Окидывая взглядом прошлый век В Чехословакии

 
В 71-ом году Люба Брыкина, теперь уже учительница русского языка и литературы вместе с коллегой, учительницей английского языка, Людмилой Феоктистовной отправились туристками в Чехословакию. Они обе работали по направлению в одном из районных сёл огромного Красноярского края. Были они истыми комсомолками, руководили большой территориальной комсомольской организацией, куда входили работники совхоза, заводика, вырабатывающего спирт-сертификат из пшеницы для нужд медицины, а также молодые учителя большой десятилетней школы. Феоктистовна, хорошенькая, полненькая хохлушка, из города Жданова, была секретарём, а Люба – заместителем секретаря по политико-пропагандистской части. Они обе собирались в партию, потому что Феоктистовне уже шёл двадцать восьмой год. Хотя Люба была на  год младше, но иной перспективы не представляла. Пионерка, комсомолка, коммунистка, а в будущем Заслуженный учитель – вот такой жизненный  путь  она себе наметила. Правда, втайне мечтала ещё прославиться на литературном поприще и начала уже писать повесть о судьбах молодых учительниц в деревне. Она собирала раз в неделю комсомольцев – шоферов и втолковывала им  политическую экономику с философским диаматом так, как она это понимала. Ведь в институте заместитель ректора на выпускном экзамене назвал её оригинально мыслящей студенткой. И вообще, она любила историю, философию, политэкономию.
 Феоктистовна, кроме политического руководства, любила путешествия. Приехала в далёкую Сибирь с Приазовья. Была у неё какая-то любовная трагедия в институте, от которой она сбежала в Сибирь, но в деревне подходящих кандидатов на роль мужа не находилось.
 Заявления в партию у них не приняли, объяснили, что в партии и так много интеллигенции, а должна она быть рабочей, поэтому пусть найдут двух или хотя бы одного рабочего, тогда вместе и приходят. Молодой, весёлый шофёр Володя Осипов, которого девчата уговаривали, сначала посмеивался, потом наотрез отказался. Оскорблённые в своих лучших замыслах и чувствах, девчата придумали турпоездку.
   Они написали заявление ещё в апреле, разрешение пришло, путёвки выкупили, прошли инструктаж, что можно говорить, что нельзя, какими приборами пользоваться  за столом. Дома девчата тренировались есть с ножом и вилкой, чтобы не ударить в грязь лицом.

 В первый же день в ресторане они оказались за столом с тридцатилетней симпатичной женщиной по имени Лена.
 И к ним подсел гид Ян, красивый, высокий, с аккуратной чёрной рыцарской бородкой чех – студент. Выяснили, что он Любин ровесник, летом подрабатывает в роли гида, будет сопровождать их в течение всех 14 дней. Их столик был самым молодым, вся остальная группа представляла солидных врачей и учителей, несколько из них были семейными парами. Лена оказалась партийным работником, девчатам шёпотом объяснили, что она скорее всего из КГБ, будет за всеми следить. «Глупости! – решили девицы.- Она такая милая, простая женщина. Таких в КГБ не бывает».
 Приборов на столе оказалось слишком много: две большие ложки, два ножа, две вилки по бокам и одна маленькая вилочка вверху, за тарелкой.
- Как бы не опозориться! – проговорила Феоктистовна, пока гид рассказывал план дня.
- Давайте за Яном смотреть,- предложила Лена.
- О! он сам молодой, простой студент, наверное, тоже не знает, - легкомысленно заявила Люба. – Нам же сказали: начинать нужно с дальних приборов.
 Подали салат, Люба взяла маленькую двузубую вилочку. Блюда шли друг за другом: бульон, кнедлики (свинина, запечённая в тесте). Под конец подали любимое чехами «пивочко» и маленькое пирожное-трубочку. У всех осталась маленькая вилочка, а у Любы – огромные вилы и нож. Девчата переглянулись, Ян сделал вид, что не заметил, а Люба помедлила и взяла рукой пирожное, захрустела, отказываясь от пива.
 После обеда, придя в свою комнату в отеле «Интернациональ», девчата долго хохотали, так, что к ним постучали соседи по тамбуру. Они оказались какими-то чернявыми то ли арабами, то ли турками, оба маленького росточка, что-то лопотали на своём языке. Людмила пыталась говорить с ними на английском, но они тоже ничего не понимали, твердили только «Гоу, гоу» и махали руками. Девушки любезно улыбались. Один из них сбегал в свою комнату и принёс тюбики помады, открывал, показывал и махал рукой в сторону своей комнаты.
- Они что, купить предлагают? – весело спрашивала Люба у подруги.
- Нас купить они хотят, - вдруг со злостью проговорила сообразительная Феоктистовна и закричала громко: «Вон! Гоу! Вон!» Чернявенькие по интонации быстро поняли и ретировались.
- В каком смысле? – растерянно спросила Люба, уже понимая, в каком.
- Ах, сволочи! Нас, русских девушек, купить хотели. А! За тюбик помады! А! Гады черножопые! Дебилы недоразвитые! – ругалась Людмила.- Да я за миллион на один гектар не сяду с такими!
 Когда к ним в комнату пришла Лена, они с возмущением пересказали ей этот эпизод и вдруг снова принялись хохотать.
- Вот тебе интернационализм!
- Дуры мы, дуры! Ещё любезно беседовали с ними.
- Может, пожаловаться Яну, чтобы их выселили, - предложила Феоктистовна.
- Не надо, - сказала Лена, - ещё подумают, что вы им повод дали.
- У нас же ванна и туалет общие! Кто так распределяет номера! – возмущалась Люба.
- Пойдёмте в ванну ко мне, - предложила Лена.
 Но чернявые даже не показывались. Возможно, уже уехали или испугались.
 
 В Праге пробыли три дня. Фотографировались на Карловом мосту, любовались на часы с фигурами двенадцати святых, заходили в готические соборы, где молоденькая экскурсоводша окунула руку в чашу с водой и привычно перекрестилась, к удивлению комсомолок. Когда Люба громко восхитилась сохранившейся древностью Старого города, один пожилой доктор спросил:
- А вы были в Ленинграде? Вы были в Киеве? А во Владимире? А путешествовали по Золотому кольцу России?
Люба сконфуженно произнесла:
- Нет. Не была.
- Вот. Сначала старину Родины посмотрите, а потом восхищайтесь чужими красотами! – огорчённо проговорил доктор.
 Началась автобусная экскурсия по городкам Чехии, а потом Словакии. В каждом городке на три тысячи жителей экскурсоводы предлагали залезть на очередную ратушу и посчитать ступеньки. В одном городке гордостью были девяносто две ступеньки, в другом – сто одна ступенька. Надоело.
 Во время экскурсии по кладбищу, где похоронены были советские солдаты, освободившие Чехию от фашизма, Любу потрясло обилие одинаковых мраморных памятников с надписью «Неизвестный солдат», «Неизвестный солдат». Отец не дошёл до Праги, ранен был под Братиславой, но пришёл домой живой, и она родилась, благодаря этому счастливому случаю. А сколько молодых ребят погибло здесь! И даже имени никто не знает! Она ходила между могил и плакала. Сердце сжимала чужая боль. Все уже давно вышли с кладбища, а она бродила и считала памятники неизвестным солдатам.
  Перед экскурсией пожилая экскурсовод, прекрасно говорившая на русском языке (Хотя здесь все хорошо знали русский язык), с извиняющейся горечью рассказывала, как в 68-ом году во время путча, вандалы из прозападной молодёжи (она так и сказала – «вандалы») осквернили памятник Солдату-освободителю. Девушки впервые слышали о каком-то путче и разделяли горечь честной чешки.

Но когда в городке Ческе-Будейовице их группа попала в плановую встречу  общества Чешско-Советской дружбы и они были приглашены познакомиться с тем, как живут простые чехи в своих семьях, Любу поразила речь одной милой женщины по имени Мария. Она была ровесницей Елены, работала секретарём в директорате рестораторов, одна воспитывала сына и тихо говорила:
-  Мы маленькие люди. Мы не знаем, о чём договорились наши и ваши правители. Но когда мы утром проснулись от грохота и выглянули в окна, нам стало страшно. По улицам шли советские танки. Неужели война!  Было очень страшно.
 Любу поразило, что чешка считает себя маленьким человеком. Нет. Мы, русские, судим и рядим за наших правителей очень смело. На кухнях. Но ей также понятен  был страх людей, увидевших вошедшие в город танки. Они, конечно, не стреляли. Но могли выстрелить, если бы им отдали такой приказ.
Честное комсомольское сердце возмущалось: зачем же так-то! Ведь мы же за Свободу определения народов! Или это только фраза? Или опять, так называемые, издержки социализма?
 А вот сейчас думается. В Испании, во Франции, в Греции выходят мирные люди  с протестом  из-за действий правительств. А демократические правительства не пугают их молчащими танками, а просто избивают дубинками, душат слезоточивыми газами, стреляют резиновыми пулями, волоком тащат молодых девушек  по земле, скручивают руки. И никто их не осуждает. Всё в порядке вещей.