МОЙ СЛЕД НА СНЕГУ
Твой взгляд – туман.
Твой вздох -- буран
Твои следы –
Метелью быть обречены.
Юлия
«Следы не снегу, от алой рябины свет. От счастья бегу, и мне не замедлить бег. И мне не забыть в глазах твоих яркий свет, он медленно мерк. Был быстрым мой бег. Остался лишь след, мой след на снегу»
Юлия
Прошло несколько месяцев. Все в жизни Юлии потихонечку утряслось, успокоилось. Она работает маркетологом в торговой фирме своего дяди, брата отца, в отделе маркетинга. Фирма занимается покупкой за рубежом и последующей продажей на отечественном рынке различного промышленного и бытового электронного оборудования, включая компьютеры, принтеры, факсы, сканеры и запчасти к ним.
Училась она в недавно открытой в местном политехническом институте модного четырехлетнего курса маркетлогов. Училась она на вечернем отделении в платной группе из тридцати пяти человек. Много было желающих! Очень много! И почему именно на маркетолога? А на кого еще учится в нынешнее смутное время? На инженера при постоянно закрывающихся вокруг заводах? На медика при сумасшедших ценах на поступление и дальнейшую учебу? На юриста? Так у родителей и родственников Юлии никого знакомых юристов в городе не было. Поэтому маркетолог и есть та самая специальность, которую для нее сейчас проще всего получить и по которой у нее уже есть возможность устроиться на работу по блату! Вот она и устроилась! И именно по блату! А люди ведь не знают, что эта профессия ничего из себя не представляет! Но слово «маркетолог» яркое, модное, звучное и корочки диплома очень даже красивые.
И у дяди на фирме есть этот самый отдел маркетинга. Сидят в отдельной кабинете шесть девиц двадцати с небольшим лет, дочерей хороших знакомых дяди и нужных ему по жизни людей, одна другой краше. Настоящий цветник, настоящий «невестник». Сидят за новенькими компьютерами, шарят по интернету, изучают, так называемую, конъюнктуру рынка на их товары, ищут заказчиков и работают с заказчиками по номенклатуре необходимых для фирмы товаров. Так что Юлия сразу ж вписалась в этот женский коллектив, в этот «гадючник», где каждая из работниц не просто не переваривала своих соседей, но люто ненавидела их. Как своих соперников и прямых своих конкуренток по жизни и по работе.
А так, работа, интересная, связанная с постоянным общением с клиентурой, с постоянными поездками в Москву и даже за границу. Правда, иностранные языки она знает плохо. Английский, французский и немецкий в пределах школьной программы. Ведь она училась в школе с уклоном на иностранные языки. Но это дело поправимо. И ей наняли репетиторов, которые три раза в неделю приходили к ней по вечерам домой и натаскивал ее по английскому, французскому и немецкому языках.
Ну, а про занятия в институте вообще не стоило волноваться. Ведь курс был платным и ходить на занятия можно было не обязательно. Так, иногда лишь, когда надо было получить у преподавателя домашние задания и сдать их потом уже готовыми, предварительно купив у этих самых преподавателей уже готовые варианты ответов.
Работа у нее не была сложной. В ней не было той самой индивидуальной профессионализации, как практической, так и теоретической, той самой профессиональной изюминки, которой надо было заранее где-то научиться. Как это бывает в работе инженера или медика, или, на худой конец, у юриста. И эту ее работу мог выполнить любой коммуникабельный человек с общим средним образованием. Надо было лишь грамотно составлять тексты торговых предложений и соглашений, и уметь «не тупо», а заинтересованно разговаривать с клиентурой при телефонных с ними разговорах или же при их физических встречах у себя в офисе, либо на выездах.
У Юлии все подобные общения с клиентурой фирмы прекрасно получалось. Она умела чисто по «женски» очаровывать собеседника, умела разговаривать с людьми разного возраста и положения и могла разговорить любого клиента. Даже женщин.
Загружена она была основательно. Но стихи все-таки писала. Чаще всего дома, перед сном. Пусть мало, но – писала! И опять же про любовь. И опять про трагическую, несостоявшуюся еще свою любовь.
Да - это боль,
Но близкая, не злая.
Как старая знакомая, вдруг вновь
Мне о присутствии своем напоминает.
Ты, участь может быть моя?
Не знаю. Да только,
Как возникнешь, враз
К тебе я привыкаю.
К себе привыкнуть - не даешь,
И позабыть не позволяешь...
Да - это боль!
Но ты о ней, увы, не знаешь..
Кому были посвящены эти ее стихи? Ведь парня у нее не было. Ну и что, что не было! Но ведь будет же! Будет! Вот этому самому будущему своему возлюбленному, который был уже в ее сердце, они и посвящались.
Она уже любила этого невидимого своего возлюбленного. Хотя не знала его лица, не знала его тела и не ощущала его мужского запаха. И даже по ночам иногда она занималась с ним сексом. И просыпалась тогда от собственного крика наслаждения с лихорадочно стучавшим сердцем, совершенно мокрой от пота и исходящей от желания промежностью.
И ее стихи были про него, про этого своего любимого. Она уже знала, что любит его, хотя и не знала его имени. Не знала, кто он, откуда и как его звать. Но она уже ждала его. А как же иначе? Иначе может случиться и так, что не узнаешь ее, эту самую свою любовь. Потому что не будешь готова к встрече с ней и сможешь не узнать ее, и слепо пройти мимо.
Я уйду без слез и упреков,
Только выдохнет старая дверь,
Распахнется вдогонку окошко-
Но ни взгляда в него -ты не смей!
Я уйду без сомнений и страха,
Монотонно отбив мостовой-
Ты! - мое сероглазое счастье,
Я - невыспавшийся твой покой.
Я уйду без надежд и отчаянья.
На исходе болезненной мглы-
Мы встречаем рассвет в молчанье,
Порознь , одни !
Я уйду без слез и упреков,-
Вспоминать меня - иль помин,
По моей руке одинокой,
С горсткой терпких ягод рябин.
Особых знакомств на работе она не заводила. Держалась со всеми ровно, сдержанно, приветливо. Но на расстоянии. Близко к себе никого не подпускала и сама ни к кому близко не подходила. Она была вполне «самодостаточным» человеком и потому спокойно могла обходится без друзей и знакомых, лишь сама с собой. И ей не было скучно с собой, с этой гордой, диковатой и упрямой девушкой по имени Юлия. И рядом с ней всегда стоял ее любимый, ее возлюбленный, незримый пока еще , но уже вполне ощутимый. И она охотно с ними общалась через свои стихи.
Ка-са-ние - вот рай!
Вот - вольтова дуга!
Несу в своих руках любовь,
Ни краешка, ни дна,
Ты не забудешь не одно,
Ты вздрогнешь, так и знай,
Целебно-нежное мое
Прикосновенье - рай.
Тебе даю, а ты бери,
Смотри, не расплескай..
Рука одна тебя хранит-
Молящая рука.
Другая -к сердцу ближе всех,
Вторую жизнь вотрет.
Смотри, чтоб не задел ее
Неверности топор.
При-кос-но-ве-ние руки-
Вот зеркало души!
В своих руках несу любви
Слов тысячи на три.
***
Так прошел один год ее после школьной жизни. Потом другой. И вот она уже студенткой третьего курса института и через пару лет должна была получить диплом маркетолога товарного рынка. Диплом. А не знания. Ибо никаких знаний учеба в институте ей по своей профессии не давала. Да и не могла давать. Потому что это была искусственная и никому не нужная в деловой жизни страны профессия, тупо перенятая нашими госчиновниками с Запада. А все, что ей нужно было по работе профессионально, она брала из интернета. Компьютер был обязательной составляющей ее рабочего места вместе с принтером и факсом. И дома у нее в комнате тоже был компьютер с принтером.
Работала она с интересом. Она много ездила, много летала. Была не только в Москве, но и в Питере. в Екатеринбурге, в Новосибирске. в Тбилиси и даже за границей. В Париже. в Лондоне, в Берлине она бывала уже по нескольку раз. И довольно-таки свободно разговаривала с местными представителями торговых фирм на их родных языках.
Так что, можно было свободно сказать, что со взрослой жизнью она вполне освоилась. Можно было бы. Но почему-то не говорилось. Наверное, потому, что у нее, у такой красивой и эффектной девушки, не было парня, не было мужчины. Желающих познакомиться с ней поближе и наладить с ней контакт и залезть к ней в постель, было много. Очень много. Ведь деловой круг ее знакомств был обширен. И в России, и за границей. И она всегда была центром мужского внимания. Но она никого к себе близко не подпускала. И любого мужчину, пытающегося с ней сблизиться, она интуитивно сравнивала со своим тайным возлюбленным, живущем в ее сердце, в ее душе, в ее генах. И никакой замены, даже временной, вынужденной, она в своих мыслях не допускала.
Заменить другим -
Не выдержу;
Глаз чужих,
Слеза безудержна.
Дом не твой,
Пустая улица.
С ним одна,
Ночная спутница.
Боль в груди,
Разглядела в нем
Схожие черты...
Только ты - не он.
Обессилев падают
По плечам локоны.
Все слова твоим
Именем скованны.
И потому, наверное, после тех памятных Молдавских ночей, сексом с мужчиной она больше не занималась. Даже на их «корпоративах», всегда проходивших в каком-нибудь уютном загородном коттедже и в которых секс был желательной составляющей для участников, ее эти полупьяны оргии работников фирмы обходили стороной. К ней не липли, к ней не приставали.
А стихи она продолжала писать. Она уже не могла жить без своих стихов. Как наркоман не может существовать без дозы наркотиков. И когда она приобрела себе домой компьютер, то первое, что она сделала со своими стихами, опубликовала несколько десятков их на одном из самых популярных сайтов интернета «Стихи, ру» под псевдонимом Юлия Ч.
Однако откликов на ее стихи была мало. А из тех, что были, большую часть составляли отрицательные. Среди читателей ее стихов друзей себе она не нашла, а понимающих ее стихи и принимающих ее стихи оказалось слишком мало. Стихи ее были не для всех. Слишком уж сложные для восприятия, слишком трудные для чтения, слишком туманные для понимания. И действительно, как, скажите, понять нормальному человеку вот эти строки?
По улице моей кружит зима.
Я без тебя весну и даже лето,
А осень не сходила со двора,
Слагая для тебя куплеты.
Мой воздух свыкся с запахом чужим,
Ночь не встречала даже твоей тени.
Мое окно в слезах разлук седых,
Двух силуэтов не осветит ныне.
Мой день – мой новый спутник у дверей,
Всегда один он, молчаливо строгий;
Ведет меня по улице твоей,
Не поднимая глаз, не говоря ни слова.
Я в неизбежность верю наших встреч,
Когда как будто только час знакомы,
Мы скидываем прожитое с плеч –
Так дороги друг другу и так новы.
Или же вот эти запутанные до невозможности, сумбурные, рваные и корявые для глаз и ума строки? Они что, тоже про любовь?!
Пусть будет так.
Ты слаб и безобразен.
Как гнусно бегство
От молящих глаз.
Пусть будет так.
В здоровье и в богатстве-
Я по другую сторону
Венчальных фраз.
Пусть будет так.
Я сгину, я закроюсь
С моей виной
За россыпью волос.
Пусть будет так.
Прощеньем дверь откроешь,
Я выдохну тоскою -
Ты вдохнешь.
Или вот этот строчечный «винигред» - о чем он?! Вам понятно? Мне лично – нет!
Сердоликами из бывшего своего
То ли светишь мне, то ли слепишь –
Все одно.
Зацепило б нас отрицанием полюсов,
Только, если б был – не любил меня
Все равно.
Если б я была, не позволяла бы в ночи
О чужом шептать, с заклинанием
Не ищи.
Расстоянья два – ни вперед не дойти, ни вспять
Запыленным нам перепутье
Не отыскать.
Через интернет она узнал адреса редакций нескольких толстых литературных журналов Москвы, когда-то очень популярных в Союзе. А так как в Москве ей приходилось бывать часто, она рискнула заглянуть в некоторые из них. В редакции журнала «Москва», «Новый мир». «Знамя». Потом заглянула в редакцию своей городской газеты. И больше желаний ходить по редакциям она не испытывала.
Хотя с ней разговаривали и даже смотрели принесенные ею стихи. А потом вздыхали, укоризненно качали головой и сочувственно говорили. Причем, везде говорили примерно одно и тоже.
А они говорили:
-- Девушка, милая, прежде чем писать стихи, вы бы поинтересовались, какие бывают стихи по своей форме, по построению, по содержанию, по рифмам, по ритмике. У вас же полнейший разнобой в размерах и построении стиха. У вас стихи, как винегрет. Начинаете с ямба и тут же на следующей строчке переходите на хорей, затем на дактиль и далее на не разбери пойми чего. Потом ставите анапест и вновь переходите на ямб. Ну, нельзя же так, девушка! Нельзя!
И с грамматикой у вас полнейший облом. Особенно в знаках препинания. Свои точки, запятые, многоточия, восклицательные и вопросительные знаки вы ставите абсолютно произвольно. И зачем вы так много ставите тире? Я не понимаю! Так нельзя, девушка! Нельзя!
Да, у вас есть мысли, есть образы, есть чувства, есть своя энергетика в стихах, но вы не умеете их выражать стихотворными строчками. И у вас вместо стихов получается полнейший словесный сумбур. А вместо строк какие-то нелепейшие словосочетания, не имеющие никакого смысла.
Вы, как ребенок, барабанящий пальцами по клавишам пианино и думающий, что он воспроизводит музыку. Шума, грома много, но музыки нет. А стихи – это музыка слов, уложенных в строчки. Здесь законы работают и очень строгие законы.
Девушка, так стихи не пишут! Поэтому мой (наш) совет вам – учитесь писать стихи! И начинайте с элементарного, с простой рифмовки. А то у вас в одном стихотворении, то есть рифмы, то нет.
***
А потом летом она случайно попала на праздник поэзии, проходивший всегда в одни из сентябрьских выходных на центральной площади города с высокого парапета местного дворца спорта «Кристалл». Точнее, не попала, а проходила мимо. И остановилась как раз напротив трибуны, с которой местные поэты через микрофон читали свои стихи.
И здесь ведущий стал призывать отдыхающих граждан города прочитать свои стихи. Юлия стояла недалеко от него и не заметить ее было сложно. Вот он и прицепился к ней. Юлия подумала, подумала и решила прочитать. Она вышла на трибуну, подошла к стойке микрофона, поправила микрофон, глянула на площадь, заполненную народом и ощутила холодок между лопатками. Она впервые выступала перед таким количеством слушателей и ей даже стало не по себе. Она прокашлялась, прочищая враз пересохшее горло и прочитала пару своих стихотворений. А читать свои стихи она умела. Это умение у нее было.
Она читала их так, что слушатели не ощущали никакой странности в ее стихах, никакой необычайности образов в их строках и неправильности стоящих в них знаков препинаний. Они сразу же очаровывались строгой ритмикой строк этих стихов, произносимых мягким грудным голосом красивой девушки, и несущих в себе пьянящую магию настоящей поэтичности, которая завлекала их и разом затягивались во внутрь этого странного поэтического мира, такого мощного, такого яркого и такого для них притягательного.
Площадь сразу же затихла, вслушиваясь в ее голос. И послышались крики с площади:
-- Еще! Еще прочитай!
И она прочитала еще пару своих стихов. И здесь к ней подошла полноватая женщина средних лет, одетая в темный брючный костюм, нелепо сидящий на ее расплывшейся фигуре, протянула ей визитную карточку и сказала:
-- Здравствуйте, девушка! Я из городского литобъединения. У нас здесь много своих поэтов и своих прозаиков - жителей нашего города. И по средам мы проводим свой творческий семинар, где обсуждаем свои стихи и стихи наших гостей. Приходите.
И она пришла. Не могла не прийти. Писать постоянно для себя одной, писать в стол, писать в течении многих лет только лишь для своего внутреннего «я», не ощущая ответной реакции со стороны окружающих тебя людей, трудно. Очень трудно. А, если поточнее, невозможно совсем. Не даром на востоке говорят, что, если бы путешественнику запретили рассказывать об увиденном в других странах, то он бы перестал путешествовать. Потерялся бы всякий смысл в его путешествиях.
Поэтому Юлия и пошла в городское литобъединение. Пошла из чувства элементарного человеческого любопытства , А, может, если поточнее, обыкновенного женского любопытства и тайного желания услышать хоть что-то приемлемое про свои стихи. Хотя надежды не было никакой. Лишь смутная тень такой надежды.
Потому что в ее душе все чаще и чаще возникала коварная и упрямая мысль о том, что она в поэзии неудачница и со своими сложными и трудными для восприятия стихами является элементарнейшей и никому не нужной пустышкой, потому что занимается не своим делом. А вот что является именно ее делом в этой жизни, она не знала и не понимала. И без стихов своего существования просто не мыслила. Во всяком случае, пока не мыслила.
***
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА. ТО ЛИ ВЫМЫШЛЕННОГО, ТО ЛИ НАСТОЯЩЕГО...
Слышишь! Я не могу не ждать.
Слышишь! Я не могу не верить.
Так хочу я видеть твой взгляд,
Только зря… Ты не ждешь,
Ты не веришь.
Юлия
Она была женщиной яркой,
Красивой до дрожи в глазах!
«Шикарной» на счастье заявкой,
Заявкой на радость и страх.
Автор
Пустырь – пустырник – пус-то-та…
Сил больше нет тебя искать.
Сил больше нет, а все иду,
Пространства взрыв – а вдруг найду.
Юлия
В описываемые годы я вел творческий семинар в городском литературном объединении «Электростальские огни».
Городское Литобъединение или по простому Лито занимало тогда бывшую трехкомнатную квартиру в одном старом и уже списанном из эксплуатации пятиэтажном доме в центре города. Официально здание было списано и подлежало сносу, но люди в нем жили. Жили по той простой причине, что из списанного здания людей надо было куда-то расселить. Однако свободного жилья в городе не было и выселяемые из этого дома семьи просто-напросто некуда было расселять. Вопрос так и повис в воздухе в неопределенности.
А сын мэра города являлся членом нашего Лито, и мэр своей властью подарил нам одну трехкомнатную квартиру в этом доме. И даже взял ее финансовое обеспечение на баланс города. Одна комната этой квартиры являлась у нас раздевалкой и архивом литобъединения, другая, самая маленькая была объединена с гостиной и представляла собой большой зал, в котором собирались члены литобъединения для совместно общения, для своих заседаний и литературных мероприятий своего и городского масштаба.
Официально в члены Лито входило человек двадцать. Они имели личные удостоверения установленного образца с правами местных городских журналистов. То есть, члены литобъединения имели право посещать любые общественные мероприятия города на правах журналистов и платили членские взносы в кассу объединения в размере пятидесяти рублей в месяц. Что было по тем временам не мало! Но эти деньги были нужны литобъединения. Они шли на наши мелкие хозяйственные надобности.
Заседания творческого семинара Лито начинались с половины седьмого вечера по средам. Но это было лишь время открывания дверей квартиры. А сами члены Лито подходили обычно в течение всего вечера. Кто, как смог, у кого, как получалось. Ведь все члены литобъединения работали и сюда приходили в свое личное, не занятое работой время. Но обычно к семи вечера собирались все или почти все из тех, кто хотел и мог сегодня придти.
Юлия пришла ровно к пол седьмому. Мы уже сидели в своем зале. Зал имел форму прямоугольника. У его задней стены стояло пианино с парой диванчиков, а прямо в центре зала вдоль его продольной оси расположилось несколько сдвинутых по торцам столов, накрытых скатертями. Его мы называли в шутку нашим «литературным столом».
Вокруг него по периметру стояли стулья, на которых сидели десятка полтора, а, может, и больше мужчин и женщин разного возраста. Были и пожилые, были и молодые, были и среднего возраста. И одеты все были обычно, по сегодняшнему , без каких-либо особых претензий на оригинальность или моду. Чаще всего в джинсах и футболках с ветровками.
Когда Юлия зашла в зал и произнесла стандартное в таких ситуациях «Здравствуйте», все повернулись к ней. Выглядела она эффектно. Очень эффектно! Очень! Высокая, стройная, в обтягивающих бедра белых джинсах и легкой цветной кофточке навыпуск с широким воротом, лишь чуть прикрывающим ее небольшие, но четко выраженные красивые груди, и небрежно сбросанных на плечи крупных локонов темных волос.
Она не смутилась множеству направленных на нее любопытных глаз, подняла руку с визиткой Литобъединения и сказала:
-- Меня на городском празднике поэзии пригласили к вам на заседание творческого семинара. Вот я и пришла. Можно?
-- Конечно можно, -- сказал я, -- К нам любому желающему можно. Но вы что-нибудь принесли с собой показать нам?
-- Да, -- сказала она, -- принесла несколько своих стихотворений. Они у меня в сумке.
Слева от меня было свободное место и я сказал ей:
-- Садитесь сюда. Но сначала представьтесь, пожалуйста.
-- Юлия Ч. – сказала она, - работаю здесь, в городе, маркетологом в одной фирме и учусь на вечернем в нашем Политехе. В свободное время пишу стихи. Нигде не печаталась.
Она села около меня, покопалась в сумке, достала несколько отпечатанных на компьютере листочков бумаги и протянула мне.
Я взял листочки, глянул машинально на верхнее с напечатанным стихотворением и не смог отвести взгляда, настолько поразили меня строки этого стихотворения:
Когда исчезну - закричишь!
Чер-то-по-лох. Пе-ре-по-лох.
А мне вперед – пути, пути,
Морская пена бьет у ног.
Когда исчезну – «вкровь» собьешь
В пыли дорог ступни.
А мне покой - стоят часы,
Зенит над головой.
Когда исчезну - не уснешь,
А в лихорадке - я!
Несут короткие гудки
Приветы от меня.
Я перевернул листок. На следующем листке было другое стихотворение, не менее яркое и не менее мощное. Какие-то необычные словосочетания с затаенным и скрытым и даже спрятанным от чужих глаз смыслом.
Недосказанностью со зла,
Мучаюсь - нет следа.
Надрывность, как нарыв
В голосе саднит.
Мученьем, мукой , бесами!
Как лезвием, стихи прорезаны.
И крики бессловесные
Тоской унизаны -
Да сгинь же ты!
Я глянул на девушку. Она смотрела на меня. Наши взгляды встретились. В ее глазах был вопрос, мольба и тщательно скрываемое, но все же прорывающееся сквозь внешнюю невозмутимость лица, напряжение. Она ждала от меня слов. Но каких? Неужели для нее и вправду важно наше мнение о ее стихах? И я спросил ее:
-- Юля, вы умеете читать свои стихи? У нас обычно авторы читают свои стихи. А потом уже мы все обсуждаем их.
-- Да, -- сказала она, -- умею…
-- Тогда прочитайте. А мы послушаем.
Да, она умела читать свои стихи. Голос у нее был низкий, несколько даже гортанный, но мягкий и приятный на слух. И ее стихи в ее исполнении на слух воспринимались очень даже хорошо. Она прочитала пять своих стихотворений и замолчала. Она волновалась так, что на верхней ее губе даже выступила испарина. Члены Лито молчали. Стихи их поразили. Поразили, прежде всего, своей непохожестью на их собственные стихи. И они, растерянные и ошеломленные, ждали, что скажу я, хозяин и ведущий этого творческого вечера, этого семинар.
Ее стихи до невозможности поразили меня. В них была какая-то необъяснимая для меня магия, магия обычных вроде бы слов, не всегда рифмованных, не всегда состыкованных по смыслу, но художественно связанных друг с другом, причем, связанных как-то по новому, не так, как принято, и потому раскрывающая нам тайный, неведомый поначалу и скрытый от всех истинный смысл ее поэтических строк. И тогда эти строки оказывались наполненными и даже переполненными такой мощной, вселенской женской тоской по утерянной или не пришедшей к ней любви, что становилось не по себе.
Но разве можно так о любви? Оказывается, можно! Только вопрос, любовь ли это? Или это уже сама жизнь, ставшая неумирающей никогда любовью!
Стираю тебя без остатка,
До последнего твоего вздоха,
До последнего моего взгляда,
Последнего твоего шага.
Сдираю с себя чувства
Твоих неизменных присутствий,
Каждой моей мысли,
Каждого нового утра.
Стекает слеза восковая
Каждой моей ночи-
Жаром своим подтверждая
Рождение каждой строчки.
Стучала и в дверь и об земь,
Взлетала и падала в недра.
Никто меня не обнял,
И ты судьбу не доверил.
К тебе опять и снова,
К тебе тогда и вечно-
Возвращается каждое слово,
Посвящается каждая песня.
Да, эта наша новая гостья, красивая эффектная девушка с тревожным взглядом темных, неопределенного цвета глаз, оказалась настоящим Поэтом, Поэтом с большой буквы, Богом рожденным Поэтом. Потому что научиться писать стихи сможет, при желании, каждый образованный и грамотный человек. Но Поэтами только рождаются. И таким Поэтом, Богом рожденным, оказалась Юлия. Пусть только для меня оказалась, не для всех. И не сказать об этом нашим членам Лито я не имел право. Но сказать надо было так, чтобы они не обиделись за себя и не отторгнули от Лито эту девушку.
Потому что поэтов среди нас не было. Были пишущие стихи. Кто хорошо, кто плохо, кто средне пишущие, но всего лишь пишущие. Включая меня самого. Причем, пишущие самые обычные, самые трафаретные, самые заурядные рифмованные стихи. И естественно, что они, эти пишущие, будут всегда подозрительно относится к любому, чьи стихи не похожи на «ихние». И слишком уж часто эта их подозрительность начинает принимать форму неприятия ничего такого, что не похоже на их собственное творчество.
Поэтому я сказал просто:
-- Товарищи, разрешит поздравить всех вас. Нашему поэтическому полку прибыло! У нас появился новый поэт, очень своеобразный, очень интересный, очень самобытный и совсем непохожий ни на кого другого. Прошу любить и жаловать - Юлия Ч.!
Юлия встала и слегка склонила голову. Затем улыбнулась и сказала:
-- Чтобы не быть белой вороной в вашем коллективе, в качестве входного билета для своей прописки я ставлю вот это.
И она достала из своей сумки бутылку шотландского виски. Ее жест вызвал дружный одобряющий возглас - «О-о-о-о!»
Так Юлия стала полнокровным членом нашего Лито. Она написала заявление о приеме. Тут же был составлен протокол единогласного голосования о приеме нового члена в Лито, выписан членский билет на ее имя, сделано персональное ее фото, приклеено на внутреннюю часть документа и заверено большой гербовой печатью Лито за моей и ее подписью.
И, естественно, что затем это знаменательное событие было дружно обмыто не только одним лишь Юлином виски. Присутствующие члены Лито сбросились по «рваному», сбегали в магазин, накрыли стол и неплохо посидели часов до десяти вечера.
***
Юлия ходила в Лито постоянно и долго. В течение почти двух лет. Нельзя сказать, что ее стихи дружно принимались в Лито. Нет, критиков и противников у нее было много. Особенно вначале. У многих членов Лито ее стихи вызывали чувство острого раздражения своей непознанной ими глубиной, своим многомыслием, своей сложностью, своей загадочностью и своей непохожестью на их стихи. И единственным защитником ее поэзии в течении долгого времени был практически я один. Все остальные члены Лито принимали ее поэзию с натугой.
Но потом Юлия предложила Лито выпустить свою собственную газету и вызвалась скомпоновать и отформатировать ее у себя дома на ее личном компьютере. И ее приняли в свои. Приняли потому, что стали надеяться на публикацию собственных стихов в этой газете. А в такой ситуации портить отношения с ней, с той самой , кто делает эту газету, не стоит. Право, не стоит!
Я сначала не верил в ее затею, потому что не знал ее деловых возможностей. Однако материалы для нее подобрал. Но материалов было много, и мне поневоле пришлось предложить свою персональную помощь в подготовке первого номера газеты.
К этому времени у нас с ней сложились довольно сложные, и даже какие-то специфические, если не сказать, что странные отношения. Я активно помогал ей. По установившейся в городе традиции раз в месяц я давал в местную городскую газету на ее ежемесячную литературную страницу подборку стихотворений и рассказов нашего Лито для публикации. И несколько ее стихотворений были уже напечатаны в нашей городской газете. И она была рада до невозможности. И я был рад тому, что она была рада. Ведь в ее признании, пусть всего лишь городского масштаба, была и моя заслуга. Я ее заметил, я ей помог.
Но я ей начал помогать лишь потому, что ее стихи мне очень нравились и я увидел в них признаки настоящей поэзии. Женщины для себя я в ней не увидел и не почувствовал. Хотя нельзя не сказать, что она мне тоже понравилась. Понравилась, как женщина, как личность, как яркая индивидуальность.
Но поначалу мои к ней отношения больше напоминали отцовские, чем мужские. И я видел, что она благодарна мне. Даже больше, я видел, что понравился ей. Но понравился я ей не как мужчина, увидевший в ней яркую женщину, а как мужчина, увидевшей в ней поэтическую неповторимость, увидевший в ней поэта, Но все равно, она очень быстро выделила меня из всех мужчин Лито.
А когда женщине начинает нравится мужчина, он не может не поддастся ее женскому обаянию. Не может, и все тут! И я поддался. Но поддался не без внутреннего своего колебания. Ведь было два протестных «но» в наших отношениях, Во первых, ее рост. Она на целых полголовы была выше меня. А я всегда избегал отношений с женщинами выше меня по росту. Во вторых, разница в возрасте. У меня дочь была гораздо старше ее. В третьих, я был женат и у меня были дети.
Завести с ней элементарную любовную интрижку мне не позволяла моя мужская совесть. Да и не похожа она была на любительниц легких, ничего не обязывающих отношений с взрослыми мужчинами. Чувствовалось, что к любви у нее отношения были серьезные. А на серьезные отношения с ней я был просто не готов. Морально не готов.
Но жизнь распорядилась по своему. Жизнь властно повела нас друг к другу. Как в ее стихотворении:
Ты примерял мою любовь.
Как метр ситца.
Я думала, что он
В шедевр преобразится.
Да только падала ничком
Ручная птица
И презентация любви
Не состоится
Дышал взволнованно,
И ждал, гуляка - ветер.
Я вижу, ты меня искал,
Но, вот не встретил.
И дата на дворе моя,
Мелькали тени.
И номер строчки.
Словно бы мгновенья.
День и время нашей работы над газетой был определен ею заранее. Я отпросился с работы после обеда, позвонил жене, предупредив ее о том, что сегодня приду поздно и поехал по указанному адресу.
Дома была только она одна. Мы сели за компьютерный стол и начали работать. Она виртуозно владела компьютером и мы довольно быстро набрали и отформатировали четыре страницы газеты, выделив каждый из ее разделов соответствующими рисунками, взятыми из интернета. Пока она сидела за компьютером, я набрасывал небольшие рецензии по каждому автору. И она сразу же переносила их на страницы газеты. Про ее стихи я написал следующую рецензию:
«Поражает ярко контрастирующая, мощная, броско парадоксальная, постоянно балансирующая на грани разумности и общечеловеческого понимания, порой даже уходящая в подсознание, образность стихов Юлии Ч. Вызывающая у читателя одновременно и оторопь ( как обухом по голове!), и любопытство. Притягивающая к себе необычностью и отталкивающая от себя чрезмерностью»
Она набрала написанный мною текст и обернулась ко мне:
-- Вы и вправду так думаете о моих стихах?
-- Именно так я и думаю, - утвердительно кивнул головой я.
Она улыбнулась и снова застучала пальцами по клавиатуре компьютера.
Закончив с набором страниц газеты, она сбросила весь текст газеты на диск и даже отпечатала газету на принтере на двух отдельных листах. На сдвоенных листах она пообещала отпечатать газету на большом принтере у себя на работе.
Мы просидели часа четыре и в общем закончили газету. Получилось неплохо. Не хуже, чем в других газетах. Я был доволен. А Юлия чуть было не прыгала от радости. Она обняла меня за шею и поцеловала в губы. Поцеловала легко дружески. Затем отстранилась от мены, не разжимая рук, посмотрела внимательно мне в глаза, и вновь прижалась к моим губам. Но уже с настоящим поцелуем, которым целуются неравнодушные друг к другу мужчина и женщина перед сексом.
Не ответить на ее поцелуй я уже не мог. Да и не хотел. И я остался у нее до позднего вечера. И я понял, что все, что произошло между нами, не было случайностью. И эта моя помощь в оформлении газеты должна была стать прелюдией последующего секса. Так оно и случилось. И не могло случиться по другому. В отношениях между мужчиной и женщиной мужчина всегда делает то, что хочет женщина. А она захотела углубления наших отношений. Она-то захотела. Но ей двадцать с небольшим, а мне под шестьдесят. И у меня жена и двое детей. Мнда-а-а!
Интимные наши отношения продолжались месяца три. И за это время мы выпустили целых шесть номеров газеты нашего Лито. Мы с Юлией делали у нее дома сигнальный образец на двух отдельных листах, переносили его на диск. А уже с диска она у себя на работе печатала контрольный образец газеты на двух развернутых листах. С этого контрольного образца с помощью сыне мэра печатали на городской печатной фабрике сто экземпляров газеты, которые распространялись в местных городских книжных и почтовых киосках. Газета шла нарасхват.
А я все больше и больше увлекался Юлией. Я уже смотреть на нее не мог равнодушно – меня сразу же бросало в жар. А она со всеми коллегами по Лито и со мной внешне держалась свободно, легко и непринужденно. А в часы наших уединений она превращалась в настоящую сексуальную фурию, страстную, ненасытную и буквально исходящую сексуальными желаниями и доводящую меня за несколько часов наших объятий до полного физического и психологического истощения.
И я не знаю, чем бы все закончилось, если бы в наши интимные отношения не вмешалась сама ее поэзия. Я как раз закончил повесть про современную деловую женщину под названием «Очаровательная Юлия», в которой использовал с десяток ее стихов, чуточку изменив их для вписывания в смысловой контекст повести. В конце этой повести в постскриптуме я написал, что в повести использованы стихи Подмосковной поэтессы Юлии Ч. в авторской редакции. Повесть я сбросил в интернет на сайт «Библиотека Мошкова»
Юлии я сказал об этом на нашей встрече в Лито. Вечером она позвонила мне. Она была в такой истерике, что даже говорила с трудом. И поначалу я никак не мог понять, о чем она мне кричит. Потому что она на самом деле, не говорила, а буквально кричала мне:
-- Зачем ты это сделал?! Зачем?! Я так верила тебе! Я доверяла тебе! Я думала, что ты понимаешь меня! А ты?! А ты?! Ты в душу мне плюнул! Немедленно убери стихи из повести! Это не мои стихи! Это дешевая подделка! Слышишь, убери! Я не хочу, чтобы люди связывали эти стихи с моим именем! Или ты их убираешь из повести, или я знать тебя не хочу!
Всерьез ее слова я не воспринял. И стихи из повести не убрал. Повесть в общем-то получилась неплохая. И получилась неплохой именно из-за ее стихов. Ну, подумаешь, стихи ее кое где я подправил! Ну и что?!
Несколько раз потом я пытался ей позвонить. Но телефон ее не отвечал на мои звонки. В Лито она не пришла. А потом жизнь моя резко изменилась и мне стало совсем не до наших с ней личных и литературных проблем.
На работе мне предложили поехать на год Главным сварщиком в Иран на атомную станцию в Бушере, в строительстве которой принимало участие наше управление «Атоммаша». Семья моя дала мне добро на эту поездку и через неделю я улетел в Иран. Вернулся я домой не скоро, лишь через год с небольшим. Естественно, что о Юлии за время своего отсутствия я ничего не знал. Но забыть ее не забыл. Не мог забыть.
Сколько было их, случайных встреч....
Догорал огонь в молчанье свеч.
А потом в окно стучалась грусть,
Все осталось позади - и пусть.
Только буду вспоминать я вдруг
Шепот мне твоих знакомых губ,
Взгляд до боли мне знакомых глаз.
Было все, как только в первый раз.
А потом остался холод дней,
Тихо скрипнет вдруг входная дверь,
Подкрадется черной тенью ночь
И прогонит боль иллюзий прочь
Сколько было их забытых встреч...
Догорал огонь в молчание свеч.
Подойдя к окну, спугну я грусть.
Все осталось позади - и пусть.
И порой мне приходила в голову простая до ужаса мысль о том, что мой отлет в Иран был организован свыше, потому что оказалась для меня по настоящему спасительным. Потому что он избавила меня от больших пребольших неприятностей в жизни. Но об этом я узнал позже.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Через несколько дней после моего возвращения домой, я сел за свой компьютер. Сел просто так, без всякой задней мысли. Глянул свою почту. И среди множества сообщений я увидел вдруг одно, от которого у меня екнуло сердце. Это было стихотворение со странным названием «Неродившемуся». Вот оно.
Представляла рученьки,
Ворошила сны –
Маленький, измучилась,
Крест в открест – уйми…
Облака буравила
Взглядом - пополам,
С голубем отправила
Поцелуй к ногам.
Мне тебе вечернюю
Песнь не запевать,
Поутру поспелую
Ягоду не рвать
За себя не выстрадав.
За тебя – в поклон –
Я черешню сладкую
Набрала в подол.
Подписи не было. Но я понял сразу, что это Юля. Но почему заголовок такой странный? Я посмотрел на число прихода письма от нее. Это было примерно через неделю после моего отъезда в Иран. Значит, она не знала, что меня в городе уже нет. Тогда зачем в письме одно лишь стихотворение, да еще без подписи? И тут меня словно током прошибло! Господи, какой же я идиот! Ведь мы с ней сексом занимались всегда без презерватива. Не до него было всегда. Страсть гнала вперед, не позволяла остановиться и подумать.
Ну, ладно она, молодая, глупая. но я-то, старый дурак, мог бы и не гнать и подумать о последствиях! Мог бы, но не подумал. А она, видать, забеременела. И после нашей размолвки она таким образом мне сообщала мне о своей беременности. А я был уже за тридевять земель! И ни в чем ей помочь уже не мог. И что же с ребенком? Судя по названию стихотворения, она сделала аборт. Или, может, нет? Надо позвонить. Скорее надо позвонить.
Я начал искать свою старую записную книжку с телефонами. Но не нашел. Фирму, где она работала, я не знал. Тогда я сунулся в свое Литобъединение, но она там не была уже давно. И никто про нее ничего не знал. А без нее мне в Лито вдруг стало пусто и совсем, совсем неинтересно. И я перестал туда ходить. Я смирился с потерей Юлии. Вынужден был смириться. Ведь ничего другого мне не оставалось. Судьба нас развела намертво.
Но потом, через несколько лет я как-то в выходной занялся сортировкой своих старых бумаг, чтобы освободить места в своем книжном шкафу и наткнулся на папку с ее стихами.
Я сел за стол и начал перебирать листы бумаги с ее стихами. И на одном листе увидел ее телефоны, написанные мне когда-то ее рукой. Там был и ее мобильный и ее домашний. Ну, про мобильный можно уже и забыть. Давно это было. А вот домашний мог и сохраниться. Если адрес они не поменяли.
Я набрал номер телефона и услышал женский голос:
-- Ало, у телефона Мария Николаевна.
Это была ее мать. Мы знали друг друга. И я сказал:
-- Здравствуйте. Мария Николаевна. Это Виталий Владимирович. Я хотел узнать про Юлию.
Ответом мне была пауза. Потом ее разом изменившийся голос с трудом произнес:
-- Вы что, Виталий, действительно ничего не знаете?
-- Ничего не знаю. А что я должен знать?
-- Она погибла в автомобильной катастрофе. Давно уже. Четыре года назад. Я еще удивлялась, почему вас на похоронах не было.
И здесь у меня непроизвольно вырвалось:
-- А ребенок?
-- Ваш ребенок? Так она же аборт сделала. Она хотела его оставить, но вы как-то не так себя тогда повели. Она очень переживала, но потом решилась на аборт.
Я медленно опустился на стул. Мне стало не по себе. Трубка немного помолчала, потом в ней раздался голос Марии Николаевны:
-- У меня к вам, Виталий Владимирович, очень большая просьба – не звоните сюда больше.
Естественно, что я больше туда не звонил. Но чувство некой вселенской моей вины перед Юлией и перед всеми женщинами мира, у меня не проходило. И тогда я решил написать повесть про нее, такую яркую и такую красивую девушку и про ее удивительные стихи. Не знаю, как она у меня получилась, эта повесть, но я ее написал. И в этой повести главное, не ее сюжет, а стихи ее главной героини, Юлии Ч.
Сомненье глаз, неверность рук,
Какой-то странный холод губ,
Движеньем вечность разделяли,
И веселились и страдали.
И за тобою наугад
Могла идти я без конца.
Твой след в метели различая,
Боясь, что вдруг, в пути конца,
Твое дыханье, хрип прервется,
И жизнь стрелою вдруг сорвется,
Вольет дыханье в чью-то плоть,
Вольет твою не то – любовь,
Не – то твое сомненье,
Но нет, пока еще в ночи
Твой след мне виден, пусть нечетко,
Еще я слышу, слабо, но
Еще живет твой голос, нотка,
Пол звука, крик…
Вот – вот молчание прервется.
И с музыкой твой стих сольется,
И песней скажет мне о том,
Что ты дошел.
Тяжелый вздох…
Как беспощадно ожиданье.
Вернув сомненье глаз,
Смятеньем вечность разделяет.
Но за тобою наугад
Я не могла идти…
Твой след метели заметали.
КОНЕЦ