Князь решил вступить в переговоры.
Переговорщиком назначил муллу. Он считал муллу мудрым человеком. Джанибек надеялся, что мудрый, никогда не попадёт в положение, из которого просто умный, вынужден искать выход.
Мулла отнёсся к делу серьёзно. Он надел лучшую свою одежду. Это был зелёный расписной шёлковый бухарский халат, подпоясанный алым кушаком, турецкие, шитые золотом туфли без задников, на голове его красовался огромный белый тюрбан, с синим колпаком на вершине и большим красивым султаном из пера белой цапли спереди.
Для пущей важности мулла нацепил на нос большие круглые очки, купленные, по случаю, у путешественника-венецианца.
Сопровождали переговорщика с десяток отборных воинов. Отправился мулла к берегу реки верхом на белом осле в окружении эскорта на лучших и красивейших лошадях.
У небольшой илистой протоки посольство встретили казаки. Мулла грузно слез с осла и важно потребовал к себе главного. Казаки рассмеялись.
Во-первых, их смешил сам вид муллы. Если бы к тому времени была написана бессмертная повесть про старика Хоттабыча, более верного сравнения муллы с этим персонажем, ни у кого бы не нашлось. А сейчас казаки просто смеялись.
Особенно потешались они над туфлями с высокими загнутыми носами, но без задников. Эти туфли, возможно, были бы уместны на коврах во дворце персидского шаха или турецкого султана, но здесь, на мокрой от росы траве и грязном прибрежном песке, они смотрелись нелепо и комично.
Тюрбан также вызывал недоумение. Казаки с уважением относились к чалме. Как воины-практики, они хорошо знали, что скрученная в несколько слоёв ткань, великолепно защищает голову от сабельного удара. Но таких размеров?
Здесь трудно вообще голову ровно держать. А не держит головку только ребёнок до одного года с момента рождения, или совсем уж слабый человек.
Цветовая гамма костюма муллы также вызывала, мягко сказать, недоумение. Зелёный, белый, синий, алый, красный с золотом – всё присутствовало здесь.
Да ещё очки. Явно не очень нужные их владельцу, с сильными линзами, вынуждающие смотреть поверх стёкол, они не намекали, они кричали о том, что человек этот, хочет казаться значительнее и важнее, чем он был на самом деле.
Мулла был мудрым человеком. Он всё понял. И не подал виду. Но никогда больше в своей жизни, он не обувал ничего, кроме сапог.
Правда халат и тюрбан одевал по торжественным случаям. Очень уж большое впечатление они производили на его единоверцев.
Но это было потом. А сейчас мулла стоял среди сотни казаков и над ним смеялись. Смеялись над ним, над одним из мудрейших и старейших богословов и дипломатов известной ему вселенной. Вида он не подал.
Мулла медленно и молча снял очки и спрятал их в многочисленных складках халата. Так же медленно и важно, сел на седельную подушку, услужливо уложенную прямо на песок одним из воинов, сопровождавших его. Смешные, на взгляд казаков, турецкие жёлтые туфли, закрылись полами халата.
Он медленно и с достоинством снял с головы тюрбан и положил его рядом с собой. Под тюрбаном на голове оказалась небольшая атласная шапочка, похожая на тюбетейку.
Перед стоящими казаками сидел пожилой седой человек и молчал. Он сидел один, остальные стояли.
Постепенно все успокоились. Смеяться – то уже не над чем было. Не над стариком же смеяться.
Мулла медленно и с достоинством сказал, что хотел бы видеть главного, с кем он будет вести переговоры.
Его сопровождающие стояли рядом, держа коней в поводу. Одеты они были просто, даже очень просто: рваные чекмени, залатанные штаны.
Но рваные штаны были заправлены в добротные, тонкой кожи сапоги. На поясе у каждого воина подвязан дагестанской выделки булатный кинжал в ножнах, искусно отделанных серебром. Рукоять кинжала тоже в серебре.
На богатой перевязи - сабля в бархатных ножнах, сверкают драгоценные каменья на рукояти.
Под стать холодному и огнестрельное оружие. Ложа отделана серебром, на замках и стволе серебряная и золотая насечка. Даже нагайка и та украшена витой серебряной и золотой проволокой.
От намётанного глаза казаков не ускользнула ни нарочитая небрежность костюма, ни великолепие дорогого оружия степных воинов. Поняли они, что такие люди не будут сопровождать никчёмного человека, и всё с большим интересом и уважением стали смотреть на муллу.
Сами казаки были одеты, кто во что горазд. Было здесь платье и турецкое, и татарское, и немецкое, а также многих других народов. Но большинство были одеты в простой и удобный русский костюм старинного покроя.
Обуты были, все без исключения, в добротные кожаные сапоги, удобные и на воде, и при езде верхом.
Оружие казаков было ничуть не хуже, чем у их гостей, только какое-то нарочито тусклое, неброское. Ружья они берегли. И так как огненного боя не предвиделось, держали их в непромокаемых лохматых чехлах.
А для ближнего боя наготове, за поясом, виднелись длинные турецкие пистолеты. У некоторых по два и даже три. Бархатные и сафьянные ножны дорогих сабель потёрты и выцвели. Из рукоятей повыковырены блестящие драгоценные камни.
Так же непритязательно выглядели и их кинжалы. Оружие явно сознательно было приведено в такое состояние, чтобы «глаз не играл», чтобы быть минимально заметным даже на близком расстоянии.
Мулла был вынужден в третий раз повторить своё требование, звучавшее уже как вопрос: с кем же ему вести важные переговоры.
Вперёд вышел мужчина средних лет, осанистый и уверенный. Ничем не отличался он от других своих товарищей, лишь за поясом у него, кроме пары пистолетов, видна была серебряная булава. Да барашковая шапка с алым шлыком, «трухменка» по-казачьи, была немного выше, чем у других.
«Коли дело важное, разговаривать тебе придётся со всеми нами, мил человек. Таков уж наш обычай. Я хоть и атаман тутошний, и есаулы-помощники у меня имеются, и доверяют мне казаки, но я лицо выборное, призван выполнять волю Круга, а решение он и примет. Круг то есть. Все казаки, здесь присутствующие, и есть главная власть.
Не знаем мы ни царей, ни князей, ни ханов над собой. Своё начальство, не исключая и священников, выбираем сами, из своей среды.
Сегодня вроде тихо на Тихом Дону, поэтому и атаманом избрали человека тихого, спокойного, то есть меня. А ни приведи Господь, завтра начнётся война, переизберут мигом, выберут опытного рубаку, закалённого в походах, умеющего воевать.
А сейчас гутарь, что привело вас на нашу землю, почему хотите замутить коньми и баранами воду священной для нас реки?». Сказал и замолчал, ожидая ответа.
Когда говорил, снял по казачьему обычаю шапку. Не перед муллой снял. Перед Кругом.
Подивился мулла таким словам, но виду не подал. Слышал он, что казаки называют себя подданными московского царя. Каждый год получают от него жалованье.
И что каждый год, за этим самым жалованием, отправляется в Москву «зимовая станица» со своим атаманом во главе.
Почётно и выгодно стать атаманом зимовой станицы. Большие подарки и немалые деньги ожидают его. Но человек, согласившийся стать атаманом станицы, которая целую зиму проведет в первопрестольной, должен понимать, что он уже никогда, абсолютно никогда, не сможет стать Войсковым Атаманом, занять высшую из возможных у казаков должность.
В Москве был? Был! Подарки получал? Получал! Тебя могли подкупить? Конечно, нет, но всё-таки! Не быть тебе Войсковым Атаманом, от решений которого зависит судьба всего казачьего сообщества.
Слышал он и о жалованье, получаемом не конкретным человеком, с которого можно, ежели чего, и спросить, а целому народу. Такое «жалованье», с точки зрения муллы, больше подходит под определение «дань», «выкуп».
Как человек образованный, он понимал, что за взаимоотношениями казаков и московского царя стоит нечто большее, чем «жалованье». И скорее всего – это общая вера гяуров.
Учёный мулла помнил, что центром православного мира, совсем ещё недавно, был Константинополь. Патриарх Константинопольский, был главным среди православных христиан, в том числе и казаков.
Но Константинополь пал. Патриарх Константинопольский был номинально свободен, но практически находился в плену у турок. Был вынужден считаться с мнением Солнца Вселенной, главы мусульманской уммы турецкого султана.
Центр православия переместился в Киев, матерь городов русских. Но пришли монголы, Киев был разрушен и превратился в маленькое захудалое местечко.
Православие не умерло, но его центр снова сместился. Теперь это была Москва. Патриарх Московский и всея Руси и Белый Православный Русский Царь, стали средоточием православия. К нему и потянулись казаки, стали называть себя подданными царя.
Но подданство это было номинальное. Казаки служили не столько царю, сколько вере православной. И служили так, как сами себе понимали службу эту.
А на грозные окрики из Москвы, у них всегда были наготове отписки, что мы, казаки, де люди вольные, живём по своему разумению, нравится это царю или нет, но он должен воспринимать их такими, какие есть. А не нравится, вольному – воля.
Слышал об этом мулла, но воспринимал как сказку, легенду. Легенду, придуманную мечтателями о свободе.
Он не представлял, и представить себе не мог, что где-то живёт народ, не подчиняющийся никаким султанам, царям и прочим ханам и князьям. У которого самоуправление, народоправство возведено в абсолют.
И вот они стояли перед ним. Свободные люди.
Мулла встал. Но тюрбан не стал водружать на голову. Он уже понял, что среди этих людей, говорящий снимает шапку.
Посол объяснил казакам, что вовсе не желание поживы, привело его народ на Дон, что война с казаками не входит в их планы, наоборот, он просит о помощи.
Беда постигла его князя, вся надежда на живую и мёртвую воду. Когда-то, давным-давно, предки муллы и его князя уже обращались к предкам тех, кто сейчас стоит перед ним.
Память о том, что им уже однажды помогли, живёт в его народе. Именно поэтому они здесь. И надеются, что им не откажут в понимании и помощи. Сами они вряд ли найдут искомое.
Он попросил показать чудесные источники и заверил, что они сразу же уйдут, как только князь получит избавление от проклятья.
Казаки отнеслись к делу серьёзно. Но сначала потребовали удовлетворения, за похищение молодых казаков и девочки.
Кстати, бывшие пленники тоже были здесь, в общем Кругу. Девочки не было. На вопрос муллы, что с ней, куда она делась, ему объяснили, что по традиции, женщины не принимают участия в Круге.
Их интересы представляет отец, брат или муж. А украденная было девочка, сирота, поэтому её интересы представляет сам атаман.
Это хоть и импровизированный, по случаю прибытия посла, Круг, но обычай должен быть соблюдён. Бабам здесь не место.
Атаман согласен на то, чтобы похитители выплатили сотню золотых червонцев, подарили девице десяток коров, и инцидент можно считать исчерпанным. Сирота получит приданое и счастливо выйдет замуж.
Мулла счёл справедливым такое требование и согласился. Хотя цена за сопливую девчонку показалась ему неимоверно высокой.
Но не до торговли здесь было. Он помнил о главной своей цели. Ведь если он не договорится о водопое, племя потеряет не десяток, а сотни и тысячи голов скота. Скотина просто погибнет от жажды.
Так же быстро решился вопрос с бывшими пленниками. Им было решено оставить тех скакунов, что они увели ночью, присовокупив к ним по три золотых червонца.
Единственное, о чём попросил мулла и на чём он настаивал - чтобы вернули ханского жеребца. Порешили и это дело, обозначив выкуп за лошадь, как за пленника.
За охранников, которых увели с собой сбежавшие казаки, тоже определили выкуп золотом. Понуро смотрели изподлобья бывшие стражники, приведённые в Круг в верёвках.
Их тут же освободили, сняли путы, и они с радостными лицами заняли место среди своих соплеменников.
Рано они радовались, их ещё ждало княжеское наказание за то, что они не только упустили охраняемых ими казаков, но и позволили себя пленить. Но любое наказание лучше несвободы. Поэтому они и радовались.
Привели коня, вручили повод одному из воинов, сопровождавших посла. Конь сразу взвился на дыбы, подняв двух воинов на поводе, хотя до этого вёл себя вполне спокойно.
К коню подбежал молодой казак, бывший пленник и беглец. Он погладил коня по храпу, что-то пошептал ему в ухо. Животное успокоилось, послушно опустило голову и дало отвести себя в стан князя.