Подарок для Вовки

Наталья Килоч
                По дневникам ЛошаковаВиктора Александровича               

     Путь к зимовью был неблизкий.  В поселок я приехал часов в восемь утра, ещё не рассвело, что ж, конец декабря, светает поздно. От поселка предстояло пройти ещё километров двадцать, подняться в горы. По моим подсчетам должен был дойти часам к двум,  с учетом тридцати килограммового рюкзака и крутого подъема.  Тропа была полностью занесена снегом, идти топко, рюкзак давил на плечи, да ещё мешалась привязанная сбоку к рюкзаку пара новых  унтов – подарок для Вовки. Вовка – бомж, проживает неподалеку от моего зимовья. Друзьями мы, конечно, не были, но когда живешь в тайге вдали от цивилизации, волей неволей начинаешь ценить любое общение.  Вовка, в общем-то, человек неплохой, работящий. Промышляет охотой, да сбором кедровых орехов, но уж если уйдет в запой, остановиться не может, пьет, пока все деньги не спустит.  Потому у него все время денег на обувь и не хватает.  Его башмаки уже никуда не годятся, не то чтобы по тайге ходить, а даже просто выйти за порог. Вот и решил я ему подарок из города привезти. Ох уж  мне это подарок! Как он больно бьет по бедру и мешается жутко! Но ничего, потерплю, зато представляю, как Вовка обрадуется.   
    За два часа подъема устал смертельно, а еще и до развилки не дошёл, а значит не прошел и десятой части пути. Спина промокла  от пота. Лямки рюкзака впивались в плечи.
    Рассвело. Впереди вырисовывались великолепные горные пики, непостижимый белоснежный простор, а вокруг, в горделивом молчании, стоят огромные кедры, высоко вытягивая ветвистые головы, словно боясь уронить свои снежные шапки. 
    Остановился,  снял рюкзак. Какое облегчение сразу почувствовалось во всем  теле.  Но взмокшая спина начала моментально подмерзать. Чувствуется, что мороз крепчает. Ничего, вот доберусь до избушки, согрею себе чаю, там у меня и дровишки припасены на первый случай и сахар остался ещё с прошлого раза, я теперь его и брать с собой не стал. И так всего по чуть-чуть взял, а напочутьчукалось  тридцать килограммов. Чувствую, как рубаха начинает примерзать к телу, надо идти. С неохотой натягиваю на спину рюкзак и вперед.
      Белые сугробы снега слепят глаза.  С каждым часом идти становится все труднее и труднее. Наклоняюсь вперед, перераспределяя вес рюкзака, стараясь облегчить плечи. Начали  подмерзать  пальцы на руках и ногах. Катастрофически не вкладываюсь в намеченные сроки! Четыре часа в пути, а не пройдено и пятой части.
 Выбился из сил основательно. Скинул рюкзак. Прижался спиной к  стволу, принялся мысленно перебирать содержимое рюкзака, на предмет того, что можно выложить.  Прихожу к выводу, что всего взято по минимуму, только все самое необходимое.  Закрадывается мысль: может бросить унты? Приподнял их в руке, прикидывая на вес. Унты кажутся довольно тяжелыми,  а ещё их ужасно неудобно нести. «Но нет, я их не брошу! Донес уж как-нибудь, выдержу! Господь поможет!» С этой мыслью встаю, и, надев ненавистный рюкзак, снова держу путь вверх, к зимовью.  Протаптываю тропку и приговариваю: «Слава Богу, Слава Богу!». Идти становиться как-то сразу легче. Вот она сила имени Господнего!
     На часах половина второго, пройдено чуть больше половины пути. Абсолютно нет сил. Спина болит несносно. Привал затянулся. В горле пересохло. «Эх, чайку бы хлебнуть». Мороз давит. Если не отогрею руки и ноги могу и вовсе не дойти. Принимаю решение разжечь костер. Достаю припасенную бересту, собираю ветки. Костер нехотя разгорается.  Согреться полностью,  задача не стоит – нет времени, но отогреть пальцы – задача первостепенная.
     Пальцы ожили, их сразу заломило, закололо. Ничего, главное отогрелись.  Все: в путь, в путь, в путь.  Собираю в кулак последние силы. Вот такое испытание. И я должен его выдержать, и я выдержу! Не имею права не выдержать.
       Начинает смеркаться. Вот и знакомые места, изба уже совсем близко. Ещё километра два, три и я дома. Вся одежда стоит колом. Мороз под тридцать. Решаю оставить  часть поклажи. Тут недалеко спущусь потом, заберу.  Покрутил в руках унты: «А ладно, не перетянут, донесу. Вдруг Вовка уже завтра придет, я ему и вручу».
Добрался до избушки уже в половине седьмого вечера. Дверь приоткрыта. Сразу появилась смутная тревога.  Зашел внутрь, огляделся. Да, в домике явно кто-то побывал. Все полки с оставленной провизией опустели. Нет и припаса дров. Нет ни топора, ни пилы. «Вот и попил чайку!». Кто побывал – яснее ясного - Вовка, кто ж ещё! Обида занозой заныла в сердце. Сижу на топчане, соображаю что делать.
    «Шевелись, Виктор, Шевелись!» - подгоняю сам себя. Достал бересту, благо запас не весь сжег, пошел собирать ветки. Не дает покоя вопрос: «Как у человека хватает совести? Ведь знает меня прекрасно, знает, что вернусь скоро. Он же сам в тайге живет, далеко от поселка, знает, что тут топор на вес золота, тут и нож, и чайник - все в цене.  Да любая мелочь! То же мыло. А сахар… там же не меньше килограмма было! Эх, Вовка, Вовка, ну явишься ты ко мне, руки не подам, за порог не пущу, а ты явишься, точно знаю,  явишься!»
      С трудом разжег печь, спички в рюкзаке отсырели, а зажигалка, на которую была вся надежда, тоже пропала, напрасно для неё газ припер. 
Разгорается медленно. Начинаю разбирать  рюкзак. Отшвырнул в сердцах унты, задержал на них взгляд, вздохнул.  Одна лямка у рюкзака почти оторвалась, держалась на честном слове, как дошел, удивительно! Но зашить не удастся, и иголка с нитками пропала. «Вот ведь натура человеческая, стащить все, что плохо лежит. Эх, Вовка, Вовка, несчастный ты человек, как же ты живешь на земле без Бога в душе?»
      Наконец  мечта о кружке чая осуществилась! С удовольствием пью чай, вприкуску с медом, который нес, с мыслью угостить Вовку. 
      На душе полегчало. Наконец снимаю с себя верхнюю одежду. Нижняя - пропахла потом . Ну как такому ложиться спать? Вздыхаю и отправляюсь на улицу за снегом. Передвигаюсь с трудом, усталость буквально валит с ног, но я набираю снег,  ставлю его на печь  и уже через полчаса нагишом наскоро омываюсь на улице. Волосы моментально покрывается корочкой льда. Ветер сдувает тепло с тела. Забежал в избу, с силой растираюсь полотенцем, пытаясь согреться. И вот, наконец, надев сухое чистое бельё, забираюсь в спальник, предварительно положив в него  пару бутылок с горячей водой,  пытаюсь расслабиться.  Ещё какое-то время пробирает озноб, и я ни как не могу заснуть. Не дает покоя мысль о Вовке. Потом вдруг подумалось: «Вот придет Вовка, а я смолчу про кражу, подарю унты, напою чаем с медом. Что поделаешь, раз дожил он до седых волос, а ума не набрался. Остается только молиться за его Душу и верить, что жива в нем  хоть крупица совести человеческой, может крупица та вырастет, если по-братски поддержать её, так глядишь, станет человек человеком под старость лет».  Улыбка раздвинула морщины на моем огрубевшем, небритом лице: «Господи, вразуми раба Божьего Владимира» - начал я молитву, - «Предостереги его ото лжи и воровства, избави от эгоизма, пьянства и других грехов! Наставь на путь истинный! Господи, дай нам всем сил и терпения! Помилуй нас! Спаси и сохрани! Аминь». На последних словах я почувствовал, как начал медленно проваливаться в дремоту.  Все звуки стали приглашаться  в тумане безразличия и покоя. И уже где-то отдаленно слышалось  потрескивание дров,  гул трубы и как за окном начинается метель.