Актёрские хитрости. - У колдуньи. – Кто он? – Неожиданное признание. - В огне страсти.
Душным вечером того же дня, после ужина, переодевшись в крестьянскую одежду, мы с Вивьен тайком покинули дом. Поиски Фабриса, предпринятые городской стражей, не дали результата, и теперь старуха-ворожея была моей последней (хотя и призрачной) надеждой. Разговаривая по дороге о гаданиях, приметах, гороскопах, ладанках, амулетах, заговорах, хиромантии и некромантии, устремились мы в направлении, которое, как стрелка компаса, безошибочно указывала моя спутница, посещавшая, как я понял, колдунью эту не раз. В полотняном чепце и полотняном же платье с недорогой отделкой Вивьен казалась мне ещё милее, чем в шелках и бархате, и я, признаться, был бы в высшей степени счастлив, если бы путь наш пролегал через какой-нибудь лабиринт, наподобие того, что соорудил Дедал на Кноссе, и мы, взявшись за руки, чтобы не потеряться, долго плутали бы в его коридорах в поисках выхода. Так, переходя из улицы в улицу, одну безотраднее другой, уже около сумерек оказались мы на окраине, у самой стены, где взору моему предстал ряд убогих, вросших в землю замшелых лачуг, крытых соломой, с заткнутыми всяким тряпьём окнами.
-Сюда, - сказала Вивьен, уверенно кивнув головой в сторону одной из них.
Толкнув весело каркнувшую дверь, я пропустил Вивьен вперёд, и, переступив высокий порог, попал в пропахшее душистыми сушёными травами полутёмное помещение с низким потолком, так что мне, чтобы его не задеть, пришлось слегка нагнуть голову. Осмотревшись, в дальнем углу я разглядел сидевшую за столом старуху, чьё лицо, похожее на печёное яблоко, освещала тускло горевшая сальная свеча.
-Не топчитесь, проходите, ежели надобность какую имеете, - ворчливо зашамкала она.
Приблизившись к ней, с интересом стал я её разглядывать, потому что никогда в жизни не видел живых ворожей, а когда разглядел, остатки любопытства покинули меня. Старуха как старуха: одета в широкую белую рубаху, волосы, точно пакля, растрёпаны по лицу, нос, покрытый пунцовыми жилками, свисает к подбородку крючком. Необычными были только её глаза: один – водянистый и пустой, а другой - острый и чёрный, как уголь.
-Чего молчите, голубки? Вам погадать?
-Погадать, - отозвался я и протянул ей двадцать су. – На моего старшего брата.
Колдунья, взяв деньги, скривила чёрный рот и проскрипела:
-На брата так на брата…
Не успел я даже оглянуться, как в руках у старухи неизвестно откуда появилась вдруг целая пригоршня игл для шитья. Бросив их на стол, она опустила голову, во что-то с напряжением всматриваясь, затем затряслась всем телом, как припадочная, произнося скороговоркой какие-то бессмысленные слова, по виду похожие на заклинания. Повторив подобное ухищрение несколько раз, поманила меня к себе высохшим пальцем, облизывая сухие, потрескавшиеся губы, одним дыханием прошелестела:
-Убаюкали дитятку, так что до дня Страшного суда не встанет, упестовали на вечный покой... Послали рыбу кормить… Камень на шею да ко дну... На убийце кровь… Кровь путь кажет...
Сердце моё болезненно сжалось; поражённый нелепыми присказками более, чем если бы услышал простые слова: «Твой брат убит», я неожиданно для себя воскликнул голосом повышенным и гневным:
-Кто?!
Старуха, вздрогнув, начала беспорядочно перебирать прозрачными, как слюда, руками иглы на столе, бормоча торопливо и бессвязно:
-Сгубить легко, да душе каково?.. Горе мне с вами, с карими очами… От вас весь раздор и распря… Крестись, молись, душегуба стерегись… Молод он и хитёр, как лис… Тебе, красавчик, предупреждение сделал… последнее… Второго не жди, погубит – не сморгнёт…
Через минуту она, расслабленная, уже оглушительно храпела, запрокинувши голову. Я же, засмеявшись смехом принуждённым и через то совершенно неуместным, круто повернулся и, взяв Вивьен за локоть, повлёк её прочь, на свежий воздух. Обратный путь в темноте и безлюдии мы совершили молча, думая каждый о своём. Подходя к дому, она спросила:
-Ты ей веришь?
-Не знаю. Но с хитрым лисом я обязан встретиться.
И, переведя разговор на смешное, я поведал ей полусерьёзным, полушутовским тоном неожиданно всплывшую со дна моей памяти старую историю об одном неудачливом рыцаре, которому гадалка предрекла смерть от бутылки, и который хоть и перестал пить вино вовсе, и с друзьями по этой причине порвал отношения, и даже продал на всякий случай принадлежащие ему виноградники, погиб от бутылки, висевшей на гнилой верёвке под крышей трактира и упавшей оттуда ему на голову, когда он случайно проходил мимо.
-Судьбу не перехитришь, - серьёзно сказала Вивьен.
-Бедный рыцарь об этом не знал.
-Разве это его оправдывает?
В скупо освещённом коридоре у двери Вивьен мы остановились, и я уже было собрался прощаться, но она, сделав знак соблюдать тишину, поднялась на цыпочки, положила руки мне на плечи и поцеловала в губы.
-Я люблю тебя, Сильвен, слышишь!.. Люблю!.. Люблю!.. И хочу, чтобы ты был моим и в этой жизни, и после неё… слышишь?!
Признание, трепетным шёпотом порхнувшее по пустынному коридору, было столь для меня неожиданным, так затуманило голову, что я некоторое время находился словно в умопомрачении, и поэтому даже не заметил, как попал в её комнату, убранную, кстати, со вкусом и блестевшую чистотой. Не выказывая стыда, как не выказывают стыда маленькие дети, Вивьен сбросила с себя одежду; обвив мою шею руками, прижалась ко мне своим обнажённым телом, жаром его опаляя меня.
-Люби меня, Сильвен, люби, мне больше ничего не надо…
С тихим стоном опустились мы на кровать, и я, опьянённый счастьем, нежно гладил её, шепча слова ласки. Забыв обо всём на свете, чувствуя в себе одно лишь мужское безумие, весь отдался я в ту необычайную ночь ненасытимой жажде страсти, с такой пламенностью и такой ожесточённостью ища объятий и поцелуев, словно это была наша последняя встреча…