- О, Надь, ты только глянь, твой опять заявился! Хоть часы по нему сверяй.
- Где?
- Да вон, выгляни.
Любаша высунула голову из киоска и кивнула на дорогу за окном:
- Я ж тебе говорю – пунктуальный. Сама посмотри.
- О, точно, снова он здесь,- согласилась подруга.
Любаша искренне расхохоталась:
- Если б мой мужик был такой точный, я б его не только кормила-поила, а и купала в ванночке.
- Да ладно тебе, - отмахнулась Надя. Ей было некогда: нужно было пересчитать выручку, спрятать оставшиеся куриные тушки, ножки, крылышки в холодильник, отчитаться хозяину и сдать под сигнализацию свой киоск.
- Смотри, смотри, - никак не могла угомониться Любаша, - сиди-и-ит, жде-е-ет…
- Люба, уймись. Ты мне мешаешь.
- Слышь, - Люба толкнула подругу в бок, - это, наверное, любовь.
Он приходил сюда каждый вечер к самому закрытию киоска «Курочка Ряба», останавливался напротив окошка и терпеливо ждал. Он знал, что в 18.00 эта тихая немногословная женщина закроет свое окошко, достанет бумаги, станет сверять по ведомостям проданное, прятать продукты в холодильник, потом разговаривать с кем-то по телефону, задумчиво наматывая на палец выбившийся из-под белой шапочки локон. Она, конечно же, заметит его краем глаза, но совсем не подаст вида – будто и нет его, молчаливого постового, напротив.
И только после того, как замигает огонечек сигнализации в левом углу киоска, он услышит стук закрываемой двери, звяканье ключей и долгожданный шелест…
Моложавая женщина вынесет ему на шуршащей бумаге куриные лапы, хвосты, спинки из супового набора и будет терпеливо ждать, когда он все это неспешно съест. Он, облизнувшись и повиляв рыжим лохматым хвостом, по-собачьи улыбнется ей. Но так и не решится подойти поближе. А она выбросит в мусор пустую смятую бумажку, помашет ему ладошкой и застучит каблучками по асфальту в свою сторону.
А Рыжий придет к киоску и завтра, и послезавтра, и еще через неделю. Будет сидеть напротив и ждать - ведь у каждой собаки должна быть своя Надежда…