Очень часто слышишь слова, которым не придаёшь значения. Рано или поздно это начинает тревожить или раздражать. Приходят воспоминания всего сказанного и услышанного – анализ прожитого, подведение итогов. Я про это где-то читал. Но задумался только недавно. Человек от терзаний беззащитен, как от самой жизни.
Я уролог и мне - пятьдесят восемь лет. Тридцать пять, из которых, проработаны мною в одной больнице.
Всё началось этой зимой. Наша квартира находится в панельном доме на пятом этаже. Два года назад, примерно так же, как и сейчас, с наступлением холодов у нас намокли и отвалились обои. Частично.
В углу между плитами образовалась невидимая трещина. Разбираться с ней на морозе было бессмысленно. По совету специалистов мы перезимовали тогда в окружении неистребимых и вездесущих дрозофил. Хорошо, что не комаров! Помню, как я лежал на диване и смотрел на огромное мокрое пятно на стене. Насекомые начинались откуда-то оттуда.
Последующим летом ремонтники запенили нам этот дефект. Но с пришедшей новой зимой мушки незаметно возродились. Они летали опять. Выполненная работа оказалась неэффективной. Пришлось переживать очередной резонанс влажных субтропиков внутри и сибирских морозов снаружи.
Этим летом я пригласил уже других знатоков по щелям. Они решили нашу проблему с заметным усилием. Заделывали дыры уже и снаружи. Обои на этот раз не переклеивали. А зря, наверное. Мысль – она материальна. Ситуация повторилась – я в третий раз лежал на диване и смотрел на угол мокрых надутых, как и мы с женой, пузырей.
Это случилось три дня назад, когда за окном выпал первый настоящий снег.
Моя супруга Нина возилась тогда на кухне и плакала. Внешне ссора между нами могла показаться пустяшной, но на самом деле это не так. Главное не слово, которое привело нас к конфликту, а внутренний стержень, состоящий из совокупности сказанного ранее. Напряжение наших отношений достигло предела.
Мы с ней в этом году остались одни. Наш младший сын поступил в институт и уехал учиться в Питер. Он хочет стать судьёй или прокурором - ещё не решил. Старшая дочь вылетела из треснувшего на сегодняшний день гнезда на одиннадцать лет раньше. Она экономист.
Я лежал на диване с комом в груди и мушками перед глазами. В последнее время всё складывалось не в мою пользу. Сплошная чёрная полоса.
- Ну и что ты лежишь? Мы теперь всегда будем жить в этой сырости? – спросила меня Нина, зайдя в комнату. Я встал, оделся и ушёл.
Раньше я её любил. Мне всё казалось в ней родным – её запахи, звуки, абсолютно все её состояния. «Если я услышал бы до брака, что человека можно любить даже в виде гнилого трупа, я посчитал бы это за бред. Но именно такие сильные чувства пылали во мне тридцать пять лет назад. Это было давно. Сейчас я точно знаю - всё кончено. Быть любимой чуть-чуть, как и беременной – невозможно», - думал я, выходя тогда из дома.
Мне казалось ненавистно в ней всё. Умом-то я понимал, что Нина осталась такой же, как и раньше, что дело лишь во мне, но ничего не мог с собою поделать – первый снег под ногами тоже выглядел для меня тогда лишь зарождением весенней грязи.
Много лишнего было сказано нами в тот день – «У Якимовых даже собака есть, а у нас только старая черепаха, которая всё время спит под батареей… В свёрнутой части длинного советского ковра… И вообще… Всё плохо!».
В стране наступил кризис – я больше не мог зарабатывать деньги. Мы с коллегами винили во всём журналистов. Бесцеремонные сплетники прикрывались все, как один свободой слова и призрачной демократией.
Бедные глупые блондинки! Если бы они понимали свою никчёмность так, как понимают её врачи, они бы повесились. Приготовить сюжет и выдать его в эфир – это огромный труд. Трата собственной жизни. Понять безрезультатность своей болтовни сродни умиранию, как обретению смысла.
Из современных репортажей народ усваивает только то, что в больнице нужны деньги. Рекламное мышление заставляет людей предлагать оплату в ещё больших количествах. Спрашивают про это почти все. Свидетели в белых халатах напряжены – подозрительность сродни паранойи. Больные недоумевают – уходят. Стараются искать хороших - тех, кто вылечит за рубли. И находят! Меня тошнит от такой открытости. Я перестал думать о вознаграждении и начал дежурить по общей хирургии.
Сначала сказали, что у меня высшая категория по урологии и платить за дежурства по хирургии будут только, как интерну. Но недавно сменился главврач - он согласился выплачивать мне всё с положенными накрутками. Господи, неужели народ хочет, чтобы врачи жили нищими?! Да, нет, конечно – болезни реформ не ждут!
Я открыл гараж и сел в машину. «Японочке» семь лет – стареет, дешевеет милая. Как Ниночка моя.
- Рушится дом мой, как зубы во рту, - сказал я и глотнул коньяку. - Стенка в углу намокает. Выслуга лет мне, под эту черту… Как под ребром подпирает… Мне… под ребром… подпирает…
Я включил радио. Машина грелась минут десять. Коньяк лежал у меня на сидении. Он остался забытым мною вчера.
На Западе подарить доктору пойло, как в России отблагодарить его варёным яйцом. Это не значит, что я не оскорблён сейчас - чем меньше становится напитка в бутылке, тем более злым становлюсь я. «Лекарство» скрылось в бардачке…
Пить мне нельзя. Так… Холодно, просто было... Запах, чтобы не забыть… Последний раз «компресс» согревал мне душу шесть лет назад. В течение месяца. Неделю, потом в реанимации кровь лили. Ведро - точно процедили через меня. Другого бы «отпустили» давно. Печень оказалась слабенькая – из пищевода хлестало. Сейчас вроде бы - нормально. Алкогольный цирроз – он обратимый. Да, я и не помню ничего, слава Богу. Мой мозг защитился тогда психозом. Выпил своё… Дааа…
Я ехал на вечернее дежурство. Снег валил хлопьями так, что дворники ветрового стекла не справлялись с ним. Смена погоды с любой на любую – отсутствие обращений экстренных больных. Всегда! Эту истину я запомнил ещё с интернатуры по хирургии. Люди затихают на время. Может это генетическая память Всемирного Потопа? Мыши же как-то наследуют страх по мужской линии…
В больнице – сплошной ремонт. Непосвящённому может показаться, что это какие-то перемены, а я помню такую разруху с молодости. Только ещё провода от компьютеров появились по потолкам. Всё, как после института. Я снова хирург…
- О! Александр Иванович пришёл! Сам!? – поприветствовал меня Винеаминыч, когда я зашёл в ординаторскую. – Ты сегодня дежуришь? По отделению будешь? У нас тут всё спокойно…
Пока я раздевался, мы перешли на политику. Эта тема для нас ежедневная. Винеаминыч – консерватор. Он считает, что Путин – настоящий царь. Мне – похрену царь.
Я говорил своему оппоненту, что ни во что не верю:
- …законодательная, исполнительная, судебная власти разделимы? Нет! Демократия и коммунизм – утопия? Да! А ты – «Царь, царь»… Царь-демократ? Нет, конечно... Да, царь! И что? Я его как увижу по телевизору, переключаю сразу же… словно «Иронию судьбы или с лёгким паром» смотрю! Там, где… он пьяный ещё шатается по квартире – терпеть можно… Дальше – одно и то же! Каждый год… Ни один царь у нас ещё не кончил хорошо… Что на него смотреть-то? На сильных и слабых не смотри… Царём может стать даже ребёнок… Я, бывший коммунист, сейчас даже не верю… что Бога нет… Атеизм – это долгий путь к… Вере! – я задумался тогда над сказанным и замолчал.
- …а социализм – к капитализму… путь… - с неуверенностью добавил Винеаминыч. Было видно, что он тоже запутался, как и я… в «мире современной политики». Мы оба, наверное, так и подумали, потому что засмеялись враз.
Потом Винеаминыч надел куртку, попрощался со мной и вышел. Я поставил на стол пакет с ужином. Снег за окном только усилился. Из-за него не было видно даже соседних крыш. «Дежурство будет спокойным. Сто процентов!» - подумал я.
Дверь снова отворилась:
- Я забыл сказать, - Винеаминыч зашёл внутрь, – в десятой палате лежит Валя Стерхова… Я её только что оформил… с пролежнями… Там - всё та же картина… Лечение назначено… Удачи!
Я шёл по палатам. Рядом следовала дежурная медсестра с тетрадкой, ручкой и полотенцем в руках. Обход выполнялся долго – я не знал больных. Сестра вздыхала от скуки, я улыбался на это, вытирал руки об её полотенце и не спеша пересаживался на следующую койку. Действительно, проблемных больных не было, но я старый волк и привык верить только своим глазам...
- Как там Валя? – спросил я, постепенно приближаясь к десятой палате…
Медсестра молча вздохнула и покачала головой.
Стерхова Валя – это наша бывшая санитарочка. Я видел её в последний раз вначале весны. Её периодически госпитализируют к нам в ВИП палату с пролежнями.
Два года назад, девятого марта она пришла в отделение и попросила поставить себе от похмелья капельницу. Такое случалось у неё часто. Анафилактический шок вышиб её из жизни навсегда. Руки, ноги и мозг у женщины после этого не функционировали. Из моложавой санитарки она превратилась в застывший скелет с медленным тусклым взором.
Мы зашли к ней в палату. Мне показалось, что она узнала нас. По крайней мере, Валя посмотрела мне в глаза и недовольно замычала. Слёз у неё не было. Наверное, они все кончились…
Я сидел в ординаторской напротив пакета с едой. За чёрным целлофаном таилась копчёная курица, лимон и пол литра без глотка.
За окном всё так же шёл снег. Телефон по-прежнему молчал. «Дежурство будет спокойным. Сто процентов!» - подумал я и перекрестился.
Бедная Валя! Я прощался с ней, как будто её уже похоронили. Размышления уводили меня в прошлое всё глубже и глубже. Это была женщина с недочитанной книжкой и невостребованным интеллектом. С ней можно было разговаривать на любые темы. Просто, весело, интересно. Такие санитарки – редкость.
«Куда ни ткни пальцем – всему виной эта пьянка. Три четверти больных на сегодняшний день пострадали только от неё. По случаю с Валентиной можно было бы встряхнуть всех, вплоть до главврача. Да ещё - с оповещением на всё наше бедное население. Бедное, потому что бороться с педерастами – это только множить их популяцию. Зомбировать народ кошмарами – это выдавать лицензии на смерть… да на вымогательства... Дааа…», - за мыслями я и не заметил, как поужинал.
По-моему, человек начинает болеть, когда оказывается в тупике. Природа помогает ему сменить доминанту. Ревность, злость, зависть – всё это рано или поздно приводит на больничную койку. Душевные муки сменяются более лёгкими - телесными. Такова защита нашего мозга. Все болезни от нервов. Эта истина, наверное, откуда-то из Библии...
Перекрестившись за ужином, я твёрдо решил заболеть наутро. С похмелья. Шесть лет не пил, а тут…
И это у меня получилось. Жаль только, что с избытком. Вероятно, Бог спасает меня, таким образом, от тяжёлых ночных дежурств. Смешно, конечно - вместо простой головной боли я умираю. Это курица с лимоном виноваты - не лопнули бы сосуды от рвоты, если бы не жрал что попало… Дааа… Не жалею ни о чём… Действительно - легче стало. На душе…
Я в реанимации. Вся жизнь промелькнула, как одно дежурство. Тридцатипятилетнее. Быстро, как в кино - всё-таки правду говорят… В прошлый раз психоз был – не помню ничего… А может и это сейчас психоз?..
Зонд Блэкмора торчит у меня из носа и мешает дышать и думать. Своими раздутыми баллонами он сдавливает мне в пищеводе сосуды. Выживу, наверное… Мышью затаился... Это просто очередная смена погоды...
На смерть… наплевать… У меня… профессиональная деформация… хирурга - я твёрдо знаю… что там... всё так… как написано… и нарисовано… Нину с детьми… только… жалко – они… этого… не знают…
Дежурство… выдалось… действительно… очень... спокойным…