Первый раз это случилось девятого марта. Смена подходила к концу. Глаза слипались, а голова гудела как всегда после бессонной ночи. Туннели между станциями сливались в один нескончаемо длинный темный коридор. Он сидел и ругал себя за вчерашнее. Не стоило так увлекаться игрой, чтоб теперь терпеть мучения. Загорелся призывно зеленый огонек. Он устало взглянул на фосфоресцирующий циферблат наручных часов. Полтретьего. Еще четверть часа. Огонек раздражающе продолжал подмигивать, требуя внимания. Он вздохнул и выругался. Ну что с ним поделаешь? Нажал кнопку на панели. Огонек зарделся от счастья.
- Алеша! Ты слышишь?!
Пугающе чисто без помех и треска донесла связь знакомый голос.
- Ты слышишь?! Слышишь меня?!
Он слышал. И не просто. Тело его невольно вытянулось в струнку. Он весь превратился в слух, немея от ужаса.
- Почему ты не отвечаешь?! Алеша! – молил голос.
Он отказывался верить. Так не может, не должно быть. Если бы голос не назвал его по имени… пусть даже такой знакомый… родной, он был бы даже рад услышать его вновь, вспомнить прошлое. Ведь голос не имел тогда прямого отношения к нему. Но сейчас… язык прилип к небу. Пока голос продолжал взывать, он упорно молчал. Этого просто не могло быть! Прошлое не может, не должно возвращаться. Особенно укрытое землей навсегда.
- Алеша, ну что же ты?
Голос перестал «плакать», последняя фраза прозвучала с будничной озабоченной интонацией. Это мгновенно его отрезвило. И правда, чего бояться? Динамик выведен на громкую связь, весь состав будет слышать их разговор. А значит, ничего личного сказать невозможно. Но как же отозваться? Спросить, как она его узнала? Вот и будет тебе личное. Да и вообще беседовать с призраком… Он усмехнулся. Что за бред лезет в голову. И неожиданно для себя сказал.
- Я здесь.
- Я знаю, - усмехнулся голос.
Он поежился. Заморгал от огоньков приближающейся станции. Тишина на линии. Голос угомонился. Шваркнули, открываясь, двери состава. Металлический женский голос познакомил пассажиров с перспективами пути. Двери закрылись. Поезд въехал в туннель. Он перевел дух.
- Алеша!
Вздрогнул. Огонек на панели больше не горел. Связь отключена. Откуда же голос? Он бросил взгляд на часы. Двадцать две минуты и можно будет ехать в парк. Еще только три минуты прошло?! Он отказывался верить. Еще два десятка минут такой пытки.
- Что нужно?
- Зачем ты так, Алеша? Как тогда… помнишь?
У него сдали нервы. Как всегда при большой нагрузке как-то разом.
- Ты мне всю жизнь свою будешь вспоминать?
- Твою жизнь, Алеша, - спокойно и без злобы отозвался голос. – Зачем ты и сейчас со мной так?
Он начинал терять контроль над собой. Руки на рычагах управления вспотели.
- Ты хочешь, чтобы я влетел? – огрызнулся в ответ. – Разом за все рассчитаться, хочешь?
- Как ты можешь? – голос дрогнул и сорвался на рыдание.
Только этого не хватало! Он сразу почувствовал себя виноватым. Все вспомнилось. Приблизилось. Вышло из тени прошлого. Как два далеких огонька из туннеля, стремительно вылетая на свет, становятся поездом, призрак приобрел необоримую материальность. Он больше не желал изворачиваться. Не было сил играть. Что бы ни вернуло прошлое в его жизнь, это бесспорно была она. И с ее появлением придется разбираться всерьез.
- Ну, прости, - смущенно постарался прервать всхлипывания он.
Ему захотелось ее обнять, успокоить. Он вспомнил худенькие плечики, тонкую длинную шею, завитки волос, выбивающиеся из прически. Вспомнил так ощутимо, словно коснулся рукой. Его передернуло. Невозможно обнять голос.
- Я не обижаюсь, - грустно, но без слез отозвался голос. – Мне просто очень, очень, очень тебя не хватает.
Он улыбнулся знакомой детской манере повторять слова. Моргнул, выныривая из туннеля.
- Станция.
- Я не буду мешать, - улыбнулся голос.
Шваркнули, открываясь, двери состава. Металлический женский голос познакомил пассажиров с перспективами пути. Двери закрылись. Поезд въехал в туннель. Он перевел дух.
- Ты здесь?
Тишина. Он помолчал. «Умница». И правда, ему надо чуть отдышаться. Свыкнуться с мыслью о ее возвращении. Как было не раз. Раньше она всегда понимала, что ему необходима пауза, после очередного поворота жизни.
- Мне тоже тебя не хватает, - сглотнул неведомо откуда взявшуюся в пересохшем горле слюну. – Если подумать…
Голос молчал.
- «Вот, странно, - подумал он. – Сказать женщине, ты знаешь, я тебе изменил. Пока не изменил, вернее. Но все к этому идет. А еще… та женщина – призрак».
Усмехнулся. Интересно, стала бы Светка ревновать? Скандал устроила, это точно. Да к моменту разъяснения, что да кто, она и дослушивать не стала. На панели моргнул зеленый огонек.
- «А, небось, слышала мои рассуждения!» - подумал он, не торопясь ответить.
И ощутил странную радость, как и раньше, всегда, когда она возвращалась. Помедлил и нажал на кнопку.
- Господи, да что вы не слышите, что ли?! – взвизгнул неприятный женский голос. – Тут драка в вагоне! Вызовите милицию!
- Объясните толком, - огрызнулся в ответ.
Полминуты задержки на станции в ожидании наряда, несчетное количество туннелей, связали в узел, отпущенное до конца смены время. Полтора часа спустя он вынырнул из метро в будничную толкотню часа-пик, и происшедшее стало казаться сном, вспышкой усталого воображения. Дома ждала записка «ушла в поликлинику». Разбросанные по комнате распашонки. На кухне две детские бутылочки в молочных подтеках, утопленные в дуршлаге, в раковине и две кастрюли с борщом и котлетами, на залитой томатом плите. Записка рядом, на стене на стикере карандашом: «Вымол бы хоть раз!»
Он нахмурился. Совсем забыл. Обо всем об этом. Пока полоскал бутылочки, ел себя поедом. Как мог позабыть о сыне? Да что это вообще с ним было?
Когда со стуком и хрустом детская коляска въехала в дверь, и жена принялась «парковаться» у входа, пристыженный он сладко спал, свесив руку с дивана. На кухне блестела чистотой отдраенная плита. Жене не пришло бы в голову, что так искупают вину общения с призраком.
Через пару бессонных ночей, неделю напряженных смен в ожидании повторения эмоциональной атаки, он стал человек как человек. Со всеми своими пристрастиями, сомнениями, страхами и радостями и той же по-человечески короткой памятью. Весна сменила краски на лето, лето сдало позиции перед золотой осенью, осень припорошило первым снегом. Пятнадцатого ноября он вышел в вечернюю смену и радовался, что работает в подземке. Поздняя осень всегда наводила на него уныние. А тут зимой и летом все одним цветом. И в холодную пору даже лучше. Комфортней. Нет летней изнуряющей духоты. Спокойнее как-то. Тем более дома Сашка делал первые шаги. И очень активно. Так и хотелось последнее время задержаться на работе. Лучше отработать две смены подряд, чем во вторую ловить сына по всей комнате, вдруг превратившейся в необычайно опасный полигон испытаний.
- Поздравляю, - нежно запел голос.
Неожиданно. Без предупреждения зеленого огонька. Он крепче обнял рычаги ладонями. Послышалось.
- Жаль, что ты так и не сделал мне ни одного подарка, кроме себя, - мягко продолжал голос.
- Это что юмор? – парировал в ответ.
Сейчас ну зачем опять?! Совсем некстати. Теперь, когда все как-то устаканилось. Приняло привычные формы. Ему уже не хотелось больше бунтовать против обыденности. Она его отформатировала. Он научился жить в узких, дозволенных ею рамках, и не роптать и даже получать удовольствие иногда. И вдруг тянуть его назад. Снова. Ради чего? Он как-то сразу рассердился.
- Зачем ты пришла? – решился тут же уточнить, понимая, как нелепо звучит фраза.
- Поздравить, - холодно, с обидой отозвался голос. – Все-таки десять лет – дата. Если помнишь?
Он с содроганьем посчитал про себя. Действительно, десять. Не отвертеться.
- Ну, зачем, для чего ты?..
Он не договорил. Не смог. Стыдно было признаться самому себе, что испугался.
- Станция, - насмешливо отозвался голос.
- Ты бы лучше в туннеле меня поберегла, - усмехнулся, неожиданно для себя, поддаваясь заданному ей тону разговора, отозвался он.
Звонкий смешок был ему ответом. Замелькали лица на платформе. Шваркнули, открываясь, двери состава. Металлический женский голос познакомил пассажиров с перспективами пути. Двери закрылись. Поезд въехал в туннель.
- Как мама? – объявился голос.
- Чья? – напряженно переспросил он.
- Ну, не моя же! – возмутился голос. – Про свою я знаю. Да и ты не стал бы после всего у нее самой справляться. А потом об этом я тоже в курсе.
- Легко тебе обо всем знать.
- Так как же?
- Она со мной редко общается. Моя – в смысле. Похоже, из-за тебя.
- Грустно, - протянул голос. – А ты давно звонил?
- А ты бы лучше сама узнала! – отрезал он раздосадованный, растревоженной ею совестью.
- Мне туда путь заказан…
Расстроенный голос. Обиженный. Зачем он так с ней? В конце концов, она беспокоится о его матери. Станция прервала разговор. Состав въехал в туннель. Голос не объявлялся. Заморгал зеленый огонек. Он сразу же нажал на кнопку.
- Маме! Маме плохо! – детский голос срывался на крик.
Слышался хор взволнованных пассажиров.
- Помогите! – взывал, рыдая голос.
- Сейчас! – откликнулся с непонятным волнением он. – Успокойте ребенка кто-нибудь! Объясните толком!
До конца смены он не мог избавиться от тревоги или чувства вины. В себе самом не разобрать. После смены без звонка жене отправился на Семеновскую. Лучше на пару часов опоздать без объяснений, чем портить себе настроение наперед. Пробежка по мокрому, лоснящемуся от тающего снега асфальту, потом напрямик через двор, по смесившемуся в грязь газону. Долго звонил в дверь. Мама открыла дверь, когда он уже собирался постучаться к соседке. Выглядела она неважно, хотя в темном коридоре не разглядеть. Вопреки ожиданию, она не расспрашивая, ни слова не говоря, кивнула и впустила в квартиру.
- Мам, я тут что-то это…
Он замялся, попытался рукой нащупать выключатель. Лампочка тускло загорелась.
- Ну, это… хотел тебя увидеть. Вот, в общем-то, и все.
Пригляделся. Вид у нее какой-то неухоженный. Неопрятный даже. Странно. Не похоже на маму. В самые черные дни она умела заставить себя справиться с отчаянием. И так, что никто из соседей и знакомых не замечал, чего ей стоило так бодро выглядеть. Даже после смерти папы.
Мама неуверенно махнула рукой в сторону комнаты. Свет там не горел. Он заглянул в кухню. Так и есть. Мама проводила время у плиты. Как он мог позабыть?! В их старой квартире уже в начале осени бывает так холодно, что без плиты не обогреться. Совесть игольным острием беспокойно заколола под ложечкой. Надо было купить маме обогреватель. Еще летом. И без всяких там звонков и препирательств просто принести. Он засуетился, порываясь снять ботинки и тут же одергивая себя, что стоит спросить разрешения. Почувствовал на себе внимательный взгляд. Виновато посмотрел маме в лицо. Ну и освещение! В неровно мерцающем электрическом свете мамины губы казались синими.
- Там у меня дверь на балкон… может, посмотришь.
Нерешительно предложила она.
- Конечно! – с энтузиазмом большим, чем требовала ситуация, откликнулся он.
Быстро стянул ботинки, не развязывая шнурков, и в один шаг очутился в комнате. Включил свет. Сердце сжалось от ужаса. В комнате обычно чисто убранной и уютной теперь царил беспорядок близкий к хаосу. Он в растерянности оглянулся. Мама стояла, придвинувшись к дверному косяку, и беззвучно шевелила губами. В свете торшера они казались синеватыми, словно у выбравшейся на берег купальщицы. В одно мгновенье он догадался. Мама никогда не умела просить о помощи. Подскочил к ней. Схватил холодные как ледышки руки в свои. И отчаянно заглянул в глаза. В них ютилась какая-то отстраненная не связанная с ним тоска.
- Мамочка! Тебе плохо?
Он порывисто наклонился и уткнулся губами в ладони. Она осторожно высвободила руку и легко погладила его по макушке. Он поднял голову.
- Сейчас пройдет, - не уверенно и очень тихо сказала она.
- Сейчас. Сейчас! – выпустил ее руку и рванулся на кухню. – Телефон, телефон, - бормотал себе под нос, шаря по засаленной скатерти на столе, со стопкой таблеток посередине. – Остолоп! – выругался на себя. – Мобильник!
Но тут же обнаружил старый добрый кнопочный телефон под книгой «О вкусной и здоровой пище».
- «Мама все-таки готовит», - улыбнулся про себя.
Он вызвал скорую и потом полчаса ждал, сидя рядом с мамой на продавленном диване в комнате, крепко обхватив ее за плечи. Ей было плохо, и она молчала. А он, то и дело, целуя ее в затылок с отросшими непослушными прядями волос, слушал бесконечные дозвоны на мобильник в коридоре. Светка бесновалась, что он не явился вовремя с работы и не предупредил. Когда вернется, будет скандал. Но он не думал об этом. У него сжималось сердце от нежданно открывшейся ему правды – недолговечности родных людей. И одновременно он переживал собственную и, быть может, уже непоправимою жестокость к самому близкому человеку.
Пока беседовал с бригадой скорой, шарил по карманам в поисках способной заинтересовать профессионалов суммы денег, навязывался в попутчики и ехал в больницу, пришел к такому непониманию собственных поступков, что почти себя возненавидел. Убедившись, что с больницей им более-менее повезло, сунул деньги дежурной медсестре и двинулся в обратный путь. К этому моменту вряд ли нашелся в его окружении человек, относящийся к нему с большей неприязнью, чем он сам. Он хотел остаться на ночь, но из палаты на шесть пациенток его выпроводили со словами: «Берите платную, там и ночуйте хоть всей семьей».
Он усмехнулся, спускаясь в метро, вспоминая эту фразу. Какой семьей? Он да мама. Светку сюда не впишешь. И не одна мама в этом виновата, чего бы там жена ни говорила. Он спохватился. Выудил из кармана отключенный еще по пути на скорой “Самсунг”. Легкое нажатие клавиши, мобильник приветственно вздохнул и тотчас захлебнулся однообразными сообщениями «этот абонент пытался вам позвонить». Он выругался, в спешке очищая память от все прибывающих смс-ок. Не успел освободить загроможденную память, тельце мобильника задрыгалось в руках во весь голос напевая: «Позови меня с собой…»
Он привычно зажал пальцем динамик и покраснел. Ребята с работы всегда подтрунивали над его выбором. А он поддавался, но менять мелодию звонка не желал.
- «Дураки, она о самом главном», - сконфужено отбивался он и позволял себе послушать песню лишь, когда бывал совсем один.
И крохотного Сашку к ней приучил. Сейчас сумел откликнуться почти сразу, не смущая себя всегда кажущейся ему пристальной реакцией окружающих.
- Ну, ты где?
У Светки потрясающая манера во всех случаях жизни сразу брать «быка за рога».
- Маме плохо. Я отвез ее в больницу, - тоскливо пояснил он.
Вдаваться в подробности не стоило. Они Светке ни к чему.
- В больницу…
Выдохнула жена с непонятной интонацией.
- «Ну вот, начнутся теперь расспросы и наезды», - решил он, раздражаясь заранее.
- А что случилось?
- Не здесь же объясняться! - сердился он. – Я в метро.
- Хочешь, я приеду?
Он едва расслышал ее в грохоте приближающегося поезда. Но с плеч словно сняли тяжелый груз. Он улыбнулся.
- А как же Сашка? Нет уж, сиди дома.
- Алешка! Я же серьезно! Не злись! Я Яну, соседку, попрошу посидеть!
Она старалась перекричать гул метро.
- Я не сержусь, - тихо отозвался он.
- Что? Что?!
- Приду, расскажу, - добавил он.
- Я не слышу!
Он нажал на отбой. В первый раз с детства не мог справиться с собой. Слеза скатилась конькобежцем по щеке и нырнула в «шов» корпуса мобильника.
Мама пробыла в больнице две недели. Он успел начать ремонт в ее комнате на отложенные к отпуску деньги. К приятному удивлению жену не пришлось долго убеждать пустить их на другое дело. Вообще не пришлось уламывать. Она вдруг призналась, будто всегда чувствовала, что свекровь не принимает ее после той, прежней его любви. Оттого и злилась. Сказала, а сама принялась придирчиво изучать выражение его лица после такого откровения. Он только пожал плечами. «Бабские дела» - как говорил в таких случаях отец. Одним словом – глупости. Но покраснел, думая о той, что неожиданно вернулась в его жизнь. Он и хотел рассказать о ней жене, и не представлял, как это можно сделать.
Два раза в неделю, после смен и все выходные он проводил в родительской квартире, успевая в другие дни забегать в больницу. Светка нагружала его с собой от души. Нет, что ни говори, у нее характер – не сахар, но жадной ее не назовешь. Хотя, иногда думал он, спросить, почему он женился именно на ней, объяснить не смог бы. Но так жили почти все его друзья. Любовь стала редкостью. Да и ничем хорошим она не заканчивается. Уж по себе он знал хорошо! А голоса той он больше не слышал.
Постепенно, трудно, но незаметно все наладилось: его отношения с мамой, ее – со снохой, понемногу мамино здоровье. Он стал ощущать течение жизни острее, словно примирение с мамой добавило красок в его будни. Ко времени, когда Сашку пришлось отдать в садик, мама стала появляться в их квартире часто. Несмотря на его протесты, она желала принимать участие в воспитании внука. Беспокойство сына о своем здоровье она обычно парировала одной обезоруживающей его фразой: «Мне не так много осталось, и я обязана жить в свое удовольствие, так как хочу».
Летом они собрались в выходные на озера. Мама неделю как отъехала к своей подруге и уже пять дней «бомбардировала» его звонками. Звала в гости, напирая на отцовские чувства и взывая к сыновней совести. В пятницу он сдался. Ни то чтобы не хотел ехать. Тетю Катю любил с детства. Не так много людей умеет так заразительно смеяться и так занимательно рассказывать о своих друзьях, что те превращаются в настоящих комедийных персонажей. Но она знала Еву. И больше. Была привязана к ней. Может и любила. А он не виделся с тетей Катей с того самого дня на Ирбинке. С тех пор он чувствовал, она винит его за Еву и избегал общения. Да еще его женитьба меньше чем через год. Прошло уже три, а он боялся встречи с ней и возможных угрызений совести. Вчера, когда согласился приехать, голос у мамы был радостный. Вряд ли бы она стала приглашать его, чтобы испортить отношения.
Они стояли на перроне. Июнь, а уже жара. Светка то и дело прикладывала руку к Сашкиному лбу, проверить не перегрелся ли. А тот вертелся вьюном. А он тяготился предчувствием встречи и пытался удержать в руке вспотевшую детскую ладошку. С капризным всхлипом, переходящим в крик сын вырвался и кинулся к краю платформы.
- Держите же ребенка!
Услышал он один или несколько голосов вокруг, одним прыжком оказавшись у края. Подхватил выворачивающего ребенка и чуть не оступился в пустоту.
- Алешка!
Светка не растерялась. Схватила мужа за руку и потянула на себя. Убедившись, что сын с мужем на твердой поверхности, отобрала ребенка себе. Он оглянулся на семафор. Тот усиленно моргал оранжевым глазком.
- «Успел», - подумал с облегчением, пропотев сразу до самых костей.
Теперь осталось запихнуть «дебошира» в вагон. А там Светка займет его любимым лакомством – бананами. Хорошо, когда ребенок пристрастен к круглогодичному фрукту.
Он улыбнулся.
В вагоне было душно, невзирая на открытые окна, тесно как бывает летом из-за наплыва дачников. Но Светку удалось посадить. Сашка ерзал на коленях матери, кокетливо задирая ей юбку. Он старался «защитить» свое шумное семейство от наплыва публики, нависая над сиденьем и прогибаясь от проходящих пассажиров.
- Что там случилось? Для чего наряд вызывать?
Захрипел, заглушаемый помехами, по громкой связи машинист.
Он усмехнулся. Знакомые проблемы. Хорошо, он на отдыхе.
- Спаси ее, - выдохнул ему в самое ухо знакомый голос.
Он резко наклонился, чуть не ударил подбородком Светку по голове.
- Вот уж пояснила!
- Ты о чем?
Жена подняла голову и непонимающе взглянула ему в лицо.
- Я понял. Понял. Наряд полиции, сопровождающий поезд, пройдите в шестой вагон, - монотонно и равнодушно распорядился машинист.
Он обернулся и растерянно посмотрел поверх голов пассажиров.
- Он же с другим вагоном разговаривает.
Светка потянула его за рукав. Он выпрямился.
- Я тебя прошу, Алеша.
- «Ева!» - чуть не сказал вслух.
- О чем ты? – пробормотал себе под нос.
- Увидишь, - нараспев выдохнула ему в ухо.
- Да что вы там свару у динамика устроили! Разобрать ничего невозможно.
Он вздрогнул и опять взглянул поверх толпы в конец вагона. Там хвостились на выход. Есть ли кто-то у громкоговорителя не разобрать.
- Говорите не разом! Кто-нибудь один!
Сердился машинист.
- Я и говорю, - хихикнула Ева ему в ухо.
- «Она с ума меня сведет», - тоскливо решил он.
- Ты что?
Светка тянула его за локоть. Он нагнулся.
- Тебе плохо?
Испуганное лицо жены. Как же он выглядит? Попытался взять себя в руки. Кивнул, принужденно растягивая губы в улыбке. Как кстати женский голос объявил название следующей станции. Им выходить. Выгрузка из вагона далась непросто. Ему пришлось прокладывать для своей семьи путь к выходу «ледоколом». На перрон буквально вывалились. Он едва поймал ребенка из рук оступившейся Светки. Присели перевести дух на скамейке.
- Ну что? Пошли?
В глазах жены он заметил осуждение за предпринятую поездку. Подхватил сына на руки. Тот показался ему тяжелее килограмм на пять, после полутора часов бдения на ногах в вагоне. Двинулся вперед к лестнице. Но общение с Евой, пусть и абсолютно нереальной, не прошло даром. Все его чувства обострились. Даже собственные шаги слышались громче.
Народ тянулся от касс им навстречу в ожидании следующей электрички. У самой лестницы он услышал какой-то шорох, мельтешение внизу под платформой.
- Возьми-ка, протянул сына жене.
Та, раскрасневшаяся и вспотевшая, недовольно забрала Сашку и сделала попытку поставить порядком уставшего и оттого еще более капризного ребенка на ноги. Он подошел к краю платформы. Наклонился. На рельсах суетилась худая дворняжка-доходяга.
- «Лето. А она такая дохлая», - успел подумать.
- Ну, кыш отсюда!
Присел на корточки и махнул в ее сторону рукой. Она оглянулась и пригнулась от испуга.
- Куда ж она денется? Раз там щенок.
Спокойный голос сзади.
- В проволоке застрял. Я видел.
Голос рядом.
Он поглядел вдаль на семафор.
- «Опять моргает, гад!», - с досадой предупредил себя и спрыгнул на рельсы.
Приземление не из приятных. Что-то впилось в лодыжку через носок. Дворняжка, взвизгнув, отскочила в сторону. Он пригнулся, выуживая из ткани конец проволоки, другой скрученный спиралью – зацапал лапу щенка в «капкан». Бродяжка скулила, но не убегала. А он следил за семафором, слушал мгновенно «оглохшими» ушами словно бы издалека доносящиеся комментарии в толпе и все сильнее дергал вспотевшими руками проржавевшее железо.
- Алешка! Поезд!
Раздался над ухом голос жены, слившийся в голове с интонацией Евы. Он на секунду прекратил дергаться. И тут же проволока поддалась. Освободившись, кинулся через шпалы к щенку. Он даже не пытался вытащить его из проволочного сплетенья. Подхватил на руки вместе с железкой. И бросился под гул приближающегося состава через пути прочь от платформы.
Несколько минут сидел неподвижно прямо на щебенке, таращась на летящие навстречу друг другу электрички, захлебываясь сбившимся дыханием. Дворняжка пристроилась рядом и тихо поскуливала. Разобравшись с собой, принялся за щенка. Выудил лапу и с силой отбросил проволоку в сторону. Прищурился, всматриваясь в суету на платформе. Там металась Светка. Встал, отряхнулся и с «чугунной» головой отправился на переход.
Вечером на даче только и разговоров было что о его поступке. Светка раз за разом рассказывала о своем испуге, все время сбиваясь на всхлипы. Она выглядела так жалко. Возможно поэтому тетя Катя ее сразу приняла. Он так объяснил себе ее благоволение. Но оправдываться, объяснять, отвечать на бесконечные беспокойные расспросы мамы о дворняжке ему надоело. Он вызвался сам уложить Сашку, когда пришло время.
В рюкзачке, собранном Светкой сыну, нашел одну книжку. Пиноккио. Сам купил неделю назад. Хотел Буратино, любимую книгу детства. Но оказалось в книжных сейчас – это редкость. Сашка вертелся, не желая засыпать. И кто захочет, когда в девять за окном белый день. Закрытые шторы не помогли.
Он увлекся монотонным чтением, предоставив сыну возможность бесконечно нырять головой под подушку. Когда-нибудь устанет и заснет.
- Я – сверчок Джимини. Я – буду твоей совестью.
Прочитал он на одной ноте и тут же беспокойно приподнялся на локте.
- Чего?
- Я объясню тебе. Совестью мы называем тоненький голосок, который все люди слышат, но никогда не слушают. Проблема нашего времени в том…
Он растерянно дочитал абзац до конца.
- Чего ты тут маешься. Давай я уложу.
Услышал над ухом голос жены и вздрогнул. Уступил без препирательств. Ушел курить на террасу. Долго кормил там комаров. Возвращаться в дом не хотелось. Банальность развязки интриги с возвращением Евы в его жизнь расстраивала и пугала бесперспективностью продолжения. Ночью тревожно, как в детстве ерзал по дивану, то запрокидывая руки на подушку и просыпаясь от Светкиного недовольного ворчания, то забываясь ненадолго сном.
- Сколько можно дрыхнуть!
В ушах звенел пугающе голос Евы. Похоже, она решила взяться за него по-настоящему. Жизнь превращается в кошмар. Он с усилием открыл глаза. Над ним одетая стояла Светка.
- Завтракать пора! – звенел евиными интонациями голос жены.
- «Черт! А я и не замечал, - подумал он. – Вот, почему я на ней женился».
Улыбнулся глупости своей догадки.
Вечером мама с тетей Катей пошли провожать их на электричку. У касс взволнованно бегала вчерашняя дворняга. Как-то вдруг его женщины, мама и ее подруга, решили забрать ее с потомком на дачу. Потомок обнаружился тут же в стороне. Тетя Катя тотчас принялась за приручение бродяжки.
Потом женщины долго махали им на прощанье, а он смотрел в окно вагона и думал:
- «Похоже, теперь все в сборе. И придется всерьез с ними жить. И мириться».
Его женщины. Мама, жена и «сверчок Джимини».
ноябрь 2012