О, да ты у меня красивая...
- Колян, какого шиша ты мухлюешь! Блин, да не буду я с вами гадами больше играть! – психанул Петька, шмякнув об стол карты, схватил бушлат, натянул мичманку на красные оттопыренные уши и, хлопнув дверью, сквозанул из флигеля.
В связи с отсутствием кворума и постоянного «мальчика-дурачка для битья по ушам», игра, как шпион от цианистого калия, тут же скончалась. Трое "оболтусов на дипломе", курсантов выпускного курса Н-ской мореходки, оставшись без дел, враз остро ощутили пустоту желудков, и задумали приготовить чего-нибудь «почифанить» - словечко, привезенное с морской практики с Владивостока, означающее - поесть.
Из жестокой необходимости, ужинать опять решили ухой «из красной рыбы». Не то чтоб друзья сильно любили сей гастрономический изыск, просто стипендии любителей шикануть, в остальное время, заставляли быть суперэкономными, как этого, и требовало партийное руководство страны от всей окружающей социалистической экономики, ведя ее в «светлую даль перестройки».
Генка начал чистить картошку и луковицу, Колян тупым ножом, чертыхаясь, принялся курочить консервную банку с килькой в томате, как обычно порезался, но вскрытие на пол-окружности героически осуществил.
Пашке, шустрому на ногу, выпало сбегать в лавку за хлебом и «рассыпухой» - разливным плодово-ягодным напитком с запахом валерьянки, но крепостью настоящего портвейна. Он сунул, пустую трехлитровку с крышкой в авоську, взял из «общаковской кассы» - выдвижной столешницы кухонного стола, две измятые трешки, наскреб по карманам еще немного мелочи и исчез.
В казарме-общежитии Н-ского мореходного училища не хватало мест, поэтому всех вернувшихся с преддипломной практики курсантов отпускали жить по частным квартирам. Их в окрестностях было не мало, но особо выделялся один флигель, прозванный «Кирюшиным домиком». Он был прославлен несколькими поколениями выпускников тем, что в нем всегда селились самые отъявленные и безбашенные.
«Кирюшина» недвижимость размещалась в удобном месте в укромной глубине двора, в десяти минутах ходьбы от магазина и корпусов училища. Маленький пятистенник, традиционно состоящий из двух равных половин, разделенный посредством печи, служил временным прибежищем четверым бравым молодцам. В каждой из комнат было по кровати и еще по одному спальному месту. В первой - проходной, большую часть всей площади занимали стол и продавленный дерматиновый диван. Она звалась камбузом.
Вторая, за печкой, носила гордое имя – каюта. Там, кроме никелированной панцирной полутораспалки, хозяйкой был оставлен огромный старинный сундук. Генка его по-флотски нарек рундуком и выбрал своим штатным местом для сна и отдыха. Колян и Пашка под опочивальню приспособили «камбуз».
Прошло полтора часа. Уха на электроплитке остыла. Генка и Колян уже нехорошо помянули всех Пашкиных родичей, и то, что посылать его лучше за смертью, а по приходу следует урезать гаду пайку, или даже настучать по бестолковке, но есть все-таки на сухую не садились.
Когда уже все жданки и терпение иссякли, а друзья стали походить на два кипящих чайника, во флигель ввалился веселенький Пашка с хорошо початой банкой, обглоданной булкой и рыжей конопатой девкой годов от двадцати до тридцати.
- Кореша, знакомьтесь, Маша. Мария Мандалина! Чудная женщина. Шикарная и безотказная, как швейная машинка знаменитой фирмы «Зингер»! Она, мужики, обещала за два стакана устроить нам незабываемый вечер! - отрекомендовал гостью «гонец – золотая пятка».
Он без задержки получил крепкую дозу "комплиментов", из которых, пожалуй, самыми безобидными были сравнения с извращенно изнасилованной черепахой и резиновым противозачаточным изделием № 2, пользующихся у товарищей, кстати, повышенным спросом, но против дамского общества никто не возразил. Надо сказать, что сие обстоятельство даже значительно умерило гнев молодых мореманов. Да на это и был сделан хитромудрым Пашкой точный расчет.
Поставили подогревать уху, сели за стол, налили, выпили по первой, раздали карты.
Поскольку в партии появилась дама, играть решили не «на уши», а «на раздевон». Гостья не возразила, и в течение часа вся компания оказалась, что называется, в неглиже. Первой, в сей шулерской команде, естественно, без верхнего платья и нижнего белья осталась не стеснительная и не блещущая скромностью Мандалина.
- Я, мальчики, в медицине работаю, я классная сестра, операционная! Меня удивить ничем нельзя. Я такое видела, вы бы уписались со страху!
Далее играть продолжили «на желанья», что быстро привело златокудрую даже на лобке и подмышками, Мандалину за печку в «каюту» на койку сначала с Генкой, потом с Пашкой. На пятом кону удача улыбнулась и Кольке. Не везло только самой Машке, но это ее не расстраивало, потому что щедро наливать курсантики не перестали.
После пятых кона и стакана, дама и вовсе забросила игру, оставшись на Петькиной скрипучей койке, которую в отсутствии хозяина друзья использовали для общественных нужд. Усталая, но счастливая, Мандалина после Колькиного весьма продолжительного визита, негромко захрапела в тон хрипучему радиоприемнику, поющему голосом молодого Кобзона, что-то о родине, Ленине и партии.
Без Машки игра вновь потеряла всякий интерес. Вино еще было не допито, поэтому укладываться спать друзья не спешили, хотя ходики на стенке показывали, что вечер сменила ночь.
Тут домой вернулся «надутый» блудный Петька, что искренне обрадовало его обидчиков, успевших уже раскаяться в содеянном. Они хорошо понимали, что поступают не по-товарищески, и в их незрелых душах шевелились противные червячки, из которых иногда со временем вырастает настоящая совесть.
- Петро, ты уж извини нас подлецов!
- Я больше мухлевать не буду, честное пионерское! Зуб даю!
- Петюньчик, садись с нами, давай на мировую выпьем!
Хором загудели, перебивая друг друга, приятели. Налили ему полный граненый стакан, разлили остатки «рассыпухи» в свои, чокнулись и дружно проглотили зелье.
- Петь, мы тебе невесту нашли!
- Беременную, но честную!
- Ладно, будет вам, кореша, хорош врать, - не поверил Петька.
В комнате за печкой было темно, с неделю назад на «камбузе» перегорела лампочка, но купить было жалко денег, а вывернуть где-нибудь, как-то не доходили руки. Да острой необходимости в ней и не было, потому что ее заменили той, что ранее всю свою электрическую жизнь, освещала «каюту».
- Лучше спать со Светой, чем со светом – подумав, изрек Пашка, переставил электроприбор и тем успокоился.
А непритязательный Петька смирился с сим обстоятельством уже в ту самую секунду, когда, напоследок ослепительно вспыхнув, лампочка погасла навсегда.
Петька вошел в комнату за печкой и смутно различил в сумраке очертания явно женского тела на своей кровати. Надо сказать, что ему с девчонками постоянно не везло. Неказист был юноша: невысок ростом, угреват, с носом картофелиной на круглом добром лице с оттопыренными ушами, мягок характером; зато коренаст, крепок, и отпор, если его вывести из себя, мог дать любому. В чем еще на первом курсе убедились многие задиристые однокашники.
Родом Петька был из сибирского старообрядческого села, не курил, выпивать стал только на третьем курсе, в карты съиграть, его приходилось упрашивать. Что больше всего забавляло однокурсников, так это то, что он никогда не сквернословил - не ругался матом. Они даже пытались, как-то раз силой принудить молодого кержака абстрактно поматериться, втроем заломили его, и больно выкручивая руки, хотели заставить его повторять похабные словечки, имеющие широкое хождение в их казарменном быту.
«Пацаны, ну пацаны, шишели вы пристали! Блин, да ну вас на шиш!Да пошли вы на шиш, гады! – максимум, чего смогли добиться насильники-растлители.
В темной «каюте» Петька робко присел на краешек постели. Приглядевшись, он вскоре осмелел и похлопал храпящую девицу по голому плечу. Реакции с ее стороны не последовало. Он еще предпринял попытку разбудить ее, похлопав уже гораздо ниже, но так же безуспешную. Тогда любопытный хозяин кровати осторожно приподнял одеяло - девица спала совершенно голой! Молочной белизны ее тело, казалось, светилось в полумраке, почти тьме, и испускало мощный поток феромонов - острый мускусный запах.
По спине Петьки пробежал озноб, а от пупка в пах покатились горячие волны. Парни скабрезно шутя и хихикая устраивались на своих узких холостяцких ложах для сна, а Петька сидел на краю собственной койки, мучительно ища решение старинного, отнюдь не риторического вопроса сформулированного еще революционным демократом Николаем Гавриловичем Чернышевским – «что делать?»
Минут через десять, после того как погасла на «камбузе» единственная лампочка, и обитатели «Кирюшиного домика» погрузились в сон, он, наконец, нашел ответ - стянул тельняшку, скинул брюки и нырнул под одеяло.
Петьку била крупная дрожь, но вскоре он нашел в себе храбрость прижаться к теплому мягкому Мандалиновому телу и ощутил страстную, просто непреодолимую потребность. «Что делать», он знал пока чисто теоретически. Как умудрился сохранить девственность четверокурсник мореходки до девятнадцати годов, был его большой личный секрет, которым Петька предпочитал ни с кем не делиться. Даже наоборот - никогда и никому он не признавался в этом, желая казаться, как и все его однокурсники опытным и бывалым ловеласом, не единожды бравшим неприступные девичьи крепости.
Когда Мария среди ночи очнулась, она в кромешной тьме естественно не смогла разглядеть молодого «наездника», под жуткий скрип кровати, бешено и неутомимо свершающего с ней греховный акт.
Сначала она решила, что это Пашка, но потом усомнилась - уж больно лихо трудился и не по Пашкиному пыхтел любодей. Пашку она давно и как облупленного знала. Он еще первокурсником у нее «тренировался по постельным видам спорта», и такой прыти никогда не проявлял.
- Эй, парниша, ну хватит пока. Я в туалет хочу. Слазь, говорю. Приехали!
- Щас, щас, погоди! – взмолился трудяга, и только прибавил темпа.
Мандалина потерпела минут пять, потом решительно взбрыкнула и выскользнула из-под «всадника», надо признаться, успевшего, до пробуждения "спящей красавицы" уже трижды со стонами получить дикие удовольствия.
- Все не могу больше. Где у вас уборная? Включи ка свет!
- Лампочка перегорела – отдышавшись, ответил Петька, встал с койки, взял Машку на руки, и вынес на «камбуз», где одной рукой сумел щелкнуть выключателем - включить свет и с жадным любопытством стал разглядывать рыжую бестию.
- О, да ты у меня красивая... – только и сумел вымолвить ошарашенный Петька.
В эту ночь он, наконец, стал мужчиной. Утром молодые познакомились более официально, и у них завязался страстный роман, длившийся до окончания училища и возвращения Петьки со стажировки на БДК, в ДКБФ, (большой десантный корабль и Дважды Краснознаменный Балтийский флот)
Тогда же они сыграли веселую комсомольскую свадьбу, после которой молодой моряк уехал по распределению на Дальний восток.
Через девять месяцев, как положено у Марии родился сын, которого она настояла назвать Павликом. Но семья, почему-то не получилась крепкой социалистической ячейкой, и через год распалась, из-за того, что, вернувшись из рейса, Петя застал неблаговерную супругу в объятиях соседа.
Марья отделалась синяком под левым глазом, сосед пострадал больше. Сломанная челюсть срасталась два месяца.
Несмотря на условный срок, Петя на флоте сделал быструю хорошую карьеру, за семь лет дослужившись до должности стармеха, и вторая его жена, получая денежные переводы, всегда возмущалась, и жалела до крови в зубах, что такие деньжищи, двадцать пять процентов всей получки, уходят черт знает, куда и черт знает кому.
Мария еще пару раз выходила замуж, родила двух пацанов и одну девочку. Последний муж – ревнивый горячий тюрок Хасбулат Навариев, накурившись анаши, пырнул ее ножом, и она скончалась в больнице от потери крови, не дожив до сорока пяти считанные дни.
Второй механик плавбазы «Шалва Чхартишвили» Павел Петрищевв - Пашка, придя из рейса, побывал на кладбище на могиле златокудрой Мандолины, своей первой «учительницы», нашел, взял под опеку малолетнего тезку, разительно похожего на него в детстве, и помогал ему во всем до окончания института.
Генка года три порыбачил на БМРТ*осах, списался на берег, поступил на службу в милицию, служил исправно, честно и в звании майора погиб в очередной Чеченской командировке. Писали в газетах и по телевидению в новостях упоминали, о том, что офицер за подвиг по спасению боевых товарищей посмертно награжден орденом «Мужества».
Колян же с флотом расстался еще быстрей, ходили слухи, что до начала перестройки, он успел отсидеть на зоне за мошенничество, а сейчас, если не врет пресса, есть сведения, будто стал он большим уважаемым человеком - преуспевающим бизнесменом, владельцем домов, газет и пароходов.
БМРТ* – большой морской рыболовный траулер.
Конец.