Это день обещал быть особенным с самого утра. Я открыл глаза под нежные полутона дневного света и осознал, что через два часа я буду сидеть на трибуне манежа ЦСКА и лицезреть великих. Не помню, что я ел на завтрак, не помню, как дошел до метро, а потом доехал до манежа. Помню только приятную прохладу, то и дело хватавшую уже подмерзшие колени и яркое солнце.
Я постучал в дверь … подъезда и сказал охраннику, что я от ……, после чего он сразу же меня пропустил и попросил подождать, пока он не узнает, куда мне нужно проходить. Я вошел в указанную дверь и оказался в небольшой комнате с высокими потолками. Я не сразу понял, что за люди стоят в пяти-семи метрах от меня и, обуреваемый желанием полностью соответствовать предшествующему действу снял шапку, расправил волосы и ослабил шарф.
Но когда один из мужчин повернулся ко мне лицом, я оторопел – это был Алексей Ягудин. И тут я понял, что он помогает с корсетом Албене Денковой, мимо него проходит Петр Кислов. Я сделал шаг вперед и увидел грациозную лодыжку изумительной стройности, даже не поднимая глаз, я понял – это Юлия Зимина, надевающая коньки. Я продолжал стоять у двери в своем темно-синем пуховике, и был незаметен для них. Помню, что Юлия бросила на меня быстрый взгляд и продолжила шнуровать коньки с очень сосредоточенным выражением лица, - повторяет программу, - подумал я тогда.
Все они – профессиональные фигуристы и приглашенные на проект личности – казались в этот момент большим кланом, большой семьей, в которой все шутки понимаются с полуслова, и иногда слышится ввернутое бранное словечко, так сказать, очень по-русски.
Меня захватил теплый поток, чувство необъяснимой эйфории и ментальной сопричастности ко всему этому. Я, видевший большинство этих людей не по телевизору впервые, ощущал гордость за то, что я стою на одном полу с ними, что я вижу этих гениев, которые каждое воскресенье оживляют экраны страны, своими глазами, без посредничества телевизионной панели, десятков метров толстых проводов и многих тысяч километров цифрового сигнала. Их близость, их витающее в воздухе раздевалки величие заполнило меня – молодого человека, учащегося не на факультете своей мечты, любовно и бережно лелеющего мысли о своем таланте, который переживает то романтическое и меланхолическое время, когда только только пробуется перо. Их энергия, их чистые и лучащиеся творчеством глаза, пересекающие пространство магическими линиями, слились с моей энергией и моими взглядами, и тогда я понял что-то очень важное, что-то, чему было уготовано стать точкой отсчета…
Посреди чувствительных переживаний, так трепетно переживаемых мной, вернулся охранник и предложил мне пройти к съемочному месту. Я охотно согласился, ведь теперь я мог проделать путь по этому триумфальному месту, где справа и слева от меня готовились и настраивались люди, которые смогли приобщиться к секрету искусства, давшему им способность и возможность заигрывать с самым прекрасным в жизни - творчеством.
Слева от меня осталась Юлия Зимина (признаюсь, в жизни она еще прекраснее, нежели по телевизору: стройные ноги, высокий лоб – все это показалось мне изумительным, даже в чем-то слегка космическим). Я обошел большую вешалку с костюмами и одеждой и увидел Петра Чернышева, сидящего на простой деревянной лавочке и надевающего фиксирующую связки повязку на колено. Проходя мимо него, я встретил его взгляд и невольно улыбнулся, увидев на его, как обычно, чуть по-творчески запущенном щетиной лице, приятную улыбку, - еще бы, - подумал я, - если ты катаешься так гениально, почему бы не поулыбаться всем подряд!
Я покинул раздевалку творцов, где они отрекаются от всего земного и облачаются в личину актеров и актрис, и прошел на съемочную площадку. Путь до трибуны, на которую меня вела одна из девушек-работниц шоу, был потрачен на обуздание того приятного ощущения, которое начинало завладевать мной.
Вот и трибуна. Я поднимаюсь по лестнице и обнаруживаю, что сегодня я буду смотреть катание в нескольких метрах от жюри. Меня неимоверно радует этот факт, и я занимаю указанное мне место. Пуховик отброшен на спинку стула, внимание рассеяно по фигуристам, раскатывающимся на темном льду и по пустым трибунам напротив меня; умозрительность все еще на раздевалке.
Идет время, и я вижу людей, постепенно подтягивающихся на мою трибуну. Тут есть все: мама с маленькой девочкой, сидящая по соседству, несколько пожилых женщин; мужчина, смутно напоминающий актера, имя которого никак не вспомнить. Тем временем, мимо меня проносится пара Медведева-Ванагас. Видно, что ребята работают очень усердно и хотят либо откатать блестяще в последний раз, в случае если номинация будет проиграна, или же откатать еще лучше, в случае, если они останутся, а уйдут Шпица-Ставиский.
Слежу за ними, но тут краем глаза замечаю, что на лед ступили Зимина-Чернышев. Перевожу внимание на них (признаюсь, наравне с парой Грыу-Маринин, они мои фавориты). Юлия и Петр как и всегда очень элегантны – черный цвет и их красота, читаемая через взаимоотношения между партнерами, идеально… Сначала они катаются порознь, просто скользят по катку, потом начинают делать элементы и отдельные эпизоды из программы.
Мое любование прерывает голос Авербуха, который объявляет, прокат номера Медведевой-Ванагаса под музыку. Другие фигуристы сторонятся и теперь катаются вдоль бортиков, а номинированная пара катает под музыку.
Ощущения двоякие: с одной стороны все очень красиво и эстетично, и я понимаю, что телевидение принизило их достоинство и несколько исказило восприятие – каюсь и записываю их в претенденты на 3 место (первые 2 у меня делят Зимина-Чернышев и Грыу-Маринин – сплошь талантливые и элегантные). С другой стороны, катание на фоне пустых трибун и на фоне по-тренировочному одетых фигуристов, мелькающих вдоль бортиков, немного смазывает чтение их проката. Нет ощущения ускользающего из рук песка – их номера, который катится к концу, и который ты жадно хватаешь по крупинке всеми органами чувств. Ребята скользят по льду, потрясая эстетикой катания, и я внимательно на них смотрю. Элементы, взгляды, безупречное черное платье Медведевой, финал. Музыка стихает, ребята возвращаются в нашу реальность.
Я перевожу глаза на тот самый белый диванчик, где сидят наставники и конкурсанты в ожидании оценок. Сейчас там все буднично: Роман Костомаров, одетый в спортивный костюм и что-то обсуждающий то ли с Михалковым, который пару минут назад раскатывался, надо признать, несколько неуклюже, то ли с бывшей партнершей из спорта Навкой.
Перевожу глаза на лед. Вновь катание разных пар. Я наблюдаю за тем, как на стол жюри ставят чашки с чайными пакетиками и кусочки сахара в одноразовых пластиковых стаканчиках. Гадаю, кто же сегодня будет судить…
Из размышлений меня выводит уже привычный голос Авербуха, - заливаем лед, - объявляет он. Фигуристы уходят с катка и надевают на свои инструменты – коньки – чехлы, после чего исчезают из вида. На катке появляется большая машина, которая начинает методично заливать новый слой, блеск которого предвосхищает начало шоу.
Каток залит и уже подсыхает. Кое-где видны лужи и водитель авто, которое слегка перестаралось, появляется на льду с тривиальным подобием швабры и прогоняет воду к бортику. Потом наступает затишье.
Спустя пять минут, на каток выходят ведущие. Алексей Ягудин катается с чемпионской претензией и попутно заучивает текст. Ирина Слуцкая скользит ровно настолько, насколько позволяет шикарное коралловое платье. Двое великих чемпионов катаются, расчерчивая замысловатыми узорами новый лед, а потом отправляются записывать приветствие.
Дубли-дубли-дубли-дубли. Сначала Ирина не успевает за Алексеем, затем Ягудин путается, потом Слуцкая пропускает свою реплику. Словом, около пяти-семи минут убито на запись вступительных слов. Однако хочется заметить, что ведущие справляются хорошо, особенно для бывших профессиональных спортсменов. Вот успешный дубль и теперь пишется спонсорский ролик про косметику и авиаперевозчика. Также несколько дублей (теперь из-за съемочной группы и режиссера).
Трибуна напротив меня начинает заполняться массовкой – теми зрителями, которых видно по телевизору и которые обречены аплодировать на протяжении всего шоу. Я сижу так, что меня не снимают. – Отлично, - думаю я, - можно закинуть ногу на ногу и не аплодировать каждый раз, когда того требует режиссер. Массовка рассаживается и ею начинают руководить ответственные за зрителей. Женщина в красном и мужчина в зеленом меняются местами, потом меняется еще какая-то пара людей, потом еще и еще. Спустя двадцать минут зрители рассажены в соответствии с фен-шуем, требованиями композиции и видением редакторов.
Казалось бы, все готово, только вот нет жюри. Алексей Ягудин говорит кому-то, что они будут с минуты на минуту. Ожидание.
Мимо меня проходит какой-то знакомый мужчина, но я не могу вспомнить его фамилию, равно как и своего соседа снизу. Мужчина идет к столу жюри и садится. К нему подъезжает ведущий и перекидывается парой слов и улыбкой. По словам Алексея Ягудина, это актер Макаров (имени не помню), который катался с Анной Семенович в одном из первых сезонов шоу. Женщины, сидящие на ряд впереди меня, недоуменно переговариваются, мол, так похудел и помолодел, что мы его не узнали.
Вслед за Макаровым появляется Чулпан Хаматова, которая постриглась еще короче. Затем входит Юлий Гусман, за ним Гедиминас Таранда, как всегда веселый и приветливый. Последней появляется главный рефери – Татьяна Тарасова. Судьи садятся на свои места и трое из них поочередно обращают свое внимание к гаджетам. Я удивляюсь, что у трех судей из пяти телефоны одной марки и одной модельной линейки и это не пятые айфоны.
Появляются ассистенты с чаем и кофе, Татьяна Тарасова что-то говорит, а ведущие выделывают па в ожидании начала. – Скажите мне, когда раздеться, - говорит Ирина Слуцкая, одетая в пуховик, - а то здесь очень холодно. Еще несколько минут, и вот, все готово.
Начинается запись шоу. На лед выходят номинанты. Ребята выглядят взволнованными, все указывает на то, что исхода голосования они не знают. В жюри мелькают слова про номинацию. Там что-то не так. Алексей Ягудин подъезжает к Татьяне Тарасовой и что-то ей говорит, на что она отвечает, что она знает. Номинанты говорят свои слова, на экране появляются цифры: 60 на 40, или около того. Остаются Медведева-Ванагас. Слезы радости, прощальные поцелуи, объятия и рукопожатия. Но тут слово берет председатель жюри и объявляет, что по решению «1-го канала» все пары, прошедшие 15 этапов не покидают шоу, а переходят в финал. Четверо номинантов радуются под аплодисменты трибун.
Начинается прокат. Первыми (не знаю, какими по счету они будут в воскресной трансляции) выходят Зыкова-Костомаров и катают отлично. Стоит отметить прекрасную «придумку» с канатом. Заслуженные 12.00. За ними идет следующая пара, потом еще одна. После проката трех пар объявляют технический перерыв – что-то со съемочной техникой не в порядке. Члены жюри покидают свои места, поредели и места на трибунах. Я остаюсь на своем месте и иногда поглядываю на лед, где раскатывается Навка и Михалков, о последнем из которых Гедиминас Таранда после их номера скажет, «очень удачно спрятался за образ».
Шоу продолжается, как поется в знаменитом треке. Пары, пары, пары. Из неожиданного стоит отметить 11.98 у Зиминой-Чернышева, финал номера которых походил на окончание первоклассного романа, оставляющего читателя в элегичном и благостном состоянии, когда дальнейшее действие может быть додумано каждым; остальные пары получают как и обычно.
Чулпан Хаматова судит строго, но справедливо. Именно ее 5.9 за технику не дает Зиминой и Чернышеву получить привычные и заслуженные 12.00.
Все время меня не покидает чувство сопричастности к потрясающему действу, разыгрывающемуся на льду. Все пары, за исключением двух, прекрасны и очень талантливы. Все показывают прекрасное катание, в то же время не менее профессионально играя актерски.
Я смотрю то на ноги непрофессионалов и удивляюсь их эклектичным движениям, то предвкушаю неимоверно выразительные, балетные кисти Лянки Грыу, которая, скажу забегая вперед, со своим партнером в этот раз не поразили, но сделали хороший номер; то смотрю на членов жюри – некоторые из них действительно под впечатлением.
Шоу пишут уже четыре часа, и я чувствую потребность в небольшой прогулке. В паузу между номерами я спускаюсь с трибуны и направляюсь побродить по подмосткам ледовой сцены. Слева от меня небольшой каток, где под присмотром великого Александра Жулина раскатываются Маринин и Грыу, о выразительных кистях которой я недавно думал. Не останавливаясь, прохожу мимо. Знаю по себе – перед важными соревнованиями хочется замкнуться в себе и побыть наедине со своим будущим номером или дистанцией, или матчем. Иду дальше и вижу Романа Костомарова, идущего ко мне навстречу.
Нагулявшись и насмотревшись, возвращаюсь на трибуну аккурат к следующему выступлению. Совершенно выдающийся номер выдают Кислов-Денкова – я под впечатлением. Статика в динамике, - говорит судья №5 - Гедиминас Таранда. Очень точное определение для номера.
Катание еще нескольких пар. Татьяна Тарасова и Гедиминас Таранда снова спорят об элементах, на этот раз о корабликах, что ж, этим уже никого не удивишь… Алексей Ягудин, чувствующий себя в роли ведущего очень уверенно и вольготно, говорит, что съемки запаздывают и поэтому пары не общаются с Ириной Слуцкой сразу после высказываний жюри – интервью допишут позже.
Последняя пара,- соображаю я. На льду недавние номинанты – Шпица-Ставиский. Номер прекрасен. Если бы ребята все-таки ушли, то все бы мы горько сожалели об этом, поскольку их танец, и в особенности финал, стоит на самой высокой позиции из всего, что было сегодня в шоу. Но не все так просто – в программу вкрадывается досадное падение, случившееся на ровном месте. Жюри не может этого не заметить и снимает десятые, много десятых. В итоге пара отброшена в конец таблицы, но этот факт придает их номеру еще большую цену и он, словно Жан Вольжан, рождает во всех сидящих в зале еще больше сострадательной любви и расположения к себе. На самом краешке трибуны стоит Албена Денкова, прикрывшая нижнюю часть лица рукой – она едина с залом, готовым простить паре ошибку во имя номера сложного технически и насыщенного желанием сделать лучше всех не смотря ни на что. На мой взгляд, у ребят это получилось.
Начинают писать интервью. Я беру пуховик и направляюсь к выходу – уже половина седьмого вечера. Я спускаюсь с трибуны и смотрю на одухотворенные лица вокруг себя. Все здесь пропитались искусством, все чувствуют себя на сантиметр или два выше, чем раньше. Души воспарили над телом и теперь витали над испещренным полосами катком, который впитал в себя весь труд, желание и величие истязавших его людей.
Красочная мысль улетучивается, как только я вижу Ирину Медведеву, скромно несущую две тарелки с едой. Все вокруг высказывают ей горячие комплименты и пожелания победить. Впрочем, здесь это обычное дело. Я иду дальше и вижу Гедиминаса Таранду, беседующего с Юлией Зиминой. Затягивая шарф, я прохожу мимо них, смотря на Юлию. Она смотрит на меня в ответ. Дежа вю, - думаю я,- круг замкнулся.
С того момента, когда я стоял в светлой раздевалке, полной творцов и только только впитывал аромат творческого величия, с того момента, когда я был несвободным от бытовых мыслей и витал где-то на уровне категорий, с того момента, когда я смотрел на них большими глазами, стрелки часов упали вниз, время стало идти по-другому, желание обрело своего незаменимого партнера – стремление. Я понял, что все эти люди велики. Велики только потому, что они вдохновляют. Вдохновение же рождает способность творить, которая и делает человека великим. Великим для самого себя, а уже потом для всех остальных. Проходя мимо Юлии Зиминой, я понял, что в этот вечер я тоже великий, и что в глубине души я хочу остаться таким навсегда. Я понял, что я хочу творить, ведь только тогда я смогу по-настоящему жить (если такая жизнь не иллюзия). Жить качественно и осознанно, а не существовать на автопилоте, действительно живя от случая к случаю, когда удается подпитаться вдохновением, щедро источаемым ими: Зиминой и Чернышевым, Грыу и Марининым, и в этот вечер Шпицей и Стависким, а также Медведевой и Ванагасом.
Холод декабрьского вечера обдал меня с головы до ног и вместе с поглотившей Москву темнотой, создал для меня необычайный уют, нежась в котором я не спеша направился к метро, вдыхая свежий и морозный воздух через повязанный шарф, осознавая и смакуя то, что я сегодня увидел и почувствовал, и обдумывая в голове каждое слово из этой небольшой заметки, навеянной желанием сказать «спасибо» всем тем, что творит настоящее искусство.