Память стен.
Фантастический рассказ.
Все имена и названия изменены. Любые совпадения являются случайными.
Говорят, что огромные монументальные сооружения, вроде Фамильных Замков, зданий Оперы, Дворцов Вельмож, и прочие, простоявшие годы и века, имеют свои тайны, и связанные с ними жуткие истории - потому, что в них умирали люди.
И не всегда по естественным причинам…
Возможно, сильные эмоции, связанные с такими событиями, действительно накладывают невидимый отпечаток на энергетику толстых и капитальных стен… Способны ли камень или кирпич хранить отпечаток всего этого, подобно намагниченным участкам в магнитофонной ленте, или крошечным дырочкам в лазерных дисках?
Не знаю. Но надеюсь, что никто не поверит тому, что я здесь собираюсь рассказать.
Верить в такое не надо. Потому что я и сам не хочу верить, что все это действительно случилось. Но и забыть – не получается. А к психоаналитикам я отродясь не ходил. И не собираюсь.
Читатель наверняка подумает: ага, очередной фантазер. Хочет, чтобы его сказочку посчитали за правду – поэтому и такое традиционное вступление. Мол, типа, я все сочинил, а вы, может быть, поверите, а… А может быть и нет. Но все равно, в глубине души будет сомнение: а вдруг…
Ну так вот: будет лучше, если вы все же не поверите. И пишу все-таки больше для самого себя. Я поэтому и определил жанр этого рассказа как фантастику. Хотя, честно говоря, надеюсь, что если изложу все на бумаге – может, отпустит. Не будет снится. И все станет уже навсегда – Прошлым. Ведь до сих пор я даже жене, дочери, да и вообще – никому ни слова не говорил…
После исторического Развала в нашей маленькой Стране долгое время было трудно с работой. Сам я по образованию и профессии – инженер-гидротехник. Двенадцать лет работал в Научно-исследовательском институте Ирригации им. Жулина. Честно скажу, работа довольно интересная. Требует и выносливости, и реального шевеления мозгами. Да и ребята-коллеги как на подбор.
В нашем отделе техники полива мы должны были ( и ведь получалось! ) изобретать новые устройства для вящей механизации полива. Ну, там, всякие портативные, и не очень, трубопроводы, водовыпуски, делители потока и т.п. ( шутки шутками, а у меня даже есть два Авторских свидетельства). Ну а раз изобрели, и изготовили – будьте добры, естественно, испытать.
Специфика работы в научно-исследовательском Институте проста: всю весну и лето торчишь в поле. Чей-то отряд – в Голодной степи, чей-то - в Заамине, а наш - в Паркентском районе.
Ну и поливаем там все, что нуждается в поливе. Нам обычно доставались лук и картофель.
Это значит - ненормированный рабочий день. То есть, положено вести полив трое суток, вот и бегай от одного конца чертовой трубы к другому все семьдесят два часа: замеряй каждые полчаса расход из отмеченных «среднестатистических» водовыпускных устройств, и все подробно рассчитывай и фиксируй, с помощью журнала, калькулятора, банки и секундомера.
А как полив закончен, хватаешь пятиметровый ручной бур, и – вперед.
Скважины нужны, чтобы с помощью проб грунта с разных глубин определить качество этого самого полива - хватает ли влаги, и равномерно ли она распределилась по горизонтам…
Ну, или делаешь топографическую съемку рельефа, по которому горячо любимый трубопровод уложен, с помощью нивелира, рейки и теодолита, и изнемогающего от жары напарника…
Приезжали в город мы только в сентябре, но работа не кончалась. Теперь нужно обо все «намеренном» и вычисленном написать отчет. ( и написать в соответствии с ГОСТ-ом) И - главное! - защитить этот отчет в организации заказчика. Обычно это - Минводхоз все того же Союза.
И, как водится, везешь туда дыни, кишмиш, курагу и все, чем богата республика.
Но все равно - мучаешься там неделю по вредоносным бюрократам, и жутко мерзнешь в продуваемой непривычными лютыми ветрами предновогодней Москве…
Ладно, с этим все мирились: считали, что от нашей работы колхозникам есть прок. Типа, повышается механизация работ и растет производительность труда! И сейчас вряд ли кого убедишь, что так и было. Обидно. Ведь – было…
Так что когда в 1991 году в связи с распадом прекратилось централизованное финансирование, с деньгами и работой стало совсем туго.
Местному Минводхозу ничего не надо! Они и рады были, что дехкане снова перешли на кетмень и выводные борозды, т.е. как до революции. А мы без денег совсем захирели. Даже те, кто, как я, дослужился до СНС (старший научный сотрудник, зав. Лабораторией), не могли найти ни заказчика, ни финансирования.
Началось повальное бегство по родственникам и знакомым – туда, где все это еще было. Тут уже плевать, как говорится, на профессиональное образование - пристраивались, кто где мог. Меня знакомые устроили на довольно непыльную должность - Главным Технологом на заводе по производству асфальто-бетона.
Что меня там больше всего потрясло, так это то, что бюрократически-отчетная часть куда как обширней собственно работ по энергообеспечению вверенного моим заботам предприятия…
Первые 4 года, пока директором был кореец, все было отлично – и 13-я зарплата, и битума всегда хватало. Потому что кореец не стеснялся: знал, где и кого, как говорится, подмазать.
Он - вот энтузиаст, да? - не жадничал, если было нужно, дать и из своего кармана! Лишь бы шло дело. Странный человек, правда? Совершенно не соответствует представлению о местном Менталитете. Может, этим и нервировал кого-то из… ?
Но при нем мы реально заасфальтировали чуть не полстолицы.
Однако потом наверху решили, что руководить должны, все-таки, местные кадры. И поставили.
Вот этот новый «кадр» уж менталитету-то точно соответствовал… Начал с ремонта силами нашего завода собственного дома на дачном участке, и квартир. Своей и тещиной.
Вначале не стало 13-й зарплаты. Потом стали задерживать и текущую. Когда же такая задержка дошла до 7 месяцев, я решил, что с меня достаточно. Тем более, что и запасенный предшественником-патриотом битум кончился. Да что битум – кончился даже песок!..
И - никаких шансов на улучшение ситуации.
Но - куда же одному из несметной гвардии невостребованных инженеров податься?.. Здесь нужно пояснить: мне повезло.
Мать у меня, хоть тоже гидротехник, и всю жизнь проработала в проектном институте, всю жизнь еще и пела в народном театре. Это вполне профессиональный коллектив, которым руководил, и ставил всем желающим голоса, профессиональный педагог и артист театра оперы и балета – некто Аркадий Оскарович Лехцигер.
А мама моя девушка настойчивая – уж больно ей хотелось, чтобы и я там пел. И потом мы всем дружным коллективом выступали на концертах ( было и такое! ) и пели дуэтом, и соло. Вот и ходил я туда по вечерам, года три, пока хватало времени и терпения. Ну и немного научился.
Во всяком случае, это меня здорово выручило, когда я ( разумеется, опять через знакомых! ) пошел прослушиваться в самый главный Театр оперы и балета Страны. (А он тогда остался и единственным - остальные закрыли в связи «с отсутствием заинтересованности у зрителя в…»!)
Главный хормейстер ( умнейший и порядочнейший мужик старой закалки ) Сулаймон Нуруллаевич Бадманов, прослушав меня скривился. Посмотрел в пол, потом – в потолок. И, помолчав, сурово констатировал:
- Ну, начальная постановка голоса есть… - тут мое сердце нырнуло прямо в гости к кишкам. Но потом вынырнуло, - Приходите завтра с документами. Будем оформилять вас.
Как я потом узнал, его положению в этот момент тоже позавидовать было нельзя.
Большинство так называемых «русскоязычных» ведущих артистов хора разъехались: кто в Ялма-Ятинский оперный, кто – в Новосибирский, а кто и просто – в матушку Россию.
И я знаю - кое-кто и до сих пор не поет там, а занимается «бизнесом». Да и многие не-русско-язычные поувольнялись. Уж больно мизерные были зарплаты. А мужик, на место которого я позже сел ( так называемый гримуборный столик ), так и вообще за неделю до этого… умер.
То есть, в хоре сильно не хватало не то что опытных и подготовленных профессионалов, а и вообще - людей… А если коллектив работает и так, начинают сокращать штатное расписание – дескать, зачем вам шестьдесят человек – вон же, поете с сорока!..
Так что и в зарплате я проиграл почти вдвое, и начать работу пришлось с поминовения.
Но зато в театре хоть регулярно платили. А мне надо было кормить жену и дочь 5-ти лет. Да и проезд до нового места работы был дешевле – тогда имела значение и такая мелочь.
Ну вот вкратце и все о том, как я появился в этом оплоте искусства и культуры нашей столицы – Театре. О Культуре и Искусстве тогда я имел наивные и трепетные представления… Прихожу я в первый день на работу. Работа пока ведется в классе – мужчины отдельно, женщины отдельно. И это очень грамотно. Специфика работы хорового коллектива состоит в том, что он, в отличии от солистов, работает во всех идущих в театре операх.
Не то, что солисты – они подменяют друг друга, и иногда за престижную роль чуть ли не дерутся. А иногда и правда дерутся. Особенно женщины. Интриги в сфере Творчества почище, чем в профессиональном спорте ( ну, это я только куда позже узнал! )
А есть и такие солисты, - обычно пенсионного возраста, или уж совсем… э-э… слабоголосые - кто свои моржовые (маленькие) партии поет и вообще раз в месяц.
Профессиональному артисту хора нужно все эти оперы, ну, то есть, хоровые партии в них – знать наизусть! Ведь партию, например, басов, записанную в здоровенной нотной тетради, как ни удобно ее на «тренировке» держать в руке, и видеть и ноты и текст - не потащишь с собой на сцену, и не станешь в нее там заглядывать!
Поэтому даже матерые ветераны, и даже на повторах в классе, стараются петь по партии. Попутно и выясняются нюансы, все равно вылетающие из головы ( это явление называется «запеть», т.е. петь так, как считаешь правильно… Ан – нет! Оно, оказывается, было написано композитором не так! ), и лучше запоминаются и текст, и ноты.
Перезнакомился я со всеми мужиками, кто тогда работал – и тенорами и басами. Сам я – бас. Хормейстерша, занимавшаяся тогда обычно с нами, мужчинами, Майя Рихардовна, смотрела на меня, как мне показалось, примерно так, как это описано у Гашека в «Похождениях бравого солдата Швейка»: словно солдат на вошь.
Еще бы! Они, ветераны, по 30-40 лет оттрубили в искусстве, и все, как говорится, тонкости знают, как свои пять пальцев. А тут – приходит, понимаешь, Главный Энергетик с асфальтового завода, и тоже пытается чего-то петь!.. Положение мое усугублялось еще и тем, что я нот не знал.
Ну, думаю, сейчас начнут гонять по сольфеджио – облажают по-полной.
Нет, ничего такого. К счастью, нравы и традиции оказались в коллективе вполне демократичными. Никто меня не прикалывал, и не ржал от того, что я не знаю этих самых нот. Работа как раз и выстроена в расчете именно на таких, как я ( очевидно, как раз в связи с проблемой кадров!)
Разучивали как раз тогда оперу, посвященную крутому юбилею нашего Древнего Вождя. Она так и называлась – «Буюк Темур», т.е. Великий Тимур.
Выглядело это примерно так.
Хормейстерша играет несколько тактов музыки, одновременно напевая голосовую партию той группы, с которой она сейчас работает ( тенора, или басы ). И затем играет уже только музыкальное сопровождение, а мы должны спеть то, что она только что нам напела.
Ну, кто знает ноты – это не трудно. Все записано в партиях – черным по белому. Все интервалы, темпы, высота тона и все такое. Плюс еще подтекстовочка. Она, правда, бывает и на русском, и на местном, как говорится, и даже на итальянском, или французском…
А поскольку в каждой партии человек по пять, (ну, тут еще есть деление на первых, например, и вторых – как басов, так и теноров) повторить такой маленький кусочек по памяти, или вместе с теми, кто знает ноты и поет громко, не трудно. Вскоре в дело включается автоматика и память. И когда играют вступление – поешь, как собака Павлова, чисто рефлекторно. Извините. Я же инженер.
Вот, поработав таким образом 45 минут, делают перерыв. Чтобы, значит, все сидящие в мягких и удобных креслах спевочного класса артисты смогли выйти, размять затекшие ноги, поговорить, покурить, оправиться… Затем все начинается сначала.
И вот, после трех часов такой работы, мы почти полностью освоили первую страницу.
А в этой опере их всего четыре. И когда Майя Рихардовна сказала, что на сегодня это все, я долго не мог поверить, что – действительно, все.
Просто после ненормированного рабочего дня в ирригации с вечными скитаниями по полям с кучей неудобных и громоздких инструментов, и хлопотливой и тоже не слишком нормированной работы на заводе, мне показалось, что это как-то уж слишком…
Не-е-ет, теперь мне совсем не кажется, что это - легко. И, тем более – просто…
Процесс пения, если он происходит так, как положено, классически, требует очень много сил. Работают и пресс, и ноги, и, конечно, легкие. Кто думает, что пение опер производится так же, как поет, к примеру, все та же Крыстина Арбекайте – очень сильно ошибается.
Пение связками – абсолютно ничего общего не имеет с подачей голоса из грудного резонатора. ( Кстати – мне, чтобы полностью освоить специфику, пришлось-таки позаниматься частным образом с замечательным педагогом консерватории – Галиной Викторовной Кининой. И не один месяц! Пока не стал более-менее… - тьфу-тьфу! ).
Так что одно дело – пение в классе, где мы повторяем оперу непосредственно перед ее началом, скорее, напевая: лишь бы ноты были на месте! Заодно вспоминая и слова – где какие.
И совсем другое – когда выходишь на сцену, и нужно реально, как элегантно выражается моя жена, «выдавать». Вот взять, к примеру, знаменитую «Аиду». Там у хора работы – выше головы. Вызубрить нужно около 60 страниц. А уж петь – и не говорите!
Это не сложно с точки зрения памяти, или звуковедения: у Верди все мелодии очень легко запомнить и спеть. Зато красивого и мощного вокала очень много! После самой тяжелой и массовой сцены – ну, когда происходит триумф победителей – мне практически всегда приходится менять вымокшую насквозь майку. Благо, теперь я ученый, и постоянно держу запасную на своей вешалке. А ветераны не стесняются ложиться на диваны, и говорят:
- Разбудите на Судилище! ( Это - уже в конце, когда главного героя» судят и замуровывают» А главная героиня – вот дура! – вместо того, чтобы передать ему зубило или лом, или нанять пару здоровых амбалов, да ночью разворотить все нафиг, залезает в его камеру сама! Ну, это снова я, прагматичный инженер…).
Директором Театра тогда была Барнара Кириева. Матерая ветеранка. Заслуженнейшая артистка. И по делу! Из супер-знаменитых у нас тогда еще была и Галия Баязетовна Исмаилова, и Главный балетмейстер Ибрагим Юнусов. Да и солисты были как на подбор: и Куркмас Мухетдинов, и Ольга Алексеева, и Ринат Ситеев…
Словом, Театр гремел. Даже вспоминать приятно…
Ну, память у меня неплохая, ( еще раз - тьфу-тьфу! ) и чтобы вписаться в столь заслуженный коллектив, я за каких-то два года освоил и выучил наизусть практически все идущие оперы.
Помогла мне жена – кто же еще!.. Она по образованию дирижер-хоровик, и дома, куда я брал свои партии, она одним пальцем на пианино мне все это натыкивала.
К этому времени я и людей почти всех знал – и не только мужиков, но и девочек.
Собственно, »Девочки» - это их самоназвание. Было их тогда около сорока. Причем – большинству далеко за пятьдесят... А некоторым – и за 70 ( тогда еще у нас в республике пенсионерам разрешали работать! ). И вот выходят они, бывало, из гримуборных, где переодеваются к спектаклю, и кричат друг другу ( а голоса-то звонкие ) на весь коридор:
- Девочки! Выходим, выходим! Уже пора на сцену спускаться – вон, Алеко уже зарезал эту сволочь! Или – Девочки быстрее! Тут нам косметику турецкую принесли подешевке! Я уже нам очередь заняла!.. Или – Девочки! …ть вашу! Кто опять набросал возле урны окурков?! Пожарники же просили – мимо не кидать!..
Если когда-нибудь у меня будет время и смелость, обязательно напишу обо всем этом маленьком, но жутко колоритном мирке, настоящий Большой Роман… Да что там роман – хватило бы, как Льву Толстому – и на 4 тома! Ведь каких только случаев и ситуаций не бывало!
Мы же – не Большой в Москве! У нас и солист может слова забыть, и только ходит от суфлерской будки к хормейстеру, стоящему с клавиром за кулисой, и спрашивает их: - «А-а? Что?!» - а мы все, стоящие на сцене, наперебой, перекрикивая гремящий оркестр, подсказываем ему эти самые, его слова…
Или забыл, скажем, солист, что сейчас его выход – и не вышел. И вот мы - хор! - чтобы обыграть ситуацию, мечемся по сцене, изо всех сил делая вид, что по сюжету так и положено: чтобы мы искали главного героя!.. А дирижер за пультом лихорадочно соображает, сколько еще раз ему с оркестром повторять последние 12 тактов?!
А уж про то, как кто-нибудь спел что-нибудь не то, или вообще забыл спеть, или спел не те слова – и вообще упоминать не стоит. Например, когда Рома Талыпов, играя в «Трубадуре», вместо итальянских слов спел: -«Дыр-дыр-дыр!» весь хор не смог дальше спеть практически ничего (хотя, вообще-то, должен был! ) – так все смеялись.( Причем еще так - чтобы зритель не догадался, что это - смех! Потому что, по-идее, героя должны казнить, и он прощается с жизнью, и Любимой Девушкой. Вот вам и трагедия - дальше некуда!)
А когда четверо здоровенных мужиков-мимансов ( это такие ребята, которые ничего не поют, но выходят стражниками, или лакеями, или рабами все в той же «Аиде», и т.п.) вроде подняли… И вдруг уронили ( ну, выскользнула! - как потом оправдывался их Главный - все зовут его «Раджик», хотя ему за 50, и он – Раджап ) «отравленную и умершую» балерину (40 кг.), да так, что грохот от удара головы о пол был слышен на галерке, тут уж смеялись и зрители. Но, как ни странно, громче всех – эта самая «уроненная мертвая» балерина…
Вначале мне - инженеру-гидротехнику - все это было и странно, и немного дико.
Ничего. Пообвыкся. Юмор тут практически у всех - на уровне! Так что КВН мог бы поучиться! А уж про «Аншлаг» и не говорю…
Ну вот, к 20… году более-менее привык я работать и в Опере. А тут как раз случилась жуткая катастрофа буквально Государственного масштаба. Ну то есть – действительно, серьезный политический конфликт. Террористы из числа оппозиции взорвали несколько зданий прямо в центре столицы. В том числе и пару Министерств.
Нет, не то, чтобы там много народу погибло, но зданиям был нанесен урон. Да и сам факт заставил руководство нашего Театра как-то… насторожиться. И отреагировать, как говорится, на злобу дня и реалии происходящего. Ну, и, разумеется, на указания свыше…
И вот в нашем театре – а он находится в самом центре города – ввели ночные дежурства.
Разумеется, своя вневедомственная охрана у нас уже была, а тут к ней добавили на усиление еще и дежурных из всех коллективов: хора, оркестра, балета, солистов, рабочих сцены и т.д.
Уж не знаю, каким образом мы, безоружные, могли усилить боевой дух и боеготовность наших двадцати здоровенных ( хоть и тоже безоружных ) охранников… Нет – честно не знаю.
Но дежурства ввели, и большинство ребят вполне мирно спали по ночам. У себя. Ну, то есть, в наших рабочих комнатах на служебной половине. И вот подошла и моя очередь идти ночевать в здании Театра.
Здание у нас выдающееся. Сконструировал его и построил архитектор Щусев. Выглядит оно монументально. Ну, то есть, действительно, солидно. Мощные колонны парадного входа поддерживают широкую крышу, пропорции напоминают классический древне-греческий храм.
В длину здание занимает целый квартал. Под ним есть и пожарный резервуар с водой, и подземный ход через дорогу, в склад с декорациями. А уж сколько подземных и подвальных ходов для технического персонала, обслуживающего систему отопления, кондиционирования и т.п., запутанных коридоров и узеньких лестниц, уводящих, кажется, в никуда - и не перечесть!
А строили все это солидное, на глубоком фундаменте, сооружение, пленные японцы, захваченные в 1945-м. Построили быстро – за два года. К сожалению, не обошлось без жертв – тут сказалось и недоедание, и тяжкий труд, и болезни чужой страны, и тяжелый ( Это правда. С непривычки жить и работать в такой жаре – жутко ) климат.
Но работа не прекращалась ни на день. И уж при такой стройке, да при дедушке Сталине, цемент никто не экономил. Построили на века. Кирпичные стены толщиной побольше метра. Летом отлично хранят прохладу, зимой – тепло. Комнаты удобные. Все – на мировом уровне!
И в 1947 году труппа театра, образованная еще в 1929-м, торжественно въехала, и стала работать. Скажу без ложной скромности: первое место, куда водят иностранных туристов – это наш театр. В парадных вестибюлях всех трех этажей по стенам расположена великолепная резьба по ганчу, зеркала, фрески. На потолках - монументальные лепные-резные люстры! Кресла для зрителей – с гнутыми ножками и резными подлокотниками и спинками.
Фрески и резьбу выполняли самые прославленные устозы ( мастера ) со всей республики. Сам зал великолепно отделан: все балконы тоже украшены и лепниной, и позолотой. И занавес – шикарный, и люстра гигантская – ну совсем, как перевернутый вверх ногами свадебный торт! И все три яруса очень удобны – зрителям отлично видно, что происходит на сцене.
Конечно, с артистической половиной дело обстоит не так красиво.
Здесь все, скорее, функционально. Но и уютно. Правда, как я уже говорил, лестницы кое-где узковаты и круты, а коридоры могли бы быть освещены и получше. Когда освоишься – кажется все практично и удобно: можно быстро попасть абсолютно в любое место театра. Зато кто пришел впервые – вот когда я, например, привел жену полюбоваться закулисьем – все кажется жутко запутанным. И все так и говорят: - «Да у вас тут сущий лабиринт!» Это правда – без провожатых мгновенно заблудишься.
К этому времени на меня, как на обладателя красивого »чертежного» почерка спихнули реставрацию старых, и написание новых нотных партий – для тех опер, которые мы каждый год потихоньку разучивали, в среднем по 2 за сезон. Кстати, выяснилось, что для изготовления хорошей нотной партии совершенно ни к чему владеть нотной грамотой – просто надо копировать все один к одному. Мы потом из принципа сравнивали: чья партия лучше. Так вот: те, кто владел этой самой грамотой, обязательно пару-тройку ляпов допускали. А я обычно – нет (хе-хе!).
Я так думаю, им как раз и мешало то, что они про себя все это автоматически пропевали, ну и… А мне было все равно – чертеж как чертеж.
Ну а дальше – больше. Навесили на меня и должность нотного библиотекаря…
А эта должность предусматривает чтобы я, получая по совместительству еще полставки (деньги, в-принципе небольшие, но кто же откажется! ), раздавал перед повтором, или на «тренировках», ноты всем артистам, по окончании работы их собирал, регулярно их реставрировал, и еще приносил хормейстерам клавиры. А клавиры хранятся обычно в хормейстерской – это тех опер, что регулярно идут.
А вот клавиры и партии уже – или еще – не идущих опер, где только не хранятся!
И в шкафу у главного хормейстера… И в его же диване… И в нотной библиотеке… И у двух хормейстерш в железном сейфе… И в архиве на 7-м этаже.
Вот об этом архиве придется-таки рассказать отдельно. Расположен он под самой крышей, и ведет к нему лестница аж из самого подвала. Вдоль нее, на разных этажах, располагаются и каморки осветителей ( это ребята, из своих «карманов» освещающие сцену – то «пушкой», то «снегом», то еще какими спецэффектами.), и гримуборная наших любимых Мимансов, и проходы и переходы чердака и подвала, и просто глухие простенки…
А сама лестница в ширину – только-только пройти одному человеку. И очень крутая.
Когда шеф (Главный хормейстер ) обнаружил, что в Архиве протекла крыша, пришлось нам с ним, и еще парой молодых басов заняться нотами вплотную. Хотя там практически не было хоровых ни партий, ни клавиров, все же достояние - общетеатральное. А у нас тогда – не то, что теперь – реально душа болела за престиж и имущество родного Театра.
Вот и стали перебирать все, да эвакуировать подальше от протекающих мест. А полки сверху еще накрыли фанерой и всем, чем можно – чтоб уж точно вода не попала. Жалко ведь! Там были и партии, и клавиры еще 19-го века! И – я сам видел! – даже из Мариинского театра!
Ну, шеф мужчина занятой, да и молодежь – то учится в консерватории, а у нас на полставки, то болеет. Короче, на третий день я уже работал один. И, надо вам сказать, освещение там дохловатое. Лампочки сгорели, наверное, еще при Хрущеве, и вместе с ними и проводка – во всяком случае, когда я из дома притащил свою стоватную, она все равно не горела.
Так что вот откроешь дверь в архив настежь, зажгешь пару свечей, которые притащил с собой, и таскаешь эти самые пыльнющие ноты из угла в угол, да перекладываешь на пыльные же стеллажи… Подальше от потеков на стенах.
Ну, в полях-то меня приучили к вполне самостоятельной и автономной работе. Работаю себе. А на 7-й этаж вообще кто поднимется? Да и зачем? Здесь только проход по чердаку: к перекрытиям главного зала и нашей монументальной люстре. А в ней лампочки не меняли, наверное, со дня сдачи здания, но они мужественно горят.
Проход к чердаку находится чуть выше Архива по лестнице – буквально еще 3 ступеньки - и прикрыт дверью, которая вообще никогда не запирается – кто туда сунется? Все равно на чердаке что можно было упереть - давно уперли… Да и темно там всегда – нужен фонарик. Про хронический запах пыли и плесени уже и не говорю.
Третий день прошел нормально. Но еще раз вернуться пришлось.
Кое-что шеф попросил притащить-таки к нему. Так, на всякий случай. Архив-то не наш. В-смысле, не хора. А числится он на оркестре. Ну, все как всегда, лезу я на 7-й этаж, отпираю дверь, собираю и перевязываю то, что просили. Потом – запираю.
Я даже свечки не зажигал, все положил заранее поближе к свету, у входа. Ну как – к свету. Ближайшая лампочка – двумя этажами ниже, но все-таки хоть что-то освещает…
Потом дернуло же меня на прощанье, «для интереса», заглянуть в этот длиннющий и темный коридор, который ведет к чердаку и люстре. И вижу я там только черноту и… два огонька.
Уж больно похожи на кошачьи глаза. Во-всяком случае, по моим прикидкам, как раз на такой высоте от пола они и должны бы находиться. Ну ладно. Кошка и кошка. Хотя мышей у нас в театре отродясь не водилось – костюмеры жутко за этим следят. Еще бы: если съедят уникальные костюмы – восстановить невозможно!
Я тогда на всякий случай сказал довольно громко туда в черноту: - «Брысь, зараза!»
Огоньки вроде притухли, словно их хозяин глаза-то прикрыл. А потом открылись. Вспыхнули куда ярче. Дальше - и того круче. Поднялись от пола где-то на метр, и, покачиваясь из стороны в сторону, словно кобра какая-нибудь, пошли прямо на меня.
И еще вокруг тихо так. Словно нет огромного здания, где всегда что-нибудь скрипнет, или снизу кто-то что-то закричит, или, как это бывает перед спектаклем, рабочие колотят изо всех сил молотками декорации…
А тут - словно меня окунули в вату. И ощущения странные… Словно стены сближаются, и давят со всех сторон!
Вначале было до глаз метров десять. А когда стало восемь – я ждать не стал. Дверь на чердак захлопнул, упаковку свою схватил, и – дай Бог ноги!..
Когда спустился на два этажа, остановился.
Все-таки лампочка – великое изобретение! Стою. Потом обливаюсь. Но сам себя успокаиваю: вот, мол, придурок-то, чего я испугался? Не нечистая же это, в самом деле, сила?
Но сам – прислушиваюсь!
Замер.
Блин. Слышу – и правда: кто-то по двери чердака скребет. Но - будто не когтями, и не металлическим чем. А – чем-то мягким. Вроде как если бы тряпкой… или подушкой, например, водили. Ну не кошка же, в самом деле, будет по двери вот так, своим телом, водить!..
Уж на что я несуеверен, а и то – перекрестился! И – все. Слушаю, слушаю – тихо вроде… Ну, я и ушел. Шефу все отнес, отдал. Никогда никому ничего не рассказывал. И вплоть до своего дежурства, постарался все это из головы выкинуть. А тут – как черт под руку толкнул.
Спрашиваю Эдика Воронина ( колоритнейшая, кстати, фигура, как и большая часть Ветеранов! Невысокого роста, но держится с редким достоинством. Маленькая аккуратная бородка – у меня самого почти такая же! – всегда выбрит, отутюжен, подтянут. Толковый тенор. Что для них, кстати, редкость! Не подумайте, что я расист какой, но вот с мозгом у этих бедняг… Хм!.. ), как, мол, прошло его дежурство. ( А он дежурил за пару дней до меня.). Мол, не являлся ли ему Жуча? (Жуча – это часть нашего Театрального фольклора. Танцовщик, которого хотели уволить за нарушения трудовой дисциплины… Ну выпивал он. А кто в балете не выпивает?! Да и с семьей и начальством у него были большие проблемы… И вот однажды, приходят охранники утром на сцену с обходом – а он висит. Повесился, бедняга, прямо на этой самой сцене, где прошла почти вся его биография. И которой он отдал все, что только… ).
Так вот, среди ветеранов ходит побасенка, которой они регулярно, и с cамым серьезным видом потчуют молодых, только что «приволившихся» девочек – мол, тем, кто в театре будет «нарушать трудовую дисциплину», и поздно оставаться, этот самый Жуча и является. Да еще обычно с веревкой на шее.
Правда, никто не покупается – молодежь сейчас не та.
Ну вот, смотрю я, Эдик храбро так отвечает:
- Да нет, Андрюха, что ты! Я как пришел, только с ребятами на вахте потрепался с полчасика, а потом поднялся к нам в класс, да и проспал на диване до самого утра!
Но я-то вижу, что он в глаза мне не смотрит, да и вид у него не такой вальяжный, как всегда. Значит, точно – что-то тут нечисто.
Но поскольку Эдик старше меня лет на пятнадцать, говорить ему, что, типа, - «хватит уже стесняться-то, расскажи: что же все-таки видел», - как-то неудобно. Так что решил я не углубляться, и тоже прийти, и мирно проспать всю смену – до утра.
Вот прихожу, как шеф назначил, к семи вечера. На полсуток, стало быть.
С ребятами на вахте, которые охраняют главный служебный вход - ну, там, с ключами от всех кабинетов, и электрощитом, и всем таким - я знаком только шапочно, а не как все тот же Эдик, который знает всех и вся. Поэтому я и не трепался особо: - «Ну, как у вас тут?» - «Да нормально. А у вас?» - «Да сейчас тоже спать пойду!»
Взял ключи от нашего ( а Эдик – тенор. Их класс меньше, и не такой теплый ) класса и поднимаюсь на третий этаж.
Ну, у нас, на артистической половине - своя иерархия.
Солисты и оперы и балета – на втором. Там же и выход на сцену. Чтобы ближе, стало быть. Артисты хора, и кордебалета – на третьем. Обувщики – на четвертом. Там же и пошивочная мастерская, и склады с кое-какими костюмами. В подвале – а он просто громаден! - и инженерная служба, и одевальщицы, и остальные склады костюмов.
И много их, этих самых костюмов. Сам видел: по-крайней мере 4 комнаты размером десять на пятнадцать. И заполненные в пять рядов, от стены до стены, этакими мощными стойками с трубами, на которых - вешалки с восточными халатами, военными мундирами, сюртуками и платьями 17-го века, римскими латами, фраками, и…
Словом, костюмов, как и эпох достаточно: для идущих (40),и уже не идущих (50) опер и балетов! То есть – на всех участвующих в спектаклях артистов: хор, балет, и солистов!
И везде там – трубы пожаротушительной системы. Об них вечно бьешься головой… А вообще, подвал уютный и теплый. Ведь там наше, собственное, театральное отопление.
Класс наш, так называемый басовый, размером примерно шесть на двенадцать.
Да это и понятно: в лучшие годы число этих самых басов доходило до двадцати! Ветераны рассказывали, что, когда с жильем и местами в общежитии было туго, наш класс даже был разгорожен фанерной перегородкой, и в отделенной каморке жила семейная пара – тоже работники хора. Вот так Барнара решала насущные кадрово-жилищные проблемы!
Ну, потом им дали квартиру (!), каморку разобрали, и класс снова стал классом: вдоль всех стен стоят гримуборные столики и диваны.
( Кстати, один из диванов достали с моей помощью, и при непосредственном участии. Поскольку у меня, как библиотекаря, были ключи от большого спевочного класса, мы с двумя нашими «качками» - ну, это те наши молодые, кому еще не лень тягать самодельную штангу для улучшения фигуры - перенесли этот диван оттуда. И вот, тащили его три этажа и 100 м. по темному коридору, надеясь, что никто не увидит. Так эти «качки» заставляли меня, старого хрыча с артрозом, два раза останавливаться. А то они «устали», и «выпадает»! ) Зато диван пригодился. И вовсе не для того, что подумают иные.
Театр, кстати, совсем не такой «жуткий рассадник» разврата и свободы нравов, как пытаются иные хвастуны представить непосвященным. Ничего подобного – я работал и в таких местах, где было куда хуже. И лесбиянок и «голубых» в театре – всего троих знавал. По-моему, на 700 работников – это ерунда. Так что на диване и сами спали, и во время работы сидели.
Вот я один такой себе и облюбовал – в глубине комнаты, как раз тот, который мы позаимствовали. Свет только везде вначале включил.
У нас у каждого над его гримерным столиком большой круглый плафон – светильник. Это насущная необходимость: перед спектаклем каждый наносит себе грим! Кстати, проблема с этим самым гримом: иногда молодые так торопятся быстрее переодеться, когда все закончили, и убежать домой, что забывают его удалить. И вот Эльдар как-то рассказал, что сел он это себе в метро на лавку, сидит, никого не трогает. И – вдруг мужик справа отодвигался-отодвигался, потом встал, и ушел! А парень напротив стал вдруг подмигивать… И женщины чему-то улыбаются… А в чем, собственно, было дело, он понял, только зайдя домой, и взглянув в зеркало.
Ну, с «творческим вдохновением» у нас попроще, чем у солистов. Все-таки для артистов хора это – просто работа. Поэтому после спектакля у нас никто «на лаврах не почивает» и дополнительных оваций не ждет: все быстро стирают грим, переодеваются, и – домой! Рекорд принадлежит все тому же Эльдару - сорок пять секунд. Засекали!
Ладно. Вот, съел я принесенный из дома бутерброд, походил-походил от окна к окну ( оба окна у нас в классе маленькие, буквально метр на метр, так что зимой, даже если нет отопления, - а такое бывало, когда у Театра не хватало денег заплатить за горячую воду - не очень холодно ), послушал, как едут машины по одной из главных улиц, как раз и проходящей под ними…
И лег себе на диван.
А дело происходило поздней осенью – накрыл ноги своей курткой. А вот свет – не выключил. Я и дома привык спать с маленьким ночником. Эта привычка сохранилась с тех пор, как дочка была грудной – ну, там, переодеть ее, покормить, и все такое прочее. Да и то сказать: одно дело, когда ты в огромном, овеянном настоящими ( а вовсе - не придуманными! ) легендами, здании с шумным и веселым коллективом. И совсем другое – когда один. И – ночью.
Лежу. Жду. Сам не знаю, правда, чего, но реально – ждал.
Позже так и не смог понять – почему. Может, это разыгралось мое «бурное» инженерное воображение, или все не мог забыть надвигающихся огоньков в коридоре чердака. Но – дождался.
Часов в 11 вечера действительно, по потолку прошлось что-то. Будто этой самой подушкой. А потолки у нас обычные – мощнейшие бетонные перекрытия. Еще бы! Через этаж от нас, сверху, балетный тренировочный класс. И когда эти «легкие и воздушные» создания там прыгают, гул стоит на весь театр, словно это не люди, а бегемоты какие!..
Так что слышу я, словно все опять обволоклось ватой, и подушку волокут надо мной – с одного угла в другой… И еще такое странное ощущение, будто где-то рядом огромный вроде как генератор вибраций мощных таких, и внутри меня словно все ходит туда-сюда ему в резонанс: все мои легкие, сердце, желудок – ну, все внутренности трепыхаются. А ведь не слышно ни звука!..
Не очень хорошо я себя почувствовал. В здании-то сейчас кроме меня и вахтеров-охранников, точно никого нет. А они – тоже не любители обходы делать. Мирно смотрят ящик у себя всю ночь. Посменно спят. Ну, думаю - может, решили пошутить. Приколоться.
Вот и лежу, как бы сплю, и с дивана не поднимаюсь. Дрожание в кишках стараюсь как могу, игнорировать – может, это рефлекторное, от страха, да самовнушения…
А эта дрянь стала по стенке, дальней от меня, опускаться.
Очень явственно слышу, как она шуршит. Но на обоях ничего никак не проявляется.
Дошла она до пола. Тут вижу я, что наш пушистый огромный, почти 5 на 6 м. ковер, (который, кстати, лежит на паркете! И паркет - во всех помещениях, даже служебных! Вот ведь раньше не скупились – солидно делали! ) в дальнем от меня углу вздувается, начиная от этой самой стены. Причем вспучивается - довольно приличным бугром!
Теперь-то я понимаю выражение «волосы встали дыбом»!
И вот это вспучивание, высотой сантиметров в двадцать, начинает неторопливо этак приближаться ко мне… И я словно чувствую его мысли, ну, или там ощущения: - »Куда ты от меня теперь денешься!»
Вижу пока только бугор – даже не знаю, что за форма такая и что вообще это за тварь приближается. Может, кусачая, или с когтями… С другой стороны – почему тогда звук был такой… Мягкий, почти пушистый ?..
Жду, а в глубине про себя отрешенно так знаю: чтобы добраться до моего дивана, эта штуковина, чем бы она ни была – должна пересечь участок открытого паркета. Потому что на моей половине тоже ковер, но немного поменьше.
Мне казалось, что я в этот момент уже напуган-то, собственно, и не был. Но, по-моему, все-таки не дышал – поймал себя на том, что вдруг судорожно втянул воздух. Словно его и не хватало.
Вновь появилось ощущение, как при клаустрофобии: стены сближаются!.. И свет стал как бы тусклее.
И вот ЭТО добралось до открытой полосы пола шириной с метр.
И вижу я там своих старых знакомых: эти самые огоньки. И вот кажется мне, что выражение у них – злобное-презлобное.
Словно они, наконец, получили возможность расквитаться. Отомстить мне за унижение – за то, что я на них так презрительно «брыськал».
Ну а кроме двух глаз там больше ничего не было. Ну то есть – совсем ничего.
Во-всяком случае, ничего, видимого моему глазу. А длина этого создания-невидимки, судя по вздутию на ковре, была не меньше полутора метров. И звуков от нее уже здесь, в комнате, слышно не было совсем. Да, точно помню: звуков никаких, кроме предыдущего шуршания по стене и потолку – не было. Везде - все та же вата! Зато обострилось чувство – тварь-то злорадствует!
Задышал я тут прерывисто, а у глаз этих, что смотрели из-под ковра, выражение изменилось, вроде… И смотрят они ехидней, и так, словно спрашивают:
- Ну что, будешь теперь на МЕНЯ «брыськать? И »заразой» обзывать?..
Разлепил я почему-то пересохший рот, и, пусть не с первой попытки, но выдавил:
- Извините… Я вас принял за кошку… - сам срочно думаю, что бы еще такое сказать в свое оправдание, и хотя бы постараться предотвратить как-то возможные враждебные действия в мой адрес...
Смотрю, однако, пока я думал, эта тварь вроде как вылезает из-под ковра: его край откинулся больше, и глаза от пола поднимаются. Плевали, значит, на мои извинения.
И тут – как в замедленном фильме-ужасов, стало проступать тело – все четче, и материальней. И выглядит оно…
Страшновато.
Но ведь светло кругом! Лампы-то горят! А все так явно и конкретно!..
Злые глаза - сидят на вытянутой, как у крысы, морде. Рыло выдается вперед сантиметров на тридцать, но не острое, а такое квадратное, примерно как у тираннозавра. А зубы!..
Когда оно пасть-то как бы невзначай разинуло, я чуть не обмочился – особенно когда эта тварь ими звонко так в гробовой тишине клацнула.
Остальная туша, надо вам сказать, вполне соответствовала: все было покрыто с кончика морды до огромного, в метр длиной, хвоста, густой и длинной темно-коричневой шерстью.
А сам хвост был лысый, черный, толщиной у основания сантиметров семь-восемь…
По форме тварь больше всего напоминала хорька – тело узкое и гибкое. Ушей не было вовсе – это я почему-то как-то автоматически отметил. Шерсть, кстати, казалась очень ухоженной. Я даже подумал – уж не расческой ли она пользуется. Глупо, да? - но я тогда как бы раздвоился.
Один – перепуганный насмерть, застывший, словно студень. А другой, вроде – циничный наблюдатель, ждущий чем все дело кончится. И наготове – чтобы спасать меня, дурака такого…
Тварь гнусно хрюкнула, оскалилась, хитро сверкнула глазами на меня, и…
Когда это дело, раскачиваясь, двинулось ко мне на задних лапах, и злорадно потирая (!) передние, я, тот, другой, понял, что ничего хорошего ждать не приходится!!!
Перекрестился я. Три раза. Стал вслух читать «Отче наш».
А кто бы не стал?!!
Голос дрожит, как у паралитика какого. Правда, слова старался четко выговаривать – понимал, может от этого и жизнь моя, и рассудок зависят… Вспомнился почему-то сразу и горемыка Хома Брут, из «Вия»… Тьфу-тьфу – не дай Бог!..
Смотрю – вроде как подействовало!
Глаза вспыхнули ярко – морду «хорька» перекосило от злобы… Раздалось противное шипение… Пасть открылась, словно хочет – но укусить не может!
И стала эта тварь обратно как бы таять… И растаяла ведь. Полностью.
Но мне кажется, что все ее мельчайшие мерзкие подробности строения я запомнил уж точно навсегда. Встречу - не ошибусь! ( Хотя – лучше бы, конечно, больше не встречать!..)
Исчезла она. Так ко мне и не добралась. И, хоть позже я читал и о запахе, и об иногда остающейся шерсти, или еще каким материальным следам посещения – нет, ничего этого не было.
Зато – словно постепенно прорезался звук. Слышу, за окном снова проезжают машины, в окна дует ветер, и все такое… Да и стены как бы выпрямились, и вернулись на место – вновь комната большая.
Ковер, правда, ни черта обратно не разгладился – так дурацкой складкой посреди комнаты и остался.
Ну, прочитал я молитву три раза. Продышался. Встаю. Ноги почему-то еще трясутся. (Странно, правда?!)
Ну хоть ощущение пространства вернулось – углы прямые, стены – не впалые.
Сел я обратно. Посидел на горячо любимом диване. Почесал в затылке. Покачал головой.
Но легче от всего этого не стало. Я же все-таки инженер. И не верил во весь этот бред с привидениями, домовыми, и духами.
Поэтому, по здравом размышлении, я встал, расправил аккуратно складку, чтобы ковер лежал как всегда. Поправил его и у дальней стены, где он тоже пучился. Перекрестил на всякий случай все стены и углы комнаты.
Потом переодел майку, которая вся была в холодном, липком поту – благо, как я уже говорил, запасная у меня всегда на всякий случай висит на моей вешалке.
Опять походил я по комнате. Посмотрел снова в окна, как там до сих пор еще проезжают редкие машины со своими фарами. На огни уличные полюбовался. Потом укусил себя как следует за торец кисти. Оказалось - довольно больно… Потом – сел верхом на стул, стал смотреть в одно из окон. Только мало чего видел…
Нет, думаю, не пойду к вахтерам – не хочу, чтобы про меня рассказывали, что я трус, дебил и выдумщик. Ребята, да и «девочки» начнут за спиной крутить пальцем у виска и похихикивать. Шеф надуется. И ничего не скажет. Но он не любит неадекватных личностей внутри хора.
Словом, под давлением косых взглядов и гнусных сплетен я и сам должен буду уйти…
А мне тогда ну никак нельзя было терять эту работу – денег совсем не было, а на питание, налоги, и на дочку с ее учебой уходило довольно много. И устроиться, хоть я и пробовал все эти годы найти работу по специальности – нереально! Нигде тогда инженеры, да еще гидротехники, не требовались.
Оставалось только работать челноком – возить товары с Китая, или Турции, или России.
Да и сидеть, продавать их на Оптовом Базаре… Я бы смог, наверное, какое-то время. Но уже тогда ноги с артрозом побаливали – боялся, что не потяну что-нибудь связанное с беганием, перетаскиванием тяжестей, или сидением в холодном продуваемом рынке на открытом воздухе, и "убалтыванием" клиентов...
Ну вот я и посидел, подумал, повздыхал, и… Снова лег на тот же диван.
Помолился. Перекрестился, поворочался… Внутри все еще словно что-то вибрировало, дрожало. Повздыхал еще. Стал опять молиться…
И – заснул ведь! Проснулся – а уже даже восьмой час!..
Так что привел себя с помощью умывальника в относительный порядок, причесался, попялился на себя в зеркало: ничего, седых волос не прибавилось. Выключил, как всегда, весь свет, запер класс. И почти спокойно спустился вниз.
С ребятами на вахте опять мило перебросился ничего не значащими фразами. Сказал, что спал неплохо… Но донимал комар – хотя никаких комаров у нас не водится. Сдал ключ, и поехал домой.
Дома тоже старался вести себя нормально. Вроде, получилось.
И все пошло-поехало, как и раньше. И дело здесь вовсе не в моей «храбрости» - дело в работе. И заработке для Семьи. Кто сталкивался – поймет.
Эдик, надо отдать ему должное, при встрече ни о чем меня не спрашивал. А сам я помалкивал… Правда, в Театре потом после окончания спектаклей старался не задерживаться.
Прошло семь или восемь лет. Нас – труппу – перегнали работать в Концертный Зал. А в Театре началась Реконструкция – совсем как в Большом, в Москве…
Похоже, не скоро мы теперь к себе попадем: Здание закрыли на капремонт. И уже три года рабочие там вкалывают. Я сам видел, что отбили штукатурку на всех этажах служебной части – кладут новую, под «евростандарт». И классы нам дадут другие. Так, хору грозятся выделить бывший Пошивочный, на четвертом.
За все это время я все-таки немного подинтересовался всякой мистикой и нечистью. Почитал кое-что, посидел в интернете…
А больше всего мне понравился ДВД-диск, который я приобрел случайно на барахолке – «Лучшие замки Англии и Европы». Там были еще фильмы про легендарные замки с призраками Англии, Шотландии, Ирландии, Уэльса, и др.
Ну, конечно, этих Призраков там не показывали, но общая установка мне показалась разумной. Мол, если в каком-то капитальном строении когда-то произошло очень эмоциональное событие – вроде убийства, или казни, или любовной измены с чьей-то смертью – то стены такого Здания способны воспринимать мощный электро-магнитный или еще какой, всплеск от этих эмоций. И навсегда запечатлевать его – совсем как на магнитофонной ленте.
Как инженеру мне эта мысль вполне понятна, и, возможно, объясняет хоть что-то с рациональных позиций. Так что не знаю – сохранится ли что от таких зафиксированных «образов» у нас с новой штукатуркой, или – нет, и можно ли таким способом отделаться от полтергейстов или домовых… Ни у кого я, конечно не спрашивал, и не собираюсь.
И – что странно – никто и нигде не описывал именно такой животины, что приходила ко мне… Ну и ладно. Пусть будет без классификации. И, если уж совсем честно – что-то такое и должно быть в Зданиях с большой буквы! Уважение и определенный трепет такие места должны вызывать!.. Ведь должен кто-то такой показать молодым, борзым и ретивым, что не все можно постичь и объяснить с помощью науки… И относиться к «легендам» нужно с уважением…
И «лихо, пока оно тихо», лучше не тревожить…
Но сам-то я – вполне в чем надо убедился. Хоть просвещать кого-то и взывать к их уважению к Зданию и Великому Прошлому, не собираюсь.
И в отреставрированном здании оставаться на ночь еще раз не соглашусь ни под каким видом. Тем более, сейчас я уже реально старый, и всегда могу сослаться, что это - дескать, дело молодежи… Вряд ли им что-нибудь грозит: они же на ЭТО не «брыськали»…
И вообще, я еще вначале сказал, что все это – неправда. Я все выдумал. Я вообще люблю ужастики… Надеюсь, развлек Вас хоть немного?..
Так как насчет уважения к … ?