Просто удивляешься – какое же нам в молодости было дано «лошадиное» здоровье, которое мы, к сожалению, тогда не ценили, а считали его тем, что называется «в порядке вещей». Совершенно естественным явлением и, по юношеской беспечности, думали, что оно никогда нас не покинет. И только теперь, вступая в пору старческой дряхлости, мы поняли – что это было великое счастье.
Недавно, упав, я мало того, что еле-еле сумел подняться без посторонней помощи, но еще и дней десять мучился всякими мышечными и суставными болями. А в молодости – как только мы не падали – и ничего – вставали и шли дальше, не придавая никакого значения происшедшему.
Красиво грохнулся я в Саратове, когда прогуливался по Лысой Горе.
Мне захотелось добраться до георепера, воткнутого в высшую точку города (по-моему 286 метров). Не помню каким манером я туда добирался – мимо телецентра не проходил – значит шел не через Октябрьское ущелье. Да, собственно, неважно как я туда пробирался, а важно то, что оттуда обалденный вид на город, который лежит практически у тебя под ногами, очерченный на самом горизонте руслом Волги.
Красивый вид и с Соколовой горы, но там взгляд направляется как бы по течению Волги, а здесь Волга текла перпендикулярно взгляду, создавая совсем иную картину – раздвинув пространство своим руслом, прибавляла увиденному размах и величие. Не знаю почему, но в обозреваемом, город занимал совсем немного места. Мне казалось, что превалирует простор и Волга, а мысль дорисовывала картину заволжской пустыни, тянущейся аж до самого Урала. Впечатляющая картина получалась – нечего сказать.
Немного в стороне от репера мне встретилась какая-то рощица с массой удодов. Не понимаю – наверное, там было какое-то старое заброшенное военное укрытие или кладбище? Ведь удоды живут на земле, строя гнезда в камнях, отчего и получили прозвище «кладбищенской птицы». Хотя их, необычайное для наших мест, «попугаистое» оперение с преобладанием ярко-желтого цвета никак не вяжется с представлением о печали и смерти. Подойти ближе и разглядеть их гнездовья я не смог из-за высокой и густой травы, сильно путающей ноги, идти по которой было невыносимо. Поэтому я оставил птиц в покое, тем паче, что мне удалось увидеть, редчайшее по красоте зрелище – как стая удодов возникая, как будто, из-под земли, взмывает ввысь к кронам деревьев. Но вот незадача – такие яркие в полете, они стали совершенно незаметными среди листвы и сколько я не пытался их разглядеть – так и не смог этого сделать.
Мне захотелось пройтись вдоль кромки горы, полюбоваться новыми видами, открывающимися с разных точек зрения.
Я пошел, время от времени фотографируя увиденное на паршивую черно-белую пленку – что делать – к сожалению цветную я не мог себе позволить в то время. И вот сейчас, я смотрю на эти фотографии и горюю – ох, как не хватает им цвета, чтобы отмежевать лесное озеро от листвы, дерево от здания и проч. Хотя жалится не имеет смысла – хорошо, что хоть это существовало. Ведь у путешественников 19 века и того не было, и все, что они видели, сохраняли в своей, не очень то уж надежной, памяти и в самодельных рисунках, порою очень далеких от действительности.
И вот, пробираясь по узкой тропинке, идущей вдоль склона, я то ли специально сошел с нее, чтобы выбрать иную точку съемки, то ли попросту нечаянно оступился – теперь уж и не вспомню, но ноги мои (или ботинки) подвели и соскользнули. Тем, кто не видел никогда Саратова и Средней Волги, скажу – все холмы и увалы там меловые, сложенные из известняка, который сильно размывается и разрушается дождями и, особенно, талыми водами. Поэтому во многих местах, где весной грохочут ручьи, остаются «крики», поверхность которых покрыта, в большинстве своем, мелкой щебенкой, порою почти что песком, хотя кое-где встречаются более или менее увесистые булыжники.
Щебенка посыпалась вниз, увлекая за собой меня… я махнул руками, «как крыльями птица» и упал, очень удачно, на спину, увлекая за собой все новые и новые объемы щебня и, подпрыгивая на заднице, как зимою по льду, устремился вниз. Щебенка сыпалась быстро, даже быстрее меня. А за мною, разбуженные каменной лавинкой неслись более крупные «камушки», которые несколько раз больно вдарили мне по спине, плечам и голове, когда я все-таки, скатившись вниз, остановился.
Мне кажется я сорвался где-то в районе Аптечной улицы, потому что возвращался домой среди каких-то хрущевских пятиэтажек.
Пока я летел вниз, от страха и неожиданности происходящего я даже не пытался затормозить или изменить направление своего движения, положившись во всем на волю Случая. И вот, с гудящей от пары-тройки ударов камнями, головой, покачиваясь и потирая ушибленные места, я встаю на ноги и вижу, что нахожусь почти у самых огородов, где в тот момент, какой-то старикан (по моим двадцатипятилетним меркам) копался в земле.
Услышав шум, он, видимо, поднял глаза и следил за моим скоростным спуском, размышляя о том, вызывать ли мне скорую помощь или сразу трупоперевозку. А теперь, когда я поднялся, долго и удивленно, молча, смотрел на меня, примерно как в кино актеры смотрят на привидения. А затем промолвил: «Ну как, сынок? Живой?» Я, уже оправившись от испуга, исполнился бравады. Ай, да я! Ай, да молодец! Загордившись, я был даже удивлен и немного обижен таким вопросом – ну не в горах же! Подумаешь проскакал метров тридцать на жопе – и что? Помирать что ли из-за этого. Это вам не Памир1!
«Спасибо, отец! Живой!» – ответил я ему и, прихрамывая, подошел поближе, чтобы спросить как выбраться из этого нагромождения грядок и хибарок к цивилизации.
Он показал, я тронулся в путь, но еще долго-долго чувствовал спиною его удивленно-восторженный взгляд.
Сейчас мне стукнуло 56. То есть, я как раз нахожусь в возрасте того «старичка» и сам не верю, что это было со мной. Неужели я отделался всего лишь протертыми на заднице брюками и разодранной рубашкой. Может, конечно, моя память и подзабыла некоторые неприятные моменты, но я совершенно не помню, чтобы мазал раны йодом или чтобы у меня болели синяки и ушибы, чтобы я хромал или кряхтел после этого. Ничего не помню!
Значит не было!
Я думаю, что – встал и пошел, как будто бы ничего не случилось. Так – пустячок – с горы скатился…
Эх, молодость-молодость, жаль, конечно, что ты прошла, но какое счастье, что ты была!