Провожатые выглядели для обычных казаков необычно и были полной противоположностью друг другу.
Один маленький и плешивый, весело скаливший свои зубы по поводу и без повода, говоривший заковыристо, но понятно.
Второй - высокий и молчаливый, чем-то неуловимо напоминающий калмыка, если и говорил, то столь путано-умно, что даже мулла с трудом его понимал.
Прозывались они, соответственно, Колоброд и Калмычок. Один за то, что проживал около брода, другой потому что был похож на калмыка.
То, что у казаков прозвища, часто заменяют имена, князь знал от муллы, но чтобы они так соответствовали их носителям…
Тронулись чуть свет, только засерело, на небе ещё видны были последние звёзды. Путь предстоял неблизкий.
Решили, что князь с жёнами и небольшой свитой едет на лошадях вперёд, а остальная орда с животными и поклажей, пойдёт пасом, от водопоя к водопою.
Князю не терпелось попасть на другой берег, познакомиться с ведуньей и найти наконец, заветные родники.
Каково же было удивление князя, когда немного не доходя до большой реки, Колоброд потребовал с него денег, с молчаливого согласия своего товарища.
Князь один раз уже заплатил. И немало. Денег было не очень жалко, но было обидно: вроде как его обманули. Но делать было нечего, цель была близка, вариантов не было, Джанибек раскошелился.
Колоброд потребовал, чтобы предводитель степняков, никому не говорил о вновь состоявшейся сделке. Князь пообещал.
Переправились вброд, по мелкому, на правый берег. Переправа была лёгкой. Но Джанибек постоянно думал, что будет с остальными его товарищами, идущими со стадами.
Ведь у них нет денег. Вся казна у него. Да и накладно это - дважды платить за одну услугу, неправильно это. Буря бушевала в душе степного властителя.
С одной стороны, вроде как он дал слово, что будет молчать о том, что его заставили заплатить во второй раз. Но с другой стороны, его именно заставили. И заплатить, и дать слово.
Поэтому, как только он увидел атамана и есаулов, ожидавших его на высоком правом берегу Дона, он стал им выговаривать, что это бесчестно, договариваться об одной сумме, а потом требовать намного больше. Атаман ничего не мог понять.
Зато Колоброд и Калмычок, услышав слова князя, ударили лошадей плетьми и бросились прочь. Когда стало понятно, о чём речь, за ними кинулись в погоню с десяток казаков под командой седоусого есаула.Через некоторое время переправщиков приволокли.
Калмычок был бледен и молчал. Не молчал Колоброд. Он что-то кричал о своём праве местного жителя, проклинал за болтливость Джанибека, ругал непотребными словами казаков, скрутивших ему руки мокрой верёвкой.
Суд был здесь же. Казаку можно многое. Можно практически всё. Кроме того, чего нельзя. Нельзя убивать товарища. За это хоронят заживо вместе с убитым. Нельзя предавать. Нельзя позорить имя казака своим поведением. Расправа тоже была недолгой.
Откуда ни возьмись, появился рогожный куль. Извивающегося Колоброда запихнули в мешок, добавили в него прибрежного песку и камней, бросили куль в воду. На самую стремнину. Река взяла.
Пузыри шли недолго. Калмычку казнь «в куль да в воду» не грозила. Ведь он непосредственно в вымогательстве, позорящем прозвание казака, не участвовал.
Но с его молчаливого согласия, было совершено сие преступление. Его ждала другая участь. Быть может, более горькая и мучительная, чем его соумышленника.
"Лишить человека, прозывающегося Калмычок, воды и еды на Дону. Объявить это решение в верхних, средних и нижних станицах". Таков был вердикт импровизированного суда казаков.
Отныне любого, кто пренебрежёт этим решением, кто в порыве сострадания или по незнанию подаст этому бывшему человеку кусок хлеба или рыбы, нальёт кружку воды, постигнет та же участь, участь изгоя.
С сего дня у него небольшой выбор. Если сильно повезёт, прибьётся к Запорожцам, что на Днепре обитают. Но и в Запорогах много Донских казаков, целый курень. И если кто прознает про казачье решение, будет он изгнан и оттуда.
Второй путь – это добровольное рабство в одном из степных племён.
И самый вероятный исход: как-нибудь дотянет изгой до зимы, а потом погибнет от холода и голода. Ибо негде ему укрыться от непогоды, нет у него необходимых снастей для рыбной ловли и охоты.
И похоронить его будет некому, никто не поставит крест в месте его упокоения. Растащат его бренное тело хищные звери и птицы, как тело какого – нибудь язычника.
Страшна смерть без покаяния, для православного человека, ещё страшней смерть без погребения.
Когда придёт Господь на землю для страшного суда, воскреснут все покойники в прежнем теле, а в чём воскресать изгою? Страшное наказание.
Вопреки ожиданию, деньги Джанибеку не вернули. Правда, пообещали не брать больше. И пообещали, если случится нужда, переправить в другой раз бесплатно.
А деньги, что попали в руки к казакам, ну никак возвращать нельзя. А то они дорогу от казаков запомнят. А деньги нужны.
Одежду, оружие, припасы всякие, казаки на рыбу выменяют. Или царь московский пришлёт. Или отнимут у кого, при случае. А золото можно и нужно тратить на одно: на выкуп сотоварищей своих, попавших в бусурманский плен.
Джанибек придерживается мусульманского закона, правда говорит, что рабов не держит. Но всё равно бусурман. Вот его деньги и вернутся к бусурманам. В обмен на православных пленников.
Князь мало что понял из этого объяснения, но вынужден был согласиться. Тем более, что его поторапливал Володимер, говоривший, что они могут ещё до захода солнца добраться до острова, где временно остановилась его жена, знаменитая ведунья Влада.
Распрощавшись с атаманом и казаками, пустились в путь. Кони бежали неторопкой рысью. Володимер рассказывал, князь внимательно слушал.
То, что он видел сегодня, у казаков происходит нечасто. Берегут они друг друга и честь казачью. А эти двое, они пришлые. Появились в станице недавно. Пришли откуда-то сверху. Сверху Дона, со стороны Московии.
Объявили себя казаками, служившими в дружине убитого ныне русского князя. Князь пал в бою, детей не имел, служить больше некому, вот они и вернулись на Дон.
Казаки поверили, приняли в станицу. Такие случаи были нередки. Часто казаки, бывшие дружинники, возвращались на Дон целыми семьями, с русскими жёнами и детьми.
Селились, как правило, на верхнем Дону. Целые станицы образовывались. Там, наверху, и климат им попривычней, и землю пахать можно, что на нижнем Дону строжайше запрещено.
А эти двое, наверху не прижились, трудно там, работать тяжко надо, чтобы прокормиться. Спустились вниз.
Здесь тоже нелегко, но работать на земле не надо. Рыбу ловить они тоже не умели. Один приспособился коло броду. Перевозил тех, у кого надобность в том была. Не бесплатно, конечно. Платил исправно десятину в казну станичную. Судя по всему, подворовывал, утаивал часть денег.
А второй, нашёл себе вдову, вроде как женился. Но детей не заводил, для себя жил, как он говорил. Вот теперь и пусть живёт для себя.
Жить надо для людей и для детей. У нас с Владой их четверо, большие уже. Скоро старшие сыновья с отцом на промысел пойдут.
А суровость казачьих законов, определяется суровостью существования. Ты не смотри, что мы как будто бы легко и ни за что деньги с тебя получили. Это случай. Нечасто нам такие князья подворачиваются.
Основной наш промысел – это рыба. И очень нелегко порой её взять. Казнь, которую ты сегодня видел – это ещё не самая страшная казнь. Страшнее видел я однажды.