АНАТОЛИЙ ПАПАНОВ: СИРОТСТВО КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ
А. Папанов. Зима сиротская. Белгород. Крестьянское дело. 2006
Новая книга Анатолия Папанова называется «Зима сиротская». Нет сомнения, что автор таким образом обозначил не только время года, но и состояние своей души. Чувствуется в этих стихах обездоленность, осиротелость после ухода таких поэтов, как Дмитрий Маматов и Николай Гладких, которым в книге посвящены несколько прекрасных стихов. Думаю, что эти потери не могли не потревожить ранимую и отзывчивую душу Анатолия Папанова и как поэта, и как человека. Впрочем, в его жизни эти понятия кажутся неразделимыми.
И все же сиротство души поэта и его лирического героя невозможно объяснить только этими потерями, как бы велики они ни были. Потери эти только подтверждают общее состояние одиночества, от которого так страдает, но и которое так ищет лирический герой Анатолия Папанова. Его романтическая натура не может смириться с тем, что он один не в силах одолеть зло и несправедливость, царствующие ныне вокруг нас. В атмосфере разрушенного и утерянного состояния защищенности, в котором выросло наше поколение, очень остро чувствуется одиночество, сиротство, понимание того, что каждый теперь выживает сам, часто не имея ни сил, ни средств, чтобы помочь другому.
Такое вот время —
То в сердце, то в темя,
А правда — она не нужна.
И все-таки он пытается преодолеть это, прорваться сквозь суету и обыденность:
…Судьбе поперек и назло
Я вырвусь на волю! …Мой крик затерялся,
Как будто я в пропасть с обрыва сорвался,
И молнией сердце мое обожгло…
Вот откуда это ощущение сиротства — крик затерялся, крик остро чувствующей души. Кричи — не кричи, никто не услышит. Такое время, такие нравы…
Спасение он видит в одном:
Не посчитай себя пророком,
И не спеши, и не дрожи,
За нить судьбы своей держись.
Однако, будучи по сути своей романтиком, не может он смириться с этим, не может покориться судьбе, он хочет что-то сделать, что-то изменить, пытается, обжигается, обманывается и плачет от бессилия:
И вот однажды, утром встав,
Ты понимаешь, что не прав,
Что жил слегка и налегке,
Оставив юность вдалеке,
Предав любовь, забыв мечты…
О, как не хочется признавать, что ты предал юношескую любовь, забыл юношескую мечту! Кто не маялся этим? Так трудно расставаться с юношескими романтическими грёзами, к которым нас приучили ещё в школе, ещё наши классики девятнадцатого века. Вот откуда наше всеобщее сиротство. Нас вынуждают жить по законам рынка, а мы привыкли жить по совести, мы не хотим нанимать адвоката, чтобы защитить себя от подлеца, мы хотим набить ему морду, но в «правовом обществе» так делать нельзя, надо идти в суд, писать заявление… Тьфу!
То ли прям я, то ли упрям —
Всё бывает и всяко бывает.
Я судьбу приковал к якорям,
А душа над обрывом летает.
Не должна бы душа жить отдельно от судьбы. Но уж очень не хочется такой судьбы своей душе, ведь и душа одна, и судьба одна, и жизнь одна… А когда и она вдруг чуть не уходит:
И был конец. И белый свет
Струился по стене туннеля
И не дожил я до апреля
Всего три дня с полсотней лет.
Но как ни странно, именно после пережитого инфаркта лирический герой Анатолия Папанова становится вдруг более веселым, жизнерадостным, как будто этот полет в туннеле отбросил в прошлое весь хлам нажитых переживаний, ценностей, предпочтений. Какими жизнерадостными становятся стихи:
Голова побрита налысо,
Грудь — почти напополам,
Но не дался и не сдался я
Ни болезни, ни врагам.
И даже цикл, посвященный памяти «друга Акимыча» — Дмитрия Маматова — всё же горько-весёлый, не заунывный, не безысходный:
Давай, Акимыч, помолчим.
Весна, и всё на свете живо…
И все же: «Глаза закрываю. Бегу. Убегаю. Я знаю. Я помню. Я не забываю». То есть душа как болела, так и болит. Можно вылечить сердце, можно пережить инфаркт, но нельзя избавиться от прошлого, ибо без него теряешь направление, теряешь духовную опору. И снова размышления о «татуированной Руси», как раз о тех, кто, осудив прошлое, так и не нашел себе пристанища в настоящем и плачет о загубленной судьбе, обвиняя судей, прокуроров, охранников в том, что его жизнь сложилась так, а не иначе. И ведь это не сами татуированные плачут, это плачет за них лирический герой Анатолия Папанова, взявший на себя вину за их исковерканные судьбы и кающийся перед ними от имени отвергшего их общества. Он говорит за них такими красивыми словами, что не можешь поверить, что этот человек мог сделать что-то плохое, а если сделал, то так уж случилось…
А мои усталые глаза
Видят только запертые ставни…
В конце книги автор бросает россыпь стихотворных сувениров, выполненных озорно, задиристо, весело, то совсем без знаков препинания, то под названием «Лабуда», то как издевательство над подсмотренными персонажами. Это говорит о том, что автор владеет поэтическими приемами, умеет играть словом, каламбурить. И все же главное, что проглядывает и в этой части книги — это боль души за бесцельно растрачиваемые иногда минуты жизни, особенно когда те, кто теперь представляет власть, совершенно не задумываются над этим. И получается, что жизнь проживается без высокой цели, нужная только самому себе, а это так скучно, в этом какая-то жуткая несправедливость. Но жить по-другому уже поздно, уже не переучишься, уже не пойдешь другой дорогой, которая, казалось бы, вот она! И потому:
Друг другу дружно голову морочим
Мы день за днём, во сне или в бреду.
И наяву, и просто между прочим.
Пророков нет. И мы вовсю пророчим.
Новая книга Анатолия Папанова безусловно найдёт своего читателя. Он покоряет искренностью, честностью, острым чувством ответственности за всё, что происходит вокруг. Ему до всего есть дело. Он Гражданин прежде, чем Поэт. Здесь стоит вспомнить позицию великого Некрасова. Именно это теперь можно поставить и в заслугу, и в укор нашему автору, как иногда это делается в отношении классика. Что важнее — гражданская позиция или качество художественного воплощения поэтической мысли? И здесь есть о чём поспорить. Но в данном случае мы не станем уходить в дебри теоретических рассуждений, а просто поблагодарим Анатолия Папанова за хорошую добрую книгу, от которой остаётся всё-таки светлое впечатление. С грустинкой, с лукавинкой, даже иногда с сарказмом, но он ведёт нас в свой поэтический мир по тем оврагам, перелескам, болотцам, по которым прошёл сам и всё-то приметил, всё запомнил, а теперь отдал нам.
И название книги «Зима сиротская» звучит скорее как предчувствие сиротства творческого, когда все меньше становится тех, кто мог достойно оценить то, что пишется, когда написанное иногда просто некому показать, потому что тех, кому верил, становится все меньше и меньше, и приходится поневоле самому принимать на себя эту ношу, когда уже тебе хотят показать, что пишут сами, пока как дневник, но кто знает?
Думаю, Анатолий Папанов просто ещё не осознает себя отцом новой поэтической поросли, предпочитая оставаться творческим сиротой, потерявшим своих поэтических родителей. Дай Бог, чтобы это не стало тенденцией. Я бы пожелал ему встретить ещё и своих учеников. Право же, он не научит плохому!
2006