ЕЩЁ О ГРАЖДАНИНЕ ИЗ ГОРОДА БЕРЁЗОВА КОРОВЬИ-НОЖКИ
1
Первым импульсом к данной работе явилась краткая информация «О герое революции Троцком и гражданине из города Берёзова по фамилии Коровьи-Ножки», напечатанная в окружном историко-культурном журнале «Югра» ( №7, 1993 ), в котором я в ту пору работал ответственным секретарём. Информацию «раскопал» и прислал в редакцию тобольский писатель и краевед Юрий Сергеевич Надточий. А сообщалось в ней о том, что некто Коровьи-Ножки двaжды – в 1910-м и 1919 годах - подвергался арестам только за то, что в 1907-ом принял участие в организации побега из Берёзова следовавшего в обдорскую ссылку «будущего вождя всех революционных вооружённыx сил большевистской власти» Льва Давидовича Бронштейна-Троцкого.
Любопытная информация, и вполне объясним интерес автора: «Что же стало с ним ( Коровьи-Ножки ) в ещё более «свободные времена, после того, как товарища Бронштейна оттеснил от власти товарищ Джугашвили?»
Во всей этой истории меня в первую очередь заинтересовали подробности события. Где, когда, при каких обстоятельствах произошли встреча и знакомство «маленького» ( в прямом и переносном смыслах ) человека по странной фамилии Коровьи-Ножки с будущим председателем Реввоенсовета Республики Бронштейном-Троцким ? Почему Бронштейну-Троцкому захотел и смог помочь именно Коровьи-Ножки? И, наконец, едва ли не главное – кто же он на самом деле, этот загадочный берёзовский гражданин? Как в дальнейшем сложилась его судьба?
Во втором номере того же журнала за 1994 год появилась заметка почётного гражданина города Ханты-Мансийска, учителя истории средней школы № 1 Юрия Георгиевича Созонова «Ещё раз о герое революции Троцком и гражданине из города Берёзова по фамилии Коровьи-Ножки». Историк по образованию и краевед по призванию, Юрий Георгиевич отвечал писателю Надточию:
«На Ваш вопрос, что стало с другом революционеров Кузьмой Илларионовичем Коровиным ( Коровьи-Ножки ) во времена правления товарища Джугашвили, могу ответить: не дожил он до этого времени…».
Точка, поставленная Созоновым, явилась теперь уже не просто импульсом, а хорошим толчком к началу поиска документов, проливающих свет на малоизвестный и, в общем-то, малозначительный эпизод нашей не столь уж и давней истории…
Вскоре Юрий Георгиевич ознакомил меня с имеющимися в школьном музее документами, в основном, с пространными письмами из Томска сына «берёзовского гражданина» Николая Кузьмича Коровина, датированными 1978 годом.
Пришлось перелопатить массив литературы о Троцком, трудов самого Льва Давидовича, воспоминаний очевидцев о гражданской войне на Обском Севере. И чем глубже я вникал в эту историю, тем твёрже становилось убеждение, что в лице Кузьмы Илларионовича Коровьи-Ножки ( Коровина ) имею дело вовсе не с «революционером по убеждениям», а с глубоко несчастным, обманутым, запутавшимся в сложных обстоятельствах жестокого времени «маленьким человеком», ставшим в конечном итоге «заложником» навязанного ему, выражаясь на новоязе, «имиджа» большевика.
Для читателей нелишне будет напомнить, что Берёзов – это бывший уездный город Тобольской губернии ( ныне районный посёлок в Ханты-Мансийском автономном округе ), основанный как крепость казаками воеводы Никифора Траханиотова в 1593 году, едва ли не с года основания ставший традиционным местом ссылки. В разные «самодержавные» времена здесь получили временную, а то и пожизненную «прописку» боярин Дмитрий Васильевич Ромодановский, семейства князей Александра Даниловича Меншикова и Сергея Григорьевича Долгорукова, граф Андрей Иванович ( Генрих Иоганн Фридрих ) Остерман, декабристы Андрей Ентальцев ( Янтальцев ), Иван Фохт, Алексей Черкасов, деятели революции Пётр Гусев, Виктор Ногин и даже будущий известный математик Владимир Модестович Брадис… Да и в советские времена берёзовская ссылка была сохранена как «мера социальной защиты» от политической оппозиции и инакомыслящей интеллигенции.
2
Краевед Юрий Созонов со ссылками на письмо Николая Кузьмича Коровина от 12 апреля 1978 года информировал читателей о том, что, в частности, отец нашего героя, Илларион, жил в Гомеле Могилёвской губернии, и что фамилия его была Голицин (здесь и далее по тексту в написании фамилий сохранена авторская орфография ), и что в 1863 году за участие в польском восстании он был приговорён к смертной казни через повешение, но позднее казнь была заменена ссылкой. В 1871 году вместе с отцом – Илларионом Голициным - мальчиком прибыл в Берёзов и Kузьма Илларионович. Однако фамилия их была уже не Голицины, а вымышленная – Коровины-Ножкины, которая впоследствии, по-видимому, трансформировалась в Коровьи-Ножки. А это, предполагает Юрий Георгиевич, скорее всего, конспиративная кличка революционера. Под фамилией Коровьи-Ножки семья проживала в Берёзове до 1918 года.
Однако, внимательно изучив подлинники всех четырёх писем Николая Кузьмича Коровина, я обнаружил ряд скрытых в них противоречий и несколько существенных, любопытных несоответствий текстов их вольной трактовке и толкованию Юрием Георгиевичем.
Судите сами. В письме от 12 апреля 1978 года, адресованном юным пионерам средней школы № 1 города Ханты-Мансийска Николай Кузьмич сообщает, что его дед Илларион до участия в польском восстании носил фамилию Галицин, но уже через полгода, в письме от 20 октября, словно бы вдруг спохватившись, делает оговорку: о том, что дед носил фамилию Галицин, он узнал ребёнком уже будучи в Берёзове из случайно подслушанного разговора отца с дядей Илларионом Илларионовичем. То есть, некоторая доля сомнения в поправке угадывается.
А может, и не сомнения вовсе, а запоздалое решение сей факт биографии особо не выпячивать? Согласитесь, в 1978 году ещё не было принято кичиться принадлежностью к известным на Руси княжеским фамилиям, тем более, «потомкам революционеров». Как ни крути, а фамилия-то классово чуждая. Да и документов, подтверждающих «родную» фамилию, ни у Кузьмы Илларионовича, ни, тем более, у Николая Кузьмича и трёх его сестёр не было и быть не могло по причинам, речь о которых впереди…
Но если допустить, что подлинная фамилия Иллариона и прибывшего с ним мальчика Кузьмы – Голицины или ( Галицины), то возникает естественный вопрос: а не является ли семья одной из многочисленных ветвей могучего генеалогического древа знаменитой в дореволюционной России дворянской фамилии? Неужели именно по этой причине Кузьма Илларионович скрывал родную фамилию даже от своих детей? Да и Николай Кузьмич ни в одном из писем ни разу не обмолвился, к какому социальному слою принадлежал его «революционный» дед. Случайно ли? А ведь мог знать хотя бы из тех же подслушанных разговоров отца с дядей. К тому же, принадлежность если уж не к рабочему классу, то к городскому ремесленничеству, к крепостному или государственному крестьянству нa заре КПСС очень даже поощрялась. Не кроется ли за странным умолчанием некая фамильная тайна?
Обратимся за консультацией к авторитетному специалисту, основателю российской ономастики Владимиру Андреевичу Новикову. Если «отсечь» «северное» происхождение нашего героя, то остаётся одно из трёх: либо он - потомок одного из князей Голицыных, либо выходец из городских ремесленников, либо из «южных» крепостных крестьян, офамиленных в годы отмены крепостного права в 1861- 1862 гг., когда, как известно, бывшие крепостные, ходившие под Голицыными, становились в большинстве своём Голициными. Предположим, что в нашем случае имеет место быть последнее (но почему опять-таки умалчивать об этом?). Освобождённый высочайшим указом и офамиленный бывший крепостной Илларион оказался на заработках в Гомеле, «снюхался» с тамошними революционерами и до такой степени увлёкся революционной борьбой, что «вляпался» в польское восстание 1863 года, жестоко подавленное Александром II, и не только «вляпался», а, судя по вынесенному ему смертному приговору, сыграл в нём не последнюю роль. Не слишком ли быстрое превращение вчерашнего крестьянина в профессионального революционера?
Есть повод для интересных предположений!
3
Второй важный момент, которому Юрий Созонов не придал значения. А зря, ибо всё в том же апрельском, 1978 года, письме Николай Кузьмич сообщает: «Дед после подавления польского восстания скрывался и заочно царским правительством был приговорён к смертной казни через повешение… Избежать казни помогли друзья деда, присвоив ему ( обратите внимание!) фамилию убитого при переходе польско-русской границы проводника… За переход границы дед был осуждён на вечное поселение в Сибирь, то есть, в Берёзов, под фамилией Коровьи-Ножки».
Что из этого следует? Во-первых, смертная казнь за участие в польском восстании нe заменена ссылкой - приговор остался в силе. Во-вторых, новая фамилия Иллариона была не вымышленной, равно как и не «присвоенной друзьями», а, мягко выражаясь, украденной. Скрываясь от наказания за участие в восстании, Илларион Голицын пересёк польско-русскую границу с помощью проводника … «убитого при переходе»?
Как это понимать? Кем убитого? С какой целью убитого? Не самим ли Илларионом или кем-то из его друзей? Ведь документы якобы убитого проводника по фамилии Коровьи-Ножки оказались именно у Иллариона…
Правда, в письме от 20 октября того же года Николай Кузьмич, опять-таки словно вдруг спохватившись, неуклюже затушёвывает своё первое «признание»: «Замешан он (дед) был в польском восстании и за это приговорён к смертной казни через повешение. Но его друзьям удалось запутать следы, и он отделался ссылкой в Сибирь».
Загадки, загадки... И ни на одну нет чёткого, ясного ответа.
Возможно, эта же «загадка» и не позволила краеведу Юрию Созонову «заметить» странный факт из биографии отца нашего героя, ибо он ну никак не укладывался в версию о семье «потомственных революционеров».
И ещё одно немаловажное дополнение. Как известно, в конце ХVIII -начале XIX вв. участники польских восстаний прошли через Сибирь, в том числе, и через Берёзов, тремя волнами: в 1795 году после подавления
восстания Тадеуша Костюшко ( через год взошедший на престол Павел I освободил их ); в 1832 году - после подавления мятежа шляхты и католического духовенства в 1830-1831 годы в Царстве Польском и сопредельных с ним губерниях Российской Империи (но и этих вскоре отправили на Байкал); и, наконец, в 1863-1864 годах . По данным сибирского историка Ивана Щеглова, «в 1866 году число ссыльных поляков в Сибири возросло до 18000 душ обоего пола». Но «вследствие Высочайшего манифеста 15 мая 1883 года большая часть из них возвратилась на родину. Однако же Илларион Коровьи-Ножки не воспользовался дарованной свободой. Что-то же удерживало его в глухом берёзовском захолустье от возвращения. Не страх ли разоблачения?
4
Через двадцать лет этот неотвязчивый вопрос вынудил меня запросить сведения о гражданине Илларионе Коровьи-Ножки в Тобольском государственном архиве. Получил ответ: в статейных списках о польских ссыльных на букву «К», т. 1, т. 2, т. 3 за 1864-1867 гг.из архивного фонда «Тобольская казённая палата», в статейных списках о ссыльных за 1867-1868 гг. и алфавитном указателе ссыльных за 1865-1869 гг. из архивного фонда «Тобольская экспедиция о ссыльных», в статейных списках на политссыльных, поступивших на распределение по Тобольской губернии за 1967-1871 гг. из архивного фонда «Тобольское губернское управление» - «сведений о ссыльном Илларионе Коровьи-Ножки не выявлено»…
А что же выявлено?
В архивном фонде «Тобольское губернское управление» в деле «о высылке в Сибирь разных лиц из Виленской и Могилёвской губерний за 1866-1975 гг.» выявлены сведения «о причислении в г. Берёзов ссыльного Лариона Коровьи-Ножки с семейством из двух человек от 21 июня 1868 г.».
А указатель ссыльных, состоящих под надзором полиции в г. Берёзове за 1872 год, из архивного фонда «Берёзовское полицейское управление» уточняет и полное имя прибывшего в 1868-м ( не в 1871-м! ) в Берёзов ссыльного Коровьи-Ножки – «Ларион Евдокимович.
Илларион Евдокимович прочно обосновался в Берёзове. Не известно, что стало с его первой женой - матерью Кузьмы Илларионовича. Осталась ли она на могилёвщине, махнув рукой на запутавшегося в «революционных делишках» авантюрного супруга и «пожертвовав» ему десятилетнего сына Кузьму? Умерла ли ещё до бегства мужа? Или как верная жена, последовавшая за мужем в Сибирь, не вынесла тягот и лишений, заболела, умерла где-нибудь в дороге? Ни в одном из своих писем Николай Кузьмич не прояснил судьбу родной бабушки.
А Илларион Евдокимович в Берёзове женился второй раз. Здесь родились его младший сын Илларион Илларионович и дочери. По свидетельству Николая Кузьмича, «дед и в ссылке остался верен своим революционным идеалам. Помогал ссыльным, чем мог, вплоть до организации побегов. Это свойство он передал и своему сыну Кузьме, то есть, нашему отцу...».
Дальнейшие архивные поиски «корней» Кузьмы Илларионовича, как и загадочного его отца Иллариона Евдокимовича, полным успехом, к сожалению, не увенчались, но натолкнули на кое-какие интересные предположения и размышления.
Совершим краткий экскурс в историю…
5
Почти столетие крупный духовный центр «поповщины» находился в Речи Посполитой, в Могилёвском воеводстве, близ города Гомеля, у небольшого острова Ветка на реке Соже, почти у самой русской границы, в местности, принадлежавшей польским панам Халецким. Уже в 1685 году из Стародубья переселились сюда со своими прихожанами старообрядческие священники Козма и Стефан. Со временем вокруг острова возникло ещё десятка полтора слобод. Единственной церковью у раскольников была Ветковская. После Стефана и Козмы настоятелем стал иеромонах старого крещения, но сомнительного рукоположения Иоасаф – выходец из Льговского старообрядческого монастыря, основанного «чёрным попом» Иовом Тимофеевым. Иосафа ветковцы приняли не сразу. Но ему удалось убедить слобожан построить церковь, освящённую уже после его смерти преемником Феодосием. Священноинок ( иеромонах ) Феодосий в 1686 году «…после безуспешных увещаний послан к Москве, к Патриарху Иоакиму, идеже много нудим был к приятию новопреданий, и не повинился. И того ради отдан был в градский суд, и там много мучен и биен, и принуждаем был…». Он и стал впоследствии признанным руководителем и наставником Ветки - митрополии поповщинского раскола.
Во времена вторжения Карла XII и измены гетмана Мазепы ветковские старообрядцы добровольно поднялись на борьбу с врагом России, за что Пётр I милостиво повелел их не трогать. Однако процветание Ветки не давало покоя последующим российским императрицам. Анна Иоановна, Елизавета Петровна, а затем и Екатерина I время от времени именными указами призывали беглецов вернуться на места прежних поселений, обещая прощение, но их приглашения оставались безответными.
В 1735 году у Анны Иоановны лопнуло терпение, и карательная экспедиция полковника Сытина по её повелению разорила почти все раскольничьи слободы, отправив в Восточную Сибирь четырнадцать тысяч непокорных.
Не прошло и двух лет, как Ветка, вероятно, не без покровительства панов Халецких, отстроилась заново. Были возведены новая Церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, мужская обитель, в которой ютилось около тысячи чернецов, и женский монастырь.
Этого не стерпела Екатерина I, и в 1764 году приказала генерал-майору Маслову повторить «выгонку». Двадцать тысяч слобожан отправились в Забайкалье…
Тогда несколько молодых последователей Ветковского согласия во главе с малограмотными мужиками Илларионом Петровым, Никифором Илларионовым и Павлом Григорьевым вынуждены были переселиться в Стародубье. Но и в Стародубье к тому времени произошли изменения: вступившие в Диаконово согласие выходцы из Орла и Коломны под руководством Фёдора Суслова заподозрили стародубских слобожан в приёме священников-обливанцев. Из солидарности с «сусловцами» ветковцы отделились от стародубских. В своих проповедях Илларион Петров, Никифор Илларионов и Павел Григорьев утверждали: «в стародубских слободах пропала вера, и спастись невозможно, потому что слобожане живут вблизи еретиков, хохлов и москалей, с которыми перемешались и сообщились».
Неистовые Илларион, Никифор и Павел проповедовали воцарение антихриста и наступление близкой кончины мира. Они не позволяли поступления на военную службу «по причине брадобрития», отвергали присягу «по Христову запрещению о клятве», паспорта, попадавшие в их руки, рвали ( «тут де печать антихристова» ), не молились за царя и за всю Высочайшую фамилию по изданным от Святого Синода формам. Не поклонялись кресту Христову осьмиконечному, если на нём не было изображения распятия Спасителя. К беглым попам относились очень подозрительно. Особым фанатизмом отличался Илларион Петров. Он присвоил себе даже какую-то духовную власть, хотя поповства прямо не отвергал…
В 1775 году многие миряне и иноки во главе с троицей смутьянов ушли в Польшу, поселились в местечке Черноболь во владениях пана Хаткевича, отчего и получили название чернобольцев. В чернобольских лесах построили скиты, обнесённые двумя земляными валами, основали церковь во имя Святого Филиппа – митрополита Московского и мужской монастырь. Но прожили они там не более года. Секта вела себя крайне вызывающе, поэтому российские власти всячески препятствовали её деятельности.
Скрываясь от преследования, в 1776 году Илларион Петров с преданными людьми переселился в Добруджу, основал деревню в дельте Дуная и образовал там своё отдельное от некрасовцев сообщество. Отдельное, вероятно, потому, что тамошние старообрядцы во главе с Игнатом Некрасовым были беспоповцами, потомками беглых донских казаков - участников Булавинского восстания, после поражения ушедших на Кубань, а позже эмигрировавших в Османскую империю и получивших там свободу от податей и повинностей, право на самоуправление в обмен на обязательство участвовать в войнах с Россией.
Воевать с Россией последователи Иллариона Петрова не собирались…
Там проживали они до 1783 года. И однажды произошли события, предопределившие дальнейшую жизнь чернобольцев. Во второй главе Белокриницкого устава иноком Павлом об этом повествуется так:
«…Из числа оных обществ, некоторые на Дунае занимались рыбною ловлею, и нечаянно увидели некоторого странного, по-видимому, благородного господина, по мнению их, от разбойников гонима и даже постижена: тогда оные рыболовы бросились ему на помощь, и храбрым их успехом спасли его от рук тех злодеев и смерти… он открыл себя, что он есть чиновник австрийского императора…»
Спасённый рыбаками австрийский чиновник обещал походатайствовать об их обществе перед своим императором.
«…Помянутыя обществы немедленно сделали совет, на котором единодушно заключили просить от его величиства австрийского императора всемилостивейше благоволение на свободное в австрийских пределах пребывание, с наблюдением в точности древлее-греческого закона и совершенной вольности своему духовенству, для того и избрали из числа их двух изрядных депутатов, а именно Александра Алексеева, и Никифора Иларионова, послали их со всепокорнейшим прошением в столицу Вену».
Австрийский император Иосиф II, не питавший симпатий к созерцательному образу жизни монашества, в знак признательности чернобыльской секте принял депутатов и предложил им переселиться в Буковину. 9 октября 1783 года император издал патент, разрешавший чернобольцам «перейти в наши земли с их фамилиями». Указом позволялось иметь «совершенную вольность закона оным, их детям, потомкам и духовенству». Чернобольцы освобождались «на 50 лет от всякого воинского жития», от барщины и на «20 год от всех податей», а по прошествии 20 лет им обещалось равное с прочими подданными империи налогообложение ( фактически австрийское подданство ).
По возвращении из Вены депутатов, «собрались многие тех обществ семействы и, под предводительством первейшего из них старовера Иллариона Петровича, принявшее с собою, согласно 1-му пункту вышепрописанной привелегии, двенадцать иноков, с игуменом их Симеоном, перешли от Черного моря в австрийские пределы и поселились в буковинском циркуле, на государственном грунте… при белом животекущем источнике, которого вода и до днесь белый вид имеет, потому и селение их восприяло наименование: Белая-Крыница».
Здесь, в предгорье Карпат, к северу от села Климоуц, простиралась обширная холмистая равнина, удобная для разведения садов. Староверам были предоставлены крупные земельные участки, изъятые у Путнянского монастыря. Жили они поначалу в четырёх деревянных домах и занимались различными ремёслами. В 1785 году в лесу был построен монастырь, который через пять лет перенесли в центр села. А Илларион Петров ( Петрович ) в историю Белокриницкого монастыря вошёл под своим старым, в высшей степени странным прозвищем - Коровьи-Ножки…
И до сих пор живы легенды о нём…
Одну из них, записанную в 1963 году жителем города Рэдэуца Никитой Фомовым, приведу полностью, напомнив предварительно о том, что в Отечественную войну 1812 года Австрия вступила в союзе с Наполеоном, женившемся двумя годами раньше на дочери австрийского императора Франца II Марии-Луизе. Согласно договорённостям, Австрия обязывалась выставить против России 30-тысячное войско. Белокринницкие же староверы, получившие освобождение «на 50 лет от всякого воинского жития» от Иосифа II ещё в 1783 году, в войне против России не участвовали. Причём, и австрийцы в этом вынужденном союзе против России особо не усердствовали, во всяком случае, не рвались вглубь российской территории. Ведь в случае победы Наполеона они хоть и возвращали себе отнятые по Шенбруннскому миру ( в октябре 1809-го по договору, подписанному в Шенбруннском дворце в Вене, Наполеон присоединил почти всю Западную Галицию с Краковом и Замостьский округ в Восточной Галиции к великому Герцогству Варшавскому ) Иллирийские провинции ( объединение словенских и хорватских земель ), но уступали Польше Галицию. Об этом они дали понять России ещё весной 1812 года на тайных переговорах, так что описанная Фомовым встреча в Черновцах русского царя ( Александра I ) c “австрийским царём» (Францем II ), состоявшаяся предположительно в ходе работы Венского конгресса ( сентябь 1914 - июль 1815 гг. ) вполне могла быть если не «горячей», то очень тёплой:
«Как побили рассейские французов ( австрийцы ещё обижались на липован, что мала дали на подмогу войску ), так вот, приехал в Черновцы царь русский, совет держать насчёт там чего с австрийским царём, и пришло в сёлы наши, там такое приказание, дескыть, чтоб собрать делегацию для представлению царю. Нашим-то что, ни в первый раз с царями, собрались – поехали. Ну там, палаты, знамо, цари. Наши на возках рессорных, разукрашенных, сбруя на конях на солнце блестит, а кони, - ну знаешь, какие кони у наших были, ну тут рубахой белой по клубу протянешь – не замажется, дуги вырезанные, крашенные. Бабы на возах сидят расфуфыренные, платки шелковые, кофты вышитые, черевички на высокых каблуках. Мужики в пуховых шляпах, в липованских рубахах, штаны плисывыи, пояски до самых сапог, а сапоги блестят – фиштрункым намазали, ходят кала коней, ну чтоб всё там в порядке было. Чуют, трубят трубы, солдаты маршруют; выходят на лужок цари, идут подручку. Подводит австриец русского к нашим, а наши рядышкым перед конями стоят. Не робеют, а всё таки – русский царь… А той стоит как вкопанный, - глядит, откуда это мужичьё рассейское тут отъявилость… Австрийский царь ему что-то рассказывает, показывает. Тут русский царь подошёл к мужикам ды стал распытывать, дескать, откуда люди, с какой там губернии. С теми был и Ларион, что казали Коровьи-Ножки, али вон уже старый был, с царями русскими не совсем был в ладу, так что помалкивал. Был там с ими соколинцкый, Коломийский по фамилии, они там все на язык вострые, за словом в торбу не лезут, так вон и говорит царю: Нет, ваше величество, мы липоване, мы люди местные. Тут какой-ся вельможа стал царю рассказывать по немецки, что там и как; царь засмеялся и стал распытывать про житьё – бытьё наше: бани у нас чи есть, ды щи русские мы едим… Обошёл наши возы, поглядел на баб, потрепал коней по гриве и так серьёзно оглядел наших, сказал: ну, живите спокойно. Подарил тогда царь нашим по золотому грошу, а Лариону, как староста всех липован, дали золотой крест. Вот так было…».
После смерти Иллариона Петровича в 1818 году всё его имущество вместе с большим фруктовым садом, известным по роману Мельникова-Печерского «В лесах» под названием «Дунин сад» дочерью Евдокией Илларионовной ( по мужу Ефимовой ) было передано монастырю. Этот мужской монастырь в центре села и стал впоследствии колыбелью Белокриницкой иерархии. Инок Парфений, принявший постриг в местной обители в 1830-х годах, писал: «и пришедши в Белую Криницу, поступил в монастырь, который находится внутри села, в доме умершего крестьянина Лариона Петровича Коровьи ножки, который и основатель сего села». К началу 1840-х у монастыря имелись пашня, два фруктовых сада, два рыбных пруда. Устав именно этого монастыря был подан вместе с прошением об учреждении епископской кафедры австрийскому императору в 1841 году.
Потомки староверов, последовавших за Илларионом Петровичем, постепенно смешались с другими старообрядцами, как уже жившими в пределах Австрии, так и выходцами из Молдавии. Во времена инока Павла они были более известны под общим названием липован, привив им, однако, вирус фанатизма.
6
Это всё, что удалось найти о неистовом раскольнике Илларионе Петровиче Коровьи-Ножки. До обидного мало. Как тут не разделить сожаление Алексея Пешкова ( Максима Горького ), получившего в 1930 году из России для работы в Сорренто сочинённое в Рязанской семинарии по предписанию покойного преосвященного Симона, епископа Рязанского и Шацкого, изданное в1815 году в Москве «Наставление правильно состязаться с раскольниками» и в сердцах воскликнувшего в письме от 15 декабря Ольге Форш: «… Хочется узнать: чему поучал, какую ересь выдумал «самомненно» мужик Илларион Коровьи ножки, живший в 1755 в Черноболе? ( по-видимому, опечатка: в Черноболь наш герой прибыл в 1775 году – Н.К. ). А о нём, Коровьих ножках, и нет ничего в «Наставлении». Так и всегда: ищешь усердно, а бесплодно».
Но мне куда важнее было получить ответ на вопрос: имел ли Илларион Петрович сыновей? Известно - дочь Евдокия у него была. А - сыновья? Об этом нигде ничего не сказано. Если кому-то удастся доказать, что сыновей у Иллариона Петровича по каким-то причинам не было, то версия, к которой я сейчас подступаюсь, несостоятельна. Если же будет подтверждено, что - да, Илларион Петрович Коровьи-Ножки имел сыновей, пусть даже одного – Евдокима, а я думаю, что это оно и есть, не мог же отец семейства староверов ограничиться рождением одной только дочери! - то предлагаемая мною версия имеет право на жизнь…
А версия вырисовывается генеалогической цепочкой: неистовый раскольник, основатель Белой Криницы Илларион Петрович Коровьи-Ножки – неизвестный нам Евдоким Илларионович, брат Евдокии Илларионовны Коровьи-Ножки (Ефимовой по мужу ) - берёзовский ссыльный 1868 года Илларион Евдокимович ( названный, к слову, в честь деда ) – наш герой Кузьма Илларионович, его младший брат Илларион Илларионович… Цепочка показывает династию потомственных «смутьянов» - дерзкий вождь старообрядцев - участник польского восстания – «друг революционеров» начала XX века…
Почему бы не предположить, что один из «смешавшихся с липованами» белокринницких староверов - сын знаменитого Иллариона Петровича Коровьи-Ножки - Евдоким Илларионович - в ходе европейских революций 1848 года, распространившихся на Австро-Венгрию и королевство Галиции, подхватил революционный вирус? И уж тем более, последовавшая в том же году от Николая I угроза предпринять решительные шаги для разгона Белокринницкого монастыря и насильственного возвращения в Россию иноков русского происхождения ( за исключением тех, кто формально считался австрийскими подданными), вовлекло впоследствии и в польскую бучу 1863-го его сына Иллариона Евдокимовича Коровьи-Ножки? В этом случае, сообщение Николая Кузьмича о том, что «дед был участником польского восстания», можно считать достоверным.
Но как быть с другим утверждением Николая Кузьмича: «О том, что дед до польского восстания носил фамилию Галицын, я узнал уже будучи в Берёзове из случайно подслушанного разговора отца с дядей» ( примерно в 1914 году)? Можно ли отнестись к этому всерьёз? А не упоминалось ли взрослыми место их рождения - историческая область Галиция? Новое, загадочное слово «Галиция» не трансформировалось ли в памяти внука в фамилию «Галицыны»? А «воспоминание» о том, что дед при переходе польско-русской границы воспользовался документами какого-то якобы убитого проводника по фамилии Коровьи-Ножки - не более, чем слабая попытка объяснить происхождение «странной фамилии». Не было такой фамилии! «Странное прозвище» деда Иллариона Петровича было вписано в паспорт бежавшего из Польши в Россию его внука Иллариона Евдокимовича.
Ещё один момент, на который следует обратить особое внимание. В письме от 10 июня 1978 года Николай Кузьмич Коровин обмолвился: «Мой отец был безбожником». Трудно представить, что в глухом провинциальном Берёзове, в котором практически поголовно русское да и зырянское крестьянство и купечество, за исключением прибывшей сюда в 1906 году группы атеистов из социал-демократов, было верующим, вдруг из Могилёвской губернии появляется семья безбожников… Вряд ли полуграмотный мещанин Кузьма Илларионович Коровьи-Ножки стал атеистом, начитавшись Дарвина или Маркса. Дело, видимо, заключалось опять же в семейной «традиции». Если Илларион Петрович, обретший в конце концов своё благословенное «беловодье» на австрийской земле в Белой Кринице, являлся яростным защитником и приверженцем старообрядчества, то и его предполагаемый сын Евдоким Илларионович вряд ли отрёкся от отцовой веры, хоть и фанатиком уже, по-видимому, не являлся. А внук старца - Кузьма Илларионович, с детства оторванный от родовых корней, в далёком северном Берёзове от старой веры отошёл, но из уважения к дедовой и новую не принял…