Я всегда была готова поговорить с тобой.
Вот и сейчас, будь моя воля, я бы положила свой указательный палец на любимые губы, и хищно просипела бы: «Тс-с-с-с... Я начну разговор, ибо так принято у нас у баб, а ты ответишь... В свое время.»
Я веду пальцем с подстриженным коротко, а затем нежно отполированным маникюрной пилочкой ногтем. Веду по любимым губам, которые ни разу не солгали мне ни на русском, ни на иврите, ни на английском, ни на каком другом... Приближаюсь своими губами, целую в уголок... Заветный – верхний.
У твоего указательного от нашего поцелуя срывает крышу! Он ныряет в меня! Знакомый вход, лучший из холмов – нависает сверху! Но сейчас тебя неумолимо засасывает внутрь и вниз! Дальше и ниже. Где глубже, темнее, сопливей, где слаще моя плоть! Средний – первый не выдержал! Ринулся в погоню за указательным, и вот уже обезумевший «Твикс» с диким ржанием толкаясь взмыленными боками несутся во тьму. Кто первый коснется твердого как надгробный обелиск холмика, некогда улыбающегося... И только коснувшись, сладко пугаются всетелотрясения – кульбит и сальто-мортале! Теперь указательный справа. Почти грубо, сильно и властно, эти два выгибают к небесам темный скользкий потолок, но натолкнувшись на бугор, пытаются исправить небесный балаган. Раз за разом они властно просят его исчезнуть. Раз и навсегда, решить для себя в первую очередь: так “Да” эти ваши, что они обозначают на самом деле - “Да” или, как учат в американских школах - “нет”. Да, все же: “Быть, или не быть?” Вперед, или назад. Вперед-назад. Жмут, уминают и давят. Заходят с обеих сторон, давят посередине, вначале, в конце... Все без толку, и только делают хуже. Захлебываясь, замирают оба. Подперев непокорный, они прислушиваются внутренним чутьем к стремительно надвигающимся судорогам. Бегут внутренним взором через предплечье, плечо, ключицу, шею к моему рту, языку, губам. К самому бесстыдному, волшебному, неприкрыто ритмичному поцелую в верхний уголок твоих... моих любимых губ.