У литератора Бобкова был совершенно нос Гоголя. Причёску он тоже завёл как у Гоголя. Поэтому, когда по своему обыкновению он в вечернее время крался по коридорам Союза писателей, встречные литераторы встретив труп покойного классика швыряли в него пустыми бутылками и в ужасе с матами убегали, полагая, что последний выкопался из могилы дабы попенять за профессиональную деятельность.
Пугались конечно зря. Все знают, что у Гоголя при перезахоронении стыбрили череп, отчего в узких кругах литературоведов его называли не иначе, как "классик без головы". Ещё более узкие круги знали, что пресловутую часть скелета скоммуниздил писатель Булгаков надеясь вдохновится на написание романа.
Бобкову не нравилось, когда пустые бутылки попадали в его голову, потому он отпустил бороду как у Льва Толстого и стал походить на Гоголя загримированного под Льва Толстого. При встрече, его по запарке его стали называть Лев Николаевич Гоголь. Тогда Бобков одел холщовую рубаху и стал ходить босой. Такой антураж приносил ему завалявшуюся в чужих карманах мелочь и недоеденные бутерброды.
Ещё Бобков любил напиваться как Есенин, читал всем матерные вирши и если был благодушен, то надрызгавшись, тихонько засыпал где ни-будь в уголке, как Иван Андреевич Крылов. Если начинал разгул, то ударялся во все тяжкие и проигрывался в пух и прах как Достоевский и Пушкин вместе взятые, а после относил в ломбард вещи без спросу заимствованные у знакомых и не открывал двери кредиторам. Впрочем его всё равно ловили, били морду и заставляли расплачиваться различными позорными способами.
Как Пушкин и Лермонтов он безумно любил женщин, хотя не очень-то в них разбирался. До смешного доходило. Как начнёт напропалую всех соблазнять да заниматься любовью - ни одной не пропустит. Оттого рядом с Бобковым непременно собирались кривые, колченогие и горбатые - всех обработает, попадётся двойка-тройка парней - в тот-же список, а бывает и соседняя бульдожка угодит в любовную западню подманенная кусочком колбасы...
Ещё Бобков, как Короленко регулярно боролся за права обездоленных у популярной местной пивнушки, путешевствовал из Петербурга в Москву и на Сахалин, как Радищев и Чехов, откуда писал письма на деревню дедушке Василию Макарычу (Шукшину). Как Чернышевский он часто думал что делать, хмурым утром топил в пруду щенков, а потом ходил вооружённый по оврагам и перелескам, как Тургенев, заодно собирая бутылки и металлолом.
Кроме вышеперечисленного, Бобков делал многое другое, чем занимались Куприн, Бунин, Салтыков-Щедрин, Успенский и другие обитатели книжных многотомников. Таким образом Бобков в едином лице являл субстрат всей русской классической литературы. Писать шедевры ему было некогда из-за перегруженности общественной деятельностью, зато и читать их было не надо, его и так все знали как облупленного.
Поскольку для России достаточно стало Бобкова, любознательные книгочеи познакомились с приключениями Тарзана, любовными похождениями Анжелики, сыскным мастерством Ната Пинкертона и историями многих других героев вплоть до великого чародея Гарри Поттера. Теперь, став знатоками мировой литературы мы искренно благодарим Бобкова - Спасибо Бобков, что ты не мучил нас разной сочинённой хренью, ты - истинное зеркало нашей литературы!