чукотки). И вообще – у него дела важные, он очень спешит – и в вездеход спрятался (понял я, почему они переправляться-то не стали: поопасался он – отберём вездеход). Стали разворачиваться они – и я внимание обратил (глаз намётанный уже): на выхлопной трубе нет у них искрогасителя (а согласно требований пожарной безопасности – в летнее время в тундру вообще нельзя выезжать без такого искрогасителя). На вездеходах ГТТ двигатель стоит особой конструкции, выхлопная труба расширяется у него на выходе (миллиметров 300 в диаметре), там нагар скапливается – и при перегазовке летит оттуда сноп искр. А искрогаситель ежели установить – перегревается тогда двигатель до опасных даже пределов. И тут выход один (во всяком случае – мы так ездили): проехал километров пять-шесть – и остановись. Оглянись – не задымилось ли сзади. Появился дымок – и назад, захлопывай-гаси тундру. Так вот умчался этот ГТТ напрямик к р. Пучевеем, в полукилометре где-то от ЛЭП проехал – и задымилась там тундра. А мы во-время и не заметили (да и не смотрели в ту сторону), часа через три хватились – а там уж очаг появился – с пол-километра шириной, ещё один фронт на ЛЭП стал надвигаться. Теперь, ясное дело, расширится он на всё междуречье (а между реками Омрелькай и Пучевеем – где-то 6 км. расстояние). Пришлось срочно и туда двух человек с лопатами на вездеходе отвозить, оставлять – наблюдайте.
    Только вернулись в лагерь – а тут и вертолёт долгожданный загудел-затарахтел в небесах. Прилетел Л-в на нём, продуктов доставил (народ сразу на хлеб набросился – кто отдыхал в палатках). А мы полетели с осмотром было – да недалеко улетели. Только подниматься стали – командир посигналил. Показывает: ещё один очаг вам добавился. Вездеход ГТТ, через Пучевеем переправившись, к р. Угаткын прошёл – и там вдоль реки повернул в сторону посёлка Усть-Чаун. Так вот где он прошёл вдоль реки Угаткын – там и загорелось теперь полосой (расширяясь к этому времени – до полукилометра). Чтоб тебе, парт. чиновник, икнулось сейчас да понос тебя прохватил – подумалось сразу. Ещё один фронт, ещё одно междуречье запылало – шириной в 12 км. Вернулись в лагерь, забрали там два человека, палатку они резервную прихватили, продукты-посуду, высадили мы их на берегу р. Угаткын (задача – чтоб ни одна опора не запылала. И уж тогда только курс на Певек взяли – полетели.
    А в Певеке – завал: и то надо решить, и то сделать. Но я главным занялся: ещё раз «прочистил» кадры свои, ещё шесть человек наскрёб (добавка к «пожарникам»). И уж дальше допоздна бумажными делами накопившимися занялся да на звонки всякие начальственные откликался (с отчётом: что там, на пожаре, и как).
    Наутро у меня вертолёт опять заказан – а к утру опять ветер переменился, опять весь Певек (и с округой со всей) в облаках дымных. А у меня предчувствие какое-то нехорошее, пошёл в штаб авиаотряда, командиров стал уговаривать: слетайте кто-нибудь, рейс оформим как аварийно-спасательный. Нашёлся один смельчак, Валерий Карповский (он тогда на МИ-4 ещё летал). Выпустили его из аэропорта в полёт – «с разведкой погоды», то-есть: всё под его личную ответственность. Полетели.
    Сразу от Певека «зацепился» Карповский за берег морской – и пробирались мы теперь на предельно-низкой высоте, следуя изгибам береговым. Вот устье Ичувеема пролетели, и устье Чауна. Все шесть рек, нашу ЛЭП пересекающие, в Чаун впадают перед устьем – кроме р. Омрелькай. Вот её-то устье и надо нам не пропустить – чтоб дальше по реке и пойти. Кажись, вот оно, устье нужное – и дальше уж запетляли над рекой прямо. Вот обрыв знакомый с вечным «снежником» под ним – десяток километров осталось. А я на лесенке стою, как бы в кабине находясь, всматриваюсь вместе с пилотами. Только хотел сказать: вот-вот ЛЭП будет – как взревел вертолёт, перед ним прямо провода ЛЭП. Как бы перескочить Карповский заставил машину свою, вниз сразу – и плюхнулись жестковато (я чуть с лесенки не слетел) возле палаток прямо. Вот уж не ждали – высыпал народ из палаток.
    Спрашиваю Л-а: «как тут и что?». «всё в порядке. – говорит – Вчера проезжал я до Лелювеема до самого почти – там всё нормально». «Как это – «вчера»? А ночь что ты делал?». «Как «что» - отдыхал». Ну и ну – работничек, однако. Срочно лететь надо, проверять – что поменялось за сутки. С Л-м вместе – в вертолёт (предварительно я лопаты прихватил – на всякий случай). Взлетели, в сторону Лелювеема направились, ветерок тут тянет с другого направления – и тут отличненько всё видно. Вот одну пару дежурных наших пролетели, вторую, третью. Тут возвышенность, пролетели над ней – и картина ужасающая открылась. Прямо по берегу Лелювеема, по густой траве, «язык» протянулся огненный, расширился – и запылала наша ЛЭП (29 опор горят-дымятся). Да что ж это, Господи – все старания мои насмарку пошли. Высадил нас Карповский возле опоры самой обгоревшей, сам в лагерь полетел с наказом моим: всех, кто там находится – сюда. И вездеход пусть сюда же движется на предельно-высокой скорости (всё равно – часа с три ему надо на путь сюда).
    Принялись мы захлопывать-заляпывать пламя, разошлись в разные стороны (я просто-напросто поопасался возле Л-а остаться: так и тянуло лопатой тюкнуть ему по балде – да напополам расколоть). Погасили несколько опор – а тут и вертолёт подоспел, повысаживал людей через определённые промежутки. Поблагодарил я Карповского, Л-у на вертолёт указал (лети – к такой-то матери, чтоб и не видел я тебя здесь – лодыря). Улетели они. Мы же за час, наверное, пригасили все опоры – а дальше уж пропускать стали пламя, загореться – не позволяли опорам. А там и Брюхенда подъехал, оставили мы здесь пару человек, с остальными – в обратный путь пустились (по пути – меняя дежурных).
    И дальше всё – в кошмар многодневный слилось. Мы с Брюхендой из вездехода и не вылазили почти – мотались вдоль фронта огненного (а он теперь расширился, междуречья: «Лелювеем – Омрелькай» - 36 км., «Омрелькай – Пучевеем» - 6 км., «Пучевеем – Угаткын» - 12 км.). Общий фронт, выходит – 54 км., вот – и успевай. Помощь, конечно, большая – вертолёт каждый день почти прилетал, дежурных часто и на нём меняли. И экзотические даже задания выполнялись. На реке Угаткын, пока огонь вплотную не подошёл, двое дежурили: эл. слесарь Эдик Гавричков и (кажись – так?) эл. монтёр ОВБ Лёша Выжанов. Они рыбачили пока что, пошли к реке через кусты (а они в затишье, под обрывом – высокие, в рост человека) – и с медведем столкнулись нос к носу. Полянка небольшая, выходят они на неё – а с другой стороны медведь туда же вышел. Немая сцена последовала – замерли все участники. А дальше: люди в кусты назад попятились, и медведь ихние движения повторил – и назад, в кустах скрылся. Может – сыт он был, может – вегетарианец от рождения (что – вряд ли, медведи – всеядны), может – тощевата добыча показалась, но – пожалел он людишек, не сожрал. А они как-то легкомысленно к встрече опасной такой отнеслись: вышли-таки к реке через кусты, рыбачить принялись. Приехал я проведать их на вездеходе, выслушал рассказ, проехались по кустам (у нас – ружьё с патронами-«жаканами», очень мы возжелали с мишкой встретиться – медвежатинкой разжиться) – не нашли никого. Вертолёт прилетел (опять – Карповский), попросил я его – и он в обе стороны километров на десять полетал над кустами, поискал – но не нашёл (благоразумие, видать, мишка проявил – удалился от соседей опасных. Или – спрятался так умело в кустах).
    И ещё всяческие приключения случались – всего уж и не вспомнить (да я и полусонным был постоянно – память как бы выключалась). Запомнил только попытку нашу «встречный пал» запустить. Вышел из-под контроля огонь, и могло всё закончится трагически – если бы не вездеходчик Брюхенда. Впереди вала огненного бочку заметил (а они вдоль ЛЭП в тундре – повсеместно валяются), подъехал к ней, проверил – и завопил во весь голос (а я вблизи огонь захлопывал). С бензином бочка – обмотали тросиком её, потянули – сорвалась. И ещё так же (а огонь – вот он, под ногами уже у нас). И тут только хладнокровие спасти может: нашли мы дощечку какую-то в коробуше, подложили – и трос перестал соскальзывать, затянулся – уволокли мы бочку подальше, к ручью, на косе песчаной оставили. А я, работу бросивши неожиданно, пиджак там оставил, пока с бочкой возились – он и сгорел полностью (в кармане – зар. плата месячная, накануне полученная. Да удостоверения всяческие, книжка записная с адресами нужными). Что ж поделаешь – без жертв не обойтись.
    Ещё раз облака дымные на Певек повернулись, опять аэропорт закрылся – и тут у областных чиновников властных терпенье иссякло, рявкнули они на наших, районных: вы что там – повымерли все. Или – в сонном состоянии пребываете: на пол-Чукотки пожар развели – а справиться с ним не можете. У вас же техники всякой в районе – невпроворот, срочно действуйте (об этих переговорах я позже уж узнал). А польза практическая: из пос. Бараниха в моё распоряжение высланы были два бульдозера (благополучно и прибывшие). Уже подкрепление – тут же и задействовал их. Но, опыта не имея, не слишком рационально распорядился: надо было фронт огненный полностью от ЛЭП отсекать, я же попробовал неудачно – и по-другому скомандовал. Они каждую опору отдельно обрабатывать стали – отгребая слой «тундры» от них. С пол-сотни опор спасли-таки и этим способом – помощь ощутимая.
    В какой-то момент почувствовал я: всё – предел наступает сил человеческих. И я сам, и все люди мои измотаны уже в мочалку: две недели почти без сна нормального, одежда вся пропотела уж насквозь, гарью пропиталась. Чуть дымное облако отойдёт – и набрасывается на тебя другое облако, насекомых кровососущих. Питание – всухомятку почти (или из наспех чего-то приготовленного. Замены – не предвидится, все уж здесь – кого только можно было сдёрнуть. Может и бунт случиться (к которому и я сам присоединюсь). Потому написал я обстоятельную записку, адресованную в Чаунский райисполком. Там я извещал: мы, «высоковольтники», выдохлись полностью, чисто физиологически – дальше не сможем защищать ЛЭП от возгорания. Возможности человеческие предел имеют – вот его мы и достигли. Потому я предупреждаю: после отправки этой записки с вертолётом очередным – я ожидаю ровно сутки. После чего – людей своих я с трассы ЛЭП снимаю, буду изыскивать способ эвакуации их в жилые места. С ними – и я сам отсюда удаляюсь, командование – сами принимайте.
    А дальше – сжалился над нами Вышний Распорядитель, услышал Бог молитвы наши (наверное – выжидал он: когда ж я решусь на протест). Приготовил я послание историческое, вертолёт жду – а вместо него тучи холодные повалили со стороны Ледовитого океана, ветер оттуда подул пронзительный – и дождь полил (а для тундрового пожара достаточно и небольшого дождичка – сразу гаснут огоньки неустойчивые). Мы как раз вдоль фронта огненного ехали, на глазах прямо у нас, чуть дождик забрызгал (перекрестился я мысленно в тот момент) – парок повалил вместо пламени, а дальше – и дымок даже ветром унесло, будто – и не было только что надвигавшегося грозно и неумолимо фронта огненного.
    Собрал я скоренько всю свою команду на Омрелькай – рыбачить принялись в ожиданье вертолёта (а я – спать беспросыпно). Стали «окна» кратковременные, что непогода нам предоставляла, использоваться вертолётами – прорывались они, вывозили нас постепенно. Ещё пара дней – и убрались мы оттуда восвояси. Похолодало – и реки тут же обмелели, вездеход наш благополучно вернулся на Комсомольский.
    Закончилась же вся эта история (что зачастую тогда случалось) – анекдотом на тему партийно-бюрократическую. Только «отгорелись» - и сразу бюро райкома КПСС на заседание собралось. Всё руководство районное собрали, обсуждать стали произошедшее (пожары столь массовые), виноватых будто искать. Мы, приглашённые, безмолвствуем (порядок такой: если спросят – тогда только и вякай что-нибудь), рассуждают только члены бюро за столом. Глубокомысленно этак мнениями обмениваются: кто ж все-таки тундру поджёг. Один предположение высказал: мол, вертолётчики во всём виноваты, они и сами курят в полёте (нарушая правила), и пассажирам не возбраняют, окурки горящие выбрасывают они – вот и очаги возгорания. Долго мусолили это предположение, потом к другому перешли: мол, бутылки стеклянные битые валяются в тундре, лучи солнечные падают на них под определённым углом, как бы роль линзы исполняют донышки стеклянные бутылочные – и они зажечь могут траву. И это предположение всесторонне обсудили (выявивши полное незнание школьного даже курса по физике). Замолчали, а я всё жду: когда ж меня опрашивать будут, единственного из присутствующих – кто возглавлял борьбу с огнём и владел исчерпывающей информацией. Не дождался – первый секретарь уже и итог подвёл: так, мол, товарищи, и запишем – причину возгорания установить не удалось, потому..  Он ещё и не закончил – а меня будто чёрт за язык потянул, возгласил я взволнованно:
        - Тут и гадать нечего: тундру поджёг секретарь парткома совхоза «Певек». Он по всей тундре шлындал на вездеходе ГТТ – поджигая всё по пути. Он и от тушения пожара отказался – хоть ихние-то пастбища и выгорали.
Ляпнул я так-то неуместно (как говорится: как в лужу пёрднул) – и замолчал. А «первый», будто и не слыша меня (и все присутствующие вид сделали – ничего не слышат, никто даже и не взглянул в сторону меня. Вот она – дисциплина партийная: сказал что-то первый секретарь – и это истиной уже воспринимается в последней инстанции), продолжал невозмутимо:
       - …Причина, значит, не установлена. Намеченные мероприятия я вам зачитывать не буду – все вы письменные материалы получите. Всё – этот вопрос закончили. Переходим к следующему.
    Я, конечно, осознал свою бестактность – да уж поздно было (Слово – не воробей, вылетело – уж не поймаешь. Вот уж действительно: язык мой – враг мой). Стал сразу последствия примеривать – и дождался. Через несколько дней прилетел в Певек наш гл. инженер Завьялов (из больницы уже вышедший), посетил райком КПСС (традиция тогдашняя: руководители любого ранга, Певек посещающие, должны были в обязательном порядке райком посетить, поинтересоваться – нет ли претензий к ведомству ихнему). Так вот второй секретарь райкома (недалёкий мужичок – и это мягко ещё сказано) потребовал у Завьялова: приведите-ка вы в порядок своего начальничка сетевого района – чересчур умным он себя возомнил. Он позволяет себе САМОГО ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ на бюро поправлять, тявкать там что-то – каков нахал! Мы вам давно уж рекомендовали: убрать его, заменить на любого коммуниста – так в чём дело, почему медлите?  Что-то такое оправдательное пробормотал гл. инженер, мне же выдал – по полной программе (не вступаешь в партию – так хоть помалкивай, язык не распускай).
    А дальше получил я бумагу – решение бюро. Читаю – и глазам своим не верю. Чёрным по белому там значится: «Руководству Чаунского электросетевого района разработать способ и защитить от возгорания все деревянные опоры ЛЭП-110-35 кв.». Срок отведен – один месяц. Что это – издевательство? Или – крайний уж идиотизм чиновно-административный? Хватаю листок этот – и в райком. В промышленный отдел сразу, в кабинет, где два инструктора сидят (один из них – мой приятель. Он по протекции устроился на тёплом этом местечке – жена его являлась общепризнанной любовницей первого секретаря райкома. Что, в общем-то, ничуть его не смущало). Спрашиваю у него: вы готовили решение? Мы – естественно. Тогда пояснения мне дайте: как и каким способом я должен опоры свои защищать. Над этим вопросом институты целые бьются, решения найти не могут – а у вас оно имеется? Ну можно же что-то придумать – инструктор заверяет (я понял – он и есть автор строк тех неисполнимых). Я вот – говорит – советовался с инспектором пожарным, он предлагает: можно опоры обмазать глиняным составом метра на два от земли.
    Услышал я это – и от хохота не мог сдержаться (опять бестактность проявил). Говорю: ну намажу я глиной опоры – а она высохнет да и отвалиться. А что не отвалиться – то дождичек первый смоет. И где вообще я глину возьму – нет её в тундре, мерзлота там вечная – при оттаивании в ничто превращающаяся, в водичку мутную. И чем мазать, когда, кем – для этого мне персонал удвоить надо. У меня опор деревянных – около двух тысяч, я не к каждой и добраться-то могу, если всех людей своих разошлю – с пол-года потребуется. Вот – подскажите мне теперь, выход хоть обозначьте. Озлился тут инструктор, набросился в ответ на меня:
       - Ну, чего, чего ты ходишь тут – приключений на свою ж..у ищещь? Чего ты доскребаешься, каких-таких разъяснений требуешь? Мало ты шишек получал – так и ещё добавятся. Получил ты бумагу – и «исполняй» молча. Кто там тебя проверять будет – в тундре-то? Да никто – ты и на хрен никому не нужен. Потому молчи громче – вот один мой совет тебе, не «возникай» попусту – одни щелчки в ответ получишь.
    Что ж – прав он, лучше уж – не «возникать», промолчать. Что я и сделал – и никто больше и не упоминал о поручении этом глупом. Булькнули события в Лету – да и забылось всё и навсегда.

    P.S: Печатаю вот сейчас текст, переживаю будто вновь события прошедшие. И не верю даже – что о себе я это пишу. Будто – не я это был, другой кто-то.
    Во-первых: откуда только силы тогда брались? По сегодняшним-то критериям – чрезмерной ведь нагрузка была чисто физическая (а выдерживал ведь как-то, ещё и здоровье сохранил – дожил вот до восьмидесяти почти лет).
    Во-вторых: как же глуп я был и прост (в житейском смысле). Вот взять хоть пожары эти: ну кой чёрт меня в них затолкал, роль решающую играть там заставил? Тогда надо ведь было не так совсем действовать. Облетел я когда в первый раз ЛЭП свою, обследовал пожар в стороне от неё – и надо было мне сразу явиться в райисполком, заявить (обязательно – в письменном виде, чтоб «след» остался): горит тундра, угрожает нашим ЛЭП – принимайте меры. Для таких случаев в штате милиции пожарная инспекция есть, в штате райисполкома – начальник штаба Гражданской Обороны. Вот пусть они и действуют, организуют тушение пожара. А уж не справятся если, допустят пожар к ЛЭП, погорят если опоры – на восстановление их я своих уж людей брошу, это вот – по ихней специальности. Параллельно с райисполкомом – и по линии подчинения вверх телефонограммы направить: ЛЭП в опасности в период пром. сезона, возможны серьёзные последствия – принимайте меры. И – всё: согласно должностного положения моего – действия я предпринял соответствующие, теперь только – за развитием событий наблюдать. А я вот – в гущу в самую влез добровольно, себя измотал – и людей всех своих. Ещё и по носу щелчок получил, унижение пережил на бюро том памятном – вместо благодарности. Глуп – выходит – был, туп и упрям. Назад бы переиграть – уж я бы тогда..  Так невозможно ведь – ежели только во снах да мыслях (а сны «чукотские» часто снятся).
    Да, жизнь прожить – не поле перейти, всякое случается.

    23. г. Певек. 1975 г. У меня в Певеке появилась своя квартира, и даже с телефоном домашним (по тем временам это – как бы показатель общественной значимости, домашние телефоны устанавливались у людей только нужных – по мнению местных властей). Вот как-то в воскресенье после обеда я прилечь хотел – а тут звонок телефонный. Так-то нехотя трубку я взял (опять авария где-то), но – нет, голосок слышу ласково-вкрадчивый:
        - Здравствуйте, Лев Борисович!
Городок наш маленький, я уж всех людей влиятельных (домашний телефон имеющих)_узнал, и из таких инициалами этими один только человек обладал: начальник торговой конторы УРС, Фельдман по фамилии. Мужик в больших уже годах, на пенсии давно, по слухам – он уж и уезжать собирается с Чукотки. Но пока – влиянием обладал широчайшим (как же – на дефицитах сидит). Интересно мне стало: о чём и как с такими вот личностями народ наш беседует. Потому и решился на подлог. Отвечаю:
        - Здравствуйте, здравствуйте – коли не шутите.
        - Что вы, что вы. Лев Борисович – какие тут шутки. Я решилась побеспокоить вас, напомнить: вы как-то – будто – обещали почти мне содействие. Я слышала: несколько «Миров» завезли с этой навигацией. Я, конечно, не надеюсь – но вдруг.. Вдруг – вспомните о нас, распорядитесь. Ведь вы почти что обещали мне – мы зимой как-то встречались. Может – вспомните вы меня?
Всё и сразу мне понятным стало: в навигацию этого года в составе товаров, завезенных сюда на год, поступило несколько холодильников «Мир» (на то время – самых мощных из бытовых, с объёмной морозильной камерой. Соответственно – остро-дефицитных). Город весь гадал теперь – кому же они достанутся. Их распределением ведал райком КПСС, распродавались они согласно «табели о рангах». Но бывали и сбои, нарушение порядка – ежели желал того этот вот Фельдман. Во всяком случае, у моей приятельницы красовался на кухне коммунальной такой агрегат, как он был добыт – об этом можно было только догадываться (да она, собственно, не особо-то и скрывала: какой именно частью тела заработала она право на приобретение дефицита). Вот и эта дамочка, похоже, тоже захотела попасть в число избранных – минуя очерёдность иерархическую. Что ж. коль случай представился – попробую розыгрыш устроить (насколько получится). Отвечаю:
        - Что вы, как можно такую красу да обаяние забыть. Помню я вас. И не просто помню. Что-то такое есть в вас, изюминка какая-то – ежели меня даже, пожилого человека, зацепило. Запомнил я встречу с вами, запомнил.
        - Ой, что вы, что вы, Лев Борисович. Вы мне льстите просто, какая я красавица – так себе. Рядовая вполне внешность. А на себя вы наговариваете, не таким уж и пожилым вы выглядите. Даже – вполне в моём вкусе, седина вам импозантность придаёт, оригинальность.
       - Рад, рад такой оценке вашей. А я вот всё не решался, очень хотелось позвонить вам, углубить, так сказать, знакомство – да всё сомневался.
       - Ой, что вы, что вы! Я ведь тоже к вам – всей душой. Если бы догадалась – я б и сама вам раньше ещё позвонила. Да вот – тоже не решалась. А уж сегодня – некуда дальше откладывать: ещё день-два – и ни одного «Мира» на складе не останется. Вот и решилась, напомнила о себе.
       - Так я и не забывал о вас. Но тут, сами понимаете, не всё так просто, мне ведь списочек спускают из райкома – кому и что из дефицитов полагается. Фамилии мужа вашего нет там. Так что один «Мир» на сторону толкануть – риск большой для меня, должен я из пасти прямо вырвать у кого-то из сильных мира сего, врага себе нажить опасного. Пойти на это – только особые обстоятельства могут заставить меня. Да я бы на такое никогда и не решился бы – да ведь всё одно теперь, зимой совсем на материк собираюсь выехать. Могу и рискнуть сейчас. Но уж – и награда должна быть соответственной.
       - Конечно, конечно – я понимаю. Я переплачу – сколько скажете.
       - Уж это – не то совсем. Не то. Что ж думаете – мне рублишки ваши нужны? У меня и своих в избытке, поделиться даже могу – в особом-то случае. Не об этом совсем речь – и вы это понимаете.
       - Да, я – понимаю, понимаю. Но как-то не могу даже и представить..  Это – неожиданно как-то. Как-то не готова я к такому.
       - А уж это – ваше дело. Поняли вы всё правильно, а уж решаться – ваше дело. Я-то ведь решаюсь, зная – какие удары «сверху» посыплются на меня, какие глыбы обрушатся – только держись. А я – решаюсь, отдам я вам «Мир». А уж вы – думайте. Думайте.
       - Я уж и не знаю.. Как-то это.. Практически как это всё устроится? И вообще..
       - Да проще всего – я вас в гости приглашаю. Естественно – в единственном числе, без мужа. Твой-то где сейчас?
        - В райкоме будет допоздна сидеть на дежурстве.
Теперь мне – и окончательно – ясным всё стало. В райкоме КПСС в летнее время, в сезон золотопромывочный, по выходным дням на дежурствах сидят инструкторы отделов (мелкая сошка, самые низшие в иерархии тогдашней партийно-аппаратной). Вот жена кого-то из них и решила ухватить что-то, статусу мужа не соответствующее – и звонит потому Фельдману. Глупа, похоже, до предела – коль не может речь мою и обороты словесные отличить от оборотов старого еврея, всю жизнь на торговлю положившего. Таких и разыграть не жалко. Продолжаю:
        - Вот и отличненько, прямо-таки – сама судьба за нас. Сборы недолгие – да и ко мне. А уж я – стол приготовлю, напитки. Ну – как?
        - Да как-то.. Неудобно как-то. Супруга ж ваша – как с ней?
        - Так она вчера ещё на материк улетела. И уж не вернётся – пока я сам зимой не прилечу. А месяца с три буду я в холостяцком положении пребывать, уж мы с тобой – многое успеем за это время.
       - Но как-то всё – неожиданно. Как-то – сомнения..
        - Ежели возраст мой тому причиной – то зря. Слышали ведь: старый конь борозды не испортит. А что неглубоко пашет при этом – так это на опыте только проверить можно. Мы, евреи, во всех делах – и в любви тоже – предельно добросовестны. Так что – решайтесь!
    И дальше – всё в таком духе. Согласилась наконец-то дамочка, договорились – через полчасика (надо ж и подготовиться) появитсяона в квартире ловеласа предполагаемого. А проживает Фельдман невдалеке от моего дома ( в небольшом нашем Певеке всем известно – кто и где из начальства проживает). Потому я минут через 20 оделся – и к этому дому. Вдоль него наша ЛЭП-0,4 кв. проходит – вот я с самым умным видом хожу вдоль неё, возле опор останавливаюсь, осматриваю их – и в блокнотике пометки делаю. А сам представляю – сейчас явится эта дамочка. Позвонит в квартиру – там её Фельдманиха встретит (я никогда не видел её, но хотел бы – чтоб крупногабаритной она была, этакой объёмистой матроной), уж никак не поверит в случайность, допрашивать начнёт: зачем, шалава, явилась – дефициты отрабатывать?  Очень, очень остро может получиться – жду. А вот и она появилась, огляделась опасливо – и нырнула в подъезд (надо сказать – симпатичнейшая на внешность, угадал я с комплиментами. И юбчёнка на ней – самая что ни на есть «мини», всё чуть ли не до «этого самого» напоказ выставлено – и с «облико морале» её я, похоже, угадал).  Дождаться теперь надо – когда она по лестнице скатываться будет.
    Не получилось – из того же подъезда вышел работник наш бывший (пренеприятнейший тип – у нас с ним счёты давние) – собачку решил комнатную прогулять. Сразу ко мне с вопросом: «А что вы тут делаете?». Собачка его злобная (вся в хозяина) так и закружилась вокруг меня, лаем исходит, общее внимание привлекает – где тут ждать чего-то. Уйти пришлось. Но потом слухи до меня доходили – был-таки шум там, будто бы – старому Фельдману не поверила супруга, скандал закатила. А вот подробности – не вышли из круга участников, так я и не узнал их. А любопытно было – что ж досталось дамочке этой нечистоплотной. И мне её нисколь не жаль: знай, как говорится, край – да не падай. А она – свалилась. 

      24. г. Певек. 1975 г.  Начальство наше местное районное единственный, кажись, раз инициативу проявило – решили на год раньше запланированного телевидением обзавестись. Местный районный узел связи как-то там, с помощью органов партийных, лимит получил на проектирование, прибыли изыскатели аж из Еревана, покрутились – уехали (пообещавши – в кратчайшие сроки проект разработать). По городу сразу слухи противоречивые поползли (мол, в домах каменных телевизоры и работать не будут – без внешней антенны на крыше. А при «южаках» наших – какие тут антенны, посрывает их сразу). Дошли до райкома слухи – и начальника РУС Воскобойника на бюро РК вызвали с докладом: как там дела обстоят по части телевидения. Он на бюро объяснять принялся: долго, путано, с ненужными техническими подробностями. Мол, хотели мы на вершине сопки возле автобазы саму-то «Орбиту» разместить – не получилось: часть города экранироваться будет склоном горы Пээкенэй. На самой этой горе наверху ежели разместить – там гололёдные явления постоянно наблюдаются. И, как обследования показали, там линза громадная ледяная залегает под слоем верхним каменным – надёжный фундамент там не соорудить. Решили окончательно – за антенным полем, за «8 км», «Орбиту разместить. Сигнал от неё экранируется – так мы на вершине горы Пээкенэй ретранслятор поставим. Но под горой в домах всё равно сигнал слабый будет – потому мы предусмотрели обратный ретранслятор установить на доме, где первый секретарь проживает.
    Всё это он так-то путано изложил – никто и ничего не понял. Первый секретарь руками только развёл: запутано всё – сам чёрт тут ногу сломит. Помолчали потом. И член бюро, начальник КГБ Платонов произнёс как бы про себя (но достаточно внятно – все услышали):
        - Думаю – да, пора брать!
Тишина сразу зловещая – будто холодком могильным на всех пахнуло. А потом – хохот дикий, почти – истеричный. Тут уж и Платонов заулыбался: вот как удачно он пошутил. Освобождённо люди смеялись, осознавая с радостью: шутка ведь это,просто – шутка. А все присутствующие помнят ещё времена те недавние, когда такое вот заявление («Пора брать») одно означало: исчезнет этот человек бесследно. А многие и по краешку по самому прошли когда-то, и теперь вот смеялись неуверенно даже – а не вернулись ли опять времена те.
    Нет, не вернулись. Хотя сейчас, наблюдая бардак всеобщий, грабёж да растащиловку, так и хочется воскликнуть вслед за Платоновым: пора, давно пора «брать»!!

    25. г. Певек. 1975 г.   В те времена взаимоотношения административно-производственные строились на принципах, очень и очень далёких от деловых. Главную тут роль играли взаимные симпатии да антипатии, интересы же дела общего – терялись на этом фоне. И яркий тому пример: взаимоотношения мои с начальником производственно-технической службы (ПТС) нашего предприятия – Сев. ЭС.
    На должности этой перебывало несколько человек – и со всеми у меня контакт сразу нормальный устанавливался. У них заботы в основном бумажные – потому они в практическую деятельность сетевых районов и не вмешивались: утвердили план работ, районом представленный, отчёт потом получили во-время – и все и всем довольны были. Пока на эту должность некоего Кучера не назначили – с ним у нас война началась с первых же дней. Он возомнил – командовать он нами должен, путь тут один у него: изменять планы работ, нами представляемые, вписывать туда что-то своё. А так как он сам-то был узкий специалист (по релейной защите) и в электросетевом хозяйстве ориентировался слабо – казусы иногда возникали забавные даже.
    Как-то прилетел в Певек с деловым визитом директор Кашаев. Обычно прилетали они в составе трёх «К» (Кашаев – директор, Кадач – гл. бухгалтер, Костин – гл. плановик) – и решали на месте накопившиеся у меня вопросы. А тут случились четыре «К» - ещё и Кучера прихватил директор. Так вот беседуем мы с директором о всех делах текущих, и посетовал я: в очередной раз вездеход наш в р. Паляваам затонул. Директору никогда не приходилось переправляться через реки на вездеходе – и я подробнейше разъяснял ему: что оно и как происходит при потоплении. На глубоком месте в реке вездеход всплывает (двигатель и всё прочее смонтировано у вездехода в так называемой «лодке» - потому он плавучестью и обладает. Снаружи – только гусеницы). Дальше его течением уносит и закручивать начинает, водитель вездехода включает третью передачу, поочерёдным вращением гусениц старается придать вездеходу нужное положение и направить его к противоположному берегу, к косе какой-нибудь песчано-галечной. И «зацепиться» должен за косу вездеход обеими гусеницами – тогда только выберется он на противоположный берег. А не получилось если, прижало течением вездеход правой гусеницей к косе, «хватанула» гусеница песка да гравия, под катки набивается он промежуточные – и с треском громким гусеница правая слетает. Равновесие тут сразу нарушается (а гусеница около полутоны весит), вездеход косо становится с опорой на левую гусеницу, из-под неё течением рвёт песок – и агрегат весь на глазах прямо почти целиком под воду опускается (верх только кабины торчит). Народ, конечно, хватает – кто и что может, по пояс в воде ледяной – на берег выбираются (и «загорают» там – пока выручка не придёт). И такое у нас каждое лето повторяется, и изменить тут что-то в беспорядке установившемся – невозможно. На строительство мостов, ясное дело, средства государство тратить тут не будет (нерентабельно – тут проходят-то вездеходы – один или два в месяц). Паромную ежели переправу оборудовать, троса через реки натянуть – тоже нереально: дорого опять же, кроме тросов – и сами ведь паромы строить надо, персонал держать обслуживающий. Да ещё и русла меняются в реках тундровых каждый год – тут уж никакой вариант не подходит.
    Поговорили мы так-то с директором, понимая – разговором этим всё и ограничится, изменить что-либо – не в наших возможностях. А Кучер в это время скромно в уголочке посиживал – слушал. И обдумывал, видать – как бы ему отличиться и в этом вопросе. Вернулись в Билибино руководители, а через месяц где-то получаю я свой план работ, на утверждение в Билибино посланный, обнаруживаю там рукописное дополнение (рукой Кучера вписанное): «Оборудовать безопасные переправы через реки для вездеходных средств – 7 переправ». Время на каждую переправу отводится – по 50 человеко-часов (у нас так тогда трудозатраты учитывались). 50 ч-ч – за это время можно как раз один колышек закопать в вечную мерзлоту – даже и не смешно, тут что-то – даже выше смеха. Решил, вишь, Кучер инициативу проявить – а мне тут что делать? Тут же я набросал телефонограмму директору: «Для выполнения месячного плана работ, вами утверждённого, прошу обеспечить следующее:
    Первое: решить в Мин. Энерго вопрос о выделинии лимитов на проектирование.
    Второе: составить проектное задание на проектирование семи капитальных мостов через реки.
    Третье: решить в Министерстве вопрос – какой институт и когда выполнит проектирование.
    Четвёртое: решить через Гос. План вопрос о финансировании строительства семи мостов через реки.
    И ещё десяток пунктов.
    Отправила секретарша телефонограмму, через час где-то Кашаев звонит (чувствую – аж зубами от злости поскрипывает):
        - Ты что за галиматью прислал сюда? Что – делать нечего, развлекаешься так-то?
        - Не по адресу упрёк. Не я развлекаюсь – а вы там. Не план мне месячный прислали – а страничку из юмористического сборника.
        - Какой «план», что ты несёшь?
        - Обычный план, месячный – вами утверждённый.
Замолчал Кашаев, слышно – бумагами шелестит, листает план. Виновато уже говорит:
        - Надо же, подсунул мне Кучер – а я подписал не глядя. Ну, ошибся человек, опыта у него маловато – так он из лучших же побуждений, намерение было – тебе же помочь.
        - Ну, благими намерениями – в ад дорога вымощена. Укоротите, прошу я вас, пыл административный этого товарища – работать ведь мешает.
       - Так ведь старается-то человек – для пользы дела. А опыт придёт постепенно.
    Отсмеялись (кто в курсе событий) над Кучером, забылось произошедшее. А через месяц получаю опять план, опять там приписку вижу: «Начальнику ЧР СЭС обеспечить транспортировку воздушным путём спец. леса в количестве 100 метров кубических». Вот так-то, и не больше – и не меньше. Что это – юмореска очередная? Лес может понадобиться только начальнику Билибинского электросетевого района Гринштейну, звоню ему, спрашиваю:
       - Ты что – в юмористы решил переквалифицироваться? Твоя затея с лесом?
Похохатывает Гринштейн, говорит:
        - Мне Кучер второй месяц вписывает в план замену одной анкерной опоры (вычитал он в «листке осмотра», что наклон она опасный имеет). Я ему объяснил: подкреплена опора оттяжками, до зимы простоит – тогда и заменю её. Так нет – опять он вписал её в этот месяц. Тогда я говорю: нет у меня спец. леса – только аварийный запас остался. А сколько надо – он спрашивает. Ну я и ляпнул – сто кубов надо. Вот у тебя он их и затребовал (узнал, видать, в бухгалтерии – что излишки у тебя). Так что – действуй, начальник, выполняй приказ (ха-ха-ха).
    Да, зло подшутил Гринштейн (на анкерную опору около шести всего кубов надо). Опять телефонограмму сочиняю директору, прошу выделения дополнительных сумм на оплату примерно ста авиарейсов с грузом на подвеске по маршруту: Певек – Билибино (вертолёт на подвеске не более трёх брёвен может утащить, это – один кубометр примерно). Оплата ста авиарейсов – это наш лимит на авиауслуги примерно за два года. Теперь директор даже звонить не стал, чтоб возмущение высказать: заглянул он в план, понял – опять впросак попал, подписавши его – не глядя. Ответную мне телефонограмму отправил: такой-то пункт из плана месячного исключается (не дёргайся больше и телефонограмм ехидных не посылай).
    Так-то вот и воевали мы с Кучером: я опирался на доскональное знание производства, Кучер же – на близость к директору (кабинеты – рядом: всегда можно войти да на ушко что-либо нашептать директору – очень приветствовавшему такой способ общения). И войну эту я явно проигрывал – своё положение Кучер умело использовал. Докладные записки с обвинениями в мой адрес строчил – во-всю дар свой литературный используя (мне «кадровичка» давала их почитать: каждая докладная – литературное произведение, где умело мысль развивалась – невыполнение начальником Чаунского эл. сетевого района распоряжений Кучера грозит чуть ли не разрушением устоев государственных). Директор реагировал – выговор очередной объявлял мне в приказе (за тот год у меня накопилось выговоров – одиннадцать штук. Были и благодарности – но меньше, только в праздничных приказах). И длилось сражение это вялотекущеевсё время, пока Кучер при директоре обретался в качестве фаворита. Но характер я выдержал-таки: за всё это время не исполнил ни одного из дополнений в планы, внесённых Кучером. Вид я делал – не вижу я их, не существуют они в природе (что бесило автора – до предела).
    И такие вот мини-сражения повсеместно тогда наблюдались, на должности на все руководящие те только назначались – кто «умел жить» с руководством (преданность делу, профессионализм – в конце где-то были требований к кандидату на руководящую должность). И самое, конечно, главное требование было – партийность (кандидат обязательно должен быть членом КПСС). Такая вот политика кадровая не могла не привести со временем к краху всей системы – что и случилось после года 1991-го (некому было защищать-подпирать устои рухнувшие – под собой похоронившие СССР).
    А наша нынешняя действительность – ничего вам не напоминает?
    26. Чукотка. 1975 г.    Выехал я с бригадами для работ при отключении для ремонта ЛЭП-35 кв.  На горном участке «Ватапваам» подстанция наша отключена, поработали там, костерок потом разложили, чай вскипятили (на Чукотке – самый ходовой напиток, при постоянных холодах – согревает отменно). Сидим, чайком наслаждаемся, подозвали и группу местных горняков, что-то рядом сооружающих. Подошли, и один сразу обрадовался, узнавши одного из наших монтёров, Мамакина (в обиходе: «Мамака»). Старые знакомцы, заговорили сразу: а ты помнишь, а вот это ещё – помнишь. Ещё одно вспомнили – и нам рассказывают наперебой. Оказывается, они были первостроителями на этом вот горном участке, лет с шесть назад их привезли сюда, в голую тундру – и они строили здесь ЛЭП-6 кв. для энергообеспечения будущих золотодобычных полигонов. Жили они в балке передвижном, шесть человек, тесно – едва помещались. Но ничего – терпели, работали. Все там подобрались крепко выпивающие – а тогда на Чукотке на сезон промывочный вводился «сухой закон», выпивки – никак не достать, за любые даже деньги. Вот и решили организовать собственное производство: во фляге бражку «затёрли». Вытерпели, дождались, пока созреет питиё («пузыриться» перестанет фляга), попробовать решили. Ужин приготовили поплотней (а тогда меню тундровое однообразным было: макароны с тушёнкой, голо и пусто кругом – ничего не достать), ещё каких-то банок консервных наоткрывали. Уселись, попробовали: бражка получилась – чудо, крепкая – так по ногам да мозгам и шибает. По три-четыре кружки зачерпнули – и так-то весело стало, уж и на приключения потянуло. У одного мужика потребность неотложная появилась, вывалился он из балка наружу – а Мамака подхватился тут же, говорит: я его пугану сейчас, всё – посмеёмся. Быстренько вывернул полушубок мехом наружу, набросил на себя, выскочил – и из-за угла в темноте бросился на того мужика с рыком звериным. Тот испугался, бегом в балок (а процесс мочеиспускания продолжался на бегу), орёт: «Медведь, медведь!», за ружьё ухватился, в дверь: бах, бах. Смех, конечно же , общий, сочувствие высказывают мужику: штаны-то сушить теперь надо. Мамака зашёл, доволен сверх меры – удачно пошутил. Отсмеялись, ещё посидели – и Мамаке тоже наружу понадобилось. В темноте-то далеко и не пошёл, чуть за угол балка завернул – опорожняется. А из-за угла тёмная громада надвигается – и к нему (ясное дело – и его попугать решили). Потому он ногой небрежно навстречу подрыгал: кончай, парень, не напугаешь, уже – и неинтересно. А из пятна фигура медвежья обрисовалась – на задние лапы он встал. Лицом к лицу с Мамакой (вернее – мордой) – но только повыше. Да как рявкнет – Мамаку как сдуло, не помнит – как он и в балок влетел. Забежал, дверь захлопнул – а там ни крючка, ни засова нет. Так он ручку дверную не отпускает, держит (а медведь, приметивши – куда добыча скрылась, скребёт когтями по двери), вопит: «Медведь, медведь – ружья хватайте!». А те уж и сами рык услышали, за ружья схватились (а у каждого – двустволка). А Мамака так и тянет ручку дверную – не отходит. Ещё один кадр на выручку к нему пришёл, пытается верёвку какую-то привязать к ручке – чтоб понадёжней удерживать. А медведь похаживает вокруг балка, порыкивает да лапой пробует, исследует – насколько прочно сооружение. Страшновато – хоть и пьяны все. А медведь к дверям опять вернулся, пару раз провёл по ней лапищей – так доски и выгнулись. Фонарь сразу погасили (чтоб не видел медведь – кого первого схавать ему), все стволы (картечью у всех заряженные) на дверь направлены – а всё страшно. Народ тут многоопытный, знают – медведя первым залпом не свалить, успеет он в балок ворваться – подавить их всех тут. Что делать? А одно только остаётся: попробовать, попугать медведя. Судя по его спокойному поведению – сыт он (как раз время для него в берлогу залегать на зиму – а они всегда сыты в эти дни. Иначе – сразу бы он Мамаку ухватил да разодрал).
    В балке одно окошко небольшое имелось, высадили стекло, сразу стволы на улицу: бах-бах. И следующие два ствола, и ещё: бах-бах. Но уж это и лишним было: после первых же выстрелов услышали – убежал медведь (по подмёрзшей земле отчётливо слышно: шлёп-шлёп лапами). Перезарядились, подождали немножко, решили дверь открывать. Фонарь зажгли, поставили его против двери на пол, Мамака толчком дверь отворил – и в сторону сам (чтоб не попасть на линию огня – на дверь ведь десять стволов направлены). А никого и нет, можно и выходить. Поочерёдно (ружьё – вперёд) – вышли. И уж такую пальбу открыли, сдуру-то коробок пять патронов сожгли (медведь, ясное дело, после такой пальбы вёрст на пол-ста, наверное. Убежал). Выходит – победили зверюгу. Подвиг совершили – надо ж и обмыть такое событие, тут же за кружки – и зачерпывать стали. И во фляге к утру – чуть на донышке осталось (как раз для опохмелки лёгкой). А утром Мамака первым проснулся, обнаружил: спали-то они при распахнутых дверях – кто-то спьяну забыл прикрыть. Приходи, медведь, выскребай из спальных мешков – и употребляй их по выбору. Но не пришёл мишка. А на другой день и снег уж выпал – и он, видать, на зимовку улёгся (даже следов больше его не видели). Но запор на дверь – изнутри – всё-таки пристроили.

      27. г. Певек. 1975 г.    Хоть я и беспартийным был – но жизнью партийной интересовался-таки, со злорадством отмечая – в руководстве партийном всё тот же принцип лревнейший превалирует: коль я начальник – ты дурак. И уж принципиальностью какой-либо тут, достоинством собственным – и не попахивало. В чём я и убедился на опыте собственном.
    Я к тому времени (по причине беспартийности своей) превратился средь руководителей районного звена как бы в мальчика для битья. На любом совещании-заседании с моим участием, чуть только я свои требования начинал излагать (а я продолжал их выдвигать с маниакальным упорством – и отстаивать до конца) – тут же хор целый возмущённый взрывался: вот, вот – опять он, опять. Возомнил – он тут умней и принципиальней всех, на мнение даже органов руководящих партийных – плевать он хотел. Так доколе, доколе.. – и т. д. Потому я к любому вызову в кабинет руководящий готовился – как к сражению очередному, к очередной куче обвинений и оскорблений даже. Уж привычным это стало – уж и не возмущало почти.
    И вот как-то вызвали в райком КПСС меня, на совещание очередное – объект какой-то надо было срочно и внепланово вводить (нам, соответственно – включать). Приготовился я к пакости очередной(иного я от райкома и не ждал). Там власть сменилась, первым секретарём назначили чисто-аппаратного выкормыша ( кажись – Шевцова(?) по фамилии), представлявшего из себя безликий и стандартный винтик машины партийной. Они и после менялись, друг от друга ничем не отличаясь: отбери у них фамилии, не отличишь тогда: кто из них в кресле пребывает. Естественно – меня, беспартийного, он и в упор не замечал, ни разу не соизволил взглянуть даже в мою сторону (а уж чтоб поддержать в чём-то – об этом и речи не было).
    Вот и в тот раз я приготовился к борьбе неравной. Начальник СУ-6 там сразу выступил, доложил: мол, объект к сдаче готов (имеются недоделки некоторые – они устраняться будут после сдачи уже объекта, в рабочем порядке. Но все тут понимали – никогда). Но, как обычно, упирается всё в электросети – опять начальник их сверхпринципиальный возражения свои имеет, листа с три замечаний напридумывал – прислал нам (но листки не показывает – вдруг заинтересуется кто-то – да читать начнёт). Потому прошу партийный орган: в интересах всего района – обязать этого товарища подключить объект сдаточный к электросетям, желательно – без задержек.
    Я было хотел прочитать замечания свои (те самые «листки») – так куда там, не дали мне и рта раскрыть. Дружным хором на меня обрушились, того и гляди – с дерьмом меня смешают сейчас. И вдруг (я даже опешил вначале) невиданное случилось: первый секретарь заметил меня, попросил: дайте-ка мне просмотреть замечания ваши. Тишина сразу установилась в кабинете – гробовая: что это за финт такой – впервые в практике общей столь высокий чин листочками какими-то заинтересовался. А первый взял их, просмотрел внимательно (а они аккуратненько на машинке отпечатаны, пронумерованы пункты, абзацами отделены – легко читать). Говорит потом начальнику СУ-6:
        - Вы сами-то читали замечания эти?
      - Да я..  Это..  Начальник участка у меня..
        - Вы сами, вы – должны были прочитать. А потом уж за поддержкой идти в партийные органы. Я хоть и не специалист, но понимаю: нельзя эту ТП включать с такими недоделками. Потому давайте так решим: время терять не будем, разойдёмся сейчас. И вы, строители, встретитесь с электриками – и обсудите положение, найдёте общее решение. А уж не получится – тогда к нам обращайтесь, мы найдём виноватого. Хотя почему «не получится»: все требования электриков, я считаю, справедливы, чётко всё изложено, выполнить их следует – и вопрос закроется. Так что – идите, решайте.
    Вышли мы из кабинета – и разошлись по сторонам: осмыслить же надо произошедшее. Не бывало ведь такого никогда: чтоб САМ ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ бумажками какими-то заинтересовался (не его это уровень), и вдобавок – не поддержал чтоб строителей (тут вообще – прецедентов не бывало). Не то что-то, не то происходит – а смысл какой подспудный?
    Я так ни до чего и не додумался. Но через пару часов в кабинете у меня появился начальник СУ-6 (в сопровождении гл. инженера и начальника участка, где сдаточный объект сооружался). К обсуждению приступили (а непривычно: без криков, без ругани – по-деловому). Большинство пунктов моего акта недоделок – вполне выполнимы, минимум усилий – и всё устранится. Но есть и сложности: с наладкой да испытанием аппаратуры, на ТП установленной. Там определённая квалификация требуется, аппаратура для испытаний специальная – а это у меня только есть. Я соглашаюсь, говорю: могу я на себя взять эти работы, но – не безвозмездно. Давайте так: я – вам, вы – мне. Нам кое-какие стройматериалы нужны, предоставьте их нам – а мы отработаем взамен. Скоренько договорились, поработали наши люди пару дней – и включили ТП без дрязг обычных и сражений словесных.
    Я было приписал это случайности какой-то, помрачению умов райкомовских. Так нет, через какое-то время меня и в райисполком вызвали на подобное какое-то сборище. И уж тут пред. райисполкома в самом начале заявил, ко мне обращаясь: мол, пригласили мы вас – чтоб посоветоваться по такому-то вопросу. Я уж подумал было – ослышался я: со мной никто и никогда не советовался, на меня – давить всегда начинали со страшной силой (включай – и никаких рассуждений!!). А тут вот – совета моего просят. Я, конечно, выдал его (без излишних запросов – сообразуясь с обстановкой) – по нему и пошло дальнейшее развитие событий. Опять – без скандалов трескучих и нервотрёпки. Что за притча – «непонятка» полнейшая.
    А там – и ещё раз в райком вызвали по какому-то вопросу, и опять – уважительно там советовались со мной. Поневоле задумаешься – так что же произошло? И объяснение одно тут: в Магадане у нас «власть» сменилась – управляющего РЭУ «Магаданэнерго» Осмоловского вытолкнули-таки на пенсию (а он у руководства областного ну никаким влиянием не пользовался, «цукали» на него – как на мальчишку какого-то, и он тут же – исполнять спешил). Взамен него назначили Семёнова – переместивши с должности первого секретаря райкома одного из колымских районов. А коль деятель он партийный – то я доброго ничего и не ждал от него и на защиту от местных властей не надеялся (прикажут в обкоме – и исполнять будет беспрекословно). Неужель – ошибся?
    А он вскоре, Семёнов-то, и в Певек к нам пожаловал (решил «епархию» свою новую объехать). К его приезду и Кашаев вместе с гл. инженером в Певек прибыл, встретили гостя высокого вместе с руководством Чаунской ТЭЦ, разместили в ведомственной гостиничке ТЭЦ (обычная квартира двухкомнатная – переоборудованная для проживания командировочного персонала). С дороги сразу гость и на ТЭЦ побывал, и на нашей территории – а уж вечером в гостиничке застолье организовалось обильное. Семёнов с помощником своим, руководители ТЭЦ, нас сетевиков трое – так-то хорошо посидели, поговорили. Коснулись в разговоре и взаимоотношений с властями местными, Семёнов успокоил нас: мол, я с ними скоренько тут разберусь (а уже договорено было – на завтра встреча назначена). Семёнов же за столом ни одной рюмки не пропускал, «хлопает» их одну за другой – и я забеспокоился (придерживаясь – я через одну принимал): как же он завтра-то с перепоя с такого в райком пойдёт. «Аромат»-то шагов с пяти чувствоваться будет – опозоримся мы опять. Но благоразумно решил помалкивать – уж тут «выскакивать» не следовало. Набрались мы крепенько все тогда – и часа в три ночи только разошлись.
    Утром я скоренько (после душа ледяного – отрезвляющего) в кабинет свой смотался, и ст. инженер пораньше пришёл – раздал я указания, на день необходимые. А сам – домой поскорей, чуть магазин «Кулинария» открылся – и я туда. Как заранее было договорено: груду пирожков всяких набрал, котлет, мяса отварного, салатов да винегретов – и в гостиничку. А там обитатели только к подъёму приступили: умываются, в порядок себя приводят. Я стол стал готовить – сразу и уселись за него, опохмеляться начали. Семёнов сразу набухал себе чуть ли не полный стакан, опрокинул – и я с горечью уверился: всё, опять не повезло нам с высшим руководством, уж от него защиты ожидать не следует. Только подумал так-то – а тут звонок в дверь. Туда я бросился (как самый младший по чину – роль швейцара исполнял), открыл – заходит наш первый секретарь райкома. Я так и обмер: всё – думаю – пропал наш руководитель. Начало дня – а он загуливает, «прищучат» его теперь. Но, смотрю: и сам-то первый секретарь как будто робеет, спрашивает у меня потихоньку:
        - Не рано ли я – встали уже?
        - Встали – завтракают. Проходите – вон туда.
Секретарь наш от двери прямо – будто заюлил:
        - Сергей Владимирович – здравствуйте! Как мы рады приезду вашему. Ждали вас, ждали!
        - Проходи, проходи. Садись.
Тут же Семёнов набулькал всем в стаканы(секретарю – первому. И – полный почти), провозгласил:
        - Ну – за встречу!
Выпили дружненько, закусили. И опять – звонок в дверь. Открываю: председатель райисполкома. Этот – ну явно-таки робеет, уж и предо мной заискивает, шепчет:
        - Ну как он – всё в порядке?
        - В идеальном – проходите.
Уж его Семёнов принял с явным пренебрежением, махнул небрежно:
        - Садись, Ванька. Беседовать будем. Вы как тут – моих-то людей не зажимаете? Смотрите у меня, я своих в обиду не даю. Так как тут у вас?
Мы в один голос заверили: мол, у нас тут – ажур полный и взаимопонимание. Ещё раз – в честь нового гостя – подняли стаканы, и Семёнов нас, местных, отпустил (делами занимайтесь – а у нас тут свои разговоры пойдут, партийные. Тогда так вот, за столом, и решались все вопросы – официальные же мероприятия как бы прикрытием только были).
    Вышли мы, в мою квартиру сразу направились (а я в соседнем подъезде жил). Решили отсидеться часов несколько (с таким-то «ароматом» ни я, ни Кашаев на местах рабочих не появлялись). Чайник вскипятили, заварили покрепче – беседуем потихоньку. Вот я сразу и спрашиваю у Кашаева:
       - Не пойму я что-то: явно ведь проявляется – побаиваются власти наши Семёнова. А почему, чем он знаменит – перед обычным управляющим РЭУ они бы так не лебезили.
        - В том-то и дело, что он – не «обычный». Во-первых: он личный друг первого секретаря обкома Шайдурова – и об этом все осведомлены. Во-вторых: он в обкоме занимает пост (на общественных началах) председателя Контрольной комиссии, ведающей расследованием внутрипартийных всяческих проступков неблаговидных деятелей руководящих. Руководители же все – живые люди, идеальных нет – у всех недостатки имеются. А главное: все стремятся урвать побольше от пирога общего (проще говоря: не по чину много хапают). Вот все сведения об этом и стекаются к председателю контрольной комиссии – а уж он решает: дать ход делу, или – притормозить. Потому все они и боятся его – панически (у всех – рыльце в пушку). Вот и сюда он не только по делам энергетическим приехал – но и по обкомовским. Во всяком случае, вчера он с кем-то по телефону говорил (а вот с кем – я не понял), потребовал: чтоб завтра же «объяснительная» была, и – в письменном виде. А нам от этого, я считаю, польза сплошная будет – будут с нами во всём считаться.
    Так и было дальше, враз поменялось отношение к нам – уж не вынуждали нас грехи строительные покрывать. Конечно же, не обходилось без склок да инцидентов всяческих – но мы уж тут выступали как равноправная сторона, всегда ощущая – поддержка у нас за спиной, в Магадане – управляющий Семёнов сидит. Для городского электрохозяйства – польза сплошная от этого: планомерно развиваться стало, надёжность стала повышаться. Уж после меня были начальники – они комфортно себя чувствовали, с ними считались – и уж не зажимали, как меня. Живи да радуйся – да Семёнова благодари.
    А вот закончил-то Семёнов (уже в 1990-е годы) карьеру свою – бесславно. Уж так он заворовался, что Президент Ельцин вынужден был лично вмешаться в судьбу его (после многочисленных жалоб и обращений), Указ он издал именной («чести» такой мало кто удостаивался): убрать Семёнова с должности управляющего ОАО «Магаданэнерго». И о дальнейшей судьбе Семёнова не осведомлён я.
    А жаль: в своё время его деятельность несомненную пользу приносила энергетике Магаданской области (и Певеку нашему – в частности). Но – трудно удержаться, такова уж натура человеческая: всё мало и мало ему, уж вдоволь будто нахапал – так хочетсяи ещё куш урвать. Вот – и низвергаются кумиры с грохотом несусветным, небытиё их поглощает.

     28. г. Певек. 1975 г.    Весной как-то случился свирепейший «южак», нагонял он на берег волны громадные, брызги далеко летели, прямо на дома – а они понастроены были прямо по берегу морскому. Вода морская солёная, брызги и опор наших высоковольтных достигали, перекрыли изоляцию – и одна из опор загорелась (и странно сгорела: середина столба выгорела, верхняя часть повисла на проводах и горит, нижняя часть – тоже свечкой пылает). Невдалеке короб деревянный проходил, в нём уложены были трубы тепловодоснабжения – загорелся и короб, жильцы ближнего дома тут же в пожарную часть позвонили – сообщили о пожаре. А те замешкались что-то – и огонь от короба на дом жилой перекинулся. Тут только пожарники подъехали, тут же сообщение передали нашему дежурному – чтоб от электросети отключили дом горящий. Дежурная выслала аварийную бригаду – но тут же и мне домой сообщила (день выходным был). А я – невдалеке живу, минут с пять – и я на месте. А что толку: ветер бешеный, раздувает пламя – гигантский факел вместо дома образовался, пожарники его и не тушили – спасали от возгорания соседний дом (такой же – деревянный, двухэтажный). Минут через 20 от дома только куча золы осталась – да и ту ветром бешеным разносит. Жильцы несчастные толпятся – мало кто и успел выхватить что-то из дома, остались – в чём стоят. Проклятия в наш адрес, в адрес высоковольтников: мол, надо толпой прямо идти – громить их и уничтожать. Я чуть послушал – и малодушно ретировался (хорошо – никто не узнал во мне таинственного Коновалова – начальника этих самых высоковольтников).
    А дальше уж, с понедельника, разборки начались, и драма постепенно в комедию преобразилась. Разбор дела поручен был районному пожарному инспектору, капитану Сафиуллину. Вызвал он меня, допросил. Я разъяснил ему ситуацию с пожаром с точки зрения электротехнической. Объяснил: та ЛЭП-6 кв., где опора сгорела – наша, мы обслуживаем её. Но подключена она к Чаунской ТЭЦ, защитные все релейные устройства на ТЭЦ и расположены, они и несут ответственность за их исправность. При перекрытии изоляции и возгорании опоры у них на ТЭЦ должна была сработать защита от замыканий на землю (»на сигнал» - но не на отключение ЛЭП). Дежурный с ТЭЦ должен был сообщить об этом нашему дежурному по горэлектросети, и тот должен был решить – отключать ли ЛЭП. В данном случае он бы скомандовал – отключить (ЛЭП вдоль жилых домов проходит – опасно). Но на ТЭЦ почему-то защита релейная не сработала, опора горит – а сигнала нет, и нам нет сообщения. То-есть так получается: мы, сетевики, не виноваты, косвенный же виновник (прямой: природное явление, разгул стихии – южак) – персонал ТЭЦ. Записал я всё это для Сафиуллина (сам-то он не смог – шибко нескладно получалось), тот доволен остался, отпустил меня. А через неделю где-то появляется в моём уже кабинете, растерянный – не знает, что и делать. Попал он меж двух огней: доложил он о ходе расследования своему начальству милицейскому, те сразу же обругали его и растолковали – ТЭЦ даже упоминать нельзя как виновника; общеизвестно, что директор ТЭЦ Гончаренко является личным другом первого секретаря райкома КПСС – Редина. И Редин в обиду его не даст, потому – надо прикрывать это дело. Но прикрыть не даёт районный прокурор (

»новая метла» - только прислали его сюда), требует – до конца чтоб разобраться в технической стороне, тогда уж решать – есть ли виноватые.
    Сафиуллин теперь – в полном обалдении: что ему делать, в чём и как разбираться (в электротехнике он – профан полнейший). Пришёл я ему на помощь, сочинил вопросы (сам – себе), ответы на них – из учебника по релейной защите списал (протокол – страниц на десяток получился). Сафиуллин чуть ли не со слезой благодарит меня – выручил его. Но дней через десяток опять приходит, показывает наш протокол – весь он исчёркан красными чернилами (прокурорской рукой), везде знаки вопросительные расставлены. Опять пожарник в панике – что писать. Уж и меня зло взяло: перекатал я опять из другого учебника страниц 15 – читай, прокурор, разбирайся. Теперь уж через месяц Сафиуллин пожаловал – опять со знаками вопросительными в тексте (про настоящего же виновника, про ТЭЦ в деле – ни словечка нет: и прокурору не хочется первого секретаря огорчать). Опять из учебника переписываю, теперь уж – сплошное нагромождение формул по теоретической электротехнике, в них – и сам чёрт ногу сломит, не разберётся. И так вот – больше полугода комедия эта тянулась, покане заглохло постепенно.
    А людям из дома сгоревшего даже повезло, дом тот принадлежал управлению Гидрометслужбы (в основном там работники Певекской гидробазы проживали), начальство московское сразу выделило средства на новый дом, соорудили его ударными темпами – и получили люди благоустроенные квартиры. А что вещи погорели – так их тогда на Северах много и не бывало, самое необходимое только (что накапливается – на материк переправляется, к месту постоянного жительства).

     29. г. Певек. 1975 г.     Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем – про то поведал потомкам Н.В.Гоголь в своём творении бессмертном. А вот о том, как поссорились директор Чаунской ТЭЦ товарищ Гончаренко Н.А. с военкомом Чаунского района подполковником (вот не могу никак фамилию припомнить. То ли Черевиченко, то ли – Черниченко) – о том я вам расскажу (хоть и не так, конечно, талантливо – как классик это сделал).
    А свидетелем ссоры пришлось и мне быть (как и многим другим). Собрали нас в райком по какому-то случаю (кажись – на бюро), вышли на перерыв, столпились на площадке лестничной, курим. И тут военком громко так, через всю толпу, к Гончаренко обратился:
      -  Слушай, Гончаренко: что у тебя там за бедлам на территории – ямы какие-то накопаны, траншеи – и не пройдёшь. Ты распорядись хоть доски какие-нибудь проложить, переходы сделать. А то я вчера чуть не свалился в траншею по темноте-то.
        - А почему ты, интересно, шастаешь по моей территории, что тебе там нужно?
       - Во-первых – я хожу, а не шастаю. А во-вторых – я в столовую туда хожу, обедать. А иногда и ужинать – там очереди всегда небольшие.
        - Так не будешь больше ходить – коль тебе территория моя не нравится. Я указание дам на вахту – чтоб не пускали ни тебя, ни людей твоих.
        - Ну, ты говорить-то говори – да не заговаривайся. Я районный военком, потому – на любую территорию могу пройти.
        - А вот на мою – не пройдёшь!
        - Посмотрим, посмотрим. Ещё как пройду!
        - А вот хрен тебе – не пройдёшь!
А дальше позвали нас в кабинет, перепалка прекратилась. А вот вражда – зародилась, дальше-больше – и «распухать» стала.
     Почему Гончаренко этак-то пренебрежительно с военкомом разговаривал – то всем присутствующим понятным было. Средь всех руководителей районного звена он тем выделялся, что в дружбе состоял с первым секретарём райкома КПСС – Рединым (они и семьями дружили, вместе водку пили по праздникам. Гончаренко у себя на ТЭЦ бассейн зимний устроил – и там Редин по вечерам частым гостем был). Потому Гончаренко свысока и посматривал на всех прочих смертных (презирал даже: не умеют люди в жизни устраиваться). Но тут он, похоже, зарвался: военком в те времена фигурой был влиятельной, не по своим силам заломил Гончаренко древо.
    На другой день Гончаренко вызвал начальника караула, приказал: не пускать на территорию ТЭЦ военкома. Конечно же, вахтёры не решились на это – но подполковнику сообщили: приказано вас не пускать. Тот, естественно, зло затаил, обдумывать начал – с какого края кусать начинать. И неожиданно союзника деятельного приобрёл. На ТЭЦ начальником службы связи работал Акун С.Т., мужик авторитетный: и специалист отменный, и в прошлом – офицер запаса, капитан. Войну всю прошёл Вел. Отечественную, наград имел – множество. Как человек – чувство собственного достоинства хранил, перед начальством не заискивал – чем очень не угождал Гончаренко. Тот всячески в коллективе насаждал низкопоклонство, доносительство да наушничество – сюда Акун никак не вписывался. Терпел его до времени Гончаренко, к этому ж моменту почувствовал – прочно он сидит, можно и поразогнать тех – кто не угодничал перед ним. Вот и стал он всячески Акуна зажимать (хоть тому уж и до пенсии недалеко было). А Акун на общественных началах при военкомате курсы радистов вёл для призывников будущих, с военкомом дружно жил. Вот они, разговорившись как-то, поделились мнениями о Гончаренко, сошлись в антипатии к нему, решили – а ну-ка попробуем мы тряхануть выскочку этого.
    А как раз перед этим в местной районной газете статья появилась хвалебная в адрес Гончаренко (так и озаглавленная: «Директор» - во всю страницу газетную). И там что-то такое путаное излагалось: будто во время войны мальчик Коля Гончаренко чуть ли не через линию фронта переходил неоднократно – в качестве разведчика боевого. И ему будто бы какой-то там командир медаль даже боевую вручил – «За отвагу». Кроме неё, Гончаренко и ещё какие-то там колодочки носил орденские (и нашивку одну – за ранение будто). Что и как тут – легко проверить было, дал задание военком – и тут же ему в кабинет принесли учётные данные военнослужащего Гончаренко.
    Сразу понятным стало: ни в какой войне он не участвовал. Год рождения у него – 1928-ой, а последний призыв был на фронт – рождённых в 1927-ом году. Служил он в армии – но в мирное время, и наград у него никаких не значилось. В личной карточке была отметка, что в госпитале он лежал – но время-то мирное, мало ли что могло приключиться (может – понос прохватил). Запрос ежели посылать по месту службы его – много времени уйдёт, потому так решили: Акун лично съездит в часть воинскую нужную – имея с собой официальный запрос военного комиссара Чаунского района.
    На переподготовку призвал военкомат на 20 дней капитана запаса Акуна (а это – регулярно тогда делалось), полетел Сергей Трофимович. Согласно запроса из военкомата – допустили его к архивам, проследил он там всю службу Гончаренко (обычный солдат был, ничем не выдающийся). И в госпиталь наведался Акун, там в архивах покопался, выяснил: да, попадал туда Гончаренко – аппендикс ему вырезали. Справками-выписками запасся Акун заверенными – и домой, в Певек. И уж там сам военком за дело взялся, тут же в райком бумагу отправил (мол, коммунист Гончаренко не тот, за кого себя выдаёт – проверку организуйте). Первый секретарь Редин решил было приятеля не сдавать, замять хотел дело, затянуть – но военком уж закусил удила, поклявшись – сожру я этого мерзавца вместе с репутацией его дутой. Во все инстанции стал звонить, такую круговерть закрутил (и Акуна даже ещё и в Магадан командировывал по этому делу) – весь Певек, что называется, на уши поставил.
Но и Редин упёрся – и теперь борьба уж у него пошла с военкомом. А тот ведь по разным каналам выход и в область имеет – и туда бумаги нужные пошли. Сраженье развернулось – не на шутку, и карьера Редина под вопросом оказалась. Явилась-таки из Магадана комиссия, Редин хотел закрутить-запоить их – так военком с Акуном, что называется – «на стрёме», следят за каждым шагом «комиссаров» (и ещё многие – врагов у выскочки этого предостаточно нашлось). А те скоренько и во всём разобрались. Выяснили: никаких заслуг военных нет у Гончаренко, медаль он добыл неизвестно где, нашивки-колодки какие-то орденские – не имеет он права носить. Единственный же орденок, которым он здесь, в Певеке (инициатива Редина) был награждён, «Знак Почёта» - вручен ему незаконно. Орден предназначался для лица рабочей профессии, чтоб получить его – подлог Гончаренко сделал: в документах должность себе присвоивши – «машинист турбин» (а райком «не заметил» подлог).
    Дальше-больше: копнули и по другим направлениям. И выяснились подробности прелюбопытнейшие. Года два последние Чаунская ТЭЦ в пример ставилась прочим всем электростанциям Мин.энерго. Тогда для станций важнейший показатель был – так называемый «удельный расход топлива»: то-есть сколько грамм топлива нужно сжечь, чтоб выработать один киловатт энергии. Так вот у Чаунской ТЭЦ он оказывался самым низким по всему Министерству (хоть оборудование тут всё – допотопного, так сказать, выпуска, старьё – в металлолом только пригодно). Изучили и этот феномен, объяснение простейшее нашли. Оказалось следующее: уголь для ТЭЦ складировался на территории мор. порта, оттуда – машинами на ТЭЦ перевозился. Учёт рейсов не слишком-то чётко организован был, и водители часто приписки делали, и кладовщики ошибались. И в результате этого в мор. порту лет за 20 образовались громадные излишки угля: весна, уж скоро следующая навигация начнётся – а в мор. порту целая гора ещё угля (хоть по документам – заканчивается он). Вот начальники мор. порта, ТЭЦ и Певекснаба и договорились: из трёх примерно машин одну без накладной отправлять (то-есть на ТЭЦ треть угля – неучтённая, уж тут любую экономию сочинить можно). Так вот и работали года два – и Гончаренко чуть было и ещё один орден не заработал (поумнее если бы был – не лез бодаться с сильнейшими).
    И ещё, и ещё факты стали проявляться противозаконные – уж тут и меня краешком зацепило. Неожиданно вызвал меня следователь, показал бумагу – заявку на спец. рейс в авиаотряд, спрашивает: вы эту заявку заполняли, ваша тут подпись? Я говорю – моя будто, но когда и как я заполнял её – не могу сразу вспомнить (я ведь часто заполняю такие заявки). Подумать мне надо, повспоминать. Что ж, подумай – следователь согласился. Хоть тут и думать-то нечего, только взглянул я мельком на дату – и сразу вспомнил: когда и для чего вертолёт заказывал. Где-то в марте (светло уж стало днями) позвонил мне Кашаев, говорит: меня Гончаренко задолбал уже – просит, чтоб мы для него вертолёт на день заказали, куда-то слетать ему нужно с местным начальством. Ты заполни заявку, отдай ему – а дальше уж сам он в авиаотряде договориться. Что я и сделал, заполнил стандартную заявку на предоставление вертолёта, цель полёта – обычную указал: облёт с осмотром трасс ЛЭП -110 кв. Отдал Гончаренко – и в ближайшее же воскресенье в конце дня приземлился вертолёт прямо в городской черте, посреди озера. Оттуда Гончаренко вывалился (пьяней пьяного), первый секретарь райкома, ещё кто-то из начальства районного. С собой Гончаренко брал и двух мужиков – охотников заядлых с ТЭЦ – и они перегрузили в кузов машины подошедшей с десяток туш оленьих разделанных (для этого и летали – чтоб настрелять их. Свеженинки, вишь, захотелось). И всё это – нагло, открыто, на виду у людей – по озеру прогуливавшихся в погожий день (один из наших работников тоже там оказался случайно – он-то мне и рассказал об этом).
    А теперь вот – и всплыл этот факт злостного браконьерства. И что мне теперь отвечать? Если скажу, что летал я на том вертолёте, выполнили мы осмотр ЛЭП – и уж на обратном пути начальство охоту устроило? Выходит – и я соучастник, при этом – самый беззащитный, на меня всё и свалят. Сказать если – нет, не летал я тогда? Сразу вопрос – а для чего заявку тогда делал (опять – проступок серьёзный, нарушение финансовой дисциплины). Всё это быстро прокрутилось в мозгу у меня, и ответ приемлемый как-то сам-собой сформулировался. Объясняю следователю: и я, и Гончаренко – подчиняемся мы одному управлению: «Магаданэнерго». Гончаренко там пользуется авторитетом непререкаемым, и когда он обратился ко мнес просьбой заказать для него вертолёт с целью облёта наших ЛЭП-110 кв. – я это так понял: получил он задание от руковордства РЭУ специальное. Должен он работу нашу оценить, ЛЭП осмотреть – для этого вертолёт и понадобился. Потому заявку я вот эту заполнил, отдал Гончаренко, а летал ли он – я этого не знаю. Выслушал меня следователь, улыбнулся так-то ехидненько, сказал: что ж, объяснение – приемлемое, пока этим и удовлетворимся. Понадобишься ещё – вызовем, пока – свободен. Но больше уж не вызывал – и без этого грехов много насобиралось.
    Одна, вторая комиссии побывали в Певеке, народонаселенье ожидало с нетерпением – вот-вот начнётся громкий процесс уголовный (а я уж готовился – из своего кармана оплатить авиарейс тот злополучный). Не дождались – не решилось на то руководство «верхнее», кто-то там постановил: втихуючтоб, «на тормозах», дело разрулить. Орг. выводами ограничились, они и последовали: погнали первым Гончаренко с кресла директорского (кажись – и из партии сразу попёрли). А дальше – «эффект домино» (один упал – и второго придавил, тот – третьего, и т. д.). Убрали Редина с поста  первого секретаря райкома – перебросили в Магадан на должность какую-то малоответственную (преступно-халатное отношение к подбору кадров). Следом и пред. райисполкома куда-то перебросили (и за ним грешки какие-то обнаружились). Добрались и до Народного Контроля (сигналы поступали туда – но Редин всё прикрывал). Прокурор районный сменился. Чтоб накал страстей пригасить – и военкома из Певека перевели куда-то подальше (вдруг не успокоится – «углублять» начнёт события. Что нежелательно – партийные ведь чины замешаны). И даже до начальника РО КГБ подполковника Платонова добрались – вымели и его. Из всех участников эпопеи один Акун остался – он долгонько ещё работал на ТЭЦ в прежней должности.
    Кто и как переживал напасть – того я не знаю, но вот что Платонов – тяжело, сам я это видел. В это как раз время и меня «ушли» в первый раз с должности начальнической (на шесть месяцев, на время отпуска – потом опять призвали разваленное до кучи собирать). И решил я зиму всю в Сочи провести (тамошнее лето мне противопоказано – плохо очень жару переношу). Оформил отпуск, авиабилет приобрёл – и решил телеграмму в Сочи отправить с датой прилёта (тем хозяевам, у кого я решил комнату на зиму снять). На почте – очередь обычная, пристроился в конце. А следом и Платонов подошёл, за мной встал. Время к обеду только – а он уж пьян, и крепенько (потому, видать, и на общение потянуло). Спрашивает у меня:
        - Так что, начальник – доскреблись-таки до тебя, вышибли? И что ты, куда теперь?
        - Да никуда – тут и останусь в иной только должности. А сейчас – в Сочи на всю зиму закачусь, отдохну.
       -  Да, в вашем ведомстве попроще: как выперли тебя – так и обратно призовут. А в нашем вот ведомстве – не так, у нас уж если вышибли – то уж безвозвратно, из обоймы напрочь выпадаешь.
И как будто даже всхлипнул он при этом – так-то жалко мне его стало (частенько он выступал в защиту меня). Вижу – бланк телеграммы в руках у него, говорю:
        - Давайте я и вашу телеграмму отправлю – чтоб не толкаться вам тут.
        - Вот спасибо. А то у меня рейс вечером – у меня ж и чемодан ещё не собран. Спасибо.
Отдал он мне бланк, ушёл. Поневоле прочитал сообщение краткое: «Прилетаю совсем встречай».
     Так вот и закончилась ссора эта резонансная (хоть разговоры-обсужденья-предположенья ещё с год, наверное, сотрясали Певек).
     Дожил бы Гоголь до наших дней, воскликнул бы он при этом: «О, людие! Времена меняются, сами же вы – нисколь».

     30. г. Певек. 1976 г.     Как-то понадобилось мне по делу встретиться с начальником  СМУ "Певекстрой" – Спасовским И.С.  Созвонились – и поехал я к нему в контору (двухэтажное здание – на «косе» оно располагалось). Зашёл, и тут (пардон) – в туалет понадобилось. А он тут же, на первом этаже – никаких затруднений. И там я, случайно взглядом скользнувши, зацепился за надпись настораживающую: «Для служебного пользования». Тогда ведь в таких «медвежьих углах», как наш Певек, о бумаге туалетной и не слыхивали – обходились газетками прочитанными да всякими бумажками ненужными (вешали их на гвоздиках в туалетах). Вот и тут на двух даже гвоздиках бумаги наколоты с таким вот грифом серьёзным – «Для служебного пользования». Сорвал я пару листочков, глянул – и удивился безмерно: это – постановления бюро Чаунского райкома КПСС. Все они на строгом учёте, пронумерованы, рассылаются по специальному списку – всем руководителям районного звена. И в мой адрес они приходят, на них и дата возврата в райком указана – и я первый год следил за этим, вышел срок – и секретарша назад их в райком возвращала. А потом раз как-то забыл, да два – а никто и не напоминает, перестал я за датами следить да возвращать их. Но гриф всё-таки уважал – никому их не показывал, в отдельную папку секретарша их подшивала, в шкафу под замком хранила. А тут вот – в туалете висят, уж это..
     Захожу к Спасовскому, говорю:
        - Я, Иван Семёнович, тоже без трепета уважительного отношусь к нашим органам партийным руководящим – но презрение к ним так-то явно, как ты, побаиваюсь выказывать.
        - Какое «презрение», ты что? Я – член партии, обязан я с уважением к руководству своему относиться. А ты подозреваешь меня в чём-то. Это что – провокация?
        - Вот уж – нет. Наоборот – только добра тебе желаю. Вот эти листочки – знаешь ли ты, где я их взял?
Глянул он на листки, не удивился, произнёс:
        - Ну и что – решения бюро это. Из папки, наверное, выдернул ты их.
        - С гвоздика я их сорвал, в сортире – на первом этаже у тебя.
        - Да ты что! Да ведь это..  Господи..  Ну, работнички – без ножа режут, под монастырь подводят. Да я их..
На кнопочку нажал переговорного устройства, секретарше: «Зайдите». Зашла секретарша (спокойная такая дама, в возрасте уже). Спасовский:
        - Вы решения бюро райкома после регистрации куда деваете?
        - У меня папка для них отдельная – туда и подшиваю. А сейчас год закончился – и я за прошлый выкинула их.
        - Куда выкинула?
        - В корзину для бумаг – куда ж ещё.
        - А они сейчас в туалете на гвоздике висят. Это – как? Вы куда меня заталкиваете?
        - Ох, это..  Уборщица, значит, не сожгла их – и на гвоздик. Ох, я..  Я – сейчас..
Будто ветром сдуло секретаршу, слышно – по ступенькам она загремела на первый этаж. Ко мне Спасовский:
        - Ты, однако, в анекдот это не преврати, не рассказывай никому. Мало ли что, болтовня пойдёт – могут и «дело» из этого сварганить, могут и парт. билета лишить (учитывая мои сложные взаимоотношения с райкомом). Ты уж – прошу – не распространяйся шибко-то.
        - Да ладно уж, ладно – буду молчать. Но не безвозмездно – ты мне взамен бумажку вот эту подпиши.
Взял он бумагу мою (строй. материалы нам требовались кое-какие), прочитал, поморщился недовольно:
        - Выходит – шантажируешь ты меня?
        - Выходит – да, около этого.
        - Ладно уж, коль так сложилось – подпишу. Присылай снабженку – пусть оформляет.
     Довольнёхонький – отправился я к себе. И первый вопрос секретарше Вале: где хранятся решения бюро райкома. Принесла она пухлую папку (лет за пять там собраны бумажки), оставил я у себя её. Вечером уборщица в специальном тигле жгла мусор на улице – и я лично вынес эту папку, в огонь бросил (и не ушёл – пока в пепел она не превратилась. Уж теперь – никак на гвоздик в туалет бумажки не попадут).
     А снабженка на другой день и выписала, и получила в СМУ «Певекстрой» строй.материалы нужные, удивляясь – полностью заявка удовлетворена, без исправлений и ограничений. Я с гордостью хвост павлиний распустил пред ней:
      -  Вот так, мадам, работать надо, вопросы решать. Иногда и через туалеты приходится.
       Что поделаешь – такие времена были.



        31. Чукотка. 1976 г.     Как-то работали мы на своей подстанции на Ватапвааме, бригады своим делом занимались, у меня ж – свои заботы. Мне надо было решить с начальником этого участка Никулиным кое-какие вопросы по реконструкции подстанции, поехал я на вездеходе в посёлочек ( в стороне от подстанции десятка два бараков – вот и всё поселение). Нашёл там Никулина, решили вернуться с ним уже на подстанцию – чтоб на месте все вопросы обговорить. Напрямую поехали – через полигон, подготовленный для золотодобычи. Полигон же – это площадка обширная, где бульдозерами (после взрывов предварительных) снят верхний слой так называемой «тундры», под ним обнажается слой песков золотоносных в вечномёрзлом состоянии. Этот слой постепенно оттаивает, песок этот бульдозерами сдвигается к промывочному прибору – и идёт добыча золота. Но сейчас на полигоне нет пока что никого – только одна женщина ходит там с каким-то инструментом в руках, что-то там делает – и колышки вколачивает в разных местах. Я заинтересовался, спрашиваю у Никулина – что это за явление. Он рассмеялся, спрашивает: «А ты натуральное золото видел когда-нибудь?». «Откуда же – у нас на подстанциях драг. металл не добывается». «Тогда я покажу сейчас». Подъехали к этой женщине, говорит он ей: «Петровна, черпани-ка где погуще – покажи мужикам золото». А у неё в руках лоток для ручной промывки (уж это и я понял – из рассказов о золотоискателях), черпанула она в одном месте, промыла в ручейке. Ещё в одном месте черпанула, промыла, подносит: смотрите (Никулин предупредил – руками не трогать, только смотреть). Вот и смотрим, женщина показывает нам какие-то как бы пластиночки зеленоватые невзрачные, объясняет: это и есть золото, оно – в «рубашке», потому – и не смотрится. И действительно – не впечатляет, я даже разочаровался (ведь «..люди гибнут за металл..»). У него ж – вид такой непрезентабельный.
    Глянули – и дальше поехали. Никулин объяснил: женщина эта называется «пробоотборщицей», она практически проверяет пески на золотоносность, размечает полигон согласно содержанию металла – а уж дальше он решать будет: где и на каком месте разместить прибор промывочный.
    Это вот – единственный раз и было, что я на Чукотке «живое» золото видел.

     32. пос. Комсомольский. 1976 г.    В те времена принято было у начальства любого ранга постоянно создавать всяческие комиссии – чтоб бурную деятельность административную изобразить. А уж у нас в Мин. Энерго, как только весна, сезон золотопромывочный начинается – успевай только, принимай – одна за другой комиссии. Деятельность их сводилась в основном к истреблению спиртных напитков. Приедут, пропьянствуют дня два-три (за наш счёт – разумеется), потом отрезвеют чуть – и садимся акт писать (в меру чтобы: и недостатки отметить, и нас не обидеть – незначительные только «грехи» отмечать). Встречал я их обычно в Певеке – но сразу увозил с глаз долой, подальше – в пос. Комсомольский. Там у нас гостиничка своя, через стенку красный уголок ещё (там бильярд, теннис настольный, ещё игры – все условия для загула), главное – от начальства всяческого далеко.
    Вот как-то прибыла очередная такая комиссия от РЭУ «Магаданэнерго», загуливали дня три на Комсомольском – и выразили желание поохотиться. Пришлось вездеход выделить для этого, вместо водителя посадил я механика нашего, Лёшу Могилюка (чтоб работяга-вездеходчик не был свидетелем безобразий наших). Подготовились, выезжать надо, захожу в гостиницу – а там уж дым коромыслом, похмелье утреннее плавно в пьянку перешло. Едва мы с Лёшей в вездеход их переместили, чуть отошли за чем-то, оглянулся я, озлобился сразу: председатель комиссии Петя Беспалов (мужичок дубоватый и недалёкий) спьяну-то решил речь произнести, взобрался наверх на кабину вездехода, изобразил статую историческую «Ленин на броневике» - и толкает речугу. А работяги же ходят туда-сюда по тпрритории, подсмеиваются меж собой: вот, мол, начальство как – вконец обнаглели, время рабочее – а у них загул. Я чуть не бегом – назад, едва с помощью других членов комиссии сдёрнули дурака с вездехода.
    Поехали. Начало июня, сезон охотничий закончился – да уж ладно, пусть душу отведут, постреляют хоть в белый свет – ружей и патронов достаточно прихватили. Главное же – ящик с водкой не забыт, куча банок всяких консервных. Место мы с Лёшей наметили километрах в 20-ти от посёлка, до половины доехали – и вынуждены были остановиться. С утра погода отличной была, дальше же, как обычно бывает на Чукотке, резко испортилась: тучи нагнало, ветер засвистел. И снег повалил, густой-густой – ничего не видно впереди. Но народ мой шибко и не огорчился – за бутылки сразу, за стаканы, вскоре – уж и песни запели. И тут – шум какой-то снаружи, выглядываем – подъехал к нам вездеход. Встретились – такая вот случайность, по тундре безбрежной без дорог ехали, туда-сюда сворачивали – а вот столкнулись нос к носу. Из вездехода чукчи повалили, человек с десять – мужчины и женщины. Потом и вездеходчик вылез (хорошо нам с Лёшей знакомый – пересекались не раз в тундре), ещё мужик – зоотехник совхозный. Для какоё-то цели зоотехник этот перемещал чукчей-оленеводов из одной бригады в другую – и вот с нами столкнулся. Мой народ спьяну-то бурную радость изобразил, на жест широкий решились – всех к нам в вездеход пригласили (ихний ГАЗ-47 тесный, некоторые из чукчей на крыше сидели. Наш же мощный ГТТ – попросторнее).
    Набились тесно в салон – и повернуться негде, стаканы по кругу пошли – то-то веселье пошло. Вскоре и чукчи все перепились – сравнялись с нашими. А чукчи, надо сказать, слабы на выпивку. Я думаю – физиологическая особенность национальная ихняя, им бы и вообще не надо спиртное употреблять: они от малых даже доз дуреют, полностью над собой контроль теряют. Тут, надо признать, правы были в своё время американцы, запретившие продажу виски индейцам. А мы вот – спаиваем их. И здесь вот – уж до клятв в вечной дружбе дошло. Особую активность одна чукчанка немолодая проявляла. Почему-то (наверное – из-за габаритов) так уж она сразу Лёшу Могилюка полюбила, пробралась к нему, притиснулась – и не оторвать. Стаканчик-второй приняла, кухлянку с плеч спустила, заявляет напрямую:
        - Лёса, я хосю тебя.
Лёша от неё отпихивается (страшна она – как чёрт из преисподней), она – не отстаёт: «хосю» - и все дела. Тут же и муж её, отбуцкал как следует – успокоилась ненадолго. Но ещё стаканчик опрокинула – и с новой силой страсть взыграла, мужа отпихивает – опять к Лёше лезет. Ещё раз отбуцкал её муж, от Лёшки оторвал – успокоил. Гульба дальше пошла: шум, гам, песни, клубы табачные (уж и не продохнуть) – всё вместе. Но Лёша мужик серьёзный и ответственный, не забывает – ему ж и дальше надо вездеход вести, говорит мне потихоньку: пойду-ка я в их вездеход, передремлю с часик – чтоб хоть чуть отрезветь. У нас же – продолжается веселье, друзьями все стали – водой не разольёшь (магаданцы даже адреса свои пишут на бумажках, чукчам раздают – чтоб те непременно в гости к ним приехали). И тут Лёша обратно влезает, материться от всей души, у чукчей требует: «Заберите вы эту мегеру от меня, лезет и лезет – спасу нет». Оказывается, только он уснул – и дама эта любвеобильная туда влезла, принялась штаны с него стаскивать. Лёша, надо сказать, любитель был прекрасного пола, но тут, говорит – ну никак, гляну на неё- с души воротит, чересчур отвратна.
    Муж опять её буцкать принялся, другие чукчи вмешались – потасовка меж них началась. А там и наши включились, разделившись – за тех и за этих (кто и с кем подружиться успел). Вывалились наружу, на площадке меж вездеходов тут же куча-мала образовалась, не поймёшь – кто и кого дубасит. В круговерти снежной только кулаки мелькают да рожи свирепые – картинка не для слабонервных. Мы с Лёшеё (я вполовину всех трезвее – воздерживался на правах хозяина) да вездеходчик совхозный растаскивать всех принялись: чукчей – в их вездеход заталкивать (кто сопротивлялся – Лёша кулаком «наркоз» делал, одного его удара достаточно было), наших – в наш. Взревели моторами – и разъехались побыстрей (пока до ружей дело не дошло). А в пурге густой – и не найти теперь друг друга. Но снежные «заряды» перемежаются тишиной относительной, ориентиры наметили – и назад поскреблись.
    Комиссия потом улетела – довольнёхонькие (как же – приключение такое пережили, есть что в Магадане рассказать). Лёша же – надолго объектом подначиваний стал, напоминали при случае зубоскалы: «Лёса – я хосю тебя».

     33. Чукотка. 1977 г.     В своём кругу я вдруг – и неожиданно – прославился.
    Весной, с началом промывочного сезона, мне постоянно мотаться приходилось по подстанциям на своём служебном ГАЗ-69. Водитель Финько В.В. у меня опытный был, выдерживал гонку эту многодневную. На охоту нам с ним некогда было отвлекаться – хоть и начинался как раз массовый лёт водоплавающей дичи. Но ружьишко старенькое я постоянно возил с собой – валялось в машине. Вот как-то возвращаемся мы в Певек по трассе единственной летней, по обе стороны трассы – будто озёра разлились, снега бурно таять начали – затопило тундру. И утки-гуси тянутся над тундрой – стая за стаей. Высоковато летят (лапок не видно – стрелять бесполезно, испугаешь только), но вдруг смотрю – утиная стая нам навстречу будто снижается. Ухватил я ружьишко, крикнул Финько: «Тормозни!». Он тормознул, я дверку приоткрыл, выстрелил наперёд стаи (рекомендуется при стрельбе влёт на четыре корпуса утиных брать опережение). И – прямо перед машиной, метрах в десяти, тяжко шлёпнулась наземь утка (крупная самая – кряковая). И я этак небрежно Финько: «Подбери». Он забрал, с таким-то удивлением на меня смотрит. По обеим сторонам трассы вода со льдом, упала бы в воду утка – и мы бы не достали её, пропала бы. Выходит – так вот точнейше я рассчитал – чтоб точно на дорогу она упала. А я – помалкиваю (хотя ведь ясно – чисто случайно так получилось, я ведь и не целился толком – навскидку выстрелил).
    Утку я Финько и отдал: мне, холостяку, некогда с ней возиться. А утром приходит ко мне в кабинет на планёрку-«пятиминутку» механик наш Лёша Могилюк, посмеивается, говорит: «Ну, Николай Иванович, и прославился ты – легендой теперь станешь». Что, как? Да вот так – случайно Лёша слышал, как Финько всем рассказывал при утреннем перекуре. Вот, мол, стреляет наш начальник – так стреляет. На ходу почти, с краткой остановки, влёт – и так рассчитал, что утка упала ну точнёхонько перед машиной, на дорогу. Уж это – ну сверхестественное что-то: глаз такой точный. Так все и заахали – да не может быть. Но Финько клянётся – точно так всё и было, могу кого-то и на обед пригласить – баба моя лапши с утятиной на обед обещала наварить. Поверил народ. И с тех пор слава о моей сверхметкости всё ширилась да ширилась, обрастая фантастическими уже подробностями (и до конца жизни моей на Чукотке).
    Так вот легенды и создаются.

     34.  г. Певек. 1978 г.    О нравах тогдашних. В это лето что-то неудачно складывался промывочный сезон – план по добыче золота наш район явно заваливал. И где-то в начале сентября пожаловал в Певек сам первый секретарь Магаданского обкома КПСС, Шайдуров по фамилии, по тем временам – как бы самодержец в областном масштабе (чтоб «накрутку» местным властям сделать – вмиг чтоб положение выправить). Прилёт такого вельможи – событие неординарное, встречать его устремилось в аэропорт (за 25 км.) колонна машин из двадцати (руководители всех районных предприятий – кто только машину имел служебную), во главе колонны – машина начальника ГАИ со спец. сигналами. Ждут-пождут в аэропорту – а нет Шайдурова. Самолёт рейсовый приземлился из Магадана – а его нет. Засуетились, забегали туда-сюда, догадались – в отделе перевозок спросить. Те говорят: Шайдуров сразу из самолёта пересел в вертолёт, вместе с командиром авиаотряда – в Певек улетел. А там прямо на стадионе в центре города опытный пилот-ас Волокитин и посадит вертолёт (до здания райкома оттуда – метров 200 всего). И вот вся колонна автомобильная полным ходом, под рёв сирены начальника ГАИ – назад устремилась, в Певек (оказывается, так-то вот решил Шайдуров подшутить над местным руководством – после нескольких стаканчиков принятых). Шутка идиотская удалась, как мальчишки несмышлёные – прокатилось туда-сюда всё руководство районное. И ничего, похихикали только раболепно – смолчали, утёрлись после плевка в рожу.
    На другой день так называемый «парт.хоз.актив» организовали – собрали всех-всех руководителей и партийных деятелей. Естественно – Шайдуров первым выступил, метал громы и молнии (партийцы шептались – всё, успел уж опохмелиться), требовал – обеспечить выполнение плана любой ценой. Дальше прочие выступать стали, как обычно – объективные причины перечисляли, препятствующие выполнению плана. Но все дружно обещали – поднатужимся, выполним задания Родины.
    Время обеда подошло, объявили – не расходиться, в фойе столы накрыты с холодными закусками – тут и подпитывайтесь. Почему бы бесплатно и не насытиться – навалились на закуски. Шайдурову же обед подали в кабинет первого секретаря, что-то он там позадержался – долго ждали, уж и курить надоело. Наконец, появляются – сразу понятной стала причина задержки: пьян Шайдуров, и крепко пьян. Но пьян привычно (как шептались – это в последнее время и было его нормальным состоянием): на ногах крепко держится, рожа хоть и красная – но серьёзная.
    Дальше – комедия началась. Выходит на трибуну директор Комсомольского ГОКа Прудников (это в районе – основной добытчик золота), что-то там об объективных  причинах говорить начинает. Но Шайдуров перебивает его, заявляет: что ты план выполнишь – это вне всякого сомнения (иначе – парт.билета лишишься), тут и обсуждать нечего. Ты другое скажи – сколько сверх плана дашь? Прудников, с толку сбитый, что-то опять было про своё – но Шайдуров и дальше наседает, требует: нет, ты скажи – сколь сверх плана добудешь. Пришлось Прудникову нехотя заявить: на один процент план перевыполним. Мало – Шайдуров с пьяным упрямством утверждает, ещё добавь. Прудников: хорошо – на два процента перевыполним. Шайдуров: в честь моего приезда к вам – добавь-ка ещё процентик. Прудников: добавляю – на три процента перевыполним. Шайдуров: так вот и запишем – на три процента, молодцы – комсомольчане.
    Дальше Шайдуров оттеснил Прудникова от трибуны, сам за ней взгромоздился – и такую-то ахинею понёс (партийцы все – как оплёванные сидят: их «вождь» позорит так-то себя). Что-то там распространяться начал про свои взаимоотношения с высоким московским начальством. Вот – говорит – беседовал я недавно с Министром Цветной металлургии товарищем Ломако – и ни о чём с ним не сумел договориться. Хоть он и ваш Министр (а в зале наполовину – горняки сидят, Министра своего уважающие) – но всё равно скажу: дуб он форменный, дерево (и для убедительности даже об трибуну постучал костяшками пальцев). Ещё что-то там буровил – едва дослушали его, конец «актива» скомкан был – распустили нас.
    Пока за столом президиума что-то там совещались да пока на выход в толпе двигались – я к разговору прислушался двух горняков (ведущие какие-то специалисты: один – с Комсомольского ГОКа, второй – с Певекского). Певекчанин спрашивает у коллеги:
        - Ну и как – много до плана не дотянете?
        - Много. Процентов на пять от графика отстаём – а ведь заморозки уже начинаются, добыча падает с каждым днём. Уже явно – план мы завалили.
        - Тогда понятно – почему Прудников легко согласился на перевыполнение: мол, семь бед – один ответ.
        - Это – так. Да и куда ему деваться-то было в такой обстановке – когда этот дуболом пьяный чуть ли за глотку его не берёт. Но оправдание, в общем-то, есть у нас: по объёмам переработанной горной массы мы план давно уж перевыполнили. Но – неотход содержания, как обычно – геологи ошиблись в своих прогнозах, завысили содержание металла в песках.
        - Ну, тогда – переживёте как-нибудь. Да и, я думаю, скоро не до вас будет – смена власти грядёт. Ты думаешь, наш Ломако простит Шайдурову высказывания оскорбительные сегодняшние, этот вот «дуб» дорого вельможе этому зарвавшемуся обойдётся. Уже сегодня кто-нибудь из наших позвонит в аппарат министерский, доложит. А Ломако, как говорят, в друже6ских отношениях с самим Брежневым. А Брежнев друзей в обиду не даёт, шайдуров же для него – козявка мелкая, прихлопнет – одно пятно мокрое останется.
       - Пожалуй – так и будет. Но – поживём, увидим.
    Разговор этот я вскоре и вспомнил: когда весть прокатилась по Магаданской области – «скинули» с должности самодурствующего Шайдурова (как молва гласила: в оскорбительной даже форме – даже на заседание ЦК его не допустили, просто – решение объявили: пинком под зад тебя). Из Магадана, как говорили, он сразу и исчез (в Москве где-то пристроился). Я же из случившегося тогда вывод однозначный сделал для себя: в партию в эту не вступать (хотя меня буквально запихивали в неё). Эта партия, как я предполагал, развалится скоро, с такими вот руководителями – обречена она просто-таки на распад (но, надо сказать, предположить я даже не мог – что так скоро это произойдёт, думал – при следующем только поколении свершится. Ошибся, вишь – при нас развалилась громадина, нерушимой казавшаяся).
    Но это – чуть дальше. Пока же приезд Шайдурова имел-таки последствия, коснувшиеся и нас. После его отъезда срочно собрали бюро райкома КПСС, решили – все силы сосредоточить на том, чтоб выполнить всё-таки план по золотодобыче (или хотя бы – деятельность кипучую изобразить, парт.билеты свои сохранить: Шайдуров ведь прямо пригрозил карами предельно-жёсткими). Решили премудро: обязать все организации районные (все – без исключения) подключиться к промывке песков золотоносных. По количеству определились, раздали задания (нам, электросетевому району, насколько помню, нужно было намыть и сдать 200 граммов золота). У кого нет техники, специалистов – тем предложили кооперироваться с более мощными организациями. Мы, например, сразу скооперировались (снабженка наша попросила об этом) с районной типографией: мы на себя взяли ихние 50 грамм, они же обязались (и скоренько выполнили) – вне всякой очереди – напечатать нам бланки всяческих документов (и – на своей бумаге, что существенным было – у нас-то откуда бумага).
    Подумали мы, решили: создадим звено промывочное из тех работников, кто раньше в артелях работал старательских и у кого хоть какой-то опыт есть по этой части. Руководить звеном мы поручили механику нашему Лёше Могилюку (а он и не возражал – интересно было попробовать себя в качестве золотодобытчика). Бульдозер для них выделили, ещё три человека он подобрал из числа бывших старателей (один из них – бульдозерист). Маркшейдер приисковый по нашему запросу отвёл нам участок для добычи (на берегу ручейка – для промывки вода ведь нужна). Бумаги необходимые оформили, продуктами запаслась бригада, палатку взяли с собой для проживания, печурку железную, мешки спальные, прочую всю амуницию ( в том числе – три лотка специальных для промывки песков золотоносных). Для начала и я с ними проехался на вездеходе, разбили лагерь на берегу (Джека Лондона при этом вспоминая – его бы сюда, то-то бы роман получился), осмотрелись. И золотодобытчики мои уверили меня: место очень добычное досталось нам, эти несчастные 250 грамм они тут за пару дней намоют. А уж дальше – для заработка будут стараться – тут хорошо можно подзаработать (пользуясь случаем). Услыхавши заверея эти – я со спокойной душой назад отправился, доложил по телефону в райком: процесс золотодобычи начался, скоро металл хлынет в кассу.
    А через два дня решил я проведать старателей. Чтоб даром вездеход не гонять – решил попутно выполнить контрольный осмотр ЛЭП-35 кв. «КСМ – Богатый». Наш так называемый «полигон» чуть в стороне от трассы ЛЭП, глянул я по пути – двигается там бульдозер (молодцы, ребятки – так-то старательно золотишко добывают). Проехал я дальше, закончил осмотр ЛЭП, на обратном пути к работягам завернул (может – помощь какая-то нужна). Нет – не нужна. Встречены мы были воплями восторженно-пьяными, тут же за стол нас потянули. Как раз у них шулюмка охотничья сварилась (Могилюк – охотник опытный, прошёлся по ближайшему глухому распадку – и куропаток молодых настрелял). Пьяны золотодобытчики мои – вусмерть, едва языками ворочают. Но к ручью нагребли бульдозером гору целую чего-то разнородного, с одного краешка – видно – начали брать этот грунт, промывать его (лотки – тут же валяются, и сухие – сегодня не работали ими). И бульдозер заглушен – гуляет народ во всю ширь души. В углу палатки ящик стоит водочный, почти наполовину опорожнённый уже (но оставшегося дня на четыре ещё хватит им). В качестве оправданья Могилюк под нос мне суёт спичечный коробок (там в марлечке завёрнуто будто что-то), утверждает: это вот – добыча наша, без дела мы не сидели, трудились – не покладая рук.
    Всё тут понятно: подхватил я ящик с водкой недопитой, отнёс в вездеход. Горе-старателям скомандовал: собирайте вещички свои. Скоренько палатку сняли, погрузились в вездеход – и народ разобиженный тут же и спать там завалился. Вездеходчик бульдозер завёл, тронулся потихоньку, я – вездеход следом погнал. На Комсомольском подвернул сразу к золотокассе – надо ж добычу сдать (порядок такой тогда был: если вольноприноситель, пришедши в посёлок, сразу не сдаст в кассу золотишко – это уже считается хищением). Потому Лёша сразу и направился в нужном направлении, через какое-то время вышел, с гордостью протянул мне квитанцию (намыли они ровно 25 грамм). На этом для нас эпопея и закончилась – как и у всех прочих горе-старателей.
    Надо сказать – никто с нас никаких отчётов и не требовал, и упоминаний даже не было – о каком-то там решении бюро. А ГОК так и не выполнил план того года – но это уж другая история, в неё я не был посвящён.

     35. Чукотка. Годы 1972-77.    При приёме мной под своё руководства в 1970-ом году электросетевого района – на балансе его числилась ЛЭП-35 кв. «ЧТЭЦ- Северный- Красноармейский» (отключенная уже от сети и частично даже демонтированная). В практике Чаун-Билибинских электросетей такое (отключение за ненужностью ЛЭП) впервые случилось – вот и решили и дальше держать эту ЛЭП на балансе (на её содержание средства идут, главное же – персонал соответствующий полагается, единицы в штатном расписании). А что нет её в натуре-то – это никого не волновало: на бумаге есть – и ладно, проверять никто не будет.
    Но я-таки заинтересовался: что за ЛЭП такая, откуда появилась – да почему исчезла из бытия. И вот что выяснил. Во время Вел. Отечественной войны нужда возникла величайшая в олове (в оборонной промышленности без олова никак не обойтись). А «камень оловянный», касситерит, обнаружен был в больших количествах на далёкой Чукотке – вот эти месторождения и начали осваивать. И начали в духе того времени – силами заключённых ГУЛАГа, в каждую навигацию (кажись – начиная с 1938-го года) подбрасывали в Певек один-два парохода, загруженных «живой силой». Вначале Валькумей освоили, потом на значительном уже удалении – прииск «Красноармейский» образовался на новом месторождении.
    Чтоб горнодобывающее предприятие эффективно работало – электрифицировать нужно процесс производственный, потому – в посёлке Певек появился Чаунский энергокомбинат (ЧЭК). Завезли туда морским путём энерговагоны (та же ТЭЦ – только на колёсах, в вагонах оборудование смонтировано), для передачи эл. энергии – решили срочно строить ЛЭП. Вот и построили: от ЧТЭЦ до пос. «21-ый км» (где расположили сразу склады ВВ). Не доходя до 21-го км., отпайку вправо соорудили до пос. «18-ый км» - там разместилась уранообогатительная фабрика (с использованием морской воды – её-то запас неисчерпаем, фабрика – прямо на берегу, метрах в 20-ти всего от воды). А отпайка от ЛЭП влево – основной линией стала, дальше её потянули.
    К этому времени в горном массиве (что отделяет весь Чаунский адм. район от Северного Ледовитого океана) обнаружены были (не представляю даже – каким-таким чутьём сверхестественным) залежи ураносодержащих песков – решено было и их добычу наладить. И стали ЛЭП-35 тянуть вначале на образованный спешно рудник «Северный» (добыча урана) – вверх, в горы. И дальше – вниз с горы спуститься, по долине протянуть ЛЭП до прииска «Красноармейский». Сил человеческих и людей не жалели тогда, тем более – тут интересы обороны затрагивались – потому ЛЭП в кратчайшие сроки была сооружена: и рудник, и прииск заработали. Но лет через пять-шесть, кажись (точно – не знаю) , обнаружилось – нерентабельно здесь уран добывать, мало содержание его в песках (в центральных где-то районах страны более богатые месторождения выявились). Потому решили производство местное свернуть (без особых, впрочем, забот по перемещению «контингента» - все почти зэки «первой волны» повымерли к этому времени). Прикрыли рудник «Северный» - но ЛЭП-35 кв. продолжала функционировать, обеспечивая эл. энергией прииск «Красноармейский».
    А затем, в 1956-ом, кажись. году – золото обнаружили, организовали на месторождении прииск Комсомольский» - и там потребовался централизованный источник электроснабжения, надо было ЛЭП сооружать: «Певек – Комсомольский». Ежели продолжить туда ЛЭП-35 от Красноармейского – нецелесообразно. Во-первых: надо переводить (реконструировать) существующую ЛЭП – 35 на напряжение 110 кв. (на такое расстояние при напряжении 35 кв. передавать мощности значительные – их четверть почти на потери в сети придётся). Во-вторых: неоправданно сама трасса удлиняется. И часть её пролегает через горный массив, где зачастую гололёдообразование наблюдается, обрываются провода (уж тут я – очевидец, сам видел: на проводах образуется ледяной как бы цилиндр в метр примерно диаметром – никакой провод не выдержит, оборвётся неминуемо).
    Потому решили: соорудить новую совсем ЛЭП-110 кв. по маршруту «Певек – Комсомольский ( по возможности – параллельно сооружаемой автотрассе в том же направлении). В определённом месте, в пос. Южный, предусмотрели подстанцию напряжением 110-35-6 кв., от неё по ЛЭП-35 запитать пос. Красноармейский (с противоположной уже стороны). Так вот и действовать стали, к 1965-му году построили ЛЭП-110 (по той трассе, где она и сейчас проходит), ввели её в работу. Существующую же ЛЭП-35 «ЧТЭЦ-Северный-Красноармейский» отключили – и она ненужной уже стала (от «21-го км.» - и дальше).
    Вначале решили было демонтировать её, создали сводную бригаду для этого: они опор с 30 завалили, в кучку их стащили (а куда дальше девать – непонятно, ежели – на дрова только), изоляцию битую по тундре разбросали, провод в бухты смотали (вот это – пригодилось, чистая медь – по плану в цвет. мет. потом сдавали). С трассы не видно стало опор, доложили: всё, ЛЭП – демонтирована. И я, принявши начальничество, это подтвердил – не отвлекать же мне персонал на затею эту бесполезную (с нашей точки зрения).
    Но сам-то я не забывал о существовании этой ЛЭП, всё намечал – проехаться по трассе её, записать – что там есть и что можно в дело пустить. Но ведь: дела, дела – никак не мог я денёк даже для этого выкроить. Хотя интерес и другим ещё подогревался: пролетая при облётах ЛЭП мимо района бывшего пос. Северный, видны были на вершине горы два циклопических сооружения: как бы два зеркала колоссальных размеров, друг на друга как бы направленные выпуклыми сторонами. Молва утверждала: эти объекты созданы для обеспечения связи с космическими объектами. Так ли, нет ли – загадкой было. Пилотов-вертолётчиков спрашивал – они только плечами пожимают: мол, и мы ничего не знаем. Одно знаем: там гарнизон воинский небольшой размещён, солдаты объект охраняют (а что и для чего – и они не знают). Конечно ж – подогревалось любопытство, но проехать туда – всё недосуг было.
    И уж только в 1972-ом году кое-что прояснилось. Как-то появились у меня в кабинете гости необычные: полковник в форме общевойсковой, с ним – уже знакомый мне Антипин, начальник РКРМ. «Фирма» эта (РКРМ – район кабельных и радиорелейных магистралей) была окружена ореолом некоей таинственности, никто толком и не знал – чем они, в сущности, занимаются в Певеке. Я же с этим Антипиным регулярно раз в месяц встречался: наши организации совместно, в один вечер дежурили в ДНД, мы с ним по должности – командиры, раздадим красные повязки всем своим «бойцам» (а они потом втихую к бутылочке прикладываются поочерёдно) – и сражаемся с ним в шахматы до конца дежурства. А теперь вот выяснилось: партнёр мой – не простой совсем человек. Он, оказывается, отношение имеет к тем вот «зеркалам» таинственным (обеспечивает их всем необходимым для жизнедеятельности).
    Там, на горе, и действительно – гарнизон воинский располагается, чтоб проинспектировать его – и прибыл этот вот полковник. И осмотревшись там – внимание обратил: вблизи, в распадке, ЛЭП проходит к посёлку, заброшенному уже. И сразу вопрос возник: а нельзя ли ЛЭП эту приспособить для электроснабжения ихнего вот объекта? У них там, на горе, имеется дизельная электростанция мощностью 100 квт. , «молотит» она круглыми сутками, пожирая немалое количество диз. топлива (а доставить туда диз. топливо – проблема: только летом можно, и при условии – цистерна для перевозки должна быть установлена на автомобиле высокой проходимости). Вот по этому вопросу и решили они со мной проконсультироваться.
    У меня ответ стандартный: подавайте заявку на выдачу технических условий для присоединения к государственным электросетям, мы её рассмотрим – и выдадим вам документ соответственный. Заявку они составили тут же, объект назвали: воинская часть (в/ч 00 000 – точные цифры я уж и забыл). На словах, только для меня, разъяснили: объект сверхответственный, он не только космическую связь обеспечивает – но и каналы имеет связи и правительственной, и военной. В заявке они оговорили: желательно для электроснабжения объекта использовать существующую заброшенную ЛЭП, на заявку пришлёпнули печать РКРМ – оставили мне. И я теперь в сжатые сроки ответ должен дать (то-есть – выдать технические условия на присоединение).
    Уж тут отступать некуда: чтоб ответ подготовить – надо мне на место выехать, ЛЭП ту проверить, с прочим со всем определиться. Потому через несколько дней подготовился я к поездке, связался по телефону с Антипиным, сообщил ему: я завтра еду определяться по вашему запросу, по трассе ЛЭП – я на вездеходе и до самого объекта доскребусь. Но сомненья  возникли: не пальнут ли по мне с той горы из пушечки какой-нибудь, принявши меня за диверсанта (логично: какой дурень ещё в гору к ним полезет? Только – диверсант, агент ЦРУ). Я думал – Антипин посмеётся над моими опасениями, но он – вполне серьёзно забеспокоился, говорит: естественно – там часовые имеются, на объекте-то. И они действительно – сдуру-то – могут и обстрелять тебя. Потому – жди, я сейчас на связь выйду с командиром той части. И вскоре звонит мне ответно: вопрос согласован – тебя ждать завтра будут, часовых предупредят. Вот мы к вечеру на вездеходе ГАЗ-47 и выехали с водителем Шнайдером на Красноармейский – с тем, чтоб переночевать на подстанции, с утра же сразу – проехаться по нужной ЛЭП.
    Вечером сообщил я вездеходчику цель поездки, он так-то обрадовался, говорит: очень мне интересно посмотреть – что и как там построили. Оказывается, он в своё время на Чукотку и прибыл в составе специализированной команды строительной – сооружать эти самые «зеркала». Построили они их, заложили фундаменты зданий производственных и жилых – но тут их сменили. А дальше уволился он, не знает поэтому – как в конечном-то итоге поселение это выглядит. Я, конечно, вцепился в него: ну-ка расскажи – что это за «зеркала», как и из чего вы их сооружали? А он мало что и знает (только то, в чём сам участие принимал – как бетонщик по специальности). Размер «зеркал» этих колоссальных помнит: высота – ровно 40 метров, ширина – около 20-ти (а издалека, с борта самолёта-вертолёта, такими-то миниатюрными кажутся, будто – игрушки). Материал там – сплошной железобетон, монолит. А что потом на них навешивали – он и сам не знает, для этого другая уж бригада – из военных инженеров – прибыла. Но достаточно и этого, я сам в прошлом военный связист, предположить могу – для чего сооружение это циклопическое понадобилось.
    Утром тронулись с осмотром вдоль ЛЭП этой заброшенной, сразу же выяснилось: нет у неё начала, от старой подстанции «Красноармейская» километров на пять опоры исчезли уже – полигон там сплошной, там-сям приборы стоят промывочные, бульдозеры грунты двигают – кипит работа. Ещё километра с три оказалось под напряжением 6 кв. (прииск в своих целях использовал часть этой ЛЭП – нас в известность не поставивши об этом). Дальше ЛЭП по долине речки пошла (приток р. Млелювеем): какие-то участки целые, на каких-то – попадали уже опоры (и провода похищены уже), А дальше резко влево свернула ЛЭП – в ущелье мрачное меж двух гор.
    Вот тут для нас – цирковое представленье началось. По дну ущелья ручей протекает, вот по его течению меж камней устроена была когда-то дорожка узкая (только-только по ширине вездеход в неё вписывается). Ухабы, конечно, один за одним, рытвины – но они не страшны для вездехода. Но ЛЭП в сторону от дорожки уходит (по склону горы – чтоб спрямить расстояние), мне толком не видно её – и пришлось с дорожки свернуть, вдоль ЛЭП двигаться. А там – лунный пейзаж, да и только: голые камни вокруг, в беспорядке полнейшем наваленные. Такое впечатление: великан какой-то «в камешки» играл, рассыпал их – как сами лягут. И камешки – разных форм (округлые, квадратные, овальные – всякие) и размеров (от небольших булыг – и до монолитов диаметром метров до десяти). Тут и возвышения, и провалы рядом – а нам ведь ехать нужно, преодолевать природную эту «полосу препятствий». Вот и ползём еле-еле: на какой-то камень взбираемся потихоньку, взбираемся – до края доходим, зависает наполовину вездеход. Потом – резко вниз «клюёт», удар о камень внизу, аж скрипит всё нутро вездеходное ( у нас – будто лопается что-то в головах).
    Но – надо, ползём дальше. На перекур остановились (тут на ходу и закурить-то нельзя), осмотрелся я повнимательней. И как бы мистическим холодком на меня пахнуло, представил я: а как же бедные зэки сооружали эту вот ЛЭП? Ни о какой технике тогда тут и речи не было (да она бы и не прошла здесь – вездеход еле проползает), всё ведь вручную, «на пупок», делалось. Ну, допустим, котлованы под опоры тут вручную (сплошной ведь гранит),  не выбьешь, вероятно – тут взрывчатка на помощь приходила (так всё равно ведь – шпуры-то под взрывчатку вручную надо было выдалбывать, уж тут – только кайло в ход шло). Но потом-то, потом: надо ведь брёвна подтащить к каждому котоловану, и только – вручную. Брёвна такого размера должны подхватывать одновременно не менее четырёх человек, двигаться они должны согласованно и равномерно – а это возможно только на ровном месте (самому таскать приходилось – представляю это практически). А ведь тут-то: в гору надо, на подъём – и с камня на камень беспрерывно надо перескакивать. Уж тут – ну никак несчастных случаев не избежать, и сколько здесь зэков покалечилось под тяжестью брёвен упавших – страшно даже представить. Дальше – поднять надо опору, и тоже – вручную, при помощи так называемой «падающей стрелы» - тоже занятие небезопасное даже на ровном месте (а уж здесь, на каменюках этих – смертельные трюки цирковые исполнялись когда-то). Дальше – провод размотать надо вдоль опор (опять же – с камня на камень перескакивая, опять – номера костоломные). И это люди должны были сотворить: голодные, холодные, полураздетые по заполярным-то понятиям (а на Северах, как и во всём ГУЛАГе, форма зэковская такой же была: телогрейка ватная, штаны ватные, валенки. Всё это – в клочья разодранное, в заплатках сплошных). Ох – страшно, представить даже жутковато – а тут ведь живые, из плоти и крови, люди гибли (тысячами – как вспоминают немногие выжившие).
    Покурили мы, попереживали – дальше двинулись. Вот из-за поворота и «зеркала» показались, ближе и ближе продвигаемся мы – по ущелью, к вершине ближе (она вправо остаётся). Я так предполагал – доберёмся мы до «объекта», там переночуем – а утром уже в другую сторону двинемся – в сторону Певека (туда хоть какая-никакая – но дорога есть). Но чуть ещё проехали, остановились, жалуемся друг другу: ну невозможно – головы болят (от ударов жёстких, видать, сотрясение мозгов случилось). Что делать? А что – назад ежели двигать: так цель вот она, рядом уже (не гнать же мне вездеход ещё раз сюда). Потому: вперёд, вперёд потихоньку. Собственно, при этом меня двигала только природная добросовестность (непременно хотел я все опоры описать поочерёдно – до конца). Хоть мне уже и понятным стало: ЛЭП эта восстановлению не подлежит. Часть опор завалена уже (проявляется эффект «выпучивания» - опоры медленно выдавливаются из земли), остальные – вправо-влево понаклонялись. Провод оборван во многих местах (тут – гололёд постарался), изоляцию тоже менять надо. Арматура вся – самодельная, нестандартная – тоже замене подлежит. Так что – перепишу я все дефекты до конца, ежели потребуют обоснования у меня – всегда предъявить смогу.
    Ещё километра с два проехали, выскреблись на громадную каменюку, с неё надо на соседнюю перебраться (а она – метра на полтора ниже). Вездеход завис наполовину, вниз потом обрушился, удар, треск оглушительный (а у нас от удара и в глазах потемнело на кокое-то время). Остановились сразу, выскочил Шнайдер, осмотрелся, говорит: «Всё, шеф, приехали. Пополам лодка лопнула – как раз через кабину трещина». И я выскочи,посмотрел, убедился: таки лопнул наш вездеход пополам (он – старенький, на заплатах весь – вот и не выдержал издевательство над собой).
    И что делать? Собственно, свою задачу-то я выполнил: с того места, где мы остановились, я обозреваю всё в нужном объёме (а у меня, как всегда, и бинокль с собой). От нас где-то в полукилометре примерно (по склону – вверх) как бы терраса образовалась природная. А дальше, до самой вершины, где «зеркала» стоят, не уклон уже – а как бы обрыв, уж там опоры воздушной ЛЭП  никак не установить. Потому вывод тут однозначный: надо строить новую (именно – новую. Старую восстанавливать – ещё дороже станет) ЛЭП-35 кв. до этой вот природной террасы. На террасе расположить закрытую подстанцию 35-0,4 кв., от неё к объекту проложить по обрыву бронированный кабель с сухой (обязательно – из-за разницы высот) изоляцией.
    Моя задача выполнена – стоим пока что, осматриваемся.  Отсюда вот в полной мере оценить можно реальный-то размер сооружений этих колоссальных. Да мы ж ещё и снизу на них смотрим, кажется – вершины «зеркал» в облаках скрываются. С обратной стороны у них переплетение каких-то конструкций поддерживающих (колонны, балки наклонные, какие-то элементы) – а Шнайдер мне по ходу осмотра пояснения даёт (что для чего – и с какими трудностями сооружалось хозяйство это). Время летнее, там же, наверху – прохладно: со всех конструкций иней целыми «бородами» свешивается (в бинокль отчётливо всё видно). Часовой внизу расхаживает (в шинели, в шапке) – так он букашкой кажется рядом с громадинами этими рукотворными. Ещё двое к нему подошли – в нашу сторону смотрят, обсуждают что-то. Вот и подскажите нам – что делать?
    И действительно – что? Можем мы пешком (пока светло) добраться до оьъекта, переночевать там, машину вызвать из Певека – и уехать. А вездеход? Для его ремонта электросварка нужна, как сюда с ней добираться? Ещё один вездеход гнать, и его угробить – нет, не пойдёт такое. Надо с этим выбираться отсюда – и мы заработали во-всю. Как на всяком «линейном» вездеходе: в коробуше у него и трос длинный металлический имеется, и проволока диаметром 6 мм. (так называемая – «катанка»). Используя всё это – стянули мы кое-как вездеход, связали – что можно, потихонечку – и к дорожке спустились (при этом – мы не видны стали обитателям «объекта» - скрылись за камнями). Развернулись в обратном направлении и поползли потихоньку. Вначале страшновато было: сидишь, а под тобой, под сиденьем, «разлом» поскрипывает (вдруг-таки разломится пополам лодка – может ведь и придавить-зажать тебя). Но обвыклись постепенно_ дальше поползли. Практически-то теперь не давали вездеходу на две части развалиться гусеницы – силой своего натяжения «сдавливая» лодку. Ну и в помощь – «стяжки» мы сделали – чуть проедем, остановимся – подтянем «бандажи» наши, дальше трогаем. И так – часа с четыре мы «плыли». В темноте уже доползли до подстанции «Красноармейский».
    А там дежурная – в полной растерянности. Оказалось: на «объекте» часовой, за нами сверху наблюдавший, доложил – исчез вездеход. Как, куда? Оттуда в Певек позвонили, Антипину: что делать – не высылать ли команду на поиски? Куда они исчезли, почему – нет ли тут умысла какого-нибудь вражьего? Антипин – нашим дежурным звонит, те – на «Красноармейский» (куда, мол, подевала начальника своего). Она крайней оказалась – а тоже ведь не знает ничего. Но мы приехали, разъяснилась обстановка – все и успокоились враз.
    Технические условия я выдал Антипину: строительство новой ЛЭП-35 кв. , подстанции на «террасе» внизу объекта (закрытого типа – иначе вмиг она ледяным панцирем покроется), при проектировании обязательно предусмотреть установку для плавки гололёда (иначе – в летнее даже время ЛЭП может неожиданно из строя выйти). Проектанты потом приезжали из какого-то института, проект разработали будто – но он где-то застрял по причине дороговизны своей (решили: проще и дешевле ДЭС содержать на объекте). Получилось – зря мы пострадали в своё время, вездеход угробили.
    После этих событий надолго я забыл об этой ЛЭП заброшенной. Но мы постоянно тогда занимались реконструкцией (поочерёдно) всех подстанций, для этого – оборудование да аппаратура всяческая требовались, вспомнил я как-то: а ведь где-то на трассе бывшей ЛЭП-35 на «Северный» - две подстанции имеются заброшенные, так – что осталось-то на них, может – что-то и в дело сгодится. Решил потому: надо таки проехаться по дороге хотя бы, проверить подстанции те. И вот как-то в выходной день выбрался – поехали вдвоём с водителем Финько на служебном ГАЗ-69.
    «Поехали» -громко сказано (от «21-го км» километров с десяток), дальше же – поползли еле-еле на пониженной передачке (трасса-то заброшена давно, размыта местами). По сторонам трассы будочки какие-то из камней сложены (это – для «вохры», охраны лагерной). Подобия бараков в стороне – из тех же камней кое-как грязью слепленных. И везде – проволока колючая, везде – в несколько рядов на столбиках покосившихся. Слева появился вход в штольню – но мы пока не остановились тут, дальше проехали. Выше, выше в гору – и вот внизу, в полукилометре где-то от дороги, в распадке глубоком – и подстанция появилась (по документам архивным: «68-ой километр»). Подъезда нет к ней по летнему времени – пришлось машину на дороге оставить, пешочком спуститься в распадок.
    Спускаемся, осматриваемся – а тут и смотреть-то не на что – голый камень кругом, кое-где (островками) растительностью чахлой прикрытый. Вот и подстанция, вокруг неё – несколько рядов колючей проволоки, всё в сохранности (надолго строилось). Для дежурных дом построен – капитальный, стены – бетонные монолитные (уж никак не разобрать и не перевезти в Певек). Обитателям дома этого, видать, несладко жилось, устное предание сохранило факт: дежурная на этой подстанции (не зэчка – вольнонаёмная) бросилась на шины под напряжением 35 киловольт – и сгорела (а почему – сейчас и не помнит никто). Обошёл я подстанцию, описал оставшееся оборудование (кое-что – при нужде – в дело можно пустить. Но для этого зимой надо будет трактор сюда посылать).
    Постояли, потолковали мы с водителем, поудивлялись – как вообще здесь люди выживали. Мы вот сейчас в тундру выезжаем тепло одетые, сытые, спальными мешками обеспеченные – и то дней через десяток одичавшими возвращаемся, простейшие блага (даже туалет тёплый) чудом кажутся. А зэки тогдашние голодные да истощённые до предела – как же они выдерживали (но, говорят, год – крайний был срок, дальше – большинство погибало. Со следующей навигацией – новых приплавляли).
    Вернулись к машине, попробовали было и дальше проехать (в сам-то посёлок «Северный», где вторая была подстанция) – нет, не получилось. Дорога резко вверх пошла (подъём – градусов под тридцать), промоины на ней глубокие, камни острые выглядывают – угробить можно машину. Потому – развернулись, назад поехали. И уж теперь возле штольни остановились – где и добывали когда-то непосредственно «урановый» песок.
    На склоне сопки там группа фигур причудливых – истуканы каменные многометровой высоты (так называемые – «кекуры»). Смотришь на них – и не веришь – что сама природа (солнце-ветер-мороз) их создала, думается – нет, это – скульптор какой-то доисторический постарался (как на острове Пасхи). Вот под этис амые кукуры и уходит вглубь штольня. После закрытия рудника тут установили ворота металлические – и наглухо сваркой их заделали. Но от русского мужика разве спрячешь что-нибудь: кто-то и как-то раскрыл ворота – нараспашку они теперь. Попробовали мы было с водителем зайти поглубже в штольню – не получается, чуть пройдёшь от входа – а дальше лёд, вся штольня сверху донизу заполнена монолитом ледяным. А хотелось бы пробраться туда, походить да посмотреть. По рассказам зэков бывших, чудом выживших – охрана в штольню не рисковала спускаться (зэк ведь там вооружён: кайло, лопата ли, кувалда). Потому загоняют туда зэков в начале смены – в конце они сами выходят (жрать-то ведь хочется). И чаще всего выходят не столько же, сколько вошли – иных выносят (для количества). Там, в штольне, свои законы действуют и свои меры наказания, убийство там – дело обыдённое.
    Жуткое место. Вспоминаются рассказы семейства Ивашкиных: на подстанции «Быстрый» дежурили они, дорабатывая до пенсии. А в годы освоения «Северного» сам-тоИвашкин на Чукотку прибыл в качестве зэка (и со сроком немалым). Тут вот и трудиться ему пришлось. Тогда такой порядок тут был: добытый песок в количестве 70-ти килограммов (какой-то «умник» в управе лагерной такую именно норму установил) погружается на саночки деревянные, в саночки зэк впрягается – и везёт песочек (радиоактивный!!) на обогатительную фабрику на «18-ый км.» (а это – 51-ин км. в один конец). При выезде ему вручается суточный «сухой паёк» (чаще всего – хлеба пайка, кусок рыбы солёной да сахара кусочек) – и вперёд. Никто тебя не подгоняет – но следующий паёк ты получишь только на «18-ом км». По пути пункты обогрева имеются (и сейчас эти бараки полуразваленные видны), там зэк кипяток получить может ( чтоб не всухомятку паёк лопать). Работа – неподсильная, редко какой злоровяк её больше двух-трёх месяцев выдерживал. Вот и Ивашкин уж и не ходил почти – ползал (чтоб пайку очередную заработать). Конец неминуемо подступал. Но – избавленье пришло чудесным образом: жена его Мария Иосифовна, горячо супруга молодого любящая, из своего Бреста белорусского добралась до Москвы, какими-то путями неисповедимыми выяснила там – куда любимого её отправили. Немыслимыми какими-то ходами – и она на работу в ГУЛАГ пристроилась (имея специальность: «дежурный эл. монтёр на подстанции). На Чукотку в таком качестве и прибыла, села дежурить тут вот, на подстанции «68-ой км. (где вы, романисты – любовь неземную воспевающие? Вот вам тема – вонючая, трудная, со смертью перемешанная, с самопожертвованием полнейшим!!). Она-то мужа и спасла какими-то путями (какими – она о том избегала говорить): перевели его на обслуживание дороги (там легче намного работа), какими-то крохами продовольственными помогла. Вот он и выжил, и после его рассказов я иногда и ночь всю заснуть не мог – настолько жутко и бесчеловечно быт тогдашний насаждён здесь был.
    Прочитывая первый раз «Архипелаг ГУЛАГ» - всё ожидал я: вот-вот, в главе следующей, упомянуто будет гиблое это место для зэков – Чукотка. Но – не дождался (не мог Александр Исаевич необъятное объять – уж столько мест таких сатанинских имелось в СССР). И во многих местах (как на Колыме, например) счёт погибшим вёлся на сотни тысяч – здесь же, на Чукотке, скромнее – на десятки. А вот рассказать-то об этом Солженицыну – и некому было. Из прочих мест подобных (с той же Колымы, например) кто-то и выходил ещё на волю, срок отбывши. А вот с Чукотки военных и послевоенных лет – никто не выходил, никто не возвращался, отсюда «сдачи» не было – всех в мерзлоту прикапывали (на прокорм евражкам вездесущим). И жаль, что не дошли вести об этом до Солженицына – убедительно-ужасающей могла быть одна хоть бы глава книги его.
    Жуткое место, жуткое. Постоишь возле штольни этой средь дикого нагромождения каменюк громадных – и страх сам-собой вползает в тебя: не дай Боже – думаешь – оказаться тут в бесправном качестве. Сразу из души рвётся – спасибо! Истории спасибо – что перевёрнута уже эта страница, в прошлое ушли времена те жестокие, когда жизнь – ни во что не ставилась (но – как коммунисты утверждают – ради высокой цели, ради светлого будущего для всего человечества). Вот таких-то бы «убеждённых» коммунистов всех собрать – да вот в эту штольню запихать на недельку. А после смены голодных – на нары голые уложить в промороженном бараке. И тогда уж спорить с ними об оценке прошлого недалёкого.

 

     36.  Чукотка. 1978 г.    По стечению многих обстоятельств меня «ушли» с должности начальнической, написал я заявление – перешёл на должность эл. монтёра-кабельщика. Чему я даже и обрадовался – измотался я вконец в должности руководящей, захотелось – поспокойнее чего-нибудь. Ответственность громадная свалилась с меня, можно было и отдых устроить для себя. С новым начальником договорился, собрал «бригаду» из пяти человек – полетели мы на рыбалку. Вертолёт доставил нас в низовья реки Пучевеем, высадил (аж на 18 дней) – и улетел. Лагерь разбили, две палатки натянули, печурку железную в одной установили – и зажили без забот: рыбачили да зайцев стреляли (и засаливали впрок в бочках). С собой мы прихватили собачку Вулкана – он со щенячьего ещё возраста возрастал у нас в гараже, в диких условиях не бывал никогда. Вот мы с интересом и наблюдали за ним – как-то он адаптироваться будет к новым условиям.
    Много у него приключений было – но опишу некоторые только. К лагерю нашему слетелись бакланы – да так потом и не улетали от нас (ленивейшие это твари – бакланы), рассядутся вокруг – и ждут, когда мы улов обрабатывать начнём, рыбу потрошить для засолки да внутренности в воду выбрасывать (из-за них они громкие свары затевали всегда). А кому не достанется, голодные – те нас и в процессе рыбалки сопровождают: поймаешь хариуса, вытянешь на берег, чуть отвернёшься – а баклан уж возле него, долбенит своим клювищем – аж клочья летят. Надоело это Лёше Могилюку, пальнул он в баклана летящего – и крыло ему перебил, шлёпнулся тот на косу песчаную. И тут же – Вулкан на него свирепо бросился. Баклан же – птица крупная и злая, только Вулкан к нему – а он в самый нос ему вцепился клювом. Вулкан завизжал, пятится от него – а баклан не выпускает, клюв у него мощный – не вырвешься. Вот поочередно и перетягивают друг друга под жалобный собачий визг. Пришлось нам вмешиваться, добить баклана.
    Успокоился было Вулкан – но ненадолго. Он сразу хозяином признал почему-то Витю Черномора – вот возле него и крутился постоянно. Вот Витя помахал спиннингом, позабрасывал блесну – хариус крупный ухватился, вытянул он его на берег. Естественно – хариус бьётся на песке – Вулкан тут же на него бросился (надо же хозяина защитить от злодея-рыбины). Пока Черномор приблизился, лёску подматывая на катушку – хариус от блесны отцепился, крючёк её за нос поймал Вулкана. Он (с визгом опять оглушительным) бежать было бросился – так лёска не пускает, натянулась – больно, вот он на месте и прыгает. Черномор нас на помощь позвал, ухватили за лапы Вулкана, держим (а он ещё и укусить пытается) – а Витя резким рывком вырвал блесну. Долго Вулкан повизгивал, зализывался – успокоился было. А где-то через час – то же самое, опять на хариуса бросился – и блесна за губу ему зацепилась. Опять сбежались, операцию ему сделали – выдернул Черномор блесну из губы. И уж на этом – всё, понял Вулкан – что и к чему, вытягивает Витя хариуса – он только издалька лает на него (иногда – лапой чуть потрогает – когда уж «уснёт» хариус).
    Тогда же мы с этим Витей наблюдали вживую за процессом – как лосось-голец икру мечет. К вечеру возвращаемся в лагерь, идём по обрывчику вдоль проточки (вода там светлейшая), глянули случайно под куст нависший – а там три лосося кружатся. Присмотрелись: одна самочка (она помельче) и два самца – как раз самочка икру мечет. Бытует выражение: ежели человек суетится чересчур, говорят: чего, мол, ты – икру, что ли, мечешь?. И точно – так вот самочка и мечет икру: кружится беспрерывно, малыми кругами, под кустом – и выпускает постепенно икру. А два самца (они намного крупнее) и охраняют её, и молоки тут же выпускают (оплодотворяя икру). И охраняют бдительно от прочих обитателей водоёма (а их – громадная стая, так каждая рыбина и стремится икоркой полакомиться).
    Я человек запасливый, у меня всё при себе: тут же привязал к палочке обрывок толстенной миллиметровой лёски, на конец – большую красную блесну навязал. Только в воду опустил, чуть повёл – и рывок сильнейший последовал (один из самцов ухватил блесну). Ухватил – резко, так дёрнул – что я так с обрывчика и свалился. Хорошо – Черномор успел-таки поймать меня за воротник куртки, удержать. А я из рук так и не выпустил палку – достал всё-таки лосося. В лагере разделал – а он уже без молок (всё выпустил – что природой предназначено). Потому мы со спокойной душой уху из него сварили – с удовольствием похлебали.
    Так что я на практике убедился: выражение «метать икру» в смысле суеты и круговерти – верное.

     37.  Чукотка. 1980 г.   Ещё на рыбачью тему. После меня начальником стал Витя Бирюков – типичный казацюра кубанский, весь – порыв, импульс, вначале сделает что-то – потом только думает: а что это я сотворил. Вот он мне как-то и говорит: порыбачить хочется – невтерпёж прямо, давай завтра слетаем куда-нибудь. Я – говорит – заказал вертолёт на Билибино (там надо кое-что забрать). Вот с ним и полетим, ты укажешь уловистое место, там нас высадят, экипаж слетает потом на Билибино, заберёт груз – и нас подхватит на обратном пути.
    Что ж, хорошее дело – после рыбалки последней месяц почти прошёл, холодильник у  меня опустел – кончилась свежая рыба. Я ещё одного рыбака опытнейшего привлёк, Эдика Гавричкова – на другой день с утра и полетели. Конец июля, жара для Чукотки непривычная стоит – потому с собой никакой одежды тёплой и не взяли (только я в сумку холщёвую, что для улова предназначалась, плащ-накидку из ткани тонкой болоневой затолкал , да бутылку водки завернул в неё на случай – ежели в ледяной воде искупаться придётся). Место я указал на реке Омрелькай (там хорошо хариус ловится), высадили нас – и разбрелись мы сразу, спиннингами заработали.
    Я вверх по течению сразу устремился – там имелась одна заветная ямка, там я надеялся с десяток хариусов выхватить (а все те хариусы, что на блесёнку идут – до килограмма весом). Ушёл я далековато (за три поворота), зная – дождётся вертолёт, он может после посадки час ровно на связь не выходить – успею я дойти. Уж полную сумку надёргал я хариусов, назад повернул – а тут и вертолёт загудел, надо мной пролетел – и опустился за поворотом ближайшим (я так понял – возле двоих, теперь меня ждать будут). Вот и поспешаю, шагаю. А вертолёт вдруг опять загремел, поднялся – и улетел. Остановился я, гадаю – что бы это значило. Розыгрыш ежели, попугать решили – так он вернётся сейчас, возле меня подсядет. Так нет, вижу – он прямо в сторону Певека курс взял.
    Непонятно. Но иду вперёд потихоньку, выхожу из-за поворота – а вот они, Эдик с Бирюковым нарисовались, идут навстречу. И Бирюков сходу обрадовал: можем и дальше рыбачить – я вертолёт отпустил, договорился – они завтра утром за нами прилетят (уж так-то жадно хариус хватает – как же можно такое удовольствие прервать). Я услышал – и чуть на задницу не шлёпнулся, завопил: ты что, не в своём уме, чеканулся совсем. Как вот ты представляешь: как мы до утра тут перетерпливать будем, ночи холодные – позамерзаем ведь. А жрать что будем – хариусов этих без соли? Спрашиваю: «У вас есть что-нибудь с собой?». Эдик говорит: «У меня хлеба несколько ломтиков да котлеток пара – на обед взял». У Бирюкова – ничего. У меня водки бутылка да печенья пачечка небольшая. А время – три часа дня уже, обедать пора. По глоточку водки да по пол-котлетки проглотили – только аппетит раззадорили. Но деваться некуда – пошли и дальше рыбачить, уж и хороший клёв не радует (хариусы же как специально – один за одним хватаются). Но дело к вечеру, хоть солнце в это время и не прячется за горизонт (полярный день) – но низко опускается, сразу начинает холодом тянуть (вокруг ведь нас мерзлота вечная, практически – лёд, чуть-чуть «тундрой» прикрытый).
    Пошли ускоренным темпом вверх по течению. С месяц где-то назад мы с Эдиком высаживались там для рыбалки, лагерь в верховьях разбивали – туда и стремимся теперь. Там на месте, где палатка жилая стояла, остался настил досчатый – хоть присесть-прилечь можно будет (всё не так холодом будет охватывать). А солнце пониже опустилось – и со стороны Ледовитого океана туманом сразу потянуло – промозглым, холодным. А у нас и топора нет с собой (у меня только в кармане – ножичек перочинный), бегаем теперь по кустам, веточки да корни вывороченные собираем. Натаскали кучу достаточную, костёр развели, бутылку прикончили, закусили печеньицем – растравились только. Для пробы одного хариуса испекли на костре – так никак не идёт без соли, так и не доели – выбросили. И дальше – мучения начались. Холодней и холодней становится – и никак не согреешься: сядешь к костру лицом – задняя часть замерзает, задом повернёшься к огню – наоборот происходит. Сплошные мученья. Мне-то попроще всё-таки: накинул я плащ-накидку, повернулся спиной к костру, свернулся калачиком – и подремал с часик. А те двое трясутся, и не ложатся даже – пришлось уступить одеяние, и они по очереди по часику передремали.
    Так до утра и промаялись. По времени уже утро – а туман всё такой же густой, и на пять шагов не видно – и не проглядывает солнышко. Уж и на рыбалку не тянет – но пошли вниз по течению (чтоб хоть согреться). Помалкиваем – но про себя-то каждый переживает. Знаем ведь – сурова природа чукотская: непогодь и неделю, и две продолжаться может (для вертолёта при этом – закрыты полёты). Жильё ближайшее – более чем за 100 км, с собой ничего нет у нас: ни оружия, ни пищи. Наш-то народ высоковольтный частенько попадает в подобные положения: вездеход при переправе через реку затонет – выскакивают на берег, по несколько дней сидят – пока помощь не придёт. Но у них тогда оружие есть, одежда тёплая, пища (всё это из вездехода вытащить успевают). Поработают с пол-дня потом, веток-кустиков нарубят-наломают, травы на подстилку нарвут, шалаш оборудуют – и посиживают с костерком. А у нас – главное – одежды тёплой нет, в шалаше так-то не спасёшься. Нас ожидает неприятное самое и неизбежное: медленное, до летального исхода, переохлаждение организма (забыл вот только мудрёный медицинский термин, обозначающий такое состояние). С такими случаями я не раз уж сталкивался на Чукотке – но вот и сам теперь угодил в западню. Холодище – и ходьба не согревает. Бегом пробежишься, насколько сил хватит – так ещё хуже мёрзнешь потом.
    Поговорили-порассуждали – назад решили вернуться, на место ночлега. Настил досчатый решили использовать – над ним шалаш строить. Эдик с Бирюковым руками кусты ломать принялись, я – с помощью ножа перочинного (потолще ветки). Час, два поработали – кучка внушительная образовалась, начали шалаш сооружать. Активно начали – но вскоре остановились: заметили – ветерок направление сменил. Когда тянет со стороны Ледовитого океана холодным воздухом – тогда и туман, и облачность, и дождь со снегом. А тут со стороны гор потянуло, на глазах прямо редеть стал туман, с час прошло – и солнышко проглянуло. Ежели часика с три-четыре так-то подует – то и в Певеке, на побережье, туман рассеется (выпустят вертолёт из аэропорта).
    Приободрились враз, да и согрелись чуток – за спиннинги опять, начали хариусов таскать. И к вечеру только, когда голод донимать стал до болезненности (совсем народ разбаловался – отвыкли совсем голодать) – вертолёт долгожданный загудел, приземлился рядом. Командир поспешает, даже не глушится – напрямую, «на скоростях», на Певек курс берёт (едва уговорил, чтоб выпустили – пока «окошко» образовалось погодное. Но оно «захлопнется» вскоре). Но успели-таки – хоть в Певеке приземлялись в тумане уже. И уж дома только, основательно согревшись спиртным, всё мы Бирюкову высказали – что мы думаем о его мыслительном аппарате. Не обижается, говорит: слава Богу – обошлось ведь, живы остались.

     38. Чукотка. 1981 г.    Осень эту пришлось мне провести на полярной станции «Янрапаак».
    Со станцией этой такая история приключилась. Наше энергоуправление в порядке оказания шефской помощи сельскому хозяйству решило подключить к энергосистеме пос. Янранай (центр оленеводческого совхоза «Большевик»). Начали мы строить туда ЛЭП-35 кв., оказалось – она проходит на расстоянии всего в 300 метров от полярной станции. Вот «полярники» и забегали, просят – и нас подключайте к энергосистеме. Нет, не получается – в проекте нет вас (проектанты,  похоже, и не знали – что там полярная станция имеется). Построили мы ЛЭП, подстанцию в пос. Янранай, включили – и сложилась ситуация прямо-таки анекдотическая: мимо полярной станции ЛЭП проходит – а они у себя дизель-генераторы гоняют круглыми сутками, да с резервом ещё стопроцентным (перебои в электроснабжении недопустимы для них: в эфир они выдают, как я понял (сами-то они об этом не распространяются) – постоянный сигнал-радиомаяк, прервать его на краткое даже время – недопустимо). Диз. топлива они сжигают громадное количество – в стороне от «полярки» гора колоссальная из пустых бочек из-под неё. Так вот начальник станции и раз, и два ко мне обращался как к начальнику электтросетевого района – подключите нас. А мне-то зачем заботы дополнительные на себя вешать – отказываю, переадресовываю: решайте там, наверху, на уровне Министерств, в Москве.
    В Москве и застрял вопрос – пока не нашёлся у них умный руководитель: прилетел он в Певек, ко мне обратился – и вопрос поставил в правильной плоскости. Предложил: подключайте нас (полностью – своими силами, с использованием своего оборудования) – взамен от нас получите дефицитное что-то из техники. Поторговались. На том сошлись: мы подстанцию им монтируем и подключаем, они нам – тяжёлый вездеход ГТТ передают, ещё кучу всякой техники – помельче (они, в отличие от нас, снабжались техникой отлично).
    Всё нормально будто сложилось – а тут власть переменилась у нас, вместо меня другой начальник в должности утвердился – так пока-то он в курс войдёт. Вот «полярники» опять ко мне и обратились – ускорить чтоб процесс. Подсказал я Бирюкову, он за мысль эту сразу ухватился (новый ГТТ получить – голубая мечта всякого тундрового сетевика). Составили договор скоренько – и пригнали сразу ГТТ с дальней, аж из устья Колымы, полярной станции.
    А дальше Бирюков (вполне разумно) и предлагает мне: ты с ними договаривался – ты и исполняй практически обещанное, монтируй им подстанцию (оборудование для которой давно уж было мной заготовлено). Выделили мне двух эл. слесарей самых опытных, Эдика да Валерия, электросварщика Володю Питерского (кличка обиходная) – и перебрались мы на «полярку».
    Сама полярная станция: это жилой блок из каких-то материалов с блистающим алюминиевым покрытием, служебные помещения для аппаратуры разнообразной (чуть в стороне), бытовые ещё всякие помещения, балки-домики утеплённые (в один мы и вселились), антенное поле громадных размеров. Обжились, трудиться надо начинать – а с кем? Эдька да Валера как загуляли – так до конца и не просыхали, компаньон у них тут нашёлся, временный начальник полярной станции (постоянный-то начальник заболел, для лечения на материк улетел – вот временно этого Веню-пьянчужку и назначили). День они гуляют, два – а мы с Володей книжки читаем (библиотечка на «полярке» - отличная, народ-то – высокограмотный тут). Володя бы тоже к загулу присоединился – так нельзя ему: инсульт только что перенёс, теперь – слюнки только глотает, сочувствует всей душой гулякам. Лежим, читаем – но ведь и надоедает, бока от лёжки начинают болеть. Порыбачить было попробовали (а «полярка» - прямо на берегу морском), у нас сети с собой, лодка резиновая – так и тут неудача: утки-моряны, глубоко за добычей ныряющие, попали в сети (по десятку в каждую), так запутали их – что разрезать нити пришлось (сети, естественно – в сплошных дырах громадных). Оставили и эту затею – а что дальше?. На связь с Бирюковым выходить, «закладывать» пьянчуг, требовать замены – несолидно как-то (ябедников я со школьных ещё лет презирал). Один выход – начинать надо, вдвоём с Володей работать.
    Начали – да так вдвоём почти и смонтировали подстанцию маломощную, с простейшей схемой (иная там и не требовалась). Что-то тяжёлое поднять надо, вдвоём не под силу нам – трубчатую «стрелу» сварим, сваркой же прихватим к фундаментным трубам. Блоки навесим, троса приготовим – и со следующего утра сразу (пока «живы» ещё) приглашаем-загоняем коллег своих. Поднимем необходимое – и они зигзагами назад заруливают, опохмеляться (Веня уж ожидает их). В редкие промежутки полутрезвые и они к нам присоединялись – но в основном-то мы вдвоём с Володей и смонтировали оборудование.
    Вот я, случаем пользуясь, с интересом громадным и понаблюдал за жизнью и бытом полярной станции. В литературе образы обитателей мест таких суровых некоей романтической дымкой окутаны: мол, романтики только, в Арктику беззаветно влюблённые, и обитают там. Переживания там – возвышенные только, мыслят все отвлечёнными категориями – в облаках, то-есть, витают в основном. Вот я и заинтересовался – насколько представления всеобщие с действительностью-то совпадают.
    И по моим наблюдениям – ну нисколь не совпадают. Романтики тут – ну никакой, везде – прагматический житейский интерес (платят на «полярках» неплохо – можно хорошо подзаработать за короткий срок). Летом у них повеселей, всякий командировочный люд наезжает: практиканты, учёные какие-то, люди с секретными даже миссиями. Но сейчас вот,на зиму, осталось их 13 человек, из них – две женщины (обе – своеобразно-неповторимы в своём роде). Повариха Маша – полярница с большим стажем, она перезимовала на всех, кажись, «полярках» арктических. В Ленинграде у неё (с бабушкой проживают) четверо детей – и все от разных мужчин. Но явного распутства не замечено за ней, она выработала уже свой стереотип поведения: при появлении на очередной «полярке» выбирает она из всех мужчин одного – и сходится с ним. Попытки же прочих всех втуне остаются – только так и можно скандалов избежать на сексуальной почве. И на этой станции выбрала она мужичка себе, механика ихнего – с ним и зажили по-семейному. Остальные завидовали только, добиться же уступок не пытались: крутой её нрав известен был, облаять да опозорить так может – хоть из Арктики исчезай потом. Сразу и нас предупредили: вы, мужики, не захаживайте вокруг неё петушками – не пройдёт тут номер, неприятностей только наживёте.
    Вторую же женщину-радистку и женщиной-то можно было назвать с большой натяжкой. Безобразна была – ну редкостно прямо (ни до этого, ни после не встречал я больше таких экземпляров). Фигура – массивная, бесформенная – как мешок с чем-то живым. Сзади глянешь – аж оторопь берёт: поперёк ширина – побольше метра, не меньше (едва в дверь протискивается). На лицо глянешь – и сразу взгляд хочется отвести: так-то неприглядно смотрится и отвратно даже. Будто топором, грубо и неумело, кто-то вытесал лицо – бесформенно-угловатое. За что уж, за грехи каких предков наказал её Создатель – то неизвестно (но – несправедливо – чересчур уж жестоко). Отец у неё – адмирал, в морском флоте будто бы – большая «шишка». А она вот сбежала из Ленинграда, на радиста выучилась – и спряталась на полярной станции. Пожалуй, для неё – наилучший это выход, привыкают к ней, примелькается – и не так уж явно уродство замечают. Естественно, никто из мужчин в «официальные» её сожители не стремится – но друг над другом подсмеиваются, говорят: кое-кто в тиши ночной ныряет-таки в её комнатку (у них из общего коридора входы в комнаты жилые). А так ли, нет – никто не сознаётся.
    Что возможно для развлечений – есть у них: бильярд в красном уголке, теннис настольный, прочие игры. Киноустановка узкоплёночная имеется, магнитофон с набором записей. Но всё одно – скучно у них. Все они друг другу надоедают смертельно, при зимних жестоких морозах наружу лишний раз не выйдешь – вот и трутся друг об друга, изо всех сил эмоции сдерживая – чтоб не расскандалиться из-за пустяков (все мужики с опытом уже зимовок – и им это удаётся в обычных-то условиях). А зима полярная – долгая: то пурга завывает свирепая окрест, то успокоится, прояснится – так северное сияние заполыхает по небесам от края и до края (а его неестественный колдовской свет тоже почему-то тоску нагоняет). Вот и сиди, томись в жилье – выходя только по производственной необходимости.
    Хоть и платят им прилично – но уж достаются такие деньги недаром, быт такой я бы, например, и за такие суммы не согласился бы терпеть. Раз в год приходит к ним теплоход («полярка» прямо на берегу Ледовитого океана), продукты на год завозит, технику нужную, ГСМ. В этот вот раз им высадили в качестве «живого мяса» двух коров – бродят они теперь вокруг полярки, пасутся в тундре (я вначале-то и глазам своим не поверил: будто на материке, в деревне где-то бродят коровы меж дворов. Вплотную к ним подошёл, убедился – да, натуральные коровушки).
    Подошёл праздник 7-е ноября (повсеместно тогда отмечавшийся – как дата поворотная в судьбе Отечества), по ихнему обычаю – решили его отметить со всей торжественностью. Корову одну на мясо пустили, прочим всем запаслись. И в столовой (а мы тоже вместе с ними питались) было устроено застолье торжественное, начальник речь произнёс обязательную официальную – и пошёл пир горой. Музыка загремела, для начала, естественно, запустили:
          - Поёт морзянка за стеной весёлым дискантом
          - Кругом пурга – хоть сотню вёрст исколеси
          - Четвёртый день пурга качается над Диксоном
          - Но только ты об этом только песню расспроси..
Песенка эта, написанная и на музыку переложенная радистом с полярной станции «Диксон», необычайно популярна средь полярников (и вообще северян). А тут и вовсе – многие из присутствующих тоже на Диксоне зимовали когда-то. Следом и танцы организовались (две дамы, при этом имеющиеся – нарасхват).
    У меня не было что-то желания пьянствовать (а тут загул углублённый намечался), пообедал я плотно и качественно – да и ушёл в свой домик (напомнил и Володе про инсульт его – и он со мной ушёл с сожалением явным). Почитали книжечки – да и спать завалились. Где-то под утро уж и Эдька с Валерием ввалились –чуть живые. Свет хотели включить – рявкнул я на них – впотьмах улеглись, не увидел я физиономии ихние. А утром глянул на Эдика – и смех разобрал: вся рожа у него в синяках всех оттенков. Что, как? Да вот так: решил Эдик повариху Машу соблазнить по пьяне-то. С увеличением количества выпитого перезревать стало убеждение в собственной неотразимости – вот он и стал настойчиво повариху приглашать: зайдём, мол, на десяток хотя бы минут в твою комнату для серьёзнейшего разговора (хотел предложить ей руку и сердце – после развода предполагаемого с супругой собственной). Итог, как говорится – на лице (сожитель Машин постарался). Да и у Валерия фингал под глазом – но он мужик мощный, отмахался с малыми потерями. Тебя-то, Валера, за что – спрашиваю. А хрен его знает – отвечает – и не помню уж – из-за чего свалка образовалась. Вначале-то радистку тяжеловесную не могли будто поделить, дальше ж – неуправляемое что-то пошло. Но я – Валера похваляется – многим там поднавешал, мой фингал – оправдан.
    На завтрак мы только с Володей пришли, никого больше нет – одна Маша полусонная сидит у плиты. А уж на обед все собрались, рассматривают друг друга – потешаются (все уж втихомолку опохмелились – настоение благодушное). Ни один без повреждений не остался, синяки у всех фиолетовым отливают. Потом мне Веня и говорил: так-то вот и живём, копится-копится недовольство взаимное, праздник подойдёт – выплеснем, всё друг другу припомним. Потом – по новой копить начинаем. Такая вот жизнь.
    Но нам не пришлось больше в разборках ихних участвовать, мы сразу после праздника закончили монтаж (уж тут – все вчетвером старались) – и включили подстанцию. На торжество из Певека и начальство какое-то понаехало( хоть и косвенное будто – с Певекской гидробазы да Радиометцентра), обмыли событие – но тут уж без сражений обошлось, чинно всй было и полуофициально.
    И убеждение я из тех событий вынес: всё – время романтиков-бессребренников минуло – теперь уж так просто, приключений ради, не подвигнется народ на поиски, например, легендарной «Земли Санникова». Нет, теперь – поинтересуется вначале: сколько платить будут, есть ли резон. Жаль – но безвозвратно те времена в вечность отошли, не вернутся уж – вовек (люди настоящие повывелись).

     39.  Чукотка. 1981 г.   В это лето я урок получил – как можно житейскую справедливость на бытовом уровне установить без скандалов и склок громогласных. А получилось так всё.
    Ещё в бытность мою начальником случился свирепейший тундровый пожар вблизи трассы нашей ЛЭП-110 кв. Чтоб от возгорания опоры наши деревянные спасти – под моим руководством бульдозеры своими ножами отгребали от опор растительный слой (так называемую «тундру»). Спасли опоры, огонь не добрался до них – но о последствиях-то отдалённых я не подумал. А они проявились сюрпризом неприятным: коль слой «тундры» снят, обнажилась вечная мерзлота – она таять начинает. Опоры наши, в неё воткнутые – туда и сюда ничинают клониться, того и гляди – упадут (провода их только и держат). _Зимой выедут бригады лэповцев, выправят их – а летом при оттайке опять они: вкривь и вкось. И выход тут один – восстановить вокруг опор нарушенный растительный слой. Но – как? Вручную, на носилках таскать грунт со стороны – так это «сизифов труд», бесполезное дело: пока таскают – всё уж ранее принесенное растает. Да и затянется всё это действо, учитывая трудоёмкость его – на десятилетия.
    Хоть я теперь и не отвечал непосредственно за состояние ЛЭП – но всё как-то некомфортно себя чувствовал (моя же это вина – хоть и на следующего начальника переложенная). Потому я придумал способ, Бирюкову предложил: изготовить волокушу соответствующей конструкции, послать на место пожара прошлого два бульдозера с этой волокушей. Будут нагребать бульдозером грунт на неё в стороне от трассы ЛЭП, подтаскивать волокушу к опорам – и бульдозерным ножом опять-таки сгребать грунт, обваловывать им опору. Просто и изящно даже – но как практически-то получится? Вот Бирюков и решил: ты предложил способ – ты и действуй: хватай всё необходимое – и вперёд (тем более июль месяц сейчас – самая рыбалка на реках, нашу ЛЭП пересекающих).
    Под моим руководством сварщики изготовили волокушу (обычный металлический лист больших размеров со специальным устройством с одного конца – для прицепки к трактору). Два бульдозера мне выделили с бульдозеристами Белугиным да Рыбалко, прихватил я ещё монтёра Мамакина на всякий случай – и двинулись. Впереди у нас тундровые болота на сотни вёрст, семь рек, нашу ЛЭП пересекающих – добраться до места, не утопить технику – задача труднейшая. За один из бульдозеров прицепили тележку тракторную с бочками (не только с диз. топливом, там и пустых деревянных с десяток – для засолки рыбы). Волокушу – так с Бирюковым решили – вертолётом доставят на подвеске, выбросят в нужном месте. Суток двое мы уж двигались, до половины примерно пути уж добрались, слышим – вертолёт гудит. Остановились, смотрим – и даже нам страшно стало. Волокуша (фактически-то – лист большой железный) большую парусность имеет – на лету крутится туда и сюда, болтается от ветра, того и гляди – и лопасти за неё зацепятся (соответственно – рухнет сразу вертолёт). Но ухитрился как-то командир вертолёта, хоть и с риском – но нас-таки догнал. И уж тут нажал на кнопку аварийного сброса – шлёпнулась звучно наша волокуша впереди нас (и удачно – водило не повредилось, за которое цеплять-то мы будем её). Ещё задача наша усложнилась – и волокушу теперь тащить надо через все реки и преграды.
    Ничего – справились. Хоть и со множеством приключений – но дней через пять добрались до места работ, на реке Омрелькай лагерь разбили: палатки установили, бочки разгрузили, на ближайшей к нам анкерной опоре рацию развернули. Вопрос встал – с чего начинать: с работы или рыбалки, на меня теперь оглядываются. Уж так практически сложилось у нас в электросетевом предприятии, что монтёры-верхолазы, на трассы ЛЭП для работ выезжающие, более половины и рабочего времени охоте да рыбалке посвящают. И руководство вынуждено мириться с этим: работают эти бригады в дичайших и климатических, и бытовых условиях – выдерживают те только, кто в охоту да рыбалку влюблён беззаветно. Вот и сейчас я от традиции не стал отступать, предложил – так давайте договоримся: пол-дня работы активной, дальше – рыбалка. Так и решили: с утра поднимались пораньше, наспех «почайпили»-перекусили – и на работу (а работа на удивление даже слаженно пошла и результативно). Часиков до двух дня поработаем, пообедаем потом в лагере, цепляем тележку к трактору Белугина (он мужик многоопытный, ЛЭП эту обслуживает с самого начала её эксплуатации, на речке этой – каждый плёс и перекат знает) – и погнали на рыбалку. Подъехали к плёсу (у нас их «ямками» называют – хоть и тянутся они метров на 300), разбежались, замахали спиннингами. Выхватили по три-четыре хариуса – дальше едем, до следующего плёса. Часика через два остановимся, чайку вскипятим, попьём (всё необходимое – с собой у нас) – и опять вперёд. Часиков в семь вечера (солнышко вниз опускаться начинает) назад поворачиваем – напрямую теперь по тундре, и – в лагерь. Там рыбу потрошим, в бочки укладываем, засаливаем (занятие – не из приятных: для себя ведь делаем, тщательнейше промываем рыбу при разделке. Вода же – ледяная, одну рыбину разделал – и минуты с две руки отогреваешь). Один кто-то ужин в это время готовит( питаемся основательно теперь), после ужина посидим ещё у палатки, языками поработаем – и на отдых отправляемся (день – закончен).
    Всё просто и примитивно – но и тут сложности возникают. Надо сказать, к этому времени я уж немалый опыт имел административный, качества производственные и даже житейские мог предварительно оценивать по записям только в трудовой книжке. Твёрдо знал: те, кто работал на должностях в аппарате партийно-комсомольском – это народ бросовый, из них работяг никогда не сделаешь (они умеют работать только языком). Следующая (по нисходящей) категория – это бывшие спортсмены и старатели. Они могут и отлично работать – но только тогда, когда уж им деваться некуда – никак необходимость не обойти. Потому за ними нужен постоянный контроль и чёткость при выдаче задания: от и до (тогда – всё они выполнят). Вот один такой бывший старатель, Рыбалко по фамилии, тут с нами и оказался (до этого он лет с десяток по разным артелям подвизался – без особенных удач). И с первых дней попытался он жизнь себе максимально облегчить (как тут не вспомнить Марка Твена, его «Приключения Гека Финна». Так же точно там действовали «король» да «герцог» фальшивые). На рыбалку поедем, подходит время чаепития – он всё в сторонке держится, ждёт – чтоб кто-то вскипятил чаёк. Разведёт кто-то костерок, закипит чайник, крикнет: чай готов – извольте кушать. Тут он – сразу у костра, первым в кружку наливает. Вечером возвращаемся в лагерь, не доезжаем с километр – он соскакивает, кричит: я тут по кустикам пройдусь, может – зайчишку подстрелю (а их в это лето – тьма, из-под каждого куста выскакивают. Мы бы их, ежели бы захотели – и на ходу бы с пол-сотни наколотили. А зачем: заяц летом – неходовая дичь). В лагере один кто-то ужином займётся, двое рыбу начинают потрошить да в бочки укладывать (обычно – штук с полсотни хариусов, в удачные дни – и больше). Ужинаем потом – а тут и Рыбалко является, поужинает с аппетитом – и на боковую вместе с нами.
    И так вот – и два, и три дня. Я не вмешиваюсь пока что, жду – что же будет. В очередной раз поехали на рыбалку, время пришло – и Белугин чай вскипятил. Обычно кричим мы по готовности – но он подошёл к нам, позвал без шума. Налили кружечки (удовольствие с устатку – неописуемое), наслаждаемся. Из-за кустов, видим, и Рыбалко спешит. Белугин чайник с чаем опрокинул, отставил его от костра. Подходит Рыбалко, за кружку, налить пытается – а там нет ничего, чайник пуст. А мы будто и не замечаем ничего – сидим, курим. И он вид сделал – ничего не произошло, тоже покурил с нами. Дальше двинулись – спиннингами замахали. Обратно едем, он как обычно соскочил – по кустам пошёл с ружьишком (а что тут найдёшь – мы недавно проехали тут на тракторе, поразогнали зайчишек всех). В лагере я ужином занялся, они – рыбой, закончили – за трапезу уселись. По окончании Белугин тот супчик, что остался, выплеснул из кастрюли; рыбу, что с запасом на завтрак нажарена была – припрятал. А тут и Рыбалко явился, с таким-то утомлённым видом (мол – для всех старался) к посуде подсел. А там – пусто. Со сковородки крышечку поднял – и там нет ничего. Да ещё Белугин говорит: там на берегу твоя рыба лежит – отделили мы твою долю. Мы свою разделали да засолили, а уж ты – как хочешь: засолить можешь, или – так хавать. Открыл Рыбалко банку какую-то консервную, поужинал всухомятку – пошёл рыбу свою потрошить. Но всё ещё не смирялся с неудачей – и на следующий день привычные манипуляции повторил. И опять к чаепитию поспешил – а чайник-то пустой. Вечером к ужину пришёл – и кастрюлька пустая, и в сковородке только рыбный дух остался.
    Теперь только понял (всё это – без слов, без предъявления претензий взаимных). На следующий день едем на рыбалку, время чаепития подошло – забегал Рыбалко: костерок запалил, кричит нам через время: «Чай готов – подходите». Вечером в лагерь вернулись, он говорит: «Я макарон сейчас с тушёнкой наготовлю. И рыбки бы я нажарил – так разделать не успею». Уж это – говорим – наша забота, почистим мы и на кусочки даже посекём – разводи костёр. Сготовил он ужин – и так-то качественно получилось (уж в этом у старателей бывших опыт громадный, они из обычной тушёнки баночной ухитряются с десяток разных блюд приготовить).
    И – всё на этом: вылечили мужика, наравне со всеми стал участвовать в организации быта (понял: тут – не «проскользнёшь», народ битый собрался). И всё – молча свершилось, без склок и злоизлияний взаимных.

     40. Чукотка. 1981 г.    В августе опять я в тундру собрался – на рыбалку теперь. Собрались мы было вчетвером – так авария какая-то вмешалась, двоих оставили – и полетели мы с Эдиком Гаричковым. Высадились ближе к верховьям реки Пучевеем – рыбачим. Оба мы с ним заядлые курильщики, уж и не рады этому – а бросить не можем. Вот и решили случаем воспользоваться: летим мы вдвоём, на 200 км. вокруг никого не будет, не возьмём курево с собой – вот поневоле и бросим. Потому взяли мы с собой по одной пачке сигарет – и всё. В первый вечер по традиции наподдали хорошенько у костра – и Эдька по-пьяне –то почти всю свою пачку и высадил. Я же – поберегаю, растягиваю – на сколь можно. Но кончилось и у меня, муки такие начались – никакая рыбалка на ум не идёт, об одном только все и мысли – покурить бы. Пошли как-то вверх по течению, наловили сколько-то хариусов, назад бредём – уныло, нога за ногу. Я говорю Эдику: у меня в кармане палаточном окурок запрятан, треть почти сигареты, придём – пополам его раскурим. Эдик – чуть ли не бегом к палатке, раскурили – по три затяжки небольших досталось. Только растравились – хоть убегай отсюдова к центрам цивилизации, к точкам торговым. Стали ужин готовить, я случайно глянул – а что-то подозрительное двигается к нам из-за ближайшего речного поворота. Может – медведь – за ружья тут же схватились, заряды проверили. Но в бинокль глянули, успокоились – чукча это идёт, с собакой – и прямо к нам (он дымок издалека увидел).
    Встретили его – как родного, первый вопрос – есть ли закурить7 Есть, вот – «Беломорканал» (пачками – пол-рюкзака его заполнены). Закурили, наслаждение – неземное – будто вверх в небеса возносишься вместе с дымом (то-есть мы то пережили, что и наркоманы – «ломку»). Познакомились, поужинали вместе, расспрашивать стали гостя (его на русский лад Костей зовут). Что, как, куда идёт? Да вот – говорит – в командировку направили из шестой бригады в пятую (это напрямую – более сотни км. Но стадо оленье в движении ведь постоянном, может – и дальше оно ушло уже). Интересно – если бы кого-то из нас попытались бы в такую «командировку» отправить: что бы ответил любой из нас?
    Мы с ним, оказалось, близки по возрасту (на 4 года он старше меня), так-то интересно мне было общаться с ним – чуть ли не до утра проговорили. Рассказывает: в оленеводстве чукотском сейчас полнейшее засилье людей пришлых – всё они под себя подмяли. Все руководящие должности в совхозах оленеводческих занимают сейчас выходцы с Украины – и насаждают повсеместно свой дух: подхалимаж, подловатость, стремление вверх – любой ценой. Вот и Костя из-за одного такого-то пострадал.  Он бригадиром был уже несколько лет (как же – коммунист со стажем немалым), прислали в его бригаду молодого зоотехника – с Украины он приехал после окончания института. Костя опытом стал с ним делиться (он-то оленевод – от рождения), от души старался помочь. А тот два года в его тени ходил, впитывая знания – и «отблагодарил» потом. Всё это время все грехи бригадира (а кто без них?) он в тетрадочку записывал – теперь вот и предъявил руководству (специально поехал для этого на центральную усадьбу совхоза в пос. Усть-Чаун). А всё руководство – земляки, враз поверили наветам. И по рации приказ передали: Костю с бригадиров снимают- должен он бразды правления специалисту тому молодому передать. А сам он (чтоб не мешал) переводится в другую бригаду – теперь туда вот и идёт (защита: собака да ружьё за плечами).
    Я предлагаю: живи у нас, через недельку вертолёт за нами придёт – и мы забросим тебя в пятую бригаду. Согласился он с удовольствием – и жил с нами до конца рыбалки. А мне так-то интересно было в быт ихний чукотский вникнуть – и мы подолгу с ним ночами беседовали. Из рассказов его вырисовывалось – а ничего хорошего в тундровой ихней жизни нет, как жили они испокон веков в дичайших условиях – так и до сих пор живут. Спрашивает Костя: у вас, наверное, у обоих и квартиры в городе есть? Есть, конечно же – есть (а у Эдика и на материке ещё, в родной Кадиевке, квартира имеется). И машины есть у вас? У Эдика есть «Жигуль», я только что сзавода прямо «Москвич» получил. Наверное, и деньжонки в сбер. кассе имеются? Уж это – всенепременно для северянина (и у меня есть, и у Эдика). А вот у меня – Костя говорит – одна яранга только есть (и та – совхозным имуществом считается), хоть я с детства с самого при оленьем стаде живу, скитаюсь с ним по тундре. Сейчас вот сердце прихватывать стало – а куда мне деваться, кроме как у стада – меня нигде не ждут. Сын после интерната в Певеке остался, слесарем работает на автобазе – так он в общежитии живёт, и у него имущества – по паре штанов да рубашек.
    Трудно они, очень скудно живут. Обманывает их руководство – как хочет, так как-то всё получается – что должны они всегда оказываются совхозу за те товары да продукты, что в тундру к ним забрасывают (уж о накоплениях – тут и речи нет). Многое он о жизни ихней порассказывал – так-то жадно я слушал. Без дела сидеть да отдыхать он не хочет – на рыбалку с нами ходит. И улов у нас одинаковым получается – но мы-то при этом спиннингами действуем. Он же – так просто, с руки разматывает лёску – да бросает блесёнку самодельную. Спать укладываемся, предлагаем – спальным мешком, как мы, воспользуйся (у нас запасной имеется). Нет – говорит – не могу я так-то. Он в кухлянке бессменной: вытащит перед сном руки из рукавов, под голову рукава, укладывается на пол прямо в палатке – и так-то уютно похрапывает. Но спит чутко: чуть какой звук посторонний, собака взлает (а с ним симпатичная такая, крупная оленегонка) – он уж на ногах, и ружьё в руках.
    Лагерь наш он в первый же день раскритиковал. Мы всегда палатки ставим на косе песчаной – но чтоб вокруг кусты были, затишье. Вот он и говорит: вы или дурные совсем, или – смелые очень. Кто ж возле кустов палатку ставит – любой зверь к вам незамеченным вплотную подберётся. Вы по нашему ставьте – посреди тундры голой, где километров на десяток во все стороны видно. Но мы не захотели лагерь переносить – потому он так беспокойно и спал. Пожили так-то дружненько с неделю, вертолёт за нами прилетел – и мы забросили его в пятую бригаду.
    А через год как раз полетели опять на рыбалку, высадились на р. Чаун – а как раз мимо стадо громадное проходило, пятая бригада. Спрашиваем у чукчей – где Костя? А нет – говорят – Кости – помер уже. Осенью ещё на этом вот месте совсем плохо ему стало (с сердцем что-то), ушёл он (по обычаям ихним) в тундру подальше – там и умер. Там они его и оставили (хоронить у них не принято. Да и захочешь если – как и чем ты могилу выбьешь в вечной-то мерзлоте?). А через несколько дней Эдик и ещё один мужик решили на соседнюю реку сходить,  пошли напрямую через кусты – и нашли кости разбросанные человечьи, череп. Вот – последнее пристанище Кости (жил трудно, так и умер – в одиночестве, в тоске). Мир праху его – безгрешным был (ему – в Раю место).

   



     41. Чукотка. 1981 г.   В сентябре мы ещё одну рыбалку организовали – полетели, высадились на р. Угаткын (на «Второй» яме так называемой). Порыбачили несколько дней, вечером вернулись однажды в лагерь, ужин готовим, слышим – будто вездеход лязгает траками по камням. Ущелье это никем, кроме нас, и не посещается (чукчи с оленями сюда не заходят, мха-ягеля тут мало – сплошные камни) – так откуда вездеходу взяться-то? А вот – подъезжают. Оказалось – геологи, дальше в верховьях ихняя партия базируется во главе с начальником, корейцем Паком (он в Певеке у нас очень заметен – единственный кореец). Партия вездеход свой имеет – вот и возвращаются теперь после дальнего поискового маршрута.
    Конечно же – совместный ужин устроили. У нас и водочка имелась, за столом разливаю по кружкам для первого тоста, только одному мужику ихнему хотел налить – а Пак мою руку придержал, сказал: нельзя ему, алкоголик – потом несколько дней маятся будет. Да и провинился – говорит – он у нас, решили – до конца сезона ни капельки ему спиртного не давать. Как провинился, в чём – коль наказание такое жестокое. А вот в том – и рассказал Пак. Весной они к месту базирования партии груз вертолётами вывозят. С первым же рейсом туда и охранника вооружённого высаживают (из своих же рабочих) – чтоб зверьё не растащило имущество (а такое – бывало). Партии же у них так комплектуются: специалисты-геологи – из постоянного штата, местные жители; вспомогательные же рабочие – сезонные, набранные из всяких приезжих людей (в основном – москвичи для этого прилетают). Вот одного такого сезонника они и оставили груз охранять.
    Ещё пару рейсов сделал вертолёт – а там и основной состав собираться стал. В начале июня растаяла тундра, снег сошёл повсеместно – и полетели. Охранник странно как-то их встретил: будто дичится, в сторонке держится. И аромат от него подозрительный (будто – с похмелюги, вид – испитой какой-то). Но разбираться с ним некогда – делом сразу занялись. И сразу же потребовалась «ДЭТА», защитная эмульсия против насекомых кровососущих (без неё тут – ни шагу, сожрут комары). С грузом вместе ещё с первой партией завезено было два ящика «ДЭТы» (в пузырьках стеклянных объемом 150 мл). Сразу хватились – где они? Ищут-ищут – а нет нигде. Потом кто-то чуть в стороне увидел кучу пузырьков пустых из-под «ДЭТы» - за охранника сразу ухватились: куда девал препарат, мерзавец? Сознался. Оказалось – алкоголик он законченный, промаялся несколько дней и сообразил: ведь «ДЭТа», похоже, на спирту разведена. Вот и устроил он каким-то образом перегонку её – и употреблял продукт получаемый (гулял в своё удовольствие все эти дни. Народ геологический, комарами терроризируемый, взъярился, кто-то и по рёбрам его кулаками прошёлся – и парень в тундру убежал, бродил вдалеке по кустам. А вся партия на одном сосредоточилась: антенное хозяйство наладить, рацию в работу ввести. Вышел Пак на связь, затребовал – срочно ДЭТу» доставьте, иначе – не могу поисковые работы начинать (в тундре нашему человеку без защиты – гибель, в полном смысле – до сумасшествия комары могут довести. Кроме чукчей – их комары мало трогают почему-то).
    Ждут. А парень побродил сутки вокруг – и пришёл: хоть убивайте – не могу больше (рожа вся расцарапана да разъедена – комары постарались). А уж успокоились, простили – ладно, живи. А через пару дней вертолёт по пути и «ДЭТу» им забросил – жизнь в свою колею вошла. И теперь парень тот, Пака слушая, посмеивался только, говорил: а спиртяга ничего, «съедобный» получался из той субстанции, на будущее – знать буду (но только не в тундре опыт применять – кулаки у геологов тяжеловатые).

     42. Чукотка. 1979 г.  Решили мы в начале сентября на рыбалку слетать, собрались – пять человек. Средь нас давно разговоры ходили, что в верховьях реки Угаткын есть какая-то таинственная «Третья» яма, где голец икру мечет и где его можно чуть ли не руками ловить. Подлетели. Высадились, разыскали – там и действительно нечто невообразимое происходит. Ровный такой плёс, глубина чуть побольше метра всего, вода чистейшая, всё видно – а там, как тени, одна возле одной рыбины: мечутся-бьются, самки икру мечут – и тут же самцы кружатся, поливают икру своей какой-то субстанцией (а они резко отличаются по размерам: самочки весом до трёх всего килограмм, самцы же «кинги» - до 11,7 кГ). Наловили – сколько захотели, икры красной запасли (не наглели шибко-то – по банке трёхлитровой на каждого). Как заранее договаривались – нас здесь сменить должна была другая «бригада» из наших же работников, вот через десяток дней вертолёт и прилетел с ними. И наш самый заядлый рыбак, Лёша Могилюк, настолько увлёкся – решил и не улетать с нами, ещё на десяток дней остаться.
    Что он и сделал – не оценивая последствий. Как оказалось – у него враг имелся (по женской, что ли, части соперник), услышал он рассказы прибывших – и решил «заложить» Лёшку. Позвонил он инспектору Рыбоохраны Кривоносову: мол, Могилюк сидит на Угаткыне, на Третьей яме. А Кривонос давно уж мечтал изловить на месте кого-либо из нас, «высоковольтников» - и тут же на следующий день вертолёт заказал. На следующее утро – и полетел на Угаткын. Так совпало, что экипаж вертолёта (командир – Ардельянов) тот же попался, который нас забирал. Вот Ардельянов и оказался в ложном положении (получалось – будто бы он нас и «заложил», доставляет теперь рыб. инспектора на место). С точки зрения местной этики – такое недопустимо, надо выкручиваться как-то. Стал Ардельянов вверх по Угаткыну подниматиься, заметил в ущелье меж сопок облако, пригласил Кривоноса в кабину, показывает: облачно впереди – не могу я лететь. Несмотря на возражения Кривоноса – разворот на 180 градусов, назад полетели (в воздухе действия командира не обсуждаются – так Устав лётной службы гласит).
    В Певеке сразу Ардельянов нам позвонил, сообщил: Кривонос ловит вас на Третьей яме – действуйте. Я тут же на машину, в аэропорт с заявкой – вертолёт на следующий день. Да не успел – все вертолёты уже распределены на два дня вперёд (при этом один заказан Кривоносовым). И опять – экипаж Ардельянова ему достался. Полетели на другой день – предварительно разругавшись с Кривоносом. Опять по Угаткыну вверх летят, погода яснейшая, ни облачка – что делать? Один выход: не долетая с десяток километров до Третьей ямы Ардельянов опять разворачивается – назад летит, Кривоносу объясняет: ошибочка вышла, мало керосина заправили – только на обратный путь осталось. Кривонос аж прыгает от злости – а что поделаешь, в воздухе командир – хозяин, ему не прикажешь. Опять Ардельянов  нам звонит, ругается уже по-чёрному: что ж вы, гады, не действуете, и меня подводите. Нашли выход: связались с соседним Билибинским электросетевым районом, они у себя уже в Билибино вертолёт заказали – для срочного облёта ЛЭП. С утра пораньше напрямую, через два хребта – в верховья реки Угаткын.
    А из Певека где-то через пару часов (специально время потянули) опять вертолёт Ардельянова вылетел с Кривоносом на борту (и с наблюдателем из штаба авиаотряда). Вертолёт из Билибино первым успел: срочно посдирали наши мужики палатки, бочки с рыбой загрузили, прочее всё – полетели в сторону. Командир этого вертолёта связался с Ардельяновым, договорились – как в воздухе разминуться. Теперь уж Ардельянов может до этой злополучной Третьей ямы лететь. Прилетели, сели – а там только вешала для рыбы голые да следы от палаток. Посмотрели – да и назад. А я в Певеке в это время действую, решаю – что делать? Ежели в аэропорту или вблизи Певека выгрузиться нашим мужикам – а вдруг договорился Кривонос с милицией (а его помощник в аэропорту остался – не для этого ли?). Потому я через диспетчера аэропорта сообщил на борт вертолёта билибинского: я выезжаю на грузовой такой-то машине по автотрассе навстречу вам – пусть Могилюк внимательно следит – узнаёт машину. Выехали, проехали километров с 30 – а вот и вертолёт навстречу гудит, развернулся – подсел к нам. В темпе, бегом – перегрузили всё на машину, вертолёт тут же хвост показал – вернулся в Билибино. А мы не в Певек – а в другую сторону поехали, на подстанцию «Южный». И уж оттуда ночью, по темноте, вернулись. Ребятки-то здорово испугались задним числом: у них икры было много напасено (а штраф за каждую отдельную икринку – рубль), оленей несколько убитых (за каждого штраф – 170 руб). Кроме штрафов – ещё и уголовное наказание могли «пришить». Но вот – спаслись, избежали.
    А вот Арделшьянов нас выручил – а сам-то неприятностей не избежал. По жалобе Кривоносова комиссия была создана, признали они виноватым Ардельянова – и отстранили его от полётов сроком на 6 месяцев. Пришлось ему грузчиком работать – на складе ГСМ бочки катать. Но за то уж в последующие годы он у нас авторитетом пользовался непререкаемым, уважение ему всяческое окзывалось. Надо ему слетать куда-то по личным делам – мы всегда заявку оформим на облёт ЛЭП. Летит он куда-то, узнает, что кто-то из высоковольтников на рыбалке, подсядет, скажет: на обратном пути опять подсяду – поджарьте-ка свеженькой рыбки. Уж тут всё бросаем, хариусов на сковородку, прочие деликатесы рыбно-мясные готовятся (уж у нас всегда свеженькая оленина имелась). Только без бутылки встреча, строго у вертолётчиков соблюдалось: в полёте – ни капли спиртного (уж не знаю – как сейчас). Так вот – ко взаимному удовольствию – и закончилась эпопея эта полууголовная. И угрызений совести-то особых ни мы тогда, ни я сейчас – не испытывали. Лов рыбы на реках всех долины чаунской в промышленных масштабах не был организован тогда (разговорами только об этом власти ограничивались). Ловили только для своих нужд чукчи-оленеводы, геологи, мы вот (высоковольтники) – да горняки иногда с окрестных приисков наезжали. Ну, проявим мы сверхсознательность, перестанем ловить – и что тогда? А то – пропадать будет рыба бесполезно, вот – и всё. Тем более, и мы, и чукчи в основном на блесну рыбачили (самодельные, из патрончиков мелкокалиберных изготавливали) – а на блесну идёт только крупный хариус, в зрелом (по-ихнему) возрасте – молодь сохраняется. А по глупейшему закону тогдашнему поймать мы могли только по 20 штук за выезд (а мы иногда и за день столько-то налавливали). За выезд на каждого приходилось по 70-80 штук – вот и приходилось Кривоносова опасаться (но без ненависти к нему – человек ведь работу свою выполняет).
    Так вот и сосуществовали мы «полумирно» с Рыбоохраной много лет – со взаимным уважением.
   P.S: Подвела память - напечатал вначале неверно фамилию командира. Теперь вот - исправил.

     43. г. Певек. 1983 г.    Приятель мой Черномор решил жену побаловать – отпустил на отдых её (курорт «Талая» - близ Магадана). Вернулась она оттуда поздоровевшая, и – с новым увлечением: бег трусцой. Человек она была от роду пунктуальный и самодисциплинированный – потому новое увлечение в жизнь претворялось неуклонно: подъём в пять утра, часа с два этого самого бега по улицам Певека – уж потом всё остальное. И подругу свою (кого-то из работников мор. порта) тоже в новую веру обратила, и та забегала – да так, что и учительницу превзошла. И постепенно они разделились: жена Черномора бегала по «малому» кругу по улицам (около 3-х км.), подруга же – по «большому», по так называемой «объездной» дороге (около 5-ти км).
    Вот как-то утром ранним, в темноте обычной – и побежала она по своему «большому» кругу. Дорога объездная на промежутке примерно с пол-километра безлюдна – по склону сопки проходит. И на половине там возвышенность заметная – как бы горб земной выступает. Вот и бежит она там трусцой, потихоньку. Быстро-то и не побежишь: погода морозная, на ней два свитера надето один на один, куртка «Аляска» ещё поверху. На голове, поверх платочка – шапочка изящная соболья (за большие-большие деньги в отпуске приобретенная).
    Бежала она, бежала, решила – на одном дыхании возвышенность эту преодолеть. Обогнала мужичка какого-то плюгавенького, дальше побежала из последних уж сил – а дальше  никак, задохнулась – на шаг перешла. За спиной слышит: шлёп-шлёп, шлёп-шлёп – мужичок её догоняет. Догнал, обежал, на ходу шапочку её драгоценную сдёрнул – и дальше потрусил всё в том же темпе размеренном. А у неё и закричать сил нет, догнать попыталась – так духу нет, выдохлась до донышка. Пока до вершинки добралась – мужичок уж под уклон побежал, ускорился. А вскоре и направо свернул, через двор больничный – и на озеро. Пока она туда добежала – а он уже и скрылся за домами крайними – ищи-свищи теперь. С концами скрылся, милиция разыскать попыталась – без успеха. Городские все «бегуны» наперечёт – из них никто подозрений не вызывал. Решили – чужой кто-то, заезжий – но так и не нашли, шапочка драгоценная соболья так и растворилась в неизвестности.
    Случай этот так почему-то подействовал на поклонниц бега оздоровительного – враз прекратили они упражнения свои (а может – и надоело просто-напросто). Чем Черномор очень был доволен. Говорит: проснусь иногда пораньше, некиими желаниями томимый, пошарю в темноте – а пусто рядом, супруга – трусцой убежала. А теперь – всё на место встало.



 
     44. Чукотка. 1985 г.    Прилетел ко мне в гости брат Михаил – и решил я его чукотской рыбалкой угостить. Вертолёт заказал (имел я такую возможность), полетели, высадились на р. Чаун (там нам не надо палатки ставить – на трассе ЛЭП стоит там балок утеплённый). В первый день сходили с Михаилом вниз по течению, на второй – вверх решили. Я что-то подзамешкался – и Михаил вперёд пошёл. О некотором своеобразии чукотской фауны я не успел его предупредить – вот он и попался. Идёт по берегу, никакой агрессии не ждёт – и вдруг прямо на голову ему пикирует разъяренная, с оглушительным клёкотом, птица. Одна, потом вторая присоединилась, ещё и ещё подлетают – и каждая пикирует прямо на голову, целясь в глаза точно. Клёкот стоит – на всю тундру.  Растерялся Михаил от неожиданности-то, присел, руками голову прикрыл – так еще хуже стало, теперь им легче на неподвижную-то цель пикировать, атакуют они одна за другой – и будто прямо в лицо нацеливаются (но в последний самый момент резко изменяют траекторию – и только лапками за фуражку цепляются. Ощущение при этом – не из приятных).
    Я сразу бегом за ним, кричу: «Ты спиннингом размахивай над головой, спиннингом – отгоняй их. И выбегай быстро из зоны опасной». Понял он – отмахиваться начал. А они уж на меня переключились всей стаей – вошёл и я во владения ихние. Но для меня это – дело привычное – размахиваю спиннингом над головой, разбойницы эти кружатся вокруг (по некоторым и попадаю вскользь спиннингом), пикируют – но уже повыше головы, опасаются. Вышли мы из зоны опасной (вмиг – и птицы все разлетелись, ни одной не осталось), разъяснил я Михаилу: это – полярные крачки, где-то тут рядом гнездо её или выводок уже – и к ним никого она не допустит: на её сигналы тревожные со всей округи тут же слетаются все соплеменницы, атаковать нагло и смело до тех пор будут – пока не ретируется нарушитель, не отойдёт метров на 200.
    Удивился Михаил – ну и птички тут, на Севере: вместо того, чтобы бояться – они сами нападают на человека. Так-то заинтересовался он этим явлением: в последующие дни я стороной обхожу этот участок – а он специально напрямую идёт, размахивает спиннингом, любуется на ярость птичью невиданную (клюв раскрыт на всю ширину, клёкот резкий – аж ушам больно, пикирует отважно – и будто прямо на глаза нацеливается). На определённое какое-то расстояние отошёл – и будто команду одновременную получили, замолкают все – и разлетаются. В последующие годы частенько Михаил этих крачек вспоминал, говорил: нигде и никогда до этого таких птичек драчливых не встречал. Что ж – Север, тут и птицы, и люди – иной породы.

     45. Чукотка. 1985 г. Иногда случайно даже становишься свидетелем явлений непознанных – и запечатлеваешь момент в памяти (как вот сейчас). Вспоминаешь потом, удивляешься: так-то разумно устроено всё в живой природе (всему своё место – и время).
    В начале сентября поехали мы со ст. мастером Говорухиным по трассе ЛЭП-110 кв. «КСМ – Угол 19» с контрольным осмотром. Суток через двое, кажись, добрались до р. Чаун, где у нас домик имелся – остановились на ночлег там. Прибыли поздно, по-тёмному уже, ужин пока сготовили – и уж заполночь на покой улеглись. Потому на другой день, 5-го сентября, припозднились – долго проспали, часов до десяти. Утром заспешили было – наспех позавтракали, к вездеходу уж направились. И тут внимание наше привлекли клики звонкие журавлиные – своеобразно-благозвучные (непередаваемые нашим языком). И клики не одиночные – подряд следуют, иногда и сливаясь как бы в хор даже. Присмотрелись мы – и замерли пред зрелищем развернувшимся (да так и просидели поболее часа).
    В начале одна-вторая стая в воздухе появилась – кругами полетели с кликами торжествующе-звонкими. Ещё, ещё к ним стаи стали добавляться, и в течение каких-то десятка минут небо над всей Чаунской долиной будто сеткой живой покрылось (а долина – километров на сотню в ширину). Куда ни глянь – стаи везде журавлиные, воздух даже дрожит будто от кликов их звонких (мы даже переговариваться меж собой не можем нормальным голосом – кричать приходится друг другу). Мелькают – весь окаём заполнили, куда ни глянь – везде они беспорядочно крыльями машут.
    Всё выше и выше, всё звонче клики – воздух весь будто стоном наполнился. Что удивительно – будто беспорядочно летают, пересекаются пути отдельных стай – а ведь не сталкиваются друг с другом, ухитряются как-то разминутся в воздухе.
    Мы вначале-то, кликами оглушенные, не могли понять смысла действа этого грандиозного, решили: каким-то сигналом угрожающим природного происхождения напуганы они. Но присмотрелись, поняли – нет, не то. Это для стороннего взгляда беспорядок там, в воздухе, наблюдается будто. Там же – порядок отменный: каждая стая по своей траектории кружит – поднимаясь всё выше и выше. Шире, шире круги – выше и выше поднимается сетка эта живая (всё так же оглашая долину кликами звонко-музыкальными).
    Долго (с час – наверное) кружились они, по нашим прикидкам – примерно на 1000 метров поднялись. И вдруг, сразу (как по команде)  - замолчали (у нас аж в ушах зазвенело от тишины неожиданной). Все стаи отдельные в клинья построились, и все – строго на юг потянулись. И – ни звука больше, тишина – оглушительная. Величаво этак – куда ни глянь – проплывали над нами клинья один за другим (мы вслух уж, не удержавшись, желаем им: «Счастливого пути!»).
    Ещё с десяток минут – и всё, чистое небо над нами. Теперь только заговорили мы, зарассуждали, заудивлялись. Ведь тут что наблюдали мы: кто-то и как-то, какой-то вождь журавлиный, передал сигнал всем стаям одновременно – немедленно взлетать. Те взлетели сразу, подчиняясь опять-таки другому сигналу – не на юг потянулись, а – кругами пошли, высоту набирая. И уж там, в вышине, ещё сигнал: высота – достаточна (чтоб перевал впереди-лежащий преодолеть), клики – прекратить (и прекратили – как обрубило сразу, в течение минуты какой-то), перестроиться в походный порядок, и – на юг. Манёвр чётко всеми, за пару минут, исполнен был – и распрощалось племя журавлиное с негостеприимной (из-за холодов вечных) Чукоткой.
    Как-то смутно стало на душе у нас (будто – невозвратное что-то произошло), притихли все трое. Вездеходчик, почти 30 лет на Чукотке проживший и всю её вдоль и поперёк исколесивший, говорит: не было такого вот никогда (вернее – ему не приходилось наблюдать) – массового такого и одновремённого отлёта журавлей; что-то, видать, произошло в мире птичьем (власть, может, сменилась – вождь новый свои порядки жёсткие насаждать стал). А вот что – знать нам не дано, не достигли мы ещё такой степени коммуникабельности (команда – и исполнение общее мгновенное). У нас – свои вожди, свои порядки и обязанности. Им подчиняясь – и тронулись мы дальше (но со светлой грустью непреходящей: вот бы и мне так-то – «на крыло», в стаю – да на юг далёкий, новую чтоб страницу начать в бытие своём). Но – каждому своё. Выше головы, как говорится, не прыгнешь.



     46. г. Певек.  Годы 1971 – 1986.   О пользе бумажек и роли их в судьбах наших в прошлые времена- рассуждения с живым примером.
    Летом 1971-го года прорвало плотину водохранилища, обеспечивавшего водой г. Певек (недавно только и на карте-то появившийся). Тревога областного масштаба, все силы на то были брошены – чтоб восстановить плотину, накопить воды для города на весь год следующий. Грунт туда самосвалами везли и везли – заделали-таки проран кое-как, накопили воды на зиму.
    Но ведь надо избежать повторения беды и в дальнейшем, чтоб меры к тому разработать – привлечен был институт «Магадангражданпроект». Ему был заказан (и разработан) проект укрепления плотины. Вместе с увеличением размеров её – предполагалось в зимнее время всё «тело» плотины насквозь пройти множеством скважин – и заморозить плотину в монолит путём нагнетания холодного воздуха в скважины. Подрядчик, для исполнения работ привлеченный – СУ-6(по местным масштабам – самая мощная строительная организация). Для бурения скважин приготовили они аж три бурстанка ударно-канатного бурения, потянули их на плотину – и вдруг вспомнили: бур.станки-то подключать надо к электросети. Там же, у плотины, имелась маломощная так называемая трансформаторная подстанция (ТП. Фактически – куча бревёшек полусгнивших с площадочкой наверху), обеспечивавшая только освещение объекта.
    Вспомнили тут: существует такая организация – электросетевой район, обратились к нам с запросом и готовым предложением. Мол, вы на ту кучу бревёшек (именововшихся – ТП) установите более мощный трансформатор – и подключите наши бур.станки. Я же им ответил: никаких-таких «времянок» - стройте типовую двухтрансформаторную подстанцию закрытого типа. Взамен существующей дряхлой ЛЭП-6 кв. стройте новую – и подключайте по ней ТП. Предусмотрите и строительство второй линии 6 кв. – для обеспечения двухстороннего питания ТП (что увеличивает вдвое надёжность электроснабжения плотины). Тогда только – подключим мы объект к сети (в приватных разговорах предупредил я заинтересованных товарищей: учитывая важность объекта для жизнедеятельности города – ни на какие компромиссы я не пойду, вплоть – до увольнения меня с работы). Начался утомительный, все нервы выматывавший торг. Заказчик – ЧПУ ЖКХ (начальник – Смыкалова), подрядчик – СУ-6, проектировщик – «Магадангражданпроект» - единым фронтом выступают, я против них в единственном числе (и власти местные не на моей стороне, им бы – по обычаям тогдашним – лишь бы спихнуть ответственность на кого-то).
    Долго совещались противники мои, решение совместное сообщили мне: на месте той кучи брёвен мы установим типовую закрытую подстанцию для наружной установки (КТПН) с одним трансформатором нужной мощности (а КТПН такие выпускались для нужд горной промышленности, для электроснабжения полигонов – в летнее время в основном, в период пром.сезона). Я им ответил: эта КТПН будет работать (опыт Певека) до первого «южака», а там – скозь щели многочисленные её плотно забьёт мокрым снегом, она отключится неизбежно – и чем вы тогда водичку-то в город будете качать? Учли мои доводы. Согласились: мы, мол, эту КТПН (на сваи уже установленную) закроем стенами и потолком – получится подобие ТП закрытого типа. Я соглашался: хорошо, стройте – но рядом ставьте и вторую КТПН, чтоб ТП – двухтрансформаторным была. И ЛЭП-6 новые стройте – чтоб питание ТП надёжным было, двухсторонним. Эти требования чрезмерными сочли, скандалы трескучие последовали с обвинениями тяжкими в мой адрес (проверить, мол, следует – не агент ли он ЦРУ).
    В конце-концов вызвали нас всех на бюро РК КПСС – там должны были принять окончательные решения по всем вопросам реконструкции плотины. А как раз в это время в Певеке оказался секретарь Магаданского обкома КПСС Еншаков (ведавший вопросами промышленно-строительными). Вот он ко мне первому и обратился: излагайте свои доводы. Я кратко доложил, он тогда к противникам моим: почему именно вы против того, чтоб двухтрансформаторную подстанцию сооружать, запитать её надёжно? Тут главный инженер проекта реконструкции плотины выступил, некий Николаев, заявил: нам, собственно, эта ТП нужна только на время бурения скважин да заморозки плотины, дальше – самотёком вода пойдёт. И электроэнергия только для освещения там понадобится, и перерывы – любые там допустимы. Так – есть ли смысл тогда средства огромные вбухивать в сооружение объектов электроснабжения ненужных? Партия и Правительство требуют от нас на нынешнем этапе: экономика должна быть экономной. А мы что ж – согласиться должны на необоснованное удорожание проекта? Ко мне опять Еншаков: а вы что теперь скажете? Я говорю: если всё то, что сейчас изложил Николаев, изложено будет на бумаге, там подписи будут и его, и Смыкаловой – тогда всё, тогда – я возражения свои снимаю. Но чтоб всё это – не на словах: чтоб по окончании этого вот бюро мне такое письмо вручили. Что ж, справедливо – Еншаков решил. Готовьте письмо – и чтоб при мне здесь вручили вы его. Деваться тут некуда Николаеву да Смыкаловой, подготовили они письмо со своими подписями – вручили мне. И уж дальше я не возражал – включили мы КТПН, развернулись работы по заморозке плотины.
    Дальше – шли годы. ЛЭП-6 кв. , плотину питающая, дряхлела всё больше и больше, аварии частенько на ней случались (то провод оборвётся, то крюк вместе с изолятором «южаком» вырвет, то опоры загораются). Подлатывали кое-как – держалась и дальше. А на плотине уже (с нами, естественно, не согласовывая) и насосную мощную построили – подключили к ТП втихомолку. Певек уже и пятиэтажным стал, два новых микрорайона появились-застроились, расход воды намного уж больше стал – пришлось насосами теми подкачивать (не доходила иначе вода до верхних этажей). Мы периодически (раз в год – обязательно) напоминали властям местным – электроснабжение плотины ненадёжно. Мер, естественно, никто по этим письмам никаких не предпринимал (не клевал пока что жареный петух в одно место болезненное) – жили потихоньку. И аж до зимы 1986-го года – когда последовали события драматические прямо-таки.
    Лето 1985-го года засушливым на редкость выдалось, воды накопилось в водохранилище недостаточно (а город-то – расширялся, больше и больше воды требовал. Властям местным надо выход искать, шевелиться-беспокоиться – так ведь не хочется). Хватились где-то в январе 1986-го, засуетились: явно – не хватит воды до весны. Деятельность тут же изобразили: организовали в Певеке новое предприятие – «Водоканал» (до этого – всеми этими вопросами ЧПУ ЖКХ ведало). И первое действие нового руководства: запретить Чаунской ТЭЦ для нужд горячего водоснабжения воду брать из городских сетей. ТЭЦ перешла на самоснабжение – стали водовозками воду завозить из окрестных озёр. Подсчитали, прикинули: в таком вот случае должно хватить воды до весны – и успокоились все ответственные товарищи.
    А 7-го марта случился «южак» свирепый, и сразу – обрыв провода на ЛЭП-6 кв., идущей на плотину. Как обычно – выехала туда аварийная бригада, с обычными сложностями (ветер же силы ураганной – тут уж не поспешишь) восстановили электроснабжение часа через три где-то (уже – в ночь на 8-е марта). Но этого перебоя в электроснабжении достаточно оказалось – замерзать стала вода в водоводе (из-за низкого уровня воды в водохранилище – собственный напор исчез, насос требовался – а он не работал несколько часов). На насосной, что в городе, снизилось давление, дежурная тревогу забила, начальнику позвонила где-то ближе к утру, предложила: давайте разрешим ТЭЦ брать воду в резервную ёмкость: скорость течения по трубе водовода увеличится – и постепенно ледообразование прекратится. Начальник не согласился (мол, мало ведь воды в хранилище – не может он разрешить расход дополнительный. До утра, мол, дотянем: а там люди просыпаться начнут, воду будут брать – и сама-собой скорость течения воды по трубам увеличится). Дежурная записала в журнал такое его решение – и успокоилась. А через час где-то: давление – нуль, трасса перемёрзла по всей длине в пять километров (весь город без воды остался).
    Вот уж тут все забегали-засуетились (а поздно уж – по всей длине теперь трубы полопались при переморозке). Уж теперь всех, как говорится, на уши поставили – а что толку.
    Ко мне домой сразу позвонил с утра начальник электросетевого района Уксеков, попросил придти срочно (день 8-е марта нерабочим был – как раз на субботу пришёлся). А я как раз готовился подвиг гражданский совершить: ради «женского» дня хотя бы раз в год приготовить обед праздничный. Уж и фарш приготовил на «позы» бурятские – а тут звонок спасительный от Уксекова (куртку-шапку-валенки почти уж на ходу надел, извинился перед супругой – и вперёд). В конторе уже, кроме Уксекова, и гл. инженер Пойдин находился – совещание тут же устроили. Через час Уксекова в райком вызывали на заседание – прикидывали мы теперь все шансы. Получалось: первичная-то вина – на нас, аварийно ведь ЛЭП отключилась (но тут – стихийное бедствие, «южак»). Да и – мы неоднократно предупреждали все инстанции руководящие: ЛЭП-6 кв. на плотину находится в аварийном состоянии – необходимо сооружение новой ЛЭП. И писем таких – два десятка (принёс я Уксекову папку – где все копии их аккуратно подщиты). Прихватил он её – ушёл на совещание. А мы остались вдвоём с Пойдиным, дальше совещаемся, выход ищем – чем мы Уксекову помочь сможем.
    К этому времени мы втроём (я – в качестве инженера по ЛЭП и подстанциям. И ещё подкрепление: инженер-нормировщик Сафонов) так-то крепко сработались – без какого-либо взаимного подсиживания (каждый считал – на своём именно месте он сидит). После меня несколько уже начальников сменилось в сетевом районе, приходили на готовенькое уже – и разваливали потихоньку достигнутое (естественно – обидно мне было – столько-то сил было вложено сюда). А вот Уксеков (с Колымы к нам присланный) к месту пришёлся, с первых дней стремление выказал – «поднять» район он намерен (хотя, надо сказать – опыта явно ему недоставало). И ход он правильный сделал в самом начале – меня привлёк в помощь себе (у меня – опыт немалый, знание производства – до тонкостей малейших). Убедившись, что новый начальник – человек достойный, стал я помогать ему изо всех сил своих – работа дружно пошла. Теперь же вот – под угрозой оказалась карьера дальнейшая Уксекова. Зная до тонкостей обычаи «элиты» правящей районной, предположение я сразу высказал: всю вину за произошедшее попытаются взвалить на электросетевой район. Начальник «Водоканала» (главный виновник) – «кадр» местного подчинения, его вина – и на местное руководство переложится (не досмотрели, назначили на руководящую должность человека, не имеющего квалификации нужной). Уксеков же подчиняется «Магаданэнерго», фирма эта – союзного подчинения, на них любое можно повесить – отбрыкаются (ну, уберут с должности какого-то там Уксекова - велика ль беда).
    И предположения мои оправдались. Вернулся Уксеков с совещания с видом убитым, говорит: по всему видно – меня к закланию приговорили; все от меня уже, как от зачумленного,шарахаются. Решают там что-то – и совета моего не спрашивают уже (как раньше бывало). А решение тут одно: воду в город водовозками завозить из окрестных озёр, а от водохранилища – новый водовод срочно строить (чтоб хоть к следующей-то зиме успеть). Для этого сейчас надо включать в работу примерно пять станков буровых (столько их в городе набрать можно). Но для них надо пять электростанций передвижных соответствующей мощности – а таковых в городе не имеется. Имеются они в артелях старательских, связались было по телефону с председателями ихними – а те в один голос: только через наши трупы сможете вы ДЭС эти забрать. Все они задействованы на вскрыше торфов на золотодобычных полигонах (скважины бурят под загрузку взрывчатки), остановим мы эти работы – и можно тогда и артели наши распустить (а на каждую ведь – определённый объём золотодобычи запланирован). Получался – тупик, местные власти не могли «разрулить» вопрос. Ждали: из Магадана вылетает комиссия во главе с председателем облисполкома, и из Москвы из аппарата Правительства вылетает товарищ ( с самыми широчайшими полномочиями). И те, и другие должны ночью прилететь, совещание с их участием на завтра назначено. А пока – Уксеков говорит – нас на обед только распустили (ещё о чём-то там совещаться будем потом). С тем Уксеков и оставил нас – на обед уехал.
    Посидели мы ещё с Пойдиным, посоображали. И тут меня осенило: а ведь где-то в архиве должна храниться бумажка очень сейчас вот востребованная – по поводу электроснабжения плотины. Таких «хитрых» бумажек у меня, пока я начальником был, целая папка скопилась (я её в сейфе хранил). Кто-то из последующих начальников в архив её выбросил – но я прибрал её на всякий случай, у себя хранил в кабельной мастерской. А сейчас в столе она хранилась моём рабочем, пролистнул я её быстренько, и – вот же она, бумажка спасительная. Чёрным по белому обозначено здесь: электроснабжение на плотине только для освещения требуется, процесс водоснабжения никак тут не зависит от перебоев в электроснабжении.
    Вот это – то, что и нужно. И мы тут же устремились в копировальный кабинет. Это сейчас везде «ксероксы» стоят миниатюрные, тогда же – на весь город имелись (у нас и у геологов) два электрографических копировальных аппарата марки «Эра» (громоздких – у нас он занимал отдельный кабинет). В своё время я сам его и устанавливал и отлаживал – и быстренько сейчас «отшлёпал» десяток копий с листка нужного. Кроме того – несколько копий сделал с плана местности (с увеличением нужным), где проходил старый водовод (параллельно ему – и новый предполагалось сооружать). Отдельные листки плана посклеивали мы – получилась широкая лента, на которой весь водовод мы и обозначили жирной чёрной линией. Чуть сбоку водовода располагалась наша подстанция «Лагуна» напряжением 35-6 кв., от неё расходились на местности пять линий 6 кв., проходящие на всех почти участках параллельно водовода предполагаемого. То-есть: устанавливай передвижную ТП – 6-0,4 кв., подключай её к ЛЭП-6 кв. , подтаскивай бур. станки – и работай себе (и никаких тут ДЭС передвижных не нужно – зачем же старателей обижать).
    Скоренько, в темпе разрисовали мы планы разноцветными знаками: где передвижные ТП устанавливать, как и куда их перемещать (через каждые 100 метров примерно – где бур. станок пройдёт с бурением скважин). Закончили поздно уж вечером (праздник пропал полностью – придётся упрёки выслушивать от половин своих). А тут и Уксеков появился – мрачнее тучи. Одну – говорит – объяснительную записку написал, мало показалось – заставили и вторую ещё рисовать. А завтра должен отобрать я объяснительные записки у всех, кто причастен к аварии (у работников нашей оперативно-выездной бригады) – и их представить в комиссию. И ясно уже: именно я назначен на роль козла отпущения – таким и рекомендовать меня завтра будут пред высоким начальством.
    Э,нет – мы говорим – не пройдёт этот номер. Ты глянь-ка на бумажки эти – да оцени наш труд. Глянул Уксеков недоверчиво вначале, вник постепенно – и чуть в пляс не пустился (не знаю только,как по-ихнему, по-хакасски это называется). Вот этого – говорит – мне и не хватало: почвы под ногами, опоры. Теперь же – есть, теперь заставлю я их слушать себя (а нет – управляющему Семёнову нажалуюсь, уж с такими-то бумагами – вытянет он меня). Разошлись мы по домам умиротворёнными – не зря день провели, результативно.
    На второй день после обеда уже вызвали Уксекова на совещание опять – съехалось к тому времени всё начальство высокое. Уехал он – а мы сидим с Пойдиным в ожидании, чай пьём. В мастерскую наведываемся: туда затащили трактором имеющуюся у нас передвижную ТП, двух электрослесарей опытных вызвали (день-то – воскресный) – они сейчас ревизию оборудования выполняют, в ней установленного – к перемещению готовят ТП.
    Уксеков появился к вечеру уже. Мы к нему сразу: что, как – рассказывай. Он отмахнулся пока, к телефону сразу – домой позвонил. Жене команду дал: сейчас к тебе водитель зайдёт с нашей дежурной машины – и ты отдай ему бутылку коньяка, что в буфете имеется – да закуску какую-нибудь лёгкую сообрази. «Приехала» бутылка коньяка пятизвёздочного (а ведь тогда был разгар противоалкогольной кампании – спиртные напитки сверхдефицитом были), разлил по рюмкам Уксеков, выпили – тогда уж он к рассказу приступил.
    Собрали в райком всех руководителей предприятий, за столом большим расположились члены высокой комиссии: московский представитель со своим помощником, пред. облисполкома со своей свитой, районные руководители. Московский гость сразу потребовал: доложите – что намечаете делать, что уже делается. Первый секретарь райкома докладывать принялся было – а докладывать-то и нечего, второй день одни разговоры пустые идут. Вот, мол, решили мы так-то и так-то – так у нас ДЭС нет передвижных, у старателей отбирать их нужно – так мы опасаемся (тут на золото ведь всё завязано). Вот, мол, если вы, как представитель Центра, скомандуете – тогда..  Гость поморщился недовольно, стал расспрашивать и уточнять: что за водовод вы строить собираетесь, обеспечит ли он потребности городские, надёжен ли будет. Отвечал ему пред. облисполкома, обращаясь беспрерывно за справками к одному из своей свиты (представивши его: товарищ Николаев, главный инженер проекта водовода будущего. Он в своё время возглавлял и проект укрепления плотины с разработкой схемы водоснабжения города). Солидно этак товарищ Николаев выглядел: веско и неторопливо выражался, чувствовалось – себя он высоко ценит (как же – единственный специалист по этой части в свите областной). Выслушал их товарищ московский, кое-какие пометки сделал (для уточнения последующего). Говорит: тут – понятно всё. Теперь другое доложите: как же вы, руководители мудрые местные, допустили безобразие такое – водовод переморозили, город без воды оставили. Есть ведь кто-то виноватый – так назовите его.
    Докладывать секретарь райкома начал: мол, тут стихия является главным-то виновником – ветер свирепый, так называемый «южак» (и справку выложил Радиометцентра: наблюдалась скорость ветра выше 40 метров в секунду). Затем авария последовала на ЛЭП-6 кв., сотрудники ремонтно-восстановительной бригады затянулись с устранением аварии (опять же – из-за погодных условий). В итоге – переморозили водовод (о том же, что избежать можно было аварии, единственный вентиль открывши на Чаунской ТЭЦ – не упомянул даже секретарь, запамятовши – вероятно). То-есть ненавязчиво (но – явно) выставлял он главным виновником район электросетей (Уксекова – как его руководителя). Товарищ московский удивился: как же так, объект такой важнейший – почему столь низка надёжность электроснабжения? Как я понимаю – там должна быть аварийная электростанция. Так – имеется ли она? Секретарь заюлил, многословно объяснять стал: да, предусмотрели мы установку резервного дизельгенератора – но он в стадии монтажа находится, не успели. Так кто-нибудь есть – москвич возопил – в районе, кто за электрохозяйство отвечает – почему его я не слышу? А вот, вот – секретарь засуетился – товарищ Уксеков, начальник электросетевого района – он пусть и доложит.
    А товарищ Уксеков готов уже – действия свои до мелочей продумал. Подошёл к столу сразу, стал листки раздавать всем членам комиссии, разъясняя на ходу:
         _ Согласно этого вот письма – для водоснабжения города электроэнергия вообще не требуется. А что мы подачу её хоть как-то обеспечивали – то целиком заслуга работников наших. Мы и сами в городе живём – вот и заботились – в меру сил своих.
Документ-то коротенький – быстро все прочитали, смысл же там – прозрачен и понятен. Сидели теперь – друг на друга в недоумении поглядывая. Потом пред. облисполкома (в растерянности полной) к консультанту своему обратился:
        - Да что ж это такое, товарищ Николаев? Как вы могли? Вы же – по сути-то – обрекали систему водоснабжения на самоликвидацию. Как же так – ведь грамотный же вы инженер. Вы с руководством института согласовывали текст этого письма?
А товарищ Николаев – в полной прострации: руки трясутся, бледнеет и краснеет поочерёдно (только в страшном сне могло ему такое привидется – что кто-то бумажку эту убийственную сохранит).  От импозантности недавней и следа не осталось – в нечто аморфное вмиг превратился. А до Уксекова тут только дошло: пред ним тот самый Николаев, что письмо это подписывал – но только постаревший на 15 лет. Вот и лепетал он теперь жалко:
       Да я..  Это..  Сам я решил – с товарищами тут посоветовались. Самотёком, думали, обойдётся – а тут пятиэтажное строительство началось. Вот и..  Не додумали тогда – и вот..
    Уксеков же сразу сообразил: его ход – результативным оказался. Теперь можно и с руководителями местными посчитаться. Они его затоптать было решили – а теперь он имеет возможность сала кипящего, как говорится, им под шкуру залить. Потому и продолжил:
        - Несмотря на такое письмо деморализующее – мы все эти 15 лет пытались наладить надёжное электроснабжение плотины, постоянно обращались с разными вариантами к руководству ЖКХ – и районных руководителей оповещая о крайне низкой надёжности схемы электроснабжения плотины. Писем таких наших – вот, целая папка скопилась. И ни на одно (повторяюсь –  ни на одно) наше обращение ответа мы не получили. Последний раз мы обращались месяц назад к руководству вновь образованного управления «Водоканал» (копию – в Чаунский райисполком направили). Уж тут мы предлагали всяческое своё содействие – вплоть до обязательства выполнить электротехническую часть работ – ежели «Водоканал» выполнит строительную часть. Ответа и на зто обращение не последовало. Что же касается заявления о том, что аварийная ДЭС на плотине находится в стадии монтажа – так она в такой стадии лет уж с 15 пребывает, упоминания о ней – несерьёзно выглядят. А чтоб не посчитали меня голословным: вот папка, в ней собраны копии всех писем за 15 лет – поинтересуйтесь.
С тем – и передал Уксеков папку московскому представителю. Тот последнее письмо прочитал (остальные – пролистал небрежно), передал папку пред. облисполкома. Заговорил как бы в раздумье:
       - Да, дорукодились тут – до ручки. Бесхозяйственность и безответственность – вопиющие. Тут не тому надо удивляться, что переморозили вы водовод – а тому, что вы раньше ещё этого не сотворили.
    Пока разговоры – Уксеков расстелил на весь стол план, нами заготовленный (как раз весь стол по длине он и занял). Москвич спрашивает с интересом:
        - Что за картина, товарищ Уксеков?
       - Это – к вопросу организации работ по сооружению нового водовода. Обратите внимание: жирная чёрная линия – это трасса будущего водовода. Красными же линиями обозначены ЛЭП-6 кв., имеющиеся в этом районе и проходящие в попутном направлении. Как видно из плана – почти на всём протяжении водовод проходит вблизи ЛЭП, а значит: подключай в любом месте передвижную ТП-6-0,4 кв., бур. станки к ней подцепляй – и работай. И никаких передвижных дизельгенераторов тут не потребуется – можно оставить в покое старателей. Одна передвижная ТП у нас самих имеется – сейчас наши специалисты ревизуют оборудование, через два часа – готова она будет к работе (то-есть – подтаскивайте бур. станок – и работать начинайте). Ещё две таких ТП в строй.управлениях имеются – пусть приводят их в порядок (это не займёт много времени). Понадобятся ещё – можно позаимствовать у горнодобывающих предприятий – у них на полигонах такие ТП используются, всегда есть у них несколько штук в резерве. Так что по этой части – нет проблем.
    Тишина сразу – минут на несколько. Потом – товарищ московский тоном обрадованным:
       - Вот, товарищи, вот – как работать надо. Учитесь у товарища Уксекова: подумал человек, взвесил всё – и нашёл выход из тупика. А вы тут сидите, хренотень всякую пережовываете: и того нет, и этого. Всё у вас есть – работать только надо, мозгами хоть чуть-чуть пошевеливать – а не искать оправданий безделью собственному (чем вы и занимались два дня тут). Теперь вот – действовать начинайте!
Уж тут – все заговорили-загомонили обрадовано (чуть ли не целовать все Уксекова бросились, забывши – что «на заклание» приговорён он был ими же). Москвич изъявления восторгов прекратил скоренько. Предложил: товарищ Уксеков с руководителями строй. управлений удаляются – и пусть решают дальнейшее в рабочем порядке. А мы – сказал – тут пока что вопросы кое-какие организационные решим.
    Вышли они, договорились – до конца дня сегодня каждый оценит свои возможности, завтра уж соберутся – и займутся составлением жёсткого графика. С тем – и разошлись.
А я – Уксеков продолжал – здесь вот, и благодарен я вам – безмерно: спасли вы меня от бесславного провала в карьере. Потому (разлил он скоренько коньяк по рюмочкам) – давайте за то и выпьем: чтоб и дальше так же дружно мы работали, выручали всегда друг друга.
    Так вот и выручили мы хорошего человека, беду от него отвели  - одной только бумажкой. И дальше так же дружно работали мы – пока я в 1990 году на пенсию не вышел. Но Уксеков и тут меня не забывал: подкидывал помощь денежную иногда (вначале – «на пиво» адресуя, потом – «на лекарства»). Добро – выходит – не всегда забывается.

     47. г. Певек. 1986 г.    Перестройка началась в СССР, и неслыханное приключилось: разрешили на Чукотку, в запретную погран. зону, приезд японского какого-то корреспондента. Ясное дело – ему стремились только то показать, что доказывает преимущества нашего социалистического строя. А что показывать-то – дико ведь живём. Решили первым делом повести его в больницу нашу районную. По этажам прошлись – а их три там всего. А больница хоть и недавно построена – так с недоделками многочисленными: кровля протекает – по стенам потёки, в окнах щели – ветер свищет. И запущено всё донельзя, ободрано да обшарпано. Санитарок недостаёт (не хотят идти на работу грязную за нищенскую ту зар. плату, потому – везде хлам, в туалетах в углах – кучи громадные туалетной использованной бумаги, бинтов всяких да тряпок). Япошка только морщится, похоже – такого он ещё не видывал. И тут зав. хирургическим отделением решил спасти положение, заявил с торжеством:
        - У нас медицина вся – бесплатная!
Тот сильней ещё поморщился, пренебрежительно так-то:
        - Такое вот – и у нас бесплатно.
    А в том году у нас систему водоснабжения переморозили – и теперь в город воду доставляли только машинами-водовозками (по расписанию – к каждому дому). Брали воду из озера на острове Раутан – и по морскому льду подвозили. А водители водовозок народ ушлый оказался: подъезжают к насосной, чуть плеснут ему воды – и поехал (плату они за количество рейсов получали). Потому ввели специальную должность «водомеров», подвизались там женщины – они палкой замеряли на каждой машине уровень воды, залитой в цистерну. И туда вот решили японца привезти. Он смотрит – и никак ничего не поймёт. Темнотища (только лампочки в пару морозном мигают), мороз страшенный – пар от дыхания столбом поднимается, воду качают из подо льда – а от неё, как от кипятка – тоже пар клубами. И вот машины подходят – и на каждую по лесенке шаткой женщина взбирается, на медведицу похожая (в штанах ватных, в шубе, в шапке-ушанке). Залезет – и зачем-то палку обледенелую запихивает в цистерну сверху. Зачем? Едва-едва растолковали ему (хоть он по-русски и отлично изъяснялся(: это – контроль, чтоб водитель пустым не уехал. Опять ему непонятно: как так, почему пустым он может уехать – если за водой он приезжал? Растолковали и это, удивился он безмерно, говорит:
       - Вы очень и очень счастливые люди. Потому счастливые, что сами вы не понимаете – как плохо и дико вы живёте.
    Начинаем, япошка, понимать – да где выход-то (подсказать тут – некому).


   


      48. г. Певек. 1987г.   Отпуск мы с супругой Марией Андреевной (всё лето) во Владивостоке провели, при отъезде оттуда я запасся черешками лимонника (услышал, что лимонник – и ягоды, и черешки – обладает сильным тонизирующим свойством – вот и решил на себе испробовать). В условиях ночей длинных полярных, при полном отсутствии солнечного цвета – у северян часто апатия наблюдается, сонливость неуместная, раздражительность излишняя – вот и решил я факторы неблагоприятные нейтрализовать действием лимонника.
    В декабре обычно самый пик: Солнце вообще не показывается (впору в берлогу укладываться) – вот перед Новым годом и решил я лимонник в ход пустить (супруга отказалась компанию мне составить, заявили – и так обойдусь). Вот я утром в чайничек-заварник натолкаю черешков измельченных, кипяточком залью – и так-то лимоном сразу запахнет (отсюда и название кустарника). Вот и утром чаю попью с такой-то заваркой, и на работе ещё пару раз, вечером дома ещё – и бодрость такую-то ощущаю, помолодел будто лет на десяток. Так неделя прошла, вторая началась – и нелады я почувствовал, спать стал всё меньше и меньше. До того потом дошло – и вообще спать перестал. Причину я сразу понял, перестал лимонник употреблять – да поздно, организм затравлен-напитан уже. Четверо суток я ни на минуту заснуть не мог – измотался вконец. Ничего не болит, всё нормально будто – а уснуть не могу, лежу – и глаза в потолок вытаращиваю. Встану, почитаю что-нибудь, похожу из угла в угол до изнеможения, опять ложусь – а сна всё нет и нет.
    Мед. сестре знакомой (бывшей жительнице Приморья) пожаловался, о причине рассказал. Она ужаснулась даже – да разве можно так-то. Лимонник для поднятия тонуса принимают разовыми дозами (но не чрезмерными). Ты же – регулярно стал принимать, перестроил организм. Дала она мне таблеток каких-то, принял я их – и уснул наконец-то (почти сутки проспал). Вот тебе и кустарничек-лимонничек – так-то активно действует (вперёд – наука).
    А сейчас в огороде у нас такой-то пышный куст лимонника разросся – но уж я с осторожностью к нему отношусь, когда-никогда только горсточку ягод проглочу для снятия усталости (действует – безотказно). Да брат Михаил при жизни всегда ягод на зиму запасал: у него давление пониженное случалось, ложечку ягод проглотит – поднимается тут же. И хранить хорошо лимонник: смешал с сахаром ягоды, в холодильник – и могут и год, и два простоять – не портятся, не плесневеют.

     49. г. Певек. 1987 г.   В марте месяце в этом году сосед мой по дому, Володя Ожгибесов, пригнал в Певек автомобиль свой «Нива». Получил он его прямо на заводе в Ульяновске – и перегнал своим ходом сюда, на край земли, в Певек – в одиночку, в условиях полярных, по бездорожью полному.
    От Ульяновска он по трассам цивилизованным добрался (чуть ли не через всю страну) до пос. Большой Невер (эта часть пути относительно безопасна). От Большого Невера начинается печально-знаменитый (много там в былые времена зэков попропадало) – АЯМ (Амуро-Якутская магистраль). По этой трассе в зимнее время автомобили большегрузные ходят до самого Якутска – вот и он решился (на своей-то малютке «Ниве»). Добрался до Якутска (поболее 1000 км. от Б. Невера), дальше через Хандыгу по каким-то временным зимним трассам пробился он к самому концу столь же на Севере знаменитой Колымской трассы (от Магадана вглубь материка – на 1500 км.). По этой трассе добрался до р. Колымы – и по реке, по бездорожью практически, пробился до устья Колымы. Оттуда, от мор. порта «Зелёный Мыс», имелся «зимник» на пос. Билибино – доехал и туда. Осталось всего-ничего, километров 500 – из Билибино до Певека добраться. Но тут до половины почти, до пос. Бараниха, «зимника» нет – по тундре безлюдной, без дороги пробираться нужно. Но решился, вдоль трассы нашей ЛЭП, под контролем уже наших людей (Володя когда-то работал у нас – знакомства сохранились) – до Баранихи прорвался. А уж дальше – «зимник» на Певек, напрямую – по льду Чаунской губы. Так вот и добрался.
    Но это – перечисление только участков. А вот каково-то было преодолевать их? Пурги, морозы, темнота, дорог нет, заправок нет определённых, контроля нет за продвижением (замёрзнет – и долго никто не хватится), связи – никакой (это сейчас у каждого «мобила» в кармане). Отдых, сон – только полусидя, на переднем сиденье – чтоб не упустить чего: может двигатель заглохнуть, или – ветер направление поменяет, приметёт снежком – и от выхлопной трубы газ скопится под машиной, в кабину проникнет (так-то вот, от угара, постоянно гибнут водители на Северах). По рекам, по льду, путь гладкий – так там наледи подстерегают: снег поверх льда водой пропитывается, образуется опасная как бы снежная каша. Влетел ежели в неё на быстром ходу, забуксовал, назад не смог выбраться – тут тебе и конец (машину потом могут и выколоть изо льда – так водитель-то к этому времени замёрзнет уже (самый вероятный исход)). Риск неимоверный, случись что с двигателем, заглохнет – и всё, ежели не помогут попутные машины (а они по северным трассам – редки) – так в машине в сосульку и превратишься. Но – решился человек на эту авантюру, повезло – победителем вышел. Конечно же, не в полном он был одиночестве: водители и встречные, и попутные помогали всемерно (и по традициям северным, и – из уважения к лихости водителя, решившегося на эксперимент сверхтрудный). То поддёрнут-протащат через участок , для «Нивы» непроходимый. То «горючкой» поделятся, то где-то в гараже попутном местечко тёплое выделят – осмотреться чтоб, крепления все проверить. Но всё одно – трудно Володе пришлось.
    И вспомнил я об этом в году, кажись, 2005-ом (может – ошибаюсь на год-два). Тогда и в газетах, и по телевидению сенсация преподносилась: организована была колонна из большегрузных высокопроходимых автомобилей, прошла весной по берегам Северного Ледовитого океана (кажись – до Мыса Шмидта добрались они). Колонной командовала какая-то знаменитая в своих кругах итальянка (объявленная по этому поводу чуть ли не национальной героиней). А вот почему тут баба в главных оказалась – загадка ( в прессе разъяснений не находилось).
    То-то, я думаю, потешался этот Володя Ожгибесов, слушая репортажи победные (а они каждый день докладывались по телевидению – сколько километров преодолели). Да возмущался, небось – почему о нём так-то не гремели? Да и все водители-северяне с усмешкой только репортажи эти смотрели. Да и не только водители-профессионалы – и мы, «высоковольтники»-сетевики, пересекали чуть ли не каждодневно всю Чукотку на разваливающихся на ходу (из-за отсутствия зап. частей) вездеходах. И вездеходчики совхозов оленеводческих – те и вовсе за стадами двигались трассами неизведанными (хоть они – против нас – находились в привилегированном положении – их зап. частями -снабжали через систему «Сельхозтехника» своевременно и обильно, они с нами даже остатками делились).
    Вот так-то проехалась бы та итальяночка( именовавшаяся в репортажах высокопарно: «командор пробега». Ну как тут Остапа Бендера не вспомнить!) – наедине с тундрой, одна за баранкой, преодолевая ужас одиночества, зная – надежда вся на двигатель, заглохнет он по какой-то причине – и всё, кирдык, замёрзнешь (паяльная лампа на десяток, может, часов отсрочит только гибель). Или так бы прокатилась, как я в 1969 году, только на Чукотке появившись: в должности ст. мастера сетевого участка вынужден я был по производственной необходимости мотаться (вдвоём с опытнейшим водителем, Сашей Волохиным) несколько раз из пос. Бараниха и в Билибино на автомобиле ЗИЛ-157. По тундре зимней, без дорог, ориентир один – трасса нашей ЛЭП-110 кв. По пути ещё – Чапаевский перевал с его склонами крутыми. Тут уж надежда одна была – не подведёт двигатель, не заглохнет (а мастерство водителя и то, что мы часами лопату из рук не выпускали – это как бы в порядке вещей было). И не только мы – многим приходится на Северах по необходимости рисковать, с природой суровой в единоборство вступать.
    Вот это бы – подвиг был бы для итальяночки той (и всех – её сопровождавших). А они-то: идут колонной, на новеньких автомобилях высокой проходимости (все три моста ведущие – гребут да гребут снег под себя, подрёмывай блаженненько – изредка баранку поправляя). Автомобили специально переоборудованы для заполярных условий, зап. частей навалом – и любых, подробнейшие карты имеются, питанием обеспечены они, заправкой – тоже. И ещё, как проговорилась «командор пробега» - колонну вездеход на гусеничном ходу сопровождает, ежели погода лётная – и вертолёт их проведывает. В посёлках (хоть и редких) – встреча торжественная, речи говорят и яства северные готовят (небось – и напитки традиционно-северные). Увеселительная прогулка получается – а шуму-то вокруг, а треску! Как же – герои-полярники, волки арктические – надо чуть ли не фамилии всех в пантеоне славы увековечить. Жалко, надо сказать, шибко уж жалко «герои» эти выглядели в глазах коренных обитателей заполярных.
    Но – преподнесли вот их всему миру, разукрасили – герои (а ведь многие – миллионы даже – и поверили). Укореняться и у нас начал так называемый «западный» образ жизни: это когда всё не от поступка зависит, а от того – как его в СМИ распишут-разрисуют. Там кто-то и что-то на копеечку сотворил – но извернулся, сумел на весь рубль раззвонить. Там народ давно уж измельчал да распаскудился – теперь и до нас это добралось. А жаль – предки-то наши верней и основательней жили.

     50. Чукотка. 1987 г.   В конце сентября решили мы на морскую рыбалку отправиться. Наслышаны мы были, что за перевалом, на берегу Ледовитого океана, местность такая есть – Валькаркай (что-то по-чукотски значит это слово, но – забыл уже). Там озеро большое имеется, соединённое протокой с океаном – и рыба будто бы там водится и морская, и речная. Там, на берегу, раполагается воинская часть, оттуда наезжает иногда по делам прапорщик, ведающий там транспортной частью. Он с нашим механиком познакомился, приглашал настойчиво – приезжайте. А мы уж заскучали в Певеке – к нашему берегу льдов понагнало массу, сеть в море не поставишь – зажмёт её льдинами, разорвёт и унесёт. Решили – поедем-ка туда – в озере попробуем. Хоть и трудновато туда добираться: дороги как таковой совсем нет, и перевал крутой да обрывистый преодолеть надо. Но вездеход – «зверь» надёжный, выдюжит как-нибудь.
    Поздно уж ночью добрались до места, фарами подсветили – и бредешок закинули в озеро. Ничего, ловится рыбка, действительно разная: и хариус, и голец. Сети расставили, ущицу сварили, поужинали – а дальше уж, как обычно на рыбалке: кто в вездеходе пригрелся да дремлет, кто вдоль сетей плавает на «резинке»-лодке – проверяет, выпутывает поймавшуюся рыбку (занятие – не из приятных в ледяной-то воде). Рассвет наступил, осмотрелись – картина впечатляющая. Озеро громадное от океана отделяется узенькой, веками намытой, отмелью галечно-песчаной. В конце этой дамбы природной – домов кучка, и – два громаднейших радиолокатора. Сетчатые «зеркала» у них – метров по 20 высотой, двигаются они туда-сюда, полуоборотами. Беспрерывно – «щупают» пространство воздушное. Рядом с ними – гора колоссальнейшая бочек железных, навалено беспорядочно – тысячи и тысячи их. Рядом же с нами – брошенный какой-то локатор, на гусеничном ходу (ширина гусениц – больше метра) – таких никогда мы не видели.
    Полюбовались мы панорамой (я и фотоаппаратом ещё пощёлкал(, завтрак сготовили – и сетями вплотную занялись (в иных местах – бредень решили заводить). А механик наш Арбузов говорит: я съезжу пока что к воякам этим – приглашал ведь прапорщик, проведаю – да и в смысле зап. частей разведаю (а мы их – всегда и везде отыскивали). Уехали они вдвоём с вездеходчиком – а мы рыбачить продолжаем. А холодище крепенький, с океана так ознобом и тянет (недаром он и именуется – Ледовитый). А вокруг уж и снежок лежит – да и ветерком холодным потягивает временами. Хоть и костёр развели жаркий (на береговой полосе – наносник всякий, плавник выброшенный: брёвна, ящики, доски, ещё деревяшки непонятного происхождения и назначения. Откуда взялось в Ледовитом-то океане, где по берегам кустарничек только произрастает? Вероятно – из других океанов приплыло. Одно бревно – из красного какого-то дерева, явно – тропического происхождения) – да всё одно неуютно и холодно. А вездеход как ушёл – так и не возвращается. Уху опять сварили, пообедали – а всё нет их. Уж и рыбалка не спорится: сеть мокрую на морозе перебирать, рыбу из неё выпутывать – совсем не в удовольствие. Мы с Эдиком Гавричковым к заброшенному локатору сходили, там ряд целый панелей сохранился приборных – покурочили мы их, повыдирали крупные электролитические конденсаторы (такие-то промышленность и выпускать перестала – а они потребны в хозяйстве. У меня и до сих пор несколько штук хранится – с тех ещё пор). Набрали по кучке – сколько можно унести. А вездехода всё нет и нет. Я уж было скомандовать хотел: бросаем здесь всё – и марш-бросок до жилья.
    Не успел, видим – катит-таки наш вездеход. Да не один – следом ещё и тяжёлый ГТТ гремит (арестовали, выходит, Арбузова нашего?). Подъехали, Арбузов извиняется, говорит: ну не мог я не вмешаться в дела ихние, я ведь – специалист. У них за пресной водой машина пошла к ручью – и застряла на урезе воды морской, теперь – замывает её постепенно. Выдернуть вездеход ГТТ может – а он неисправен у них, гремит всеми частями – страшно и ехать на нём. Вот я и занялся: у вездехода и всего-то надо было подтянуть болты крепления двигателя к лодке, прочие крепления подтянуть. Сел я сам за батоги, поехал, выдернули из песка машину, притянули в гараж. Обсушили, масло сменили, протёрли всё – и пошла машина. Вот и провозился. А рядом и прапорщик стоит, говорит: так-то благодарны мы ему, прямо-таки выручил он нас (сами-то мы специалисты так себе – сомнительные). И приехал «прапор» потому с Арбузовым, что предложить хочет: вы перемёрзли – так ночевать к нам приезжайте, у нас есть домик свободный – мы его натопим на ночь. Что ж – отвечаю – действуй, топи пожарче – мы попозже и подъедем.
    Вечером поехали. Показали нам домик, заходим – у печки солдатик сидит, дровишки подкидывает. Зачуханный, грязный – ну до изумления прямо. Пока ребята мешки спальные, прочие вещишки затаскивали – побеседовал я с ним. Он недавно призван, и из Киргизии прямо – сюда, на берег океана неласковый (само название которого в дрожь бросает). Напуган он, подавлен свирепостью природы местной, видно – в полнейшей депрессии. Расположились мы на ночь, ужин сготовили скоренько – пришли прапор да командир местный (капитан по званию). Ради визита к нам китель он набросил с погонами – но в ватных штанах, в валенках (фигура колоритная). Пригласили. Естественно, за стол, по стаканчику приняли – и беседа откровенная завязалась. Я с вопросов начал – а он и разговорился. Гарнизон-то этот заброшенный, полностью от цивилизации отрезанный – как бы место ссылки для офицеров: загонят сюда – и вытерпливай три года. Скука здесь – смертельная, свихнуться можно от тоски. Солдат срочной службы почему-то засылают сюда из южных республик Советского Союза (почему не северян – вопрос без ответа). В прошлом году – говорит – ешё более или менее, из Татарстана прислали пополнение (в основном – крепкие ребята). А сейчас вот из Киргизии заслали, они и снег-то, может, не видели в жизни – а их сюда, на край света, на берег этот обледенелый. Болеют они – поголовно, о соблюдении санитарии элементарной – и речи нет (умыться заставить поутру – затея неисполнимая). А служба ответственнейшая у нас, воздушное пространство всей Восточной Арктики только мы и контролируем, больше локаторов такой мощности – нет (недаром на дежурстве одни офицеры сидят). Но а случись что внештатное, выйди – например – из строя дизельгенератор (хоть резерв-то стопроцентный – но всякое ведь бывает) - и всё, Арктика к востоку от Диксона беззащитной останется. А у меня тут – жалуется капитан – народец второсортный какой-то подобрался, дедовщина процветает меж солдат дичайшая – а побороть не могу. Ещё многое он порассказывал, чувствовалось – надо было выговориться человеку (а он уж здесь – третий год). Разошлись – заполночь уже.
    Утром поднялись. Разогрели вездеход – поехали. Возле горы бочек остановились – Арбузов на всякий случай решил дополна баки дозаправить. А там уж возится команда солдатская: бочки перебирают, полные – в сторонку откатывают. Жалкие все такие, грязные, угнетённые – каторжане настоящие. Мороз чуть-чуть, мы его и не чувствуем, все почти без шапок – а они и уши у шапок поопускали, позавязывали. Видно – абсолютно они к холодам неприспособленные, почему таких гонят сюда – очередная глупость военно-административная (чукчей же, призывников – куда-то на юг везут). Тяжелейшее впечатление от общения с ними, жаль их – чуть ли не до слёз.
    И невольно подумалось тут: а случись заваруха какая-то крупная: понадобится тем же американцам ликвидировать контроль над воздушным пространством – задача самая простейшая для них. Лодки их подводные постоянно шныряют подо льдами Ледовитого океана, подойдёт одна сюда, всплывёт – и ей достаточно будет одного артиллерийского выстрела. Попадёт снаряд в эту вот гору полупустых бочек – они гореть начнут, рваться, пламя разбрасывать – на пять вёрст кругом всё выгорит. И – всё, нет локаторов – нет контроля, летай – где хочешь и куда хочешь. Вот тебе и обороноспособность наша хвалёная, случись что – и будет повторение 1941-го года. Опять неготовыми окажемся к обороне, опять миллионы в землю положат – пока сопротивляться начнём. Раздумаешься так-то- и жить страшновато становится.
   

            А тут ещё и погода испортилась (резко – как всегда на Чукотке бывает), пока доехали до сетей своих – тучи откуда-то понатянулись, ветерок порывами задул. Первую сеть вытащили, хотели было как следует её собрать – так куда там, мокрые руки леденеют сразу,не действуют. Потому остальные так просто, комом посвернули, в коробушу забросили (дома, в гараже тёплом, разберёмся). Тронулись в обратный путь.
    На перевале снежку добавилось – едва-едва по откосу взобрались (а уклоны на том перевале – даже для вездехода критические). Выше поднялись – и снег густо посыпался, ветер усилился. В сторону Янраная стали спускаться – здесь и вообще ураганный ветер свирепствует (северо-западный, необычного для этих мест направления). От Янраная дальше дорожка накатанная – прямо по берегу морскому, по урезу почти воды. Так сейчас волны докатываются и до неё – пришлось нам отступить, вдоль обрывчика пробираться (можно, конечно, и напрямую проехаться, по тундре – так там медленнее намного). И ещё неожиданность – сильным ветром нагнало воды к этому берегу, уровень этой нагонной воды приподнялся, подпор создал в устьях  всех речек и ручьёв, в море впадающих – и они в реки настоящие превратились (мне впервые наблюдать пришлось явление такое приморское: был ручеёк едва заметный – а теперь в реку преобразился, уж около метра глубина). Но для нашего вездехода ГАЗ-71 – нет проблем, погромыхиваем себе гусеницами.
    Подъехали к последней (перед аэропортом) , крупной самой речушке. А она – в настоящую превратилась, разлилась – метров на полсотни. В обычных-то условиях её с ходу и машины, и вездеходы преодолевают – но тут-то другое совсем. Я думал (а я на правом сиденье подрёмывал), что Петя-вездеходчик остановится,осмотримся – да и не будем рисковать (всего и делов-то – метров на 200 проехаться вверх по течению, найти берега пологие – и спокойненько переехать на ту сторону). Так нет – он с ходу, жалюзи прикрывши – и в воду. И нас сразу почти «на плав» подняло, как обычно – закрутило, понесло течением в море. Петя растерялся было: надо было сразу на третью передачу переходить (чтоб гусеницы побыстрей вращались), левую гусеницу зажать фрикционом, правой работать – чтоб выправить положение вездехода в воде, к берегу противоположному направить. Петя же обеими гусеницами сработал – ещё и помог течению, ускорил движение наше. И – всё, в море нас потянуло. А там – волны почти метровые, в момент нас захлестнёт. Сразу мысль меня обожгла: вот – и конец нам пришёл. Вездеход неминуемо – и сразу – затонет в волнах, а мы куда? Вода – ледяная. Да и не выплыть нам: мы в куртках ватных тяжёлых, в штанах ватных, в валенках – какие ж мы пловцы, сразу нас на дно потянет.
    Петя – наконец-то – правильно начал действовать, заработал гусеницами – а поздно уж, вынесло нас в море, волны захлестали об вездеход. Так что: всё – кирдык?
    Выручил нас так называемый «бар» (отмель полукольцевая, образующаяся при впадении рек в море): сначала чуть, потом посильней стали гусеницы зацепляться за него, ещё чуть – и основательно  утвердились. Петя во-время на вторую передачу перешёл – поползли потихоньку ( а волны теперь в зад нас стали подталкивать). Но брызги-то летят со всех сторон, двигатель уж и чихать начал – успеем ли (аж душа замерла)? Успели-таки, помалу – и на берег выползли. Погазовал Петя – и движок чихать перестал (хоть и попала влага – так обсохла быстро на горячем-то металле).
    Те, кто в салоне сидел, ничего и не поняли – так и продолжали картами игральными шлёпать (обычное занятие при дальних переездах). Мы же переглянулись с Петей, вздохнули с облегчением – пронесло-таки! В очередной раз холодком дохнула погибель – но мимо прошелестела (шепнувши на ушко: здесь я, рядом – не забывайся, человече).
    Не судьба нам, выходит, в волнах морских затонуть: возблагодарил каждый (в душе) Создателя, вспомнил – есть, есть-таки ангел-хранитель у каждого. А дальше – успокоились чуть. Коль живы остались, так что ж – дальше ехать надо. И поехали.

       
    51. пос. Янранай. 1988 г.  Как-то летом попал я в пос. Янранай. Мы шефами были совхоза тамошнего – вот мне и надо было там ЛЭП поселковые осмотреть, определить – в каком объёме ремонт там требуется. Приехали в посёлок – а весь народ, видим, из домов повыскакивал, на берег спешат (посёлок – прямо на берегу Ледовитого океана. Точнее если – Чаунской губы), К этому времени в посёлке появились и чукотские семьи, домики простейшие строили – и вселяли их туда (наиболее пробойных). Так получалось: муж-отец в тундре, со стадом кочует – а семья здесь, в посёлке (дети, в интернате воспитанные, не хотят уже в тундру – им уже тёплый туалет нужен). И все они на берегу сейчас толпятся.
    Оказалось, охотник штатный совхозный, Николай по имени (по национальности – русский мужик) , моржа добыл, как-то там зацепил – и вслед за баркасом своим прибуксировал к посёлку. И теперь вот с помощью трактора» Беларусь» , тросом зацепивши – на берег тушу здоровенную вытаскивают. И тут же чукчанки набежавшие разделывать принялись моржа, и я залюбовался: так-то слаженно и умело у них получалось. Ножи у них специальной формы (как бы лепестки, остро заточенные) – и мелькают только, отделяют куски – передают ожидающим. Каждое движение – веками уж отработанное, что отсекать и в каком порядке – знает каждая женщина. На глазах прямо туша всё меньше и меньше становится, куски – один за другим – разносятся по домам. Но я до конца не дождался, подошёл директор совхоза (а я уж заходил к нему, в известность поставил – для чего прибыл), говорит: подожди, не уезжай – свежую печень моржовую в столовую понесли, сейчас сготовят нам. Попросил я женщин, чтоб выдернули на память мне несколько «усин» (у моржа усы красивейшие – пушистые, оригинальной формы) – пошли в столовую. А уж по всему посёлку печи задымились, все уж куском мяса запаслись – готовили «свежинку» каждый на свой вкус (чукчи – полусырым, по нашим меркам, мясо едят). Но в столовой прожарили печёночку по-настоящему, попробовали мы, оценили – очень даже вкусно. Мясо же не готовят в столовой: по словам директора моржовое мясо – «на любителя». Вкус и запах у него своебразные, для непривычного человека – будто б и отвратные. Но чукчи с удовольствием его употребляют (привычны ведь от рождения, в посёлке потому – как бы праздник сегодня).
    Хоть и жалко стало зверюгу морскую :  такими-то безобидными и беззащитными выглядят они – несмотря на размеры свои впечатляющие (но что поделаешь – так уж в природе устроено: кто-то и кого-то пожирает нещадно). И ещё жалко – не прихватил я (как всегда делал) фотоаппарат с собой – не запечатлел сцену на фотоплёнку (то-то бы память была)

    52. г. Певек. 1989 г.    Погожим солнечным мартовским днём Певек наш гость посетил: хозяин Арктики осчастливил – белый медведь. Явился он со стороны острова Раутан, руководствуясь чутьём своим сверхестественным – направился сразу и напрямую к сарайчикам, на берегу понастроенным (возле нашей ТП-241 – вблизи метеостанции). День солнечный, детвора гурьбой возле тех сарайчиков – он, в величии своём, вниманием их не удостоил. Направился он прямо к нужному сарайчику, несколькими ударами лапы мощной проломил там стенку досчатую – и достал оттуда нерпу замороженную (хозяин сарайчика охотой на песцов промышлял, добыл нерпу для приманки – а в тундру переправить, вишь, не успел, присвоил её грабитель арктический). На лёд медведь выбросил нерпу, разодрал её – и с аппетитом принялся насыщаться. Детвора загомонила тут же, и взрослый народ стал сбегаться – а «умке» хоть бы что, никакого внимания на окружающих (те, естественно, благоразумно наотдальке держатся – вдруг умка свежего мясца возжелает, изловит кого-то – да и закусит им).
    И так-то, солидно и основательно, умка и закусывал около часа (пока от нерпы ошмётки только остались). Потом потянулся он довольно, всё так же презрительно игнорируя окружающих – отошёл метров на 200. А там, будто специально, торос ледяной в виде стола – взобрался он на него, сощурился на солнышко блаженно – да и уснул. А уж народ – со всего города сбежался: близко-то не подходят (памятуя: умка – зверь свирепый, разок «приласкает» лапкой – и можешь завещание писать), рассматривают его издали, фотоаппаратами щёлкают.
    А тут как раз обеденный перерыв, автобусы служебные один за одним (и наш – в том числе). Останавливаются на дороге, народ валом валит – издали чтоб хотя бы на хозяина Арктики полюбоваться. А он и внимание не обращает – вытянулся на торосе, целиком отдался процессу пищеварения (как улёгся на один бок, мордой на солнце – так и лежит, не переворачивается).
    После обеда любопытство общее на убыль пошло – одни детишки на льду остались (уж и забывшие о соседстве опасном). А часа в четыре уже дня позвал меня коллега-фотолюбитель, Эдик Гавричков: пойдем, мол – попробуем поближе подойти к умке, кадры неповторимые щелканём. Но я поленился что-то, ушёл Эдик – а я из окна своего кабинета, со второго этажа, наблюдать стал за происходящим (отсюда – отлично всё видно). А Эдик удачно на льду появился – тут же туда и корреспондент местной нашей газеты направился (но он в «официальном , так сказать, качестве – его сопровождает милиционер с автоматом боевым в руках, ракетница ещё – наготове). К ним и Эдик пристроился, потихоньку – ближе и ближе стали они к торосу подходить. Спал ведь будто медведь сном сладчайшим – так нет, и во сне услышал. Метров на 20 приблизились они к торосу (щёлкая кадры на каждом шагу) – и тут умка приподнялся резко, так рявкнул – их будто ветром сдуло, отлетели сразу шагов на 20 ещё. Глянул умка  строго этак на них – ещё подальше отошли. Вот теперь «статус кво» восстановлен – и опять хозяин Арктики в сон погрузился.
    Проспал он так-то до заката – а в милиции в это время судьбу его решали. Застрелить умку нельзя – краснокнижное животное, хлопот потом не оберёшься. Но и на ночь оставлять нельзя: вдруг зверюга, темнотой пользуясь, охоту устроит на дичь – да придавит про запас одного-другого обывателя городского. Решили – прогнать его надо. Подошли метров на сотню два милиционера с автоматами, один из них – очередь короткую в воздух произвёл. Умка молниеносно среагировал: миг – и нет его на торосе, оказался метров уж за 200 от него (знаком, выходит, с оружием огнестрельным, опасается его). Приостановился, обернулся – а тут ещё и ракету пустили в направлении к нему. Уж тут – всё стало ясным для зверюги: развернулся он – и не спеша уже потрюхал в сторону, во льды свои гостеприимные. И не оборачивался больше – растворился постепенно в просторах арктических.
                х х х х х х х х х х х х х х х
                - х - х - х - х - х