О фильме Оттепель

Артем Ферье
Моё знакомство с фильмом Валерия Тодоровского «Оттепель» поначалу имело чисто акустический характер.
Женька, моя супруга, стояла у плиты, помешивая суп, и мурлыкала песенку, где были слова «Я думала, это весна, а это – оттепель».

- Солнышко, - полюбопытствовал я, - по каким же кабакам ты шлялась, чтобы подхватить этакую пошлятину?

- Сам пошляк! - обиделась Женька. – Это из фильма. Да, прилипчивая штучка. Но фильм, кстати, хороший. Рекомендую.

Хмурюсь:
- «Оттепель»-то? Это который о жизни советских актёров в начале шестидесятых? Нет, я ничего не имею против Тодоровского, но для меня символы той эпохи – это Белка, Стрелка и команданте Че Гевара. А мир кино изнутри? Я лучше Stunt man’а пересмотрю. Или, на крайняк, порнушку.

- Зря ты так, - сказала Женька. – Очень симпатично сделано.

Что ж, я посмотрел. И не жалею. На самом деле, симпатично. Вроде, всё очень простенько, и если пересказать сюжет своими словами – получится сугубая банальщина, но – смотрится. Хорошие актёры, разумные диалоги, и главное – никакой фальши, никакой пафосной выспренности, никакого морализаторства, никаких крикливых попыток «рассказать правду об эпохе» с высоты сегодняшнего её понимания. Всё жизненно, всё премило цинично, но вместе с тем – душевно.

О достоверности «погружения в эпоху» я, конечно, экспертного суждения выдать не могу, поскольку затянул со своим рождением аж до 76-го года, но по чисто субъективным ощущениям – обстановка воссоздана добротно. Да и в целом – тепло как-то, здорово.

Особенно порадовали два момента.
Во-первых, что все беспрестанно курят и бухают, как будто нарочно издеваясь над кретиническими поползновениями думских «цензоров» убрать сигареты и бухло с голубых экранов.

К тому же, это действительно жизненно. В творческой среде не курят и не пьют только те, кто сидит на каких-то более суровых наркотиках. Хотя на самом деле – одно другому не мешает.

И то, в каких количествах потребляются сигареты людьми искусства, пребывающими в процессе творческих исканий, - порой ужасало даже меня при моей средней норме в две пачки за день. Но это неизбежно. Таланты, для своего раскрытия, – обречены вести себя несколько «суицидально» (и асоциально), а не думать о спасении физиологического здоровья на лишних десять-пятнадцать лет. Эти люди – реально горят, а не морочатся тем, как растянуть тление. К тому же, без наркотиков, хотя бы «легальных», - они, вероятно, умирали бы гораздо раньше от перегрузок нервной системы.

Во-вторых же, что порадовало ещё больше, - так это незабипленные в эфире вульгаризмы и даже матерщина. Тут, видимо, сказался авторитет Тодоровского, что удалось послать нах.уй этот ещё более кретинический, нежели антитабачный, закон о запрете обсценизмов в СМИ. Понимаю, что это немного ребячество – но вот за одно слово «мудак», звучащее в полный голос на Первом канале, я готов пожать руку Эрнсту, несмотря ни на что иное, тоже звучащее на Первом канале.

Это действительно смело, когда иные каналы оказались зашуганы до того, что забипливают даже такие слова, как «насрать» или «жопа». Каковая тенденция внушает неподдельную тревогу мне, как отцу девятилетнего ребёнка, который в любом случае смотрит фильмы российского производства если не по «ящику», то в Инете, закачанные с ТВ. И не случится ровным счётом ничего страшного, если он услышит там нормальные русские слова, которыми и так пользуется в общении с друзьями годиков с четырёх, но вот эти богомерзкие бипы – они из кого угодно могут сделать неврастеника.

Я-то, при всей «нордичности» моей душевной конституции, - и то слегка вздрагиваю, когда слышу эти сраные бипы вместо человеческих слов. Или впадаю в недоумение, когда обсценизм забивается не бипами, а «умолчанием», стиранием звука. «Да пошёл ты …» - а дальше открывает рыбка рот, да не слышно, что поёт. Куда пошёл-то? «Нах.уй?» «В жопу»? Или «в п.изду»? Это же важно! И актёр старался, проговаривая сценарную реплику сообразно важности её конкретного смысла. Но зрителя – лишают возможности услышать её, как есть, вынуждают озадачиваться на ровном месте, отвлекаясь от целостного восприятия картины. 

Разумеется, те твари, которые лоббировали этот закон, насилующий русский язык и русское искусство, калечащий уши и души наших детей, – будут гореть в аду (и немножко раньше, чем им кажется). Как сказано в классике, «будет и для этих бл.ядей своя кровавая ежовщина» :-)

Но гораздо важнее то, как само творческое сообщество относится к подобным мракобесным «цензурным» законам. И потому очень отрадно видеть, что хотя бы Тодоровский и Эрнст имеют достаточно смелости, чтобы послать нахер спятившего законодателя, мокнуть его опухшим е.блом в парашу (где ему самое место) и подарить своему зрителю полноценное звучание живых слов в устах живых людей (ну ладно, слово «бл.ядь», надо признать, они всё-таки чуть-чуть «подпиливают», но не до безобразия).

Впрочем, не стоит, вероятно, зацикливаться на «наболевшем политическом», поскольку фильм-то всё же – лирическая такая, добродушная, почти совершенно аполитичная драма, и его художественные достоинства, разумеется, далеко не исчерпываются тем, что там звучат слова «бл.ядь», «м.удак» и «жопа».

Но я не умею расписывать художественные достоинства, не умею их препарировать и анализировать, я всё больше склонен держаться чисто субъективных и простосердечных оценок: «нравится – не нравится», «смотрится – не смотрится».

Тут – посмотрел все двенадцать серии «залпом», и – в целом понравилось. Интересно было. Хотя не сказать, что я большой любитель семейно-бытовых драм или производственных кинороманов. Этого добра – мне в реальной жизни хватает, чтобы ещё в фильмах на то же пялиться. Но здесь – вот как-то занятно сделано. Легко, непринуждённо, изящно, откровенно. А больше – я расточать комплименты не умею.

Поэтому, лучше сосредоточусь на том, что показалось странным в картине.

Итак, это фильм о том, как делают фильм, в общем и целом. Задумка не слишком затасканная, но всё же – не уникальная. Прецеденты бывали.

И в фильмах такого рода (о том, как делают фильм) всё же подразумевается, что сам по себе продукт творчества киногероев – имеет некоторое значение, и как-то раскрывается его сущность: о чём он, какой он, зачем он.

Скажем, в помянутом выше двухчасовом «Трюкаче» (Stunt Man) – широкими такими мазками, но в полной мере раскрыто содержание и смысл того фильма, над которым работает съёмочная группа. Хотя основной сюжет – естественно, об отношениях внутри этой съёмочной группы и о погружении в эту полусумасшедшую среду «парня с улицы», беглеца Камерона, вынужденного заделаться каскадёром. Но и фильм, который снимает этот «маниакальный» режиссёр Элай Кросс («единственная роль О’Тула, где он играет не царя, а бога», по меткому выражению одного моего друга) – это как бы самостоятельный «персонаж» общей картины, изображённый рельефно и внятно, живой и дышащий.

Я мог бы привести ещё много примеров «фильма о фильме», где очень важно содержание того, над чем работают персонажи, и где оно раскрывается, но – воздержусь, поберегу свои пальцы и читательские глаза.

Здесь же, в «Оттепели» - я, честно, не сумел получить даже самого приблизительного представления о сущности того фильма, который они снимают, «Девушка и бригадир», типа, комедия из сельской жизни.

То есть, я слышу разговоры персонажей о том, что это не должна быть «клюква» в стиле «Кубанских казаков». Я наблюдаю «холивары» между молодым режиссёром и старой каргой, художницей по костюмам, на тему того, в каких облачениях снимать «комических селян»: то ли по старинке в каких-то немыслимых тирольских беретах с пером, то ли в диороподобных современных костюмах.

Но когда мне показывают отснятые сцены – я не понимаю, о чём это вообще, их споры, о чём вообще кино. То гиперсерьёзные какие-то  мелодраматические диалоги, которые в комедии уместны будут лишь с тем условием, что это жёсткий пост-модерн, где обстёбывается всё и вся, то – какой-то дурашливый нарочитый водевильчик с плясками сельских «стиляг» между гумном и колхозным прудом, в который потом плюхаются, продолжая плясать, какие-то «внезапные физкультурники» в майках-алкоголичках.

Бывали ли в истории советского кино такие «эклектичные» картины, где бы мелодраматическая серьёзность сочеталась с «водевильством», с элементами мюзикла? Ну, на ум приходит «Свадьба в Малиновке». Да, там это есть. Но – это целостное, законченное произведение, которое можно оценить в качестве такового. А здесь, в «Оттепели», - есть лишь какой-то очень смутный намёк на стилистику и содержание того, что они снимают. И совершенно непонятно, то ли конченное говно у них вышло, то ли шедевр.

Во всяком случае, если их творение претендует на комедийность – нигде нет подтверждения, что фильм реально смешной.

Когда его просматривает какая-то курица из Минкульта (не уверен, что имелась в виду Фурцева) и зарубает за «безнравственность», - поверить, разумеется, можно. В любой комедии, как-то касающейся отношений полов, любая курица из Минкульта могла бы найти «безнравственность», вне зависимости от содержания.

Но вот когда потом фильм просматривает какой-то более выскопоставленный дядька (не уверен, что имелся в виду Хрущёв) и ржёт, глядя на этот водевильный танец «сельских стиляг», - я искренне не понимаю, чего его так прикололо-то.

Скажем, в «Продюсерах» - там Мэл Брукс удосужился всё-таки показать, как именно актёр-самородок-раздолбай своими импровизациями вытягивает пьесу, «стратегически» обречённую на провал. Не просто сообщение, что «зрители внезапно засмеялись» - а показывается, над чем именно им было смеяться. И то, как этот актёр играл Гитлера, - это действительно, объективно смешно.

Здесь, в «Оттепели», вместо кадров из их творения – с тем же успехом можно было бы дать надпись на экране: «Идёт офигенно смешная комедь, и кто надо – прётся». Это ничего бы ни убавило, ни прибавило.

Ну потому что сам фильм, который они снимают, - он совершенно никак не подан зрителю. Никаких зацепок, чтобы составить о нём впечатление.

 И это – минус, что Тодоровский, как бы он ни сумел блистательно изобразить отношения актёров-режиссёров-операторов, даже не удосужился вложить хоть какую-то самостоятельную жизнь в объект их творчества, вокруг которого всё вертится.

Ну и что ещё несколько напрягло – история про компрометацию этого оператора Хрусталёва через публикацию в газете с подачи следака прокуратуры, с которым Хрусталёв был на ножах.

Я уж не буду говорить о том, что явление поддатого следователя на съёмочную площадку к именитому режиссёру, лауреату государственных премий, и попытка чем-то там порулить, переросшая в дебош, - скорее, этому следаку стоила бы карьеры, а не оператору, который ему в морду зарядил, когда бухой работник прокуратуры стал актрис бл.ядями обзывать.

Потому что, извините, этот следак, какой бы он там ни был заслуженный, какой бы он там ни был кавалер трёх орденов Славы, - он всё-таки довольно мелкая сошка-вошка, чтобы такие понты колотить. Тем более – по собственному изволению. Его дело – убийства расследовать, а не в сердцевину пропагандистского аппарата лезть своим пьяным рылом по собственному душевному порыву, оскорбляя людей, осенённых куда бОльшим доверием Партии, чем он сам.

Но, допустим невероятное, допустим, что следаку этому сошла с рук его пьяная эскапада на съёмочной площадке, вылившаяся в мордобой, что никто не настучал на него, что никто не воспользовался поводом, чтобы убрать куда подальше эту «сталинскую псину» (и это в то время, когда их убирали из органов десятками и сотнями за гораздо менее одиозные выходки).

А дальше – он что делает? Идёт в газету и публикует фельетон о том, как некий кинооператор, сын важного конструктора ракетной техники, семнадцать лет назад был отмазан своим папашей от фронта, получив бронь?

Причём, это не какая-то многотиражка заводская была, а судя по всему – центральное издание. Вероятно, «Правда».

Да подобные компроматы – они случаются, скажем, в Соединённых Штатах, когда касаются соискателей президентского кресла. Но кому интересно было бы в Союзе жарить такую чернуху (при общей-то установке на позитив!) с целью опорочить какого-то там кинооператора с подачи какого-то там следачка прокуратуры, пусть и заслуженного человечка?

И ведь наезд-то получается не на сынка этого, а на папашу. Фактически – ему предъявляется обвинение в уголовном преступлении. Что злоупотребил во время Войны своими полномочиями, что необоснованно «забронировал» сына, уберегши его от фронта.

В фильме – всё получается как-то «автоматически». Публикация в газете – и вот Хрусталёва-старшего отстраняют от работы, и вот уж висит над ним исключение из Партии. Всё потому, что некий следователь написал язвительный фельетон, и газета его опубликовала.

Ой ли?
А с какого бы хера газета, тем более центральная, стала бы публиковать такие фельетоны, чей сюжет, на самом-то деле, нельзя никак подтвердить?

То есть, имеется факт, что вот был серьёзный конструктор-ракетчик, «отец Катюши», и его сын в 44-м не пошёл на фронт, а был зачислен на некий объект в тылу. Но это тогда было совершенно законно, поскольку тыловые объекты тоже нуждаются в рабочих руках, и далеко не все мужчины призывного возраста отправлялись на фронт.

А может, этот парень, будущий оператор, уже тогда проявлял такую сноровку в деле фотографии, что оказался жизненно необходим для каких-то ракетных экспериментов? Может, он был единственный, кто успевал заснять реактивный снаряд на старте, да так, что видно было, как сопла работают? И было бы преступлением посылать его на фронт рядовым пехотинцем, когда он гораздо больше мог принести пользы, участвуя в работе объекта, который курировал его папаша.

Мог он, при желании, наплести нечто подобное, если б кто интересоваться стал? Конечно, мог бы. Технарь – что угодно навешает на уши дилетанту с самым убедительным видом, и с той оговоркой, что конкретные нюансы – закрытая информация.

Да о таких вещах, о целесообразности придерживания тех или иных кадров в тылу, - никто никогда не обязан был отчитываться ни перед прокуратурой, ни, тем более, перед газетами. Во всяком случае, когда речь идёт о решениях руководителей каких-то особсекретных проектов.

Ну а с учётом того, какой вес и какой прямой доступ к высшим эшелонам власти получили ракетчики как раз в ту, хрущёвскую пору, - редактору газеты нужно быть оголтелым самоубийцей, чтобы наживать себе врагов в этом лагере только лишь потому, что какому-то обиженному прокуроришке приспичило свести личные счёты.

Может, я чего-то не понимаю, но по-моему, это абсолютно нереально, чтобы редактор центральной газеты стал так рисковать, публикуя фельетон о якобы недостойном поведении сынка-дезертира и папаши-укрывателя Хрусталёвых.

Другое дело, если этого Хрусталёва старшего уже кто-то подсидел, и где-то на верхах принято решение его сместить, - вот тогда и прессе может быть дана команда «фас». Но и то – маловероятно, когда речь идёт не о писателе каком-то крамольном, а о конструкторе-оборонщике. Таких – предпочтительно убирать по-тихому, без публичного скандала, бросающего тень на всё славное сословье военных конструкторов. Будоражить народ известием, что кое-кто из этой братии во время Войны мог злоупотреблять положением, отмазывая своих детишек от фронта, - это значит проявлять политическую незрелость на уровне, неприемлемом даже для студенческой стенгазеты, не то что для центральной прессы.

Поэтому вся история с разоблачением Хрусталёва – кажется несколько натянутой. Но тем не менее, психологически она интересна. И это, надо признать, «европейский» такой психологизм. «Вообще-то, я не трус, но когда пришла повестка, я вдруг подумал, что на войне меня могут убить. И я, конечно, мог бы наплевать на бронь и уйти на фронт, но не ушёл. Потому что мне было страшно умирать. Но я, по крайней мере, имею мужество это признать. А значит – точно не трус. Да, дочка, жизнь – она вообще непростая штука».

В отечественной ментальности, тем более, тех лет, - всё было несколько «монохромней» и категоричней (сейчас-то, понятно, достаточно уважительной причиной для неучастия в современных войнах РФ считается наличие бабок для подкупа военкома или медиков – но тогда и война была другая, и отношение к ней другое).

Поэтому, следует признать, это трудная задача, изобразить «дезертира» так, чтобы он продолжал внушать симпатию. Но Хрусталёв этот – он как-то обезоруживает своей откровенностью. А ведь мог бы наврать коллегам и близким, что его не отпустили на фронт, поскольку он имел допуск к секретным отцовским разработкам. Или ещё что-то придумать. Но не стал. Честно признал, что просто страшно сделалось. По тем временам в Союзе – действительно очень смелое и оригинальное объяснение.

Но всё же как-то сомнительно, чтобы дочка-пионерка, услышав это объяснение, сразу его поняла и простила. «Извини, папочка, что подумала, будто ты отсиживался в тылу, как трусливая крыса. Теперь-то я понимаю, что ты просто не пошёл на фронт как мыслящий индивид с развитым инстинктом самосохранения». По-моему, у тогдашних пионеров мозги немножко иначе были устроены. Менее «апологетично». Хотя, если любит отца и очень хочет его простить – чем чёрт не шутит.

А в целом – с удовольствием посмотрел фильм. Обычно, когда наш новейший кинематограф обращается к историческим темам и былым временам, получается нечто невообразимо убогое. Картонное, ходульное, ненатуральное до вульгарности. Да и обращаются-то обычно к более «выигрышным», более драматичным эпохам. Сталинские репрессии да Война.

Здесь, казалось бы, Тодоровский взял довольно «скучное» (для зрителя) время, когда ни карательные органы не свирепствовали, ни фашистские бомбы не рвались, но умудрился сделать живой и увлекательный фильм на совершенно заурядном, вроде бы, сюжетном материале. Во всяком случае, лично мне посмотреть было приятно.