Божественное горло лингвистики. Окончание

Начало:  http://www.proza.ru/2013/12/09/1751

Повтор введения в анализ текста Ермак Михаила взятый из начальной статьи.

Ссылку в интернете на данный текст мне дала автор с Прозы ру. Галия Байкан.
Как я понял… на то время Галию Байкан,
 в данном произведении пленила изящная упаковка в различных словах и в символах…
не только "мира устроительных", но и исторических "человека тайн",
в том числе грядущих в перспективе. 
Я же, в первую очередь,
 обратил внимание на «детальное совпадение» некоторых
распакованных – изложенных в произведении образов….
 с возможными... физическими вылазками...
 икосаэдра лингвистической матрицы, которая в пластилиновом варианте
представлена на иллюстрации.

С физических про-явлений  данной  матрицы,
 по моему мнению, и  были сняты и в лингвистику упакованы…
 изначальные  вылазки  мироустройства.

Информацией об данной, поистине образной, с мироустройства снятой лингвистики…
по моему мнению, обладали лишь некоторые избранные - посвящённые.
Менее посвящённые (к примеру простые члены различных «тайных» обществ),
знали - обладали лишь информацией о информации.

 При этом они, как маленькие дети,
 узнавшие от старших детей нечто о "взрослой тайне",
 начинают обмениваться  "просвещёнными" тайными знаками.

Некоторые  тайные фразы и тайные знаки из данного произведения,
даже с позиции того времени,
 воспринимаются как очень банальные.

Но если предположить, что "недопосвящённые", сами о том не подозревая,
очень важно обменивались  детальными  знаниями о физике мироустройства?

Тогда и у данных детских таинственных манипуляций,
  и у некоторых тайных сообществ…
появляется устойчивая физическая,
и логическая «смысловая подоплёка».
А это обстоятельство даёт хоть и косвенное,
 но  образное  подтверждение – улику…
в пользу лингвистической икосаэдра матрицы (ЛИМ).
 
Ещё более образное смысловое артефактное подтверждение в пользу наличия ЛИМ,
я обнаружил в ПраВедах впервые представленных мне автором с Прозы ру.
 Юрием Ульяновым
Что бы добиться надёжных результатов при рассмотрении
физики мироустройства...
 через увеличительное стекло мировой лингвистики и наоборот,
требуется как минимум,  "системное время",
время для погружения и осмысления.
За отсутствием оного  - просто делюсь с читателями информацией «в тему».
 В том числе такой вот  многослойной … от языка птиц.
Как говорится, устами ребёнка глаголит истина.
 Возможно, что уже пришло время...
 снять и внять  "детские истинны" мироустройства...
на взрослом уровне осознания.
На этом «детскую интригу» прикручиваю.

Информацию в пользу теории ЛИМ   я снял в уже в первой главе о «гульярдах».

Наиболее информационно ЛИМ выпуклые  абзацы в сплошном тексте….
 выделил такими шалашиками /////\\\\\  и ******,
там же оставил свои примечания от автора.

Если читатель воспримет мои смысловые помыслы за  занудные домыслы,
в накладе от прочитанного всё равно не окажется,
так узнает много действительно интересного…
 от «просто прочтения»…
данного много - много -  слойного произведения.
Правда, при этом... потребуется талант въедливости.

А при появлении интереса (по прочтении)
 к эхо - лингвистике от « Божественного горла»,
советую сперва прочитать мою  статью «Упакованное Про странство лингвистики».
http://www.proza.ru/2012/01/23/271 

Ну а далее двигаться  уже...  по зову вашего читатель,
распакованного или припаркованного  внимания - сознания - понимания.




Продолжение: Язык птиц Грасе д'Орсе



Все эти представления необходимо было хотя бы коротко изложить, прежде чем мы сможем непосредственно обратиться к изучению греко-галльских памятников Кот д'Ора.

IV

Кот д'Ор — это естественное плато, образовавшееся в юрский период, его высота не превышает 600 метров над уровнем моря. Оно тянется с юго-запада на северо-восток, и именно с этим обстоятельством связано его название — Кот д'Ор (Золотая, то есть солнечная, сторона). Маловероятно, что это имя произошло от богатых виноградников, которые заполняют собой склоны плоскогорья на юго-востоке; названию Кот д'Ор, или Хризолофос, предшествовали несколько других наименований. С самого начала это плато было избрано как самое удачное в стратегическом смысле место для защиты со стороны северо-запада посредством большого прямоугольника, образованного с севера Дибио (Дижон), с востока Долем, с юга Кабаллиниумом (Шалон) и с запада Бибракте (Ото).

Эдуи, так же, как и арверны, претендовали на то, чтобы вести свою родословную от фригийцев, что предполагало их родственные связи с римлянами. Цезарь, судя по всему, признавал это родство, так как после пленения Алезия и те и другие были освобождены, в то время как другие галльские пленники были проданы на аукционе. На самом деле названия всех четырех городов, которые я привел выше, были исключительно греческими. Название Дибио (Dibio) указывает на точку соединения двух жизненных сил. то есть на зимнее солнцестояние. Доль (Dole) означает хитрость, и, для большей ясности, этот город называли также Дидатиум, что можно понять как удвоенную хитрости. Кабаллиниум (Caballinum) — это древнее греческое наименование фонтана Гиппокрена, или источника лошади, и, наконец, название Бибракте указывает на того, кто идет к   пропасти.
Если наименования этих четырех главных городов являются греческими, то для обозначения своих округов и кантонов друиды использовали названия, взятые из находившегося в то время в употреблении вульгарного, то есть галло-латинского, языка, поскольку названия большей части населенных пунктов равнины, которая простирается у подножья Кот д'Ора, галльские. Следует сделать вывод, что друиды владели всем плато в целом, которое было покрыто лесами, в которых этот орден, о чем говорит само его имя, всегда сохранял монополию.

Известно, что их коллегия находилась на самом деле в месте, которое сейчас называется Мавилли (Mavilly), и это название можно прочитать как "нож",
то есть «нож садовника». Это слово означает также придворного и соответствует лету. В алтаре музея Клюни есть изображение богини Мавлис, вооруженной ножом; известно также, что праздники в ее честь в день летнего солнцестояния сопровождались кровавой резней, массовыми убийствами, что опять возвращает нас к атрибутам обагов. Таким образом, коллегия, которая управляла этими жертвоприношениями, решила оставить за этим местом наименование Мавилли. Окончания на букву Y заменяли во всех местных названиях этой части Франции греческое окончание ???, что значит «точка», или «пункт».

Другими угловыми точками этого поселения друидов были Монсо на юго-западе, утративший свое древнее имя; Лузиньи, фонтан расплаты, или смерти, на северо-западе; и Бесси (Bessay), то есть «лесистое место» (point de Bais), или дитя Бахуса, на северо-востоке. Это самая высокая точка Кот д'Ора, которая достигает 594 метров, и через нее проходил так называемый римский путь, но еще до римского завоевания Галлии он облагался пошлиной, доходы с которой до времен Цезаря поступали в казну друидов Мавилли.

К югу от этого кантона друидов находится другой, очерченный селениями Мелвази с северо-востока, Сен-Ромен с юго-востока, Сантоссе с юго-запада, и Кюсси с северо-запада. Пространство между этими четырьмя селениями никогда не было обитаемым, а стороны этого пустого прямоугольника изначально служили средством для самых строгих и точных измерений, поскольку большие его стороны, с юга и с севера, составляют ровно 6 километров в длину, а малые, с востока и с запада, — ровно 3 километра. Его ориентация и пропорции совпадают с ориентацией и пропорциями храма в Иерусалиме (2 на 4); как будто человек лежит на спине, головой к востоку, ногами к западу, скрестив руки на груди. Место, размеренное с такой точностью, в соответствии со всеми священными канонами и, тем не менее, остававшееся пустынным, могло быть только местом паломничества, совершаемого в определенные времена года, строго следуя за движением солнца, подобно тому, как это практиковалось еще в начале этого столетия.

Вся северо-западная сторона, длиной в 3 километра, была еще задолго до римского завоевания занята кладбищем, которое считалось священным и до которого добраться, чтобы сделать захоронение, было очень непросто, так как на этой стороне Золотого Берега с самого юрского периода, вероятно, не выросло ни одного дерева; здесь никто никогда не жил, и даже в наши дни это место похоже на пустыню. Все селения, только что мной перечисленные, за исключением Сен-Ромен, состоят всего лишь из нескольких домов, да и их обитатели стремятся отсюда куда-нибудь уехать, недовольные суровым климатом и невысоким доходом, который можно извлечь из такой бедной земли. Даже там, где виноград растет круглый год, он приносит такие кислые плоды, какие редко где еще встречаются. Некогда командор Мальты устроил на таможенный пост на римском пути; однако и пост, и сам командор остались в прошлом, и теперь в этой деревне живут только шестидесятилетние старики, дожидающиеся своего часа, чтобы передать молодым великую тайну друидов. Хотя вряд ли найдутся молодые люди, у которых появится желание прийти им на смену, и вскоре плато вновь станет пустынным, как во времена обагов и саронидов. К сожалению, этот пример не единственный; здесь везде можно увидеть печальные результаты централизации, которая неизбежно приводит к упадку всего лучшего, что есть в провинции. Разумеется, нечего и думать о восстановлении Мальтийского ордена; но не менее важно отыскать и изучить средства, которые позволили бы примирить крестьянина с землей, привязать его к ней как при помощи договора, так и выгоды, иначе национальное благополучие лишится в конце концов своего фундамента, и не продержится долго.

Как видно из всего вышесказанного, если бы даже Кот д'Ор оказался одним из самых богатых регионов во всей Франции, он и в этом случае не стал бы приятным местом, так как климат здесь весьма суровый, а пейзаж однообразный. На просторных песчаных равнинах не встретишь ни одного дерева, за исключением ясеня, который вырастает на этих землях благодаря какому-то чуду; вместе с тем это плато со всех сторон возвышается над веселыми и богатыми растительностью долинами, а с юга открывается горная расселина, известная как впадина Менево и описанная Александром Дюма-старшим, одно из самых живописных и оригинальных мест центральной Франции, особенно тогда, когда растаявшие снега насыщают водопад высотой около сорока метров. Однако даже тогда, когда этого шумного зрелища, высоко ценимого англичанами и лавочниками, еще нет, остается еще один замечательный источник, название которого совпадает с названием долины (vallee de Minos — Menevault), а также глубокая расщелина, увитая диким виноградом, отважно поднимающимся по твердой породе более чем до 50 метров в высоту, по отвесным скалам, отполированным ледником, который здесь оставил знакомые геологам борозды. Друиды, которые могли оценить по достоинству живописный вид, имели достаточно ума, что не испортить никакими специальными постройками этот чудесный каприз природы; впрочем, к счастью для истинных ценителей прекрасного, он находится вдалеке от всех дорог и доступ к нему весьма затруднен. Напротив, на плато, бьет источник, именуемый «Серебряный ключ» (la source d'argent); ранее, как и все источники в этих краях, он был украшен греко-друидическим барельефом, изображавшим сидящего и улыбающегося старика, его волосы перевязаны веревкой, в руках — мешочек для игры в кости (бездельничающий священник) — греческий каламбур, который дает имя этому месту. Его галльское название звучало как «аргентан». Слова oing, oigne, igne обозначали на гальском «источник».[8] Это одно из самых редких слов нашего древнего языка, унаследованное латинянами. Веревка в волосах этого забавного персонажа, kalos ker, как и то, что мешочек для костей он держит в правой руке, говорит о том, что фортуна улыбнулась ему. Если бы он был в левой руке, то это означало бы неудачу. Возможно, эта веревка на голове, kalos ker, имеет некоторое отношение к поверью о веревке в доме повешенного.

Недалеко от этого источника, на восточном склоне Кот д'Ора находится деревня Орш, которая является северо-западной точкой очень интересного кантона друидов, образованного Орш с северо-запада, Ози с северо-востока, Блани с юго-востока, и Рошепо с юго-запада. Так же, как и все вокруг, это место изобилует древними памятниками греков и друидов; на юге находится Шаньи, святилище, ранее бывшее настолько же знаменитым, насколько и живописным, святилище, состоящее из двух дольменов в форме буквы V, основание которой обращено к юго-востоку, что говорит о том, что оно было посвящено богу счастья и удачи, или Тевтату. В деревне Орш есть фонтан, который прежде был украшен тремя барельефами, расположенными точно так же, как и барельефы на алтаре парижских мореплавателей, то есть вокруг квадратного столба, юго-западная сторона которого была оставлена гладкой, что служило своеобразным олицетворением бога Лайоса. Этот маленький памятник был разрушен; однако барельефы еще украшают коллекции некоторых провинциальных музеев (…). На одном из них греческое название Орш записано очень странным образом; на нем изображен огромный человек, олицетворяющий Ози, поскольку это название имеет значение «места увеличения». Было бы хорошо, если бы какое-нибудь общество взялось бы за реставрацию всех этих остатков древнего культа фонтанов. Это обойдется не дороже, чем их транспортировка в музеи, которые никто не посещает и где они теряют всю свою ценность, поскольку будут находиться далеко от своего первоначального места. В то же время, если бы кто-нибудь восстановил эти памятники, то они обязательно привлекли бы внимание иностранцев и вдохнули бы жизнь в эти очаровательные уголки Франции, ныне совсем заброшенные.

К счастью, христиане спасли немалое количество таких фонтанов, введя божества друидов в бесчисленный пантеон своих святых. Одна из наиболее древних трансформаций произошла с Алеа, или богом случая, которого добрые люди Шани сделали святым Элоем. После всего этого мог ли бог счастья и удачи не стать золотых дел мастером?

V

Большой прямоугольник друидов, который сегодня чаще, чем все высокогорье в целом, называют Кот д'Ор, занимает самую южную часть этого плато и возвышается над богатыми виноградниками Мерсо и Помара. В самом центре его южной стороны находится знаменитый Овеньи, принадлежавший еще в прошлом веке ордену цистерцианцев, бывшему в значительной мере наследником лесного братства друидов. В прошлом в этом месте наказывали провинившихся монахов. Это был один из монастырей, укрепленных так, как это было принято в Средние века. расположение церкви, ориентированной с востока на запад, угадывается еще среди пруда, находящегося ныне на ее месте. Рядом возвышается голубятня с высоко поднятым флюгером, указывающим на то, что здесь располагался сеньорат, под управлением которого находилось все пространство древнего прямоугольника друидов, то есть 1000 гектаров лесов и пахотных земель. Его стены, сохранившиеся и сейчас, представляют собой безыскусное сооружение, самые древние фрагменты которого можно отнести к двенадцатому веку. Они примечательны только количеством башен, которые обеспечивали защиту жителей в те времена, когда нельзя было ни от кого ожидать помощи, поскольку ближайший населенный пункт располагался по меньшей мере в 3 километрах отсюда. Сохранилось также несколько монашеских обителей, кажется, пятнадцатого века, но с точки зрения архитектуры они настолько грубы, что даже не стоит на них останавливаться. Окружающий пейзаж весьма меланхоличен, несмотря на редкой красоты лес из дубов и великолепных ясеней; хотя монастырь и располагается на высоте 570 метров, так как находится в самом центре плато, отсюда открывается лишь вид на унылые равнины. Можно подумать, что перед тобой один из тех шотландских пейзажей, которые описаны Вальтером Скоттом.

(…) Как бы это не было маловероятно на первый взгляд, но Овеньи — греческое название, и построен он на месте храма Юпитера Опимуса, упоминаемого на алтаре парижских мореплавателей, посвященного Тиберию, то есть бога богатства, имя которого на языке галлов звучало как Ловис (вершина). Из-за этого храма Кот д'Ор раньше назывался Хризолопос. Он разделял на две равные половины поток пилигримов, отправлявшихся от фонтана Цезаря на север.[9] Следовательно, в этом месте мы должны обнаружить то, что можно было бы назвать харчевней. Здесь обнаружены остатки монастыря, планировка которого оказалась очень странной, поскольку представляла собой равносторонний треугольник, в то время как сам храм был круглым. Стены монастыря обнесены земляным валом, на котором растут вековые вязы. В их тени расположен фонтан с бассейном в форме полукруга, прямая стенка которого была позднее выложена вновь; верхняя часть барельефа с изображением бога Ловиса находится в обители и принадлежит к тому времени истории галлов, которое предшествовало эпохе романского искусства.

Лес по соседству, Салеж, сохранил греческое имя этого круглого храма, форма которого напоминала сито, alex, символ полноты, избытка.

Планировка Ксенодокейона, или богадельни, была треугольной (triope), и вершина этого треугольника указывала на тропик (trope) солнца, то есть на такое его положение, когда оно проходило самую высокую точку меридиана и начинало склоняться к западу. Название Овеньи (на греческом языке) означало время засухи, зноя; его можно сблизить с древним названием Шартра, Av-ther-eikon (сожженная кошка). У галлов был бог, сын Хиона, по имени Автоликос (Avtolicos, сожженный волк). Действительно, в день летнего солнцестояния сжигали диких животных (thera), и хотя это слово означало чаще всего кошку, в компании с ней оказывались самые разные животные, которых признавали вредными. Это мог быть как волк, так и любой другой хищник, а также пленник или преступник.

Граф Эриссо тщетно пытался отыскать следы стоянки друидов, которая должна была находиться напротив Овеньи и где паломники останавливались для отдыха перед тем, как в полночь отправиться в путь длиной в 18 километров, после которого им нужен был ужин и ночлег. Он не обнаружил никаких следов, однако это является для него причиной для более тщательных поисков, поскольку известно, что именно невосстановленные стоянки дают археологам самый обильный урожай находок.

Вероятно, что Овеньи находился рядом с местом жертвоприношений, и, следовательно, казней, так как следующее поселение носит странное имя Сантоссе (на греческом ??????????, то есть «злодей, сброшенный на камни»). Действительно, там есть крутой склон, расположенный так же, как скала Тарпиенна рядом с Капитолием в Риме, и, скорее всего, отсюда и сбрасывали преступников; более того, праздник покровителя этой местности, отмечаемый в конце лета, сохранился и в наши дни как праздник святого Этьена, забросанного камнями. Однако обычай забрасывать камнями у евреев был вовсе не таким, как его обычно представляют. Уголовное законодательство Талмуда дает описание этого обычая, из которого следует, что обвиняемого не забрасывали камнями, а сбрасывали с вершины скалы или с городских ворот. Камнями его забрасывали только из милосердия, для того, чтобы прекратить мучения преступника, если он не умер после падения. Граф Эриссо, с образцовой для любого исследователя проницательностью и расторопностью, посетил Сантоссе и обнаружил там два фонтана друидов, обращенные к обеим сторонам долины.

После Сантоссе располагается Корабёф, в центре западной стороны квадрата, а его греческое название Корра (Зои (голова быка) сохранилось и в современном французском языке. Это место в наши дни занято замком, принадлежащим маркизу Иври, потомку сеньоров этого края. У нас не было времени его посетить.

В северо-западном углу квадрата расположено селение, которое сейчас называют Кюсси, а прежде его имя было Куссациум, что на греческом значит «место Куссоса», или «Куссос исцелившийся». На самом деле, выше я уже говорил о Куссосе, или дольмене, олицетворявшем собой древнюю идею о смерти, исцеляющей от всех несчастий. В этом месте нет названия более распространенного, чем это. Оно три раза встречается в пределах Кот д'Ора, и все три раза на его западном склоне. Возле Бона есть Кюссини, и это не что иное, как вариант того же имени; еще есть Кюси, Шусси, Кюссак, Киссак, и везде, где встречается это название, оно обозначает северо-западную точку кантона друидов.

Кюсси, о котором у нас здесь идет речь, отличается своей знаменитой колонной, однако, независимо от этого великолепного образца изящного искусства галлов и греков, здесь есть еще и старый фонтан друидов, который заслуживает самого серьезного внимания археологов, несмотря на то, что ни разу ни один англичанин не удостоил его своим посещением. Действительно, этот фонтан похож на все остальные в этих краях и состоит из маленького свода, из которого бьет источник, выбрасывая воду в два каменных желоба, предназначенных для того, чтобы утолить жажду животных. Но если рассмотреть его с большим вниманием, то окажется, что желоба эти, при всей их простоте, обладают весьма изящной формой, которая свидетельствует об искусстве классической эпохи, а в глубине свода, в отличие от обычных фонтанов этой местности имеющего форму раковины, есть маленькая ниша, приблизительно 30 сантиметров высоты. Теперь эта ниша пуста, однако ранее в ней находилась статуэтка мадонны, обломки которой я обнаружил среди хлама на одном из окон деревенской церкви. Насколько я помню, она была сделана из известняка и могла быть датирована пятнадцатым веком. Однако она сменила собой другую статуэтку, более древнюю, изготовленную из черешневого дерева в честь богини Марки или Марики, имя которой означало «валик прачки». Древнее название острова Родос было Марсиа, а Марика, которую этруски и галлы называли Маркой, была женой короля Фаунуса и матерью Пикуса и богини Канеис, или Канасе, певицы, которая изображена на колонне Кюсси. Ее называли также Биссия или Бутис, поскольку она жила в водных глубинах, а под именем Баос она была известна как божество самых древних галльских племен — немедов. Ее имя обнаруживается также во многих языках, везде указывая на основание, на исходный принцип существования любой вещи; оно же перешло к названию водяной змеи, или bysse в геральдике, а также к названию северо-западного ветра, или «Бис».

В качестве богини подземных пространств и богини очищения она была покровительницей саркофагов и гробниц; в масонских обществах ее имя сохранилось в названии печати (bysse marque), или же в названии лестниц, ведущих в подземные помещения (basse marche), которые можно видеть во многих церквях, в частности в церкви Сен-Жермен де Пре в виде змеи, или bysse, кусающей себя за хвост. У масонов она была объектом особого почитания среди учеников, которые сохранили доставшееся им от друидов имя бардов (bardaches). Ее же можно узнать в Святой Марте, покровительнице Тараскона, поскольку это слово, буквально означающее очищение желудка, есть точный перевод слова Сиракузы, и напоминает об очистительных функциях богини Марики, или Биссии Марки, великой прачки Ада. Она была чревом земли, вечной матерью и вечной девственницей, тем местом, откуда появляется и куда возвращается любое человеческое существо.

Поэтому следы поклонения этой богине можно найти в любом египетском саркофаге, закрывающем покойника со всех сторон, а также в современном ритуале погребения, наиболее ясную интерпретацию которого можно найти у платоников: «О, гробница! О, божественная мать! О, могущественная сила! О, великая богиня! Приблизься к правдивый Осирис, пусть он войдет в твою грудь; дай ему силы пройти двери нижнего неба, дай ему жизнь, которая была у него прежде, верни ему его дыхание, входящему и выходящему в твое великое царство мертвых.[10] Он видит тебя, он живет в тебе, он входит в тебя; благодаря тебе он не умрет никогда» (Египетский папирус из Лувра).

///////\\\\\\ !!!

Эту богиню египтяне называли Нут; она является единственным божеством всего древнего и современного масонства, божеством без формы и без пола, которая рожает без оплодотворения; мать-девственница, к которой египтяне обращались со следующей молитвой: «О, богиня вечной молодости, мать девственности, красота бездны, сын которой (солнце) благоденствует за горой (горизонтом), спасая великое божество от всякого зла».

*****

Продолжение текста содержит указания на ее атрибуты, символизируемые различными животными. Ее неисчерпаемое плодородие выражено при помощи следующего образа: огромная свинья в обители солнца. Ее чистоту символизирует целый ряд изображений: священная овца в жилище Осириса, ведомая желаниями своей утробы, а на месте ее сердца находится рисунок священного грифа, то есть она рожает без оплодотворения, как грифы, которые, по представлению египтян, не имели самцов.

Галлы на своем языке называли это божество кош (coche), то есть поросенком, или самкой кабана (laie), свиньей, а в современные романы она пришла под именем Изольды, дамы де Кюсси, которую заставили съесть сердце своего возлюбленного, рыцаря Сенора (Signaures — Agni mis en pieces — разбитое сердце); она же была святым Ковчегом в храме Соломона, и этот Ковчег сам был не чем иным, как гробницей, находившейся в храме, который сам, в свою очередь, был построен по пропорциям гробницы. Все алтари христианских церквей также представляют собой саркофаги, и все средневековые масонские братства поклонялись гробницам, среди которых самой известной была гробница Соломона; есть, однако, еще гробница Вергилия, гробница Пьера Бруильяра, Пьера Абеляра и т. д. Ориентация Иерусалимского храма, святилище которого было обращено на Запад, говорит о том, что Ковчег был олицетворением Иеговы, и что евреи, которых нередко обвиняли в материализме, обожествляли, как и все остальные народы, смерть, мать вечной жизни.

Такой была догма, которую олицетворяла, во всей ее изначальной наивности, маленькая Бис Марк, статуэтка из черешневого дерева, простоявшая в нише фонтана Кюсси так много веков, что любой умный кюре должен был бы ее восстановить, если бы глупость его прихожан ему не помешала.

VI

В сотне метров к северу от этого маленького безыскусного памятника, отмечавшего собой границу кантона Овеньи, можно увидеть еще один, гораздо более впечатляющий. Это просто кладбище, но кладбище длиной в 2 километра и шириной в 1, ограниченное со всех сторон проселочными дорогами. К северо-востоку от этого огромного квадрата погребений находится унылого вида селение Эшарнан, название которого на старо-французском языке означает кладбище. Это кладбище, вероятно, принадлежало семинарию друидов в Мавили, и поскольку многие обыкновенные люди желали спать вечным сном рядом с этими святыми, то их должны были привозить сюда со всех сторон провинции эдуев, что объясняет одновременно и размеры этого кладбища, и его древность. Раскопки, сделанные в этих местах, обогатили коллекцию музея Святого Жермена несколькими длинными железными мечами галлов, с лезвием с правой стороны. Таким образом, эти мечи были заточены так, чтобы бить снизу вверх, и после такого удара вряд ли кто был в состоянии выжить. Обратим также внимание, что мертвых галлы хоронили в саркофагах, а не сжигали, что указывает на их родство с этрусками и беотийцами, которые также не допускали кремацию. Один увлекавшийся археологией кюре обратил внимание графа Эриссо на другой и гораздо более странный способ погребения, характерный, вероятнее всего, для совсем другого народа, более древнего, чем фригийцы и кельты. Покойника хоронили не в лежачем положении, а сидящим, и, следовательно, без саркофага. Не встречается ли этот же способ погребения у скандинавов, поклонявшихся Тору, или Тарану, и не были ли они предками кельтов? Как бы то ни было, плато Кот д'Ор является настоящим кладом для археологов и его еще ожидают серьезные и методичные исследования, как и находящуюся рядом колонну Кюсси, возле которой должны быть обнаружены самые богатые гробницы.

Кроме археолога Пазюмо, которому принадлежит единственное исследование этого уникального памятника, никто, начиная с XVII столетия, еще не прикасался к нему. Он находится на совсем небольшом расстоянии от древнего римского пути, который шел из Ото в Безансон через Крузиниум, и этот путь, проходивший к северу от Эшарнана и пересекавший деревню Монсо, образует собой северную границу кладбища Кюсси, окруженного, как раньше, так и сейчас, со всех сторон дорогами. Пазюмо сообщает, что к востоку от колонны видны в большом количестве остатки древних толстых стен, которые разрушены так сильно, как только можно себе представить. Но, возможно, он принял за эти стены развалины башен из сухого камня, которые бургундцы строили для наблюдений за своими полями, поскольку ни граф Эриссо, ни я не видели там ничего другого, хотя, конечно же, это еще не доказательство.

Ко времени Пазюмо, то есть к 1767 году, у колонны уже не было ни капители, ни антаблемента. В 1620 году она была разобрана сеньором Кюсси, который, словно в отместку будущим археологам, не пожелал даже установить ее название. В 1700 году Морель де Коше и Экатиньи, жившие неподалеку, приехали сюда и сделали раскопки возле ее основания, с южной стороны. Эти раскопки закончились неудачей; необходимо было копать с северо-востока. Тем не менее на трех или четырех футах глубины они нашли несколько медальонов и маленьких статуэток, похожих на те, о которых писал граф Эриссо. Эти статуэтки были отправлены в Париж одному старьевщику, и неизвестно, что с ними произошло потом.

В 1719 году господин Парисо де Кружи, генеральный адвокат парламента Дижона, по приказу регента посетил Кюсси и произвел здесь значительные раскопки. (…) Самыми важными из всех находок оказались найденные к востоку от колонны кости трех человеческих тел, лежавших головой к ее фундаменту, а также шесть медальонов с изображениями Святого Антония на каждом. Кости были нетронутыми, каждая лежала на своем месте. Они лежали не глубже полутора футов, откуда следует, что колонна уже стояла в момент захоронения, и что она, по меньшей мере, уже была во времена Святого Антония, а следовательно, не могла быть поставлена позже середины десятого века нашей эры.

Это почти все, что может пригодиться из воспоминаний Пазюмо, и его последователи добавили к ним только свои фантазии, которые здесь бесполезно обсуждать, поскольку колонна Кюсси остается совершенно непостижимой для всех тех, кто не знает ни греческого искусства, ни греческого языка. Монфокон воспроизводит очень неточный чертеж этой колонны, сделанный де Мотере, добавив к нему одно наблюдение, насколько ценное, настолько же и истинное; дело в том, что она является частью целой системы галльских памятников восьмиугольной формы. (…)

В 1822 году колонна Кюсси был реконструирована, и, хотя реконструкция была выполнена очень тщательно и даже изящно, она исказила полностью ее первоначальный вид и превратила в вульгарную галло-римскую коринфскую колонну, тогда как прежде она имела форму пальмы. К счастью, ее старая капитель осталась в Овеньи, где она использовалась как бордюр колодца, и, положенная на бок, она хотя и была изуродована, но все же все ее части сохранились.

(…) Самая оригинальная черта памятника заключается в том, что каждая из восьми граней колонны представляет собой неглубокую нишу, расположенную под прямым углом к одной из четырех сторон света. Эта деталь встречается лишь в готической архитектуре двенадцатого века, и в ней, как ни в чем другом, запечатлен дух времени. Она доказывает, что колонна принадлежит к эпохе, предшествовавшей римскому искусству, которое никогда не допускало подобных вольностей. Такая форма колонны может быть условно передана как совмещение букв V и U, что имеет совершенно особое значение: U следует читать как gur (вогнутый), а V — как gon (выпуклый), что в сумме на греческом дает gorgon, слово, выражающее идею dibio (двух жизней) и образующее древнее название города Дижон. Эти две силы встречались друг с другом в день зимнего солнцестояния, а олицетворением этой встречи служила Горгона. Объяснение всему этому можно найти в отрывке из Вергилия, который выше я цитировал и который на самом деле заимствован поэтом из греческой мистики. Там сказано, что, когда души в достаточной мере очищены, они направляются пить воду Леты, или забвения, чтобы затем возвратиться ad convexa, то есть к жизни, что на греческом языке передается словом gon; во время же очищения они живут в concava, что греки называли gur (??????, пропасть).

Я оставлю пока без внимания изображения восьми фигур, которые представляют собой восемь олицетворений Горгоны, или розы ветров. (…)

Капитель колонны имеет квадратную форму и украшена по углам пальмами, листья которых развернуты; между пальмами можно видеть три маски, из которых сразу же бросается в глаза юный гелиотроп, обращенный лицом к северо-востоку и олицетворяющий Аполлона с лирой, или Езуса-певца. Его лицо обращено к селению Мелуази (meloisake), к месту Езуса-певца. С юго-восточной стороны можно увидеть бородатую маску Акмея, или Огмия, служившего олицетворением силы. Следующая сторона оставлена гладкой, что является изображением солнца, заходящего над пропастью, название которой — san tosse (сброшенный на камни вор). Юго-западная сторона украшена маской с рогами быка, который оставил свое имя селению Корабёф (Coraboeuf — ?ARVOS).

Но это не единственная особенность капители. Есть также впадина в форме жерла пушки, еще раз напоминающая о богине Кюсси, а в северном углу капители находится желоб, сооруженный так, что когда он заполняется дождевыми водами, то они стекают через эту воронку. Есть все основания предположить, что колонна внутри пустая, так как кирпичи ее кладки связаны с внешней стороны скобами, которые выглядели бы очень несуразно, если бы не были покрыты бронзовыми аппликациями, уже давно украденными.[11] Традиция сообщает, что эта колонна служила маяком, но вряд ли она могла освещать римский путь, который проходил в километре отсюда. Обязанность зажигать ночью светильники принадлежала третьей мойре, парке галлов: Люцинии, богине воскрешения; вторая — Атропос, богине тропика, или зимнего солнцестояния, она изображалась тремя масками (triopes). И, наконец, местная богиня, Кюсси, которая олицетворяла северо-запад, или смерть, источник новой жизни. На самой колонне она изображена с кувшином в руке, из которого она выливает все содержимое; ее же персонифицирует и воронка на вершине колонны, в которую попадала дождевая вода. (…) Идея водного потока естественным образом связана с функциями богини Кюсси, или Сиракузы, которая была богиней очищения желудка, и я буду сильно удивлен, если археологи, копая землю в окрестностях колонны Кюсси, не обнаружат теплый источник, вода в котором имела бы свойства слабительного. Друиды намного раньше римлян научились использовать теплые источники, и паломничество у них совмещало как религиозные, так и гигиенические цели. (…)

Некоторые фантазеры хотели превратить этот памятник в триумфальный трофей, воздвигнутый Цезарем в честь победы над гельветами, которую он одержал неподалеку отсюда. Однако война, предпринятая Цезарем для того, чтобы разрушить храм галлов и завладеть деньгами, которые принесли бы ему власть над Римом, была настолько подлой и бесславной, что ему хватило совести, чтобы не ставить никакого памятника в свою честь. (…)

Следует сразу же сказать, что изучение восьми богинь колонны Кюсси свидетельствует о том, что она не только не могла быть поставлена позже Святого Антония, но что ее даже следует отнести к временам, предшествовавшим появлению в Афинах восьмиугольного храма Ветров, который выполнял функции солнечных часов, сооруженных физиком Андроником, то есть по меньшей мере к первому веку до нашей эры, поскольку этот храм уже упоминается Витрувием, жившим во времена Августа.

VII

Восьмиугольная башня Андроника, которую мне посчастливилось видеть в Афинах, является одним из наиболее хорошо сохранившихся памятников эпохи эллинизма. Хотя он к нашему времени уже утратил то украшение, которое более всего привлекало к нему внимание древних, а именно бронзового тритона с жезлом в лапах, указывавшим в ту сторону, откуда дул ветер. Название же ветра было написано с соответствующей стороны башни. Такое сооружение мы сегодня называем флюгером. Подобное украшение, кажется, отсутствовало на колонне Кюсси, однако не может быть никаких сомнений, что его восемь богинь соответствуют именам восьми ветров, написанных на восьми сторонах башни Андроника. Поэтому здесь также несложно определить то или иное направление ветра.


Север, Борей

Ему соответствует на колонне изображение собаки, KVON. Это бог Гион галлов, которые называли зиму gion, от греческого kione (снег). Рядом с собакой стоит богиня Галантис, или Люциния, имя которой совпадает с древним названием Галлии; она нагая, если не считать сапог и кошачьей шкуры на голове.

Такой головной убор называли кинеей, то есть шляпой с мехом, которая служила символом удачи и счастья, в противоположность шлему (KORUS), который носила Бибракте, богиня юга, и который был символом неудачи. Галантис часто называли также ликанос, отсюда — ее имя Ликнё (сладкоежка), которое эквивалентно имени Борея (прожорливый); действительно, она символизирует желание жить и олицетворяет собой душу в Елисейских полях, земном раю. Кинея — это Женевьева из галльских легенд.

Ее имя Галантис означает «молочный цветок», или «белый цветок»; ее руки и ноги скрещены, что указывает на колдовство, которым Люциния занималась, когда препятствовала родам Алкмены и когда вызывала сильный ветер.

В животном мире особую связь с Галантис имели горностай или белая кошка, а в растительном — боярышник. Всю композицию в целом можно перевести таким образом: для Гиона сладкоежка Галантис шьет пальто и шапку из снега. Замечательное пальто из студеного ветра и дождя превратилось для наших современников в греческое kinea Aidous, в меховую шапку Плутона.


Северо-Восток, Кайкиас

(…) На колонне Кайкиас заменен Атисом или Езусом, имя которого имеет то же значение, что и Кайкиас. Совсем рядом с ним, с левой стороны, находится изображение колонны (кион). В руках он держит блюдо, выставив вперед большой палец (антикир). В то же время одной рукой он придерживает орла (грифа), который лапами упирается в блюдо. Хотя я взял на себя обязательство не задерживаться долго на этих композициях, чтобы не утомлять читателя, здесь я позволяю себе сделать исключение в силу особого значения, которым обладает эта фигура. Антикир, или большой палец,
был великим богом Галатов, и его имя досталось селу Ангора (Антикира);

//////\\\\\

АНТИКИР, большой палец, возможно образуется в "АНТИ к ИР"...
из за возникновения сверх плотности в центре круга,
в котором радиусы (по моему мнению праобразы ИР)
в самом центре круга  наклалываются  друг на друга.
Возможно что данная, возникающая в центре круга,
"наложенная плотность ИР" и "символично выпирает"
в виде большого пальца.
(примечание Ермак М.А,)
******
 


он олицетворяет собой Новый Год, который начинается с того, что виновник празднества убивает своего брата — старый год, и скрывает следы этого преступления в земле, то есть в груди своей матери Кионе, иными словами, в снегу; он привязан к колонне и охраняется богиней Грифе (грифоном); он обольщает ее нежным голосом, она отвязывает его, и он убегает за горизонт, приняв обличье белого ягненка, который затем превращается в быка (Гаргантюа), символизирующего длинные дни и короткие ночи.(…)

Эта композиция в коллекции керамики музея Кампаньи встречается более чем часто, однако помпезная форма всех этих изделий говорит о том, что они не такие древние.

Мы видим Атиса, который предлагает питье грифону, ступившему одной ногой на блюдо. Это — александрийская эпоха, а значит, мы можем датировать колонну Кюсси самое позднее началом второго века до нашей эры. Обман Атиса или Езуса оставил свой след в названии селения Доль, а его слава певца — в названиях сел Мелуази и Малоса (места певца Езуса). Вся надписи, которые имеют отношение к этому божеству, сводятся к значению слова «мелос», которое можно переводить как «яблоко», «песня», «руно», а также вообще все самое лучшее. Большой палец является богом всего самого лучшего, убийцей бога всего наихудшего.


Восток, Апелиот

Это имя на греческом означает «сухой», то есть без грязи; на колонне оно заменено изображением Акмия, которого галлы называли Огмий. Буквальное значение этого слова— «неутомимый»; оно означало также ложе наковальни (akmeios). Огмий изображается здесь как обнаженный Геракл, с набедренной повязкой (uphemkros) и с посохом через плечо (rabdin omos). (…)

////\\\\

наковальня akmeios a-k-me-ios
открыженный вопрос для будущего понимания.
Имена при их дешифровке, по моему мнению, несут информацию и о структурном,
и о функциональной мира-устроительной предназначенности данного имярека.
Имена, названия  являются подсказами на перспективу,
 подсказками для более детального, более точного осознания
выпуклого - вогнутого, внешнего -внутреннего....
и даже оборотно - потусторонего  мироустройства.

(примечание Ермак М.А.)

********





Юго-восток. Эурус

На колонне этому направлению ветра соответствует изображение Атиса с павлином (Taos Athis), которого галлы называли Тевтатом (Teutates), то есть выросшим Атисом, или благоденствием. Его одежда олицетворяет природу в момент ее расцвета, откуда его имя — Амфио, которое галлы произносили как Амбио; в кантоне арвернов, где преобладали галльские, а не греческие наименования, его называли несколько скромнее — feuilhat (густолистый).

Правой рукой он держит своего павлина за гребень, что значит, что он достиг вершины счастья и благополучия. Его левая рука лежит на древке копья (ake laios); имя этого божества соответствовало Ахиллу греков и имело значение начала падения. Это бог страны Изобилия, а для простых галлов — багряное солнце. В его честь устанавливали столбы изобилия, и победитель, сумевший дотянуться до кубка и снять его, чтобы тотчас же соскользнуть вниз, являлся его точным олицетворением. Амфио давали также имена Амбионес и Амбиорикс.


Юг, Липе

Это Ловис галлов, но чаще всего его изображение заменяется пустой гладкой поверхностью (lepisc или lopis). Его называли также alops, лиса, в противоположность собаке, kyon. Имя Липе происходит от leipo (оставлять, покидать). Ловис олицетворяет убывающую удачу, представленную на колонне Кюсси богиней в шлеме, с развернутым вполоборота лицом (anclite), полуобнаженной и несущей на конце посоха сову вместо плода (bi bar-acte). Это галло-греческий герб города Бибракте, в наши дни Ото, где особенно почитали Афину Скирас Бибаракте (Афина, которой выпал жребий прыгнуть в пропасть). Скирос означает осколок твердого камня, или кремневый топор, а также игральные кости, которые сначала были просто осколками камня кубической формы. Афина Скирос была тождественна нимфе Сагарис, или топору, матери и жене Атиса, от имени которого произошло французское hoste, рукоятка топора.

Сторона Атиса, или сторона рукоятки, была доброй стороной, поскольку на другой стороне находилась смерть. Богине Афине Скирос все годы с большой помпезностью отдавали почести в деревне Скирон, бросая в море белые игральные кости на память о разбойнике Скироне, которого сбросил со скал воду Тезей. Этот праздник отмечался в месяц скирофорион, который соответствует нашему июню, или летнему солнцестоянию. Скирона представляли как преступника или иностранца (sace), которого кормили и лелеяли в течении 6 месяцев, чтобы затем связать и засунуть его в мешок, в котором тот должен был унести с собой все грехи жителей села. Имя деревни Сантосе (вор, сброшенный в пропасть) напоминает о двуногом «козле отпущения», которого еще приносили в жертву во времена Петрония.

Вдобавок ко всей этой символике богиня Бибракте носит настоящий фартук франк-масона (mitra-scytine), который в современных традициях остается символом послушания, почему — не вполне понятно; здесь же он указывает на то, что это божество было матерью темноты или смерти. (…)


Юго-Восток, Нотус

В Афинах этот ветер был влажным, откуда его имя — notos, да и во Франции он такой же влажный; однако на колонне он представлен пленником, изображение которого дает повод для самых необычных фантазий. В частности, именно из-за этой композиции памятник мог превратиться в свидетельство победы Цезаря над гельветами.

Вся эта фантасмагория рассеивается перед первой обнаруженной греческой фразой, потому что на греческом пленник — это хирон (chiron), и в то же самое время это имя наставника Ахилла и Геркулеса. Последний ранил хирона в бедро отравленной стрелой, и его страдания были столь велики, что он попросил снисхождения у богов смерти и был помещен в созвездии Стрельца. Слово chiron означает «самый худший», в противоположность яблокам Езуса и золотому руну, которые на греческом обозначаются одним и тем же словом (melos), имеющими значение «самый лучший». В рыцарских романах он представлен такими персонажами, как Жирон и Герин Пуйе, или Герин Мескин, изображаемыми всегда в последние годы их жизни; однако для них это не только возраст утраты сил, но и возраст мудрости и опыта. Поэтому Хирон становится наставником всех героев. Он соответствует, таким образом, в инициатической иерархии друидов ступени фада или вата, то есть пророка. На колонне Кюсси у него вместо правой ноги — осколок камня. Осколок по-гречески произносится как skiron и представляет собой осколок кремня, бывшего наконечником той стрелы, которой Геракл пронзил его колено. (…)


Запад, Зефир

Если в Афинах зефир приятен и в октябре, то в Галлии он доставляет гораздо меньше удовольствия, и добрый бог греков заменен на колонне фигурой голого существа, с дубиной в правой руке, с рогами быка на голове. Имя быка — CARVOS — можно перевести как «грязный», и это слово как нельзя лучше характеризует отвратительную осень в нашей прекрасной Франции. (…)


Северо-Запад, Скирон

Необходимо отметить, что на башне Андроника этот персонаж, изображенный стариком, держит в руках кувшин, из которого он, как и богиня Кюсси, выливает все содержимое. К счастью, это одно из лучше всего сохранившихся изображений этого памятника, за исключением лица, которое почти полностью стерто временем. Здесь мы видим молодую женщину, похожую на тех андрогинов, которые у греков служили для изображения богов, олицетворяющих две жизненные силы (dibio), связанные вместе в такой степени, что их уже невозможно разъединить. Это напоминает круговое движение в механике, предполагающее существование неподвижной точки. Таким образом, существует лишь едва ощутимое различие между Кюсси и Аполлоном, Мельподосом, ее мужем и ее сыном. У них одна и та же прическа — букли, падающие на щеки (korra mallos), что означает наилучший жребий; оба обнажают свой живот, являющийся в то же самое время их гербом. Богиня Кюсси нагая до бедер; в левой руке она держит опорожненную урну (khuse-laios-kerangos), что значит, что несчастья закончились; ее правая рука придерживает ткань, пока еще скрывающую (aisios ker-uphe) тот факт, что будущий жребий будет счастливым.

Пояс, облегающий ее бедра, не менее странный, чем пояс богини Бибракте. Это пояс из шерсти, и его конец спадает ей на ноги (mitra melpodos), что следует интерпретировать как «мать певца» (mitra melpodon). Этот певец является в одно и то же время и ее сыном и ее супругом, и это и есть певец Езус, имя которого сохранилось в названии селения Мелуази. Все эти знаки, вместе взятые, дают таинственную фразу, которую можно прочесть так же ясно, как и египетские иероглифы: Кюсси — это самый лучший жребий. Она положит конец несчастьям. Она — вестник удачи и счастья, но об этом еще никто не знает. Она — мать певца.

Как видим, это изящный греческий перевод длинной египетской тирады о божестве гробницы, которую я приводил выше. Но та же самая формула не менее ясно читается и в маленькой статуэтке, вырезанной грубым ножом из дерева черешни, в Биссе Марке, которая, став христианкой, так долго обитала в нише деревенского фонтана, и к которой обращали свои молитвы наивные селяне: «Я кланяюсь тебе, милосердная Мария; Господь с тобой и благословен плод чрева твоего. Святая Мария, мать Божья, моли о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь».

Легко увидеть, насколько эта молитва похожа на заклинание египетского саркофага. Нут и Марика были прямыми предками Девы Марии, и статуэтке из черешневого дерева с фонтана Кюсси не пришлось даже менять имя.

Колонна Кюсси должна была быть предшественницей более поздней башни Андроника, тогда как восьмиугольный Монтморильон, описанный Монфоконом, следует датировать четвертым веком нашей эры, то есть тем временем, когда Галлия уже начинала забывать греческий язык и постепенно заменяла его в аллегорических композициях вульгарным просторечием, или собственно галльским языком. Поэтому из двух украшающих двери этого собора статуй, одетой и обнаженной, на руках той, которая в одежде, можно увидеть перчатки (gunts). Это богиня Гандолин, жена Мерлина, и она противостоит Гралон, богине смерти. Вот образец французского той эпохи:


Pauper, Coxa quae trahit Garlanda

Debet menare veuter Byssae Marcae in purpuram.


Бедняк, которого Кокса (Кюсси) забирает в страну мертвых (guere lande — Garlanda), в утробе bysse Marca должен приобрести пурпур (то есть, славу и богатство).

Теперь же позвольте мне распрощаться с читателем, который добровольно рискнул следовать за мной столь неизведанными дорогами, несмотря на то, что они далеко не всегда были прямыми. Позвольте мне также выразить надежду, что это прощание не будет вечным. Я намерен еще найти время для изучения памятников нашей прекрасной Франции.


 Первая книга Рабле

I

Ничто не изучено так хорошо, как биография Рабле, и поэтому здесь мы ограничимся лишь напоминанием о тех подробностях, как достоверных, так и всего лишь предполагаемых, которые способны пролить хоть какой-то свет на его загадочные книги. Известно, что он родился в Шиноне в 1483 году, то есть в один год с Рафаэлем и Мартином Лютером. Его отцом был Тома Рабле, сеньор Девеньера, где находятся одни из лучших виноградников стране. Говорят, что он был владельцем кабачка, однако доказано, что он стремился освоить профессию аптекаря, которая в то время требовала достаточно обширных познаний и считалась горожанами чуть ли не магическим искусством. Он был, кроме того, очень богатым человеком, поскольку собственность сеньората Девеньер оценивалась по меньшей мере в двадцать тысяч экю, то есть в половину миллиона франков наших дней. В семьях богатых горожан существовал обычай, согласно которому один из младших сыновей должен был вступить в какой-либо религиозный орден. Этот обычай распространялся, таким образом, и на Франсуа Рабле. Монастыри были в то время единственными учреждениями, дававшими публичное образование; он не только нашел здесь самое достойное общество, но и приобрел знания, которыми пользовался всю свою жизнь. Позже он оставил монастырь для изучения медицины, которой он начал интересоваться в аптеке своего отца; но он никогда не разрывал отношений с Церковью, и не было ничего более характерного для его времени, чем такое возвращение в мир. Принадлежность к духовенству рассматривалась в те дни как одна из профессий, наряду с другими, и церковь была очень терпима к существовавшим обычаям и нравам. Монах не лишался уважения, если вдруг становилось известно о его незаконнорожденном ребенке, тогда как если бы такое случилось в наши дни, то его исключили бы из магистратуры. У Рабле был сын, от которого он не отказывался и который носил имя Теодор. Он умер в тот же год, что и родился. Его друзья отправили ему соболезнования в стихах на латыни. О матери ребенка ничего не известно: возможно, она была гризеткой из Монпелье. Этот факт доказывает, что мэтр Алькофрибас отдавал дань обычным человеческим слабостям, хотя женщина и занимала в его жизни места не больше, чем в книгах. Нигде он не восстает против церковного целибата, нигде не обнаруживает своих личных симпатий к институту брака; рассуждения Панурга по этому поводу никогда не были свойственны ему самому, и ничего подобного он не произносил публично. Это был смелый мыслитель, однако далеко не революционер. В этом отношении его можно сравнить разве только с Гете.

Рабле приехал в Лион в 1532 году, чтобы опубликовать свой первый труд «Книга о Гиппократе и Галене», и именно с этой даты начинается его литературная жизнь. С ноября 1532 по февраль 1534 он работал врачом в госпитале в Лионе; но круг его интересов был слишком широк для того, чтобы ограничиться этой почетной профессией.

В середине XVI века Лион играл такую же роль, как и Бордо во времена господства английских королей в XIV веке, или, позднее, Эдинбург в XVIII веке, то есть был местным центром интеллектуальной жизни страны, соперничавшим со столицей. Великий немецкий печатник Грифе переехал сюда вместе со своей типографией. Это в его мастерских была напечатана книга «Commentaria linguae latinae» Доле, и множество других, отличающихся изяществом. Вокруг него группировалась плеяда ученых и литераторов, образовавших «Общество ангелов». Не стоит и говорить, что слово «ангел» нельзя интерпретировать здесь в значении «серафим», которое принято во всех современных языках. Слово «aggelos» означает в действительности вестника, приносящего новости; название «Общества ангелов» Грифе имело примерно тот же самый смысл, что и название любого агентства новостей в наши дни. Сегодня его назвали бы почтовым агентством. Только в те времена, когда Пантагрюэль так легко мог прижать литераторов к стенке, следовало составлять свои корреспонденции по совершенно особенным правилам, которые назывались тогда Языком Птиц. Тогда новости не распространялись еще так быстро, как в наши дни, и провинция узнавала, что произошло при дворе короля, только на следующий год, если вообще узнавала. Одна газета, или то, что ее заменяло, освещала все события года. Так много времени требовалось и для того, чтобы ее составить, и для того, чтобы ее расшифровать. Именно в виде газеты Рабле выпустил в свет своего знаменитого «Пантагрюэля, короля дипсодов, показанного в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими деяниями и подвигами», опираясь на поддержку и защиту королевы Наваррской, которую можно узнать в книге под псевдонимом мэтра Жана Люнеля, псевдонимом, обозначавшим адепта Квинты, тогда как под псевдоним Алькофрибаса Назье скрывается человек, придерживающийся более ортодоксальной точки зрения.

Сам Грифе изображается под псевдонимом Панурга, а сюжетом для памфлета стала попытка Франциска Первого развестись с Элеонорой Австрийской, сестрой Карла Пятого, императора Священной Римской империи, попытка, которая ни к чему не привела.

Это литературное общество включал в свои ряды Этьена Доле и Бонавентуру Десперьера. Первый в возрасте двадцати лет подверг нападкам тулузское духовенство из-за сожжения Катурции. С того времени его преследовали несчастья, так как духовенство не простило ему этого никогда. Оно терпеливо дожидалось в течении семнадцати лет возможности передать его в руки суровой светской власти, в конце концов он был заключен в тюрьму, подвергнут пыткам и сожжен. Единственной милостью, которую ему оказали перед казнью, было разрешение обратиться с молитвой к Деве Марии. Бедный страдалец охотно воспользовался этой возможностью, тем более, что культ Мадонны был, в сущности, маской, под которой скрывался квиетизм лунопоклонников. В 1532 ему было только двадцать три года, то есть на двадцать семь лет меньше, чем автору «Пантагрюэля»; однако оба они были тогда корректорами в типографии Грифе.

Литераторы XVI века отличались высокомерным презрением к нормам общепринятой религии. В их глазах христианство сводилось лишь к дисциплине католицизма. Они были далеки от того, чтобы быть атеистами, однако доктрины Квинты пропитывали насквозь их мировоззрение и вынуждали рассматривать догму личного бессмертия с совсем иной, чем христианская, точки зрения. Их религиозные теории соответствовали учению, излагаемому Вергилием в VI книге «Энеиды», а также Цицероном в первой книге «Тускуланских бесед».

«Это для них, в одно и то же время, надежда, утешение, и воспитание. Они, мудрецы, не желали смешиваться со стадом простонародья. Они были намерены оставаться наверху, чтобы на безмятежных высотах освободиться от земных тревог. Оттуда они следили за достижениями человечества и пытались проникнуть все глубже и глубже в божественный порядок мироздания. Люди науки, среди которых оказался Рабле, изучали природу и обожали того, кто сотворил этот огромный и удивительный Космос. Мудрецам, среди которых жил Доле, было приятно думать, что их предназначение состоит в том, чтобы оставаться невидимыми в чистых областях небесного эфира, чтобы исследовать оттуда пути человеческие и сохранить свои наблюдения для представителей более высокоразвитой цивилизации» (Уолтер Безант. «Рабле»).

II

В этом идеале легко узнать учение александрийских философов об Эонах, из века в век преподаваемое в обществах лунопоклонников, связавших это учение с представлениями о земном счастье, необходимом для того, чтобы обрести загробное блаженство. Эти представления Доле резюмировал в следующих стихах:



Vivens vidensque gloria mea

Frui volo: nihil jirvat mortuum

Quod vel diserte scripserit, vel fecerit

Animose.

«Живой и зрячий, я желаю наслаждаться своей славой; слава мертвого остается только в том, что им написано, или сделано». Другими словами, в царство воспоминаний, если это возможно, следует взять с собой только приятное.

Его друг Бонавентура Десперьер был секретарем королевы Наваррской, и служил посредником в ее отношениях с Рабле. Он не был ученым такого же высокого уровня, как его два знаменитых друга. Но он был очень хорошим рассказчиком, и его забавные истории радовали маленький беарнский двор. За свой религиозный радикализм, превосходивший радикализм лютеранских течений, которые его блестящая покровительница ввела в Телемской обители, он был уволен и вскоре опубликовал свою книгу «Cymbalum mundi», в которой насмехался в равной степени и над протестантизмом, и над католицизмом. Эта книга вышла в свет в 1537 году под псевдонимом Томас Клавье и была сразу же запрещена, а ее автор, оставленный всеми своими друзьями, умирающий от голода, бросился на шпагу.

В таком окружении знаменитых бунтарей и для этого окружения Рабле и издал свою «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа», которая имела огромный успех. Этот успех побудил одного плагиатора опубликовать ее продолжение. Тогда подлинный автор изменил свои планы и издал Пантагрюэля, где серьезное было скрыто под маской смешного, а затем переделал первую книгу таким образом, чтобы она гармонично сочеталась со второй. Эта книга — единственная, которая, как мы видим, подписана двойным псевдонимом Алькофрибаса Назье и Жана Люнеля; это указывает на две совершенно различные руки. Жан Люнель должен был быть маской королевы Наваррской или ее секретаря Бонавентуры Десперьера; напротив, не было ничего более близкого католицизму, чем светлая солнечная маска Алькофрибаса Назье.

Выражение AL.COFR.IBAS в классическом древнееврейском означает «Бог, прощающий грешников», а слово Назье (NASIER) буквально означает «посвященный», а конкретнее — «назареянин», или «христианин». Здесь нет места для возможных двусмысленностей. Рабле не перестал быть монахом, служившим Богу, прощающему грешников, и он объявляет об этом во всеуслышание. Так же, как и Аристофан, он принадлежал к партии консерваторов и развлекался, скрывая под маской смешного всю свою ортодоксальность правоверного католика. Такая манера сообщать ортодоксальным убеждениям забавную форму существовала задолго до него, и пережила его недолго.

В «Истории карикатуры» Шамфлери, на страницах 71 и 207, можно натолкнуться на весьма непочтительный перевод во французском ребусе двух еврейских слов, AL COFR, Бог-искупитель. Все эти неизбежные уточнения естественным образом подводят нас к объяснению нескольких событий, полезных для понимания смысла книги, несмотря на то, что их подлинность может быть поставлена под сомнение.

В 1536 году, то есть после публикации первых двух книг Пантагрюэля, Рабле отправился в Рим и получил от папы Павла III разрешение перейти из ордена францисканцев в орден бенидиктинцев, который в большей степени удовлетворял такого ученого, как он. Его памфлеты произвели невероятный шум, однако Церковь не нашла в них ничего оскорбительного.

В 1537 в Париже он присутствовал на пиру, данном в честь Доле, который избежал обвинения в убийстве. Среди гостей находились Гильом Буде, католик; Беро, протестант и наставник трех братьев из Шатильона; Одэ, будущий кардинал; Гаспар де Колиньи и Андре д'Андело; Данэ и Туассан, знаменитые знатоки классической древности; Сальмо, писавший на латыни поэт, Николя Бурбон, наставник Жаны д'Альбер; Вульте, Маро и, наконец, сам Рабле.

Это собрание дает представление о мере терпимости в среде ученых того времени. Именно Павла III имели ввиду на пародийных дебатах по поводу целования папского мула. Известно, каким был на этих дебатах ответ Рабле; этот ответ включал в себя объяснение девиза, который можно увидеть на колоннах собора Святого Петра. Голубь, роняющий из клюва оливковую ветвь, что на старо-французском языке произносилось как «colon bas eleverai». Это и есть главная идея первой книги Пантагрюэля, и мы вернемся к ней в нужное время и в нужном месте.

Папы того времени не опасались, что какие-либо непристойные выпады нанесут ущерб ортодоксии. Только папа Сикст V был совсем другим. Павлу III шутки Рабле пришлись по вкусу, так как он предоставил веселому жителю Турени все, что тот пожелал.

Рабле вернулся в Рим после отравления Дофина, с особым поручением самого Франциска Первого. Именно во время этого второго визита папа спросил его о том, какой милости он ожидает, и Рабле ответил: «Наш святой Отец, я француз из маленького городка по имени Шинон, который находится под властью охапки хвороста. Там уже сожгли много добрых людей, в том числе и моих родственников; если Ваше Святейшество отлучит меня от церкви, то меня никогда не сожгут».

Эту странную просьбу папа понял верно, поскольку она содержала в себе одно из слов тайного пароля католиков, намекающее на странный и смешной праздник, отмечавшийся ранее в Риме в конце Страстной недели. Она дает объяснение некоторым пассажам из первой книги Пантагрюэля, в частности, того, где рассказывается, как был повешен монах Жан Зубодробитель. Надеюсь, меня простят, если я немного задержусь на этом.

III

Вот что говорит Амати в своей книге «Пролегомены к римской библиографии», том I, 1880 года издания: «Рано утром в субботу, облаченные во все белое священники, восемнадцать дьяконов звонили в колокола, и весь народ отправлялся в приходскую церковь. Людей встречал капеллан, одетый в тунику, или рубашку, в венке из цветов корнулы, и держащий в руке финоболу. Это был музыкальный инструмент, представлявший собой согнутую бронзовую трубу с многочисленными колокольчиками. Во главе с капелланом и прислужниками священника вся процессия из простого люда и священнослужителей отправлялась затем в Латран и останавливалась только для того, чтобы подождать папу в сатро lateranense напротив дворца, возле фуллоники, то есть прачечных.

Папа, предупрежденный, что народ прибыл, спускался к месту, где должны были отмечаться laudes choromanie, а этим местом была, кажется, базилика самого Латрана. Тогда каждый архипресвитер со своими священниками и со своими верующими, образуя круг, начинали песнопения. Ego pieces loco deus, bonam horam, затем стихи на латыни и греческом.

Капеллан, которого называли ряженым, оказавшись в центре круга, исполнял танец под звуки финоболы, покачивая при этом головой, увенчанной корнулами; когда песнопения заканчивались, один из архипресвитеров возвращался верхом на муле, посланном ad hoc, то есть самой курией, однако ехал он задом наперед.

На голове осла один из камердинеров папы придерживал чашу для подаяний. Как только позади оставались три ряда скамей в храме, архиепископ откидывался назад и, вслед за своими священниками, забирал из чаши те монетки, которые там оказались. Сделав это, архипресвитеоры стремились возложить к ногам папы свои венки, а архиепископ Санта-Марии в Виолате преподносил корону и лисенка, который убегал, так как не был привязан. Папа давал ему один бизантии, архипресвитер Санта-Марии из Аквиро преподносил ему в свою очередь венок и петуха и получал взамен бизантии и кварту (кружку в четверть литра). Всем другим священникам дьяконы папы разносили бизантии и его благословение.

Когда эта раздача благословений заканчивалась, капеллан, одетый так же, как и раньше, и приходские священники брали с собой святую воду, маленькие хлебцы, или cialdoni (пышки), называемые «небале», ветки лавра и, танцуя и играя на финоболе, отправлялись благословлять дома прихода, опрыскивая их ветками лавра, смоченными в воде. Священник приветствовал хозяина дома, опрыскивал комнаты водой из кропильницы, бросал в огонь ветви лавра, раздавал детям пышки.

При этом капеллан распевал варварскую песню:



Jaritan, jaritan, jarariasti

RAPHAYM, ACRCHOIN, AZARIASTI»

Согласно Амати, смысл этого стиха можно разгадать следующим образом: «Для всех болезней, которые ты унаследовал, я собрал лекарства полей». Такая интерпретация является более, чем неверной, поскольку эти два стиха читаются на превосходном финикийском, а переводятся они следующим образом: «Дар ручья, дар ручья, я унаследовал учения мертвых, на благо земледельцев я передаю по кругу».

Эта песнь финикийцев восходит к самой глубокой древности, к мистериям тебанов, которые открывались финикийцем Кадмусом. Множество надгробных и других эпиграфов доказывает, что в Италии, в Греции, в Марселе, на Кипре существовали целые братства, тайные общества, которые, ничем внешне не отличаясь от других подобных обществ, сохранили финикийский язык богослужения. Этим объясняется та странная смесь финикийского и этрусского, которая внутри самого Рима и породила христианство. Предание о боге, прощающем грешников, Алькофрибасе, и его мистической казни существовало у всех древних народов, но особенно часто оно встречается у армян и галлов. Именно оно служило обоснованием приношения «саков» (sace) в жертву. Первоначально, все дети, которые рождались со дня зимнего солнцестояния до дня весеннего равноденствия, приносились в жертву. Позже их стали осуждать на изгнание, и они основывали колонии, называемые «сакрани». Это слово соответствует еврейскому «назир», «назареянин». Саки тогда вербовались среди иностранцев, военных пленников и тех добровольцев, которые, устав от жизненных невзгод, желали провести несколько счастливых дней, прежде чем отказаться от жизни вовсе. Действительно, в течение всей зимы им предоставляли все, что они пожелают, и они имели право выбирать себе женщин из числа королевских наложниц. В день весеннего равноденствия их зашивали в мешок (sac) и либо вешали, либо сбрасывали со скалы. Этот обычай существовал в Марселе еще во времена Петрония. Евреи, более человечные, заменили человека козлом отпущения.

Память о саках сохранилась в наших народных фарсах. Под белой маской Пьерро, или английского клоуна, этому колонисту (colonus) или крестьянину (клоуну — clown на английском — «простак») было предназначено судьбой быть повешенным, чтобы искупить грехи всей общины. Он представлял Сатурн, или золотой век, и то время года, в которое мы сегодня проводим карнавалы, называвшиеся прежде сатурналиями. В этот период, совсем недолгий, рабам прислуживали их господа; затем, в день равноденствия, Пьерро вешали, и все возвращалось на круги своя.

Сатурн был богом справедливости и правды, то есть богом правой руки, богом права (Israel — бог правой руки, бог правосудия). Когда израильтян в Риме стало много, члены братства, придерживавшегося финикийского ритуала, среди которых, вероятно, встречались и потомки тех десяти племен, которые были в свое время рассеяны Навуходоносором, превратили сака в еврея, проданного Иудой, и так сложилась евангельская легенда, позднее получившая распространение и на Востоке.

Хоровые песнопения финикийцев раскрывают подлинное имя Христа, которое сначала звучало как Йар, то есть источник, который соответствовал знаку Водолея; этот знак представлял собой влажное начало, или жизненную силу (seve), откуда его имя — Марсий, или крепкая рука (main de la seve).

Когда эта роль доставалась женщине, то ее звали Андромедой (то есть, буквально, «излечивающей человека») или Дирцеей («почка»). Первая изображается на латинских памятниках подвешенной за руки на квадратной виселице; вторую привязывали к рогам быка. Она является главным персонажем в скульптурной группе Фарнезия.

Теперь посмотрим, почему архипресвитер Санта-Марии в Аквиро преподносил папе венок (chapel) и петуха (jars) взамен бизантия и кварты (monnaie quart). Все это вместе взятое дает нам словосочетание Chapelain germain quart, где есть и венок (chapel), и петух (gerjars), и кварта. Позже мы все это обнаружим у Рабле, когда речь пойдет о Постнике с острова Жалкого. Постник — это греческий монах (grec moin — germain), остров Жалкий (hiere) — королевский остров (hiere lie — Royal). Название «жермен» (germain) сохранилось, как мы полагаем, у масонов Великого Востока Франции, которые происходят от солнцепоклонников, а сам этот титул они записывают при помощи заглавной буквы G. Эти «жермены», разумеется, не были германцами, это слово произошло от латинского germinatus, germine. В широком смысле оно имеет значение «брат» (hermano на испанском), однако здесь является простым эквивалентом греческого слова «дирцея», набухшая почка. «Жермены» были слугами бога Жерминаля, олицетворявшего собой мужское начало, или Кварту. Архипресвитер Санта-Марии в Виалате с короной и сбежавшим (escourse) лисенком, за которого он получал монету, являлся капелланом, содравшим (ecorche) шкуру лисы с демона. Выражение «содрать шкуру с лисы» (ecorcher le renard), которое так часто встречается у Рабле, имеет значение «отвергать, отрекаться» (renier).

Теперь мы можем обратиться к архипресвитеру, который едет на осле задом наперед. Первые христиане, как и греки нашего времени, называли священников папами. Папа садится задом наперед на осла, у которого на голове деньги. Это можно записать следующим образом: папа (papas), деньги на голове (chef monnaie), садится задом наперед (git a recul), осел (ane), то есть paix, pesque ame noyee, jar trillion (мир, вылавливающий душу). Jar kilion — это святой Петр, который из рыбака, то есть ловца рыб, превратился в ловца душ, поэтому когда Рабле попросил папу об отлучении от церкви, он произнес пароль, служивший знаком для одной из самых высоких степеней ритуала солнцепоклонников — мир, спасающий души. Мы уже видели выше, что слово jar означает «ручей», a kilion — это «истощение». Праздник Пасхи, или весеннего равноденствия, исключительно солнечный праздник, знаменует собой конец сезона дождей, или смерть Адониса, убитого кабаном в апреле месяце. Этому моменту соответствует конец хорового пения, или, на старо-французском, carole, откуда и произошло название династии Каролингов.

Капеллан с цветами в волосах, скорее всего, с васильками (Chapelain avec bleuets), и священник, завершающий хоровое пение, со своей финоболой (carolant avec finobole), может читаться как Sepulcre ne carol finit bal (рожденный в гробнице король завершает танец). У крестьян был танец, который носил название carole, а само слово carol или carle, на самом деле означало крестьянина и являлось синонимом слова «клоун» и «колонист». Это и был Сатурн, великий шутник (grande gousier — Грангузье). На самом первом образце распятия он представлен головой осла и надписью «Александр тебя обожает». Считается, что это карикатура против христиан, однако более чем за 500 лет до этого голова осла (Ker Onos) очень часто служила иероглифом, изображавшим Сатурна, Кроноса (Chronos). Совершено верно, что известная карикатура, приводимая Тертуллианом, изображает именно христианина с головой осла; Иисус был не кем иным, как Сатурном, или Кроносом, и мы увидим, что он был им и для Рабле.

Остается теперь объяснить происхождение знаменитой четверти часа (quart d'heure), которая имеет вполне определенное историческое значение. С тех пор, как Рабле вступил в орден бенедиктинцев, кардинал Дю Белле доверил ему несколько дипломатических миссий, из которых наиболее важная состояла в том, чтобы расследовать, кто мог отравить Дофина. Это преступление было на руку Екатерине Медичи, которой не суждено было управлять Францией. Ее семья принадлежала к партии солнцепоклонников, и была семьей интриганов, не останавливавшихся ни перед каким злодеянием. Следовало предупредить об этом Франциска Первого. Рабле, отлученный, как и следовало ожидать, от церкви папой, вернулся в Лион, где обнаружил (или сделал вид, что обнаружил), что у него нет денег для того, чтобы безотлагательно встретиться с королем; он писал на пакетах с золой — «яд для короля, королевы» и т. д. О подобном ходе уже существовала договоренность между Рабле и королем, чтобы таким образом довести до сведения последнего определенные наблюдения. Смысл этого послания состоял в том, что именно партия Золы отравила Дофина. Зола (cendre), как и драконы (cendres, dracons), указывала на сторонников Квинты, которые в народных сказках были представлены таким прелестным персонажем, как Золушка (Cendrillon). Эта легенда относится к временам, предшествовавшим христианству. Золушка изображается на греческих вазах под именем Конис, которое имеет то же самое значение. Последователи Квинты, весьма искусные в алхимии, могли и изготовить яд, и применить его. Вся семья Людовика XIV погибла от их рук, и поскольку большинство кальвинистов, если не все, принадлежало к этой секте, то злопамятство, которое сохранил король-солнце, было главным мотивом, заставившим его отменить Нантский эдикт.

IV

Нам ясно, что когда Рабле просил папу об отлучении, он тем самым признавал, что принадлежит семье и городу сектантов. Действительно название Шинон осталось от друидов или от финикийцев, что указывает на очень древние связи с культом Квинты. Карфагеняне называли этот город Кинон (Qinon). Кинон (от Kyn-aein) можно прочитать как «источник собаки» (chienne), подобно тому, как Авиньон (Ave-aein) можно перевести с греческого как «источник свиньи». На его медальонах можно обнаружить голову этого животного, иероглиф, обозначающий влажное начало, от которого французский язык позаимствовал слово «вода» (eau). Кинон и Авеон олицетворяли собой два противоположных начало, воду и жару.

Имя Рабле, так же, как и имена Бисмарк, Квин, Мермиллод, Койхаун и многие другие, заимствованы из иерархий лунного и солнечного культов. Корпорация сапожников (robellnneurs) представляла горожан, тогда как башмачники (esclopins) объединяли все лесные корпорации, для которых плотник, или каретник, оказывался естественным покровителем. Слово ребул (reboul) на арго означало «старый башмак» (reboui). Нам неизвестно происхождение этого слова, о котором можно сказать лишь то, что оно очень древнее. На картинке под номером CXIV из «Шутовских песен» Рабле, где он предстает в облике матери аббатисы (mere abbesse), или марабита (marrabais), бросается в глаза огромный ботинок, в котором можно увидеть специальный иероглиф для обозначения его имени. Это общество марабитов, которых Рабле так часто упоминает, процветало в Шиноне, но сам Рабле в нем никогда не состоял. Он принадлежал к партии фанфрелушей (fanfreluches, побрякушки), или сыновей Девы. Это достаточно прозрачный символ Христа, родившегося в гробнице, от вечной девственницы. Слово фанфрелуш имело еще одно, более точное значение, которое указывало на дровосеков из леса Лошэ (Loches). Слово «локос» переводится с греческого как «роженица», а город Лош расположен к востоку от Шинона. Оба города приналежали к одному округу друидов, в котором происходит действие «Гаргантюа и Пантагрюэля». В Лошэ царствовал Грангузье, в Шиноне — Пантагрюэль. Что касается Гаргантюа, то, согласно местным традициям, он правил и в Ниоре и в Люконе, и, кроме того, он был очень популярен в Турене, Анжу и Пуатье. Его именем названы два местечка в Нормандии и Оверни, а также гора Гарганус, возле Неаполя. Этруски называли Гаргантюа Карканом, на греческом — Горгон; у христиан он стал святым Георгием. Пантагрюэль, если он не просто вымышленный Рабле персонаж, должен вести свою родословную от марабитов Испании. А его тюрингское имя было Витдегрен. Грангузье позже заменили Гулливером, Гиньолем или Футасноном. Втроем они составили законченную космическую триаду. В их генеалогии Рабле добавляет одну триаду за другой, некоторые имена этого генеалогического древа нелегко объяснить, за исключением тех, которые составлены из слов еврейского языка. Так, например, имя Аклебак воспроизводит на еврейском языке символ андрогина Гаргантюа. AKL, ВС можно перевести как «пиры и слезы». На значении этих имен и основывается сюжет поэмы. Каждое из них способно коротко передать идею той или иной главы.

Здесь следует особо отметить использование при изложении пифагорейской триады, а не тетрады. Готические композиции состоят из четырех персонажей, каждый из которых, будь он комический персонаж или серьезный, соответствует одной из четырех сторон света и одной из четырех хорошо известных в народе масок — Пьерро, или клоуну, Полишинелю, или Карабасу, воину Жилю, всегда убегающему с поля битвы, и Арлекину, или, точнее, Эллеквину, колдуну. Все четверо восходят к самой глубокой древности и, за исключением Жиля, всегда одетого по последней моде, сохранили свои первоначальные костюмы. Когда они сменяют комические маски на серьезные, их называют Сатурн, Юпитер, Арес и Гермес.

Рабле оставил двух персонажей, Марса, олицетворявшего войну, и Сатурна, олицетворявшего победу и мир, объединяющихся в лице третьего, одновременно и воинственного и мирного, главная роль которого заключается в том, чтобы воздавать по справедливости двум оставшимся героям. Поэтому он носит греческое имя Гаргантик и карает представителей тех двух классов, которые Прудон на языке своей экономической теории назвал потребителями и производителями. Само собой разумеется, что Рабле обещает нам раскрыть в своей книге высочайшие секреты и леденящие душу тайны, касающиеся не только религии, но и политической и экономической жизни. Мы увидим, что он выполнил свое обещание.

Мирные классы были представлены символом голубки или голубя (Colomb), это слово писалось как colon, то есть поселенец, селянин, деревенский житель. Класс воинов носил имя фальконов, или ястребов (faucon). В популярных фарсах женская ипостась Пьерро — это Коломбина, да и сам он, одетый в платье с огромными рукавами, подражает движениям голубя, стремящегося взлететь. Костюм Арлекина такой же пестрый, как у хищной птицы; он все время точит свою саблю и грабит бедного селянина.

Католицизм, прямой наследник традиций Мария, всегда основывался на принципе мира и всегда ставил голубя выше ястреба, способствуя торжеству первого над вторым там, где это удавалось. Маззини не сомневался в том, что до XIV века папство выступало главным гарантом всех свобод, и поэтому считал, что его историю, чье написание диктуется либо стремлением угодить власть предержащим, либо невежественным материализмом, необходимо переписывать заново. В этом отношении никто не предоставит историкам будущего больше материалов, чем Рабле, переведенный на язык, понятный для всех; но это, без всякого сомнения, работа для нескольких поколений исследователей. В ожидании этого вот что нам пока удалось извлечь из этого совершенно нетронутого месторождения: «Возвращаясь к нашим баранам, я должен сказать, что по великой милости божией родословная Гаргантюа с древнейших времен дошла до нас в более полном виде, чем какая-либо еще, не считая родословной Мессии, но о ней я говорить не намерен, ибо это меня не касается, тем более, что этому противятся черти (то есть, я хотел сказать, клеветники и лицемеры). Сия родословная была найдена Жаном Одо (Jean Audeau) на его собственном лугу близ арки Голо (arceau Gualeau), под оливковым деревом (olive), протягивающим свои ветви в сторону Нарсе (tirant a Narsay), при следующих обстоятельствах. Землекопы, которым он велел выгрести ил из канав, обнаружили, что их заступы упираются в огромный бронзовый склеп (tombeau de bronze) длины невероятной, ибо конца его так и не нашли, — склеп уходил куда-то далеко за вьеннские шлюзы. В том самом месте, над которым был изображен (signe) кубок (goybelet), а вокруг кубка этрусскими (ethrusques) буквами написано: Hie bibitur, склеп решили вскрыть и обнаружили девять фляг (neuf flaccons) в таком порядке, в каком гасконцы расставляют кегли (quilles), а под средней флягой оказалась громадная, громоздкая, грязная, грузная, красивая, малюсенькая, заплесневелая книжица, пахнущая сильнее, но, увы, не слаще роз (gros, gras, grand, gris, joly, petit, moisy livret, pins mais поп mieux sentant que roses)».

Этот пассаж является одним из наиболее типичных образцов гримуара, чаще всего используемого Рабле. Слова, которые мы написали курсивом, представляют собой что-то вроде ячеек утопленной в воде сети, которую следует вытащить из этого текста с помощью рифмы и созвучий на букву L, обозначающих окончание стихотворной строфы. Для современников Рабле не составляло большого труда прочитать такого рода произведения, но теперь, спустя более чем три века все обстоит, к сожалению, уже не так просто. Однако если не упускать пойманную ниточку, то она сравнительно легко приведет нас к желаемому результату. Поскольку здесь мы видим важный для наших целей образец Языка Птиц, то приведем то, что получилось, слово в слово:



Jean Audeau, pre arceau gualeau,

Sous olive, Narsay tirant, airain sepulcre.

Signe Goubelet. Ci  l'on boit, latin.

Neuf flacons quilles, mi base livret

Gros, gras, grand, gris, joli,

Petit, moysi, sentant plus ne mieiix roses.

Это следует читать:



Janus, dien paire (double) arche Gaule,

Seul venere Saturne, Touraine sepulcre.

Signe: Goubetet, Golon boit, loi tient.

Haine au Faulcon! Colombe ose leve haste.

Guerre, gare, Guerin, doit grege loup.

Petit musicien, tient Apollon, marsye.

На современном языке: «Янус, двуликий бог королевства галлов, бог гробницы Турена, поклоняется только Сатурну, знаком которому служит голубь, пьющий из кубка (знак Водолея). Его закон: ненависть к ястребу. Чтобы голубь осмелился поднять свое знамя, волк должен охранять его стаю во время войны с Герином. Марсий считает Аполлона неважным музыкантом».

В этой молитве гробнице Турена, легко можно узнать и голубя с оливковой ветвью с базилики Святого Петра. Имя Герин, которое тождественно именам Жиронд, Геранд и т. д., означает «поворачивать» (tourner) и является французским эквивалентом имени Пантагрюэля (la fortune qui tourne — счастье отвернулось). Волк, охраняющий стадо, — это римская курия, сын волчицы Ромул; что касается Марсия, считающего Аполлона неважным музыкантом, то этому сюжету следует посвятить целую главу.

V

Марсий был божеством фригийского происхождения, как и Марпеза, его постоянное дополнение. Имя одного обозначало руку жизни (main vive), имя другой — рука смерти (main mort). Марсий был покровителем ремесленников, Марпезе поклонялись главным образом люди руки смерти, то есть те, кто не производит, а потребляет. Марсий имел ту же генеалогию, что и Сатурн; также он был потомком бога неба Урана, или Олимпа, который соответствовал созвездию Девы. Сам Марсий совпадал со знаком Водолея, или же кубка, это был кувшин на празднике хоровых песнопений в Риме, Аль Кофрибас, или бог, отпускающий грехи. Олицетворяя собой человеческую деятельность, он являлся изобретателем всех искусств и особенно музыки. Известно, что он бросил вызов Фебу и что победитель в игре на флейте содрал кожу с побежденного. Побежденным оказался Марсий. Он был зимним богом, его кровь текла под корой деревьев, и весеннее солнце нагревало его так, что он разрывал кору, чтобы дать распуститься почкам. В этом и заключается смысл мифа; и на латыни слово liber означает кору. На площадях всех свободных (libre) городов античности как эмблема свободы стояли статуи Аполлона, сдирающего кожу с Марсия. В Лувре есть одна такая скульптура, очень красивая, привезенная из Рима, где она украшала форум. Однако фигуры Аполлона в ней нет, осталось лишь золотое руно. Чтобы понять смысл такой подмены, следует вспомнить, что это золотое руно, было кожей самого Марсия, казнь которого соответствовала дню весеннего равноденствия и, следовательно, знаку Овна.

Греческое слово dero переводится не только глаголом «сдирать», в широком смысле оно имеет значение «обнаруживать», «открывать». «Золотое руно» звучало бы на греческом как «deras khyro melon», что можно понять и как «откровение золотого века», или Апокалипсис. Выражение, означавшее «казнь через повешение за руки» (ankali kremasmos), написанное в орфографии этрусков или киприотов, интерпретировалось как «песня, которая возвращает богатство». Подобно всем статуям той эпохи, статуя Марсия в Лувре представляет собой воззвание, которое следует переводить таким образом: рука, дающая свободу, рука, которая открывает будущий золотой век, пусть твоя песнь возродит дары земли! Это воззвание очень близко по смыслу переводу двух финикийских стихов, распеваемых во время вышеупомянутого праздника в Риме. Композиция с Марсием, как и первое распятие с головой осла, доказывает, что таинственный основатель христианства не был евреем и он не был распят на кресте в Иерусалиме. Обряды его веры были греческими или фригийскими, и, вероятно, распятым его только изображали. Марсий из Лувра датируется эпохой Мария, он похож на него внешне, и композиция с его изображением была установлена на форуме именно в честь Мария как освободителя плебса. Предки Мария, скорее всего, были галлами; в любом случае, именно в этой стране был широко распространен культ богини Мары, имя которой часто встречается в таких галльских именах, как Виромар, или Вирдомар (человек Мары). Когда ее имя употребляется без эпитетов, оно означает ручной труд или руки труженика. Отсюда евангельские — пассивная Марта и деятельная Мария, эти два галльских имени можно обнаружить в письменных источниках галлов задолго до начала христианской эры. В Сирии была прорицательница по имени Марта, которая везде сопровождала Мария и оказывала на него очень большое влияние.

Ее сын, память о котором осталась в народе и который погиб страшной смертью, был связан, как и его отец, с финикийцами из Карфагена. Цезарь и Август перестроили этот город, несмотря на проклятия Сената; они оба были из рода Мария.

Великие войны времен конца Республики привели к появлению в Риме рабов из всех стран, но особенно из Фригии и Карфагена. Большинство из них были хорошо образованы и поэтому сравнительно легко получали свободу.

Эти вольноотпущенники, часто весьма богатые, но лишенные гражданских прав, естественно, становились сторонниками Мария и, что не менее естественно, почитали своим богом бога свободы. Так и зародилась легенда, в которой преобладали мотивы фригийских мифов, правда, с сильно выраженной галльской окраской. Эта легенда могла появиться только в Риме, и лишь потом, вместе с распространением всеобщего рабства, она дошла до Палестины и Малой Азии. Поэтому автор Апокалипсиса не говорит о том, что его Господь умер в Иерусалиме, так как, вероятнее всего, эта версия легенды появилась не раньше времени императора Тита. Латинский крест в качестве эмблемы христианства появился еще позже. За исключением распятия с головой осла нам неизвестны кресты, которые можно было бы датировать более ранним временем, чем эпоха императора Константина, когда Рим был уже давно признанным центром христианства. И откуда бы не появился этот символ, он отныне прочно связан именно с этим городом.

Иерусалиму, разрушенному Титом, потомки десяти колен, которые Иуда предал шестью столетиями ранее, приписали загадочным образом преступление, бывшее всего лишь роковым воспоминанием. Однако Иисус назареянин не заменил собой полностью фригийского Марсия, который навсегда остался покровителем менестрелей и главным олицетворением солнечного мифа. Его имя, всего лишь немного искаженное как Мерси или Мурсии, оставило свой след в истории современного масонства, где им обозначается 26-й градус шотландского ритуала. В символике принца Мерси уже нет ничего солнечного или христианского, хотя его украшение и напоминает восходящее солнце, а слово-пароль этого градуса — Gomel — является точным переводом французского gain, победа, и греческого souos, действующий. Это слово входит в состав имени жены доброго Грангузье. Имя Гаргамелла можно перевести как «трудящаяся странница». Это мать Гаргантюа, олицетворяющая собой вершину благополучия, тогда как Пантагрюэль, отвернувшаяся удача, оказывается ребенком Бадебека, что на старофранцузском означает «аристократическое безделие».

Марий, отец демократии, был первым, кто поднял голубя выше ястреба, поэтому о нем должна была остаться память в исторических преданиях наших прародителей. Один из их девизов был: Марий бодрствует; он писался всегда вместе с изображением головы крылатой Медузы, волосы которой переплетались со змеями. В «Целительных безделушках» фанфрелушей утверждается, что великим укротителем Цимбры был именно он. К сожалению, этот отрывок у Рабле является одним из самых сложных для истолкования. Слово «целительный» на греческом передается двумя словами: против и яд. Эти противоядия, конечно же, представляют собой опровержение доктрин Квинты, и составлены они для детей леса Лошэ. Они начинаются с серии топографических фигур, расположенных вертикально в следующем порядке:


Mar R. b «. apostrophe mal. ?'. =

Перевести это можно достаточно легко:


Malherbe Gaule empestera, femelle

Apostre, foi deletere hommc nie lois

Malherbe (Mol-hir-abi) является словом пароля для 33 градуса шотландского ритуала, великого генерального инспектора. Это слово означает силу предшествующих традиций; в целом же загадку можно интерпретировать следующим образом: «Женщина заразила строгость древних традиций Франции ядовитой верой, отвергающей любой человеческий закон». Нет ли здесь намека на пятую книгу Пантагрюэля, которую именно женщина должна была добавить к четырем книгам Рабле?

Из всего оставшегося мы можем привести здесь еще следующие стихи:



Mais l'an viendra signe d'un arc tarquais

De cinq fuseaufo et trois culs de marmite

Onquel le- dos d'un roy trop peu courtois

Poyvre sera soubz en habit d'hermite.

О la pitie! pour une chattemitte

Laisserez-vous engouffrer tant d'arpens?

Cessez, cessez, ce masque nul n'imite,

Retirez-vous au frare des serpene.


Но самострелом, дном котла пустого

и прялками отмечен будет год,

Когда все тело короля дурного

Под горностаем люэс изгрызет.

Ужель из-за одной ханжи пойдет

Такое множество арпанов прахом?

Оставьте! Маска вам не пристает,

От брата змей бегите прочь со страхом.

Arc tarquois — самострел, арбалет, имеющий форму буквы М, пять прялок — это IIIII, дно трех котелков — ССС. Получившаяся цифра МIIIIIССС очень ясно указывает на 1800 год, который можно рассматривать как окончание революционной драмы во Франции, начавшейся в 1793 году. Остальное в этом стихотворении отличается гораздо большей темнотой, однако, распутывая шаг за шагом несчастья упоминаемого здесь короля, не отличавшегося при жизни большой любезностью, можно, как мы полагаем, с определенной вероятностью отважиться на следующую интерпретацию:



В 1800 году король будет убит народом,

Власть перейдет к волку.

Убейте кошку, повелительницу повешенных,

отвергающую королевскую веру,

Король-охотник обещал возвращение братьев леса…

Итак, в 1800 году народ убьет короля и передаст власть волку (римскому духовенству). Таким является это пророчество, которое подтвердилось вплоть до мельчайших деталей. Остальные строфы говорят о том, что «Целительные безделушки» фанфрелушей представляли собой соглашение между фаонами из леса Лошэ (Faons foret Loches — фанфрелюши) и сеньорами Турена, то есть королями Франции. Слово «целительный» следует понимать здесь только как лекарство, но и как дар, или даже дар здоровья, который получивший его обязан вернуть; это и есть двусторонний договор между королями и властелинами леса. Что касается упоминания о кошке, которое встречается в этом пророчестве, то объяснение дает Парадин в книге о героических эмблемах. На знаменах королей франков, бургундцев и готов было изображение кошки, которая служила олицетворением богини Фрейи, от которой короли вели свое происхождение, давшей им греческое имя тера, или фера, означавшее «непобедимый дикарь». Многие люди имели право повесить, убить или прогнать ту кошку, которая отказывалась выполнять свои обязанности по договору с братьями леса. Такое наказание предусматривалось всеми тайными уставами, всеми договорами, заключенными между лесными братьями и королями Европы, независимо от того, какого ритуала придерживались и те, и другие — солнечного или лунного. Карл II и Людовик XVI были осуждены по законам, которые они сами и приняли, а публичный процесс был всего лишь симуляцией. Знаменитая речь Робеспьера ясно показывает, что король был осужден совсем иным судом. Однако все же не следует упускать из виду и возможность того, что эта пророческая дата, 1800 год, являясь предметом общей веры, сильно повлияла и на воображение судей короля.

VI

Разумеется, Рабле обладал таким умом, которым может гордиться любой смертный, однако он еще и обогатил его при помощи одного замечательного метода, применявшегося всеми художниками и писателями, включая Гете; он заимствовал имена своих персонажей из какого-то неизвестного вульгарного наречия, и на основе этих имен строил истории. Мы сами использовали такой способ, чтобы создать здесь несколько, и они, хотя и не обладают никакими особыми достоинствами, по своей странности и необычности нисколько не уступают любым другим.

Можно подумать, что такой несравненный искатель квинтэссенции, как Рабле, создавая своих героев и придумывая для них имена, просто отдавался полету своей фантазии; однако каждое из его слов взвешено и продумано очень скрупулезно. Что касается ткани, на которой появляется его фантастическая вышивка, то в первых двух книгах Пантагрюэля он использует строгую географическую канву, используя план древней Турени.

Когда наши предки создавали где-либо новое поселение, они начинали с того, что отмеряли квадрат, настолько строгий и настолько точно сориентированный по сторонам света, насколько это было возможно. Каждый угол этого квадрата должен был быть крепостью; каждая сторона подразделялась на три части, и каждая часть получала имя одного из 12 знаков Зодиака на тайном языке новых поселенцев; Затем каждая из этих двенадцати частей разыгрывалась по жребию, и колония делилась на 12 племен, которые теперь называли себя так же, как называлась доставшаяся им часть стороны квадрата.

Так появились Тюроны, имя которых, как и имена остальных племен друидов, выдает их фригийское происхождение. Тироны, на латыни трионы (trions), означали быков, и в особенности семь быков Гериона, указывавших на север (septem triones). Это также название хорошо укрепленного города, то есть города башен (tours). На востоке находилась крепость Лошэ (Loches — accouchee — роженица); на юге — крепость Шателероль (Chatellerault — Chatel du roi haut — замок высокого короля); гигант Гаргантюа, или солнце в зените; на западе — крепость Шинон, на греческом Кинон, то есть движение, волнение, изменение, смута, революция. Это область Пикрохола (черный юмор, желчь) и Пантагрюэля (отвернувшееся счастье). Таковы географические рамки поэмы Рабле.

Она начинается необычными родами, и в этот час появляется Гаргантюа, дитя карнавала. Грангузье, его отец, был в свое время большим шутником и мог выпить вина столько, сколько помещалось у него в глотке; он женился на Гаргамелле, дочери короля Парпайя (Parpaillos). На старофранцузском это слово означает бабочка (papillot), однако происходит оно от слова «пурпур», «пурпурный» (pourpie). Это был цвет Приапа, представленного быком из города башен. Рабле, между прочим, не позволяет читателю игнорировать то, что он находится во владениях мужского начала, на пиру, bien уvre — bon hyver (крепкая зима, то есть опять же север).

Рабле приводит фантастическую этимологию имени Гаргантюа, и сам прекрасно отдает себе в этом отчет; подлинная этимология была ему известна, так как, описывая украшение, которое Гаргантюа носил на своей шапке, кокарду, он говорит, что это был портрет человека с двумя головами, повернутыми друг к другу, с четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя задницами, ибо, как говорит Платон в «Пире», такова человеческая природа в ее изначальной мистической сущности. Вокруг этой фигуры было написано ионическими буквами: АГАПН OY ZHTEI ТА EAYTH?, «Любовь не ищет своей выгоды».

За этой формулой следует слышать «Grimoire, on ecrit chose elle meme», то есть «на Языке Птиц любая вещь раскрывает свою природу». И в самом деле, то что он описал — это андрогин Платона, принцип двух солнцестояний, того, что есть в природе самого живого и самого мертвого.

Таково значение как имени древней Горгоны, так и имени Гаргантюа, что подтверждается и его цветами — белым и голубым. Это были цвета знамени местных жителей в эпоху каролингов, как в этом можно убедиться, заглянув в книгу Дюканжа, в статью «Босеан». Это был их клич и одновременно имя их герольда. Этот бейль, или королевская власть, назывался монжуа, их знамя также называлось бейль и было цвета Приапа, то есть красного, поскольку каролинги олицетворяли исключительно мужское начало. Возможно, что меровинги представляли противоположное женское начало, поскольку они считали себя потомками богини Фрейи, белой Кошки.

Босеан — это был пароль жителей леса; он представлял собой топор с топорищем; железо было голубым, а рукоятка — белой, откуда и появились эти два цвета. Босеан из Бурбоны пришел в Баварию, а оттуда возвратился в Грецию. Первоначально слово босеан означало не топор, надетый на рукоятку, а быка и кинжал (boukainos), и было одним из имен фригийского бога Митры. Boucan может, на самом деле обозначать трубу или герольда. Гаргантюа, или Митра, был богом зимнего солнцестояния, трубой, или герольдом, возвещавшим момент рассвета; отсюда рожки на рождественской елке в старой Франции, а также рог, в который в Италии трубят перед Мадонной в праздник зимнего солнцестояния, который масоны называют также праздником зимнего Святого Иоанна, а Рабле назвал плачущим Жаном; это зимний Гаргантюа, Гаргантюа же летний — это смеющийся Жан, пароль розенкрейцеров; Жан плачущий и Жан смеющийся представляют собой два лица андрогина, или Януса, двуликого бога древних галлов. Он царствовал одновременно в двух углах кантона Тюронов, в крепостях Тур и Шателероль; достаточно только бросить взгляд на карту этого кантона, чтобы убедиться, что, добавляя к этим двум находящимся на одной линии городам сначала Лошэ, а затем Шинон, мы не только получим прямоугольный крест Януса, но и найдем объяснение ужасной тайне Троицы.

Цвета и одежды Гаргантюа предоставляют Рабле возможность сделать один весьма жесткий, но в то же время и весьма любопытный выпад против книги «Геральдика цветов», появившейся в свет под псевдонимом Сицилии. Эта книга, очень интересная, чтобы ни говорили об авторстве Постника с острова Жалкого, принадлежит Леже Ришару, скульптору из Лотарингии, жившему с 1500 по 1570 год, который подписал ее тремя заглавными буквами L.I.G. в акростихе заглавия, где находится еще изображение лучника (archer).

Эту главу надо внимательно прочитать и поразмышлять над прочитанным тем, кто хочет знать, как изготавливали герб и гримуар, что было, в сущности, одно и то же. Словами и знаками Языка Птиц «разукрасили упряжь мулов и одежду слуг, разрисовали ими свои штаны, вышили их на перчатках, выткали на пологах, намалевали на гербах», на нем «сочиняли песни и, что хуже всего, запятнали и бросили тень на доброе имя некоторых целомудренных матрон».

В наши дни у Рабле читают в первую очередь различные отступления, которым ни он сам, ни его современники не придавали большого значения. Среди этих отступлений чаще всего цитируется то, где он критикует печально известную систему воспитания и образования, которая была принята в эпоху Ренессанса у богатых классов и которую сеньоры передали своим слугам в дворцах. Так же, как и греки, они отводили много времени гимнастике, в то время как современный университет не обращает никакого внимания на развитие тела.

Система воспитания, рекомендованная искусным медиком из Монпелье, имеет только один единственный недостаток — она очень дорогостоящая. Англичане сохранили ее в аристократических колледжах, и именно ей они обязаны тем мужским качествам, которые их отличают. Швейцарцы — первые, кто успешно ввели военную гимнастику в начальную школу, что приносит детям гораздо больше пользы, чем обычная игра в войну, даже и в специальных школьных отрядах.

Весь мир узнал в огромной кобыле, на которой Гаргантюа отправился в Париж, Айну Писселе, герцогиню Этамп. Способ, каким он отплатил парижанам за гостеприимство, является еще одним прозрачным намеком на ее имя. Дело здесь заключается в двойном значении слова petut, которое настолько резко и непристойно, что на французском языке это и не передать. Посвященные не слишком церемонились с Гаргантюа, мы увидим еще другие, не менее рискованные образцы использования Языка Птиц, которые бедняге Франиза пришлось стерпеть. Речь идет здесь о каком-то налоге на колокольни, сведения о котором, может быть, еще будут обнаружены и который должен был служить тому, чтобы удовлетворять прихоти веселой герцогини.

VII

Первая книга хроник Пантагрюэля — такая точная и живая картина феодальной жизни, какую не удалось создать больше никому. Заканчивающая книгу война сеньоров имеет, главным образом, местный и провинциальный характер; такую войну нельзя было бы вести против иностранцев. Пикрохол, который исчезает в конце книги и никогда уже не появляется вновь, не может быть ни Карлом Пятым, ни Генрихом VIII; он не кто иной, как коннетабль Бурбон, наследственный глава фракции Квинты. Тот знаменитый белый цвет, украшавший корону графа Шамбора, не имел ничего общего с символикой королевской власти. При коронации властителя облачали в костюм красного или пурпурного цвета, который был цветом бейля. Белый цвет, или цвет луны, был цветом антипапской партии, гибеллинов, и если Генрих IV сохранил его после своего отречения, то только потому, что душой он остался с протестантами.

Именно в этой войне появляется персонаж, который играет самую главную роль во всем произведении Рабле и без которого оно было бы совсем другим. Это не Грангузье, миролюбивый и пользующийся любовью народа сеньор, не Гаргантюа, король-рыцарь, и не скептик Пантагрюэль. Все трое являются настолько гротескными персонажами, что теряют всякую связь с жизнью. Два подлинных героя книги, которые точно скопированы с натуры, — это Панург, студент, которых в те времена называли школярами, и брат Жан Зубодробитель, монах. Но следует признать, что монах, непоколебимый в своей вере, как скала, стоял на лестнице человеческих добродетелей гораздо выше продрогшего и трусливого школяра, неспособного выбрать между женитьбой и безбрачием, то есть между Квартой и Квинтой.

Как и все имена, используемые Рабле, имя Жана Зубодробителя (Entommeur) представляет собой нечто вполне определенное. На греческом оно означает «отряд». Есть у него и значение «война».

Брат Жан Зубодробитель в таком случае — это тот, кто обращается к военному отряду. Он делает это не потому, что чувствует себя беззащитным в вопросах догматики, они ему безразличны, лишь бы вино было прохладным, а женщины — сговорчивыми; но он никому не позволяет прикоснуться к церковному имуществу и ловко отбивается от неприятеля перекладиной от креста. Добрый брат Жан является образцом мужественности, и Рабле писал его портрет, глядя в венецианское зеркало; за исключением науки брат Жан — вылитый Рабле. Францисканец, ставший бенедектинцем, прощал себе многие прегрешения; он действительно обличал зло; но мы бы напрасно искали в его памфлетах нападки только на светские власти. Когда протестантизм, и в первую очередь анабаптисты, поставил перед собой демократические цели, это движение было безжалостно подавлено принцами и сеньорами; они не желали с кем-либо делиться дарами церкви и не заботились нисколько об улучшении участи бедняков, положение которых здесь было гораздо хуже, чем в католических странах. Заговор коннетабля Бурбона должен был скрыть попытку секуляризировать церковь во Франции, подобно тому, как это было сделано в Англии. Как и Диана Пуатье, наследница его политических и религиозных традиций, он никогда не бросался в объятия протестантам; однако известно, каким образом он взял Рим и как договорился с папой.

Хотя Рабле обладал редкой беспристрастностью как историк и хотя он был другом королевы Наваррской, чей либерализм весьма привлекал лютеран, он не испытывал особых симпатий к партии Бурбонов. И совсем не потому, что беспокоился прежде всего за свое положение, так как именно в это время он находился в немилости у властей. Если Рабле и остался в этот момент вместе с монашеством на стороне королевского двора, то лишь потому, что он был слишком хорошо посвящен во все тайны католицизма и был искренне убежден, что, несмотря на все бросающиеся в глаза прегрешения католической церкви, в ней сохранилось нечто гораздо более ценное, чем изменчивые политические доктрины, и поэтому католицизм все еще остается маяком для всего человечества.

Мы говорим о католицизме, потому что вне его христианство ничем не показало своего превосходства над иными религиозными направлениями, и если оно позволило победить себя Исламу на Востоке, так это было его большой ошибкой. Если бы католицизм вдруг пал, то и другие христианские течения, конечно же, не выжили бы; однако в то же самое время оставалась вероятность того, что вместе с католицизмом уцелело бы и само христианство.

Именно с Марием возникло движение сторонников идеи равенства, которая стала позднее любимым детищем христианства, и если сам Марий и не был автором этой идеи, то он был ее апостолом и был готов за нее проливать кровь, за что и удостоился чести быть увековеченным в облике Марсия на форуме. Христианство всегда оставалось бесплодным на Востоке, и даже император Константин был обращен в Галлии. Начиная с этого момента христианство становится величайшей религией мира, и если бы Рим принял в свое время решение об обязательном участии в богослужении всех граждан, чего требовал Синезий, епископ Кирен, то римская империя существовала бы и сегодня.

От самой низшей до самой высокой ступени католической иерархии должности не передаются по наследству, что является принципом всех современных демократий. Безбрачие священников не имеет никакого значения с точки зрения догматики, и доказать это можно хотя бы тем, что в христианстве восточного обряда, не разорвавшем свои связи с римской церковью, это правило не соблюдается; однако с политической точки зрения, целибат играл вплоть до наших дней главную роль в сохранении самого духа католицизма. Ни к чему другому мы так не требовательны, как к духовенству. Им позволялось иметь наложниц, и эта льгота нисколько не задевала их достоинства, поскольку даже те священники, которые не пользовались их услугами, все же выплачивали специальный налог.

Когда в феодальное право вводилась передача всех гражданских прав по наследству, католицизм оказался в большой опасности, поскольку священники стремились подражать герцогам, графам и виконтам. Если бы бракосочетание было разрешено священникам, то западная церковь превратилась бы в феодальную теократию с властью папы, передаваемой по наследству, что означало бы конец демократии. Монах Гильдебранд — это папа Григорий VII, который первым наступил ногой на голову ястреба и настоял на церковном безбрачии. Сегодня любое гражданское общество не позволяет передавать свои важнейшие посты по наследству, и поэтому нет весомых оснований сохранять институт церковного безбрачия; но во времена Рабле еще не пришла пора от него отказаться. Этот институт был весьма необходим для католической демократии. Без него дары церкви были бы недоступны народу, а ее имущество было бы конфисковано в пользу аристократии, как это и произошло в Германии и в Англии.

Поэтому Жан отстаивал безбрачие не менее упрямо, чем защищал собственность и права плебеев, чтобы сын раба мог надеяться получить свою долю. Если бы все решал сам народ, то было бы достаточно показать портрет воинственного папы Юлия II; но в этой церковной галерее находился и целый ряд портретов пап-принцев, написанных на очень плохом холсте. Церковь была намерена вернуться к своим плебейским традициям во времена папы Сикста V, который во всех отношениях был похож на брата Жана Зубодробителя, включая даже склонность к нецензурной брани.

VIII

Мы говорили, что в целом поэма Гаргантюа соответствовала по своей композиции четырем главным городам древнего кантона Тюрон; действие начинается в Лошэ, в стране роженицы, оно продолжается в Шателеролль, где на Грангузье, олицетворение мирного начала, напал Пикрохол, олицетворение начала военного. Последний персонаж терпит поражение в Шиноне. Гаргантюа разделил свои древние владения между лейтенантами Понократом, Эвдемоном, Тольмером, Итиболом, Акамасом, Хиронактом, Себастом, Александром и Софроном. Эти имена, тщательно подобранные, доказывают, что Рабле обладал полным знанием догм древнего масонства. Всего лейтенантов — десять. Чтобы получить 12 знаков Зодиака, следует добавить самого Гаргантюа, который олицетворяет в одно и то же время две перемены в направлении движения солнца, или два тропика — Рака и Козерога; но как король, наместник высшей власти на земле, он не может раздвоиться для выполнения столь трудной задачи, и поручает своему другу брату Жану Зубодробителю охрану тропика Козерога, а также основывает для него Телемское аббатство, куда принимают и мужчин, и женщин.

Не следует полагать, что идея создания обители для мужчин и для женщин была всего лишь плодом эротических фантазий веселого Постника с острова Жалкого. Нет, Телемское аббатство на самом деле существовало на территории кантона Турен и носило имя Фонтевро. Это было убежище аристократов, в которое хотя и допускались монахи и монашки, но во главе его стояла женщина, почти всегда принадлежавшая к королевской семье или, по меньшей мере, к высшему дворянству, потому что несколько королей и королев Франции были там похоронены.

Однако Телемское аббатство располагалось не в том месте, где было аббатство Фонтевро, так как автор сообщает, что к северу от него протекала река Луара, и, следовательно, оно могло находиться только возле города Тур. Поэтому, скорее всего, имелось в виду аббатство Мармутье, самое старое в Галлии. Оно носило имя победителя Цимбры, или, по меньшей мере, имя своей галльской покровительницы богини Мары и должно было находиться на месте древней школы друидов. К юго-западу от Мармутье можно обнаружить следы кладбища, где мужчины и женщины покоятся рядом друг с другом, ибо в Телеме, где были упразднены часы, время не имело никакого значения, нельзя не признать ту точку бытия, где время не имеет меры. Как и Виктор Гюго, Рабле был наследником пифагорейских доктрин наших предков и не признавал иного определения смерти.

Поэтому у него король оставил за собой царство жизни, а монах — смерти. Мы не будем останавливаться на особенностях Телемского аббатства, потому что оно более-менее точно воспроизводит черты знаменитого дворца Энтелехии, дворца Брунеля, садов Армиды и более древних — Цирцеи. В рыцарских романах посещение такого места было обязательным, и Рабле не мог его отменить. Счастье и свобода не принадлежат этому миру, их можно найти только в области Энтелехии, или Телем, то есть в царстве фантазии.

Но почему Телем и его шесть башен носят греческие названия, почему это аббатство было поручено воинственному монаху? Мы имеем здесь ввиду, что само слово «грек» было иероглифом войны (guerre), а также слова girer, переворачивать. Аббатство Телем было обителью монахов-греков, построенной для монаха-воина, потому что оно было посвящено закону переворота (girement loi). Имя аббатства Фонтевро имело то же самое значение (Fontevrault — font-vire-loi — перевернутый закон), это гробница Турена, и если римляне давали быку имя трио, то потому, что бык, на котором вспахивают землю, в конце борозды поворачивает обратно. Город Тур, таким образом, представлял в кантоне Тиронов знак Козерога. Здесь кончалось царство ленивой Марты, галльской богини смерти, и начиналось царство Мары, галльской богини деятельности, а также времени, которое начинают считать.

В пятую книгу «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле вставил одну сцену из «Сна Полифила». «Посреди птичьего двора располагался великолепный фонтан из алебастра; наверху стояли три Грации с рогами изобилия, и вода лилась из их грудей, рта, ушей, глаз и других отверстий на теле». Статуи граций можно обнаружить на могиле Екатерины Медичи, где они служили иероглифом переворота (girement). В глазах древних они, между прочим, ничем не отличались от трех Парок, и среднюю из них, олицетворявшую смерть или перемену жребия, обычно изображали повернувшейся спиной, чтобы тем самым передать идею неизвестности, ожидающей человека после смерти. Что касается воды, которая льется из всех отверстий, то это фонтан, открывающий воду (font ouvre l'eau — fonte vreault). Бэкон, сэр Веруламский, носил имя и звание, заимствованные из учений Квинты, резюмирующих идею Телемского аббатства. Расшифровка композиции этого фонтана будет выглядеть так: жребий, переворачивающий монету, фонтан, изменяющий закон (угол, где изменяется жребий), источник закона изменений. В Телемском аббатстве было шесть углов и такое же количество башен, а в том углу, где совершались изменения, находилась башня Артис, которая дала свое имя королю Артуру, или Артосу. Его имя на греческом звучало как Артер, что означает «связывать свою судьбу с чьей либо», а также «туфелька Золушки», которая была хрустальной (verre), потому что означала изменение души (virement de l'ame — verulam), изменение, которое происходило в самом нижнем углу аббатства (bas coin — basscoin — то есть на птичьем дворе). Отсюда берет свое начало и рождественский башмак, часто встречающийся на греческих надгробиях. Такое надгробие и есть артер Телемского аббатства.

На фоне всей этой архаики Рабле дает описание аристократического двора королевы Наваррской, к которому не допускались ханжи, кляузники, ростовщики и зануды и который во всем своем величии был открыт для рыцарей, провозвестников Святого Евангелия, читавших его громко и быстро, а также знатных дам, которые занимали самое почетное место, то есть справа от башни Артис и слева от башни Мезембрины. Такова была германская традиция, которая допускала, что доброе, то есть солнечное, начало воплощено в женщине, и наоборот. Однако немцы не обладали монополией на подобного рода галантность по отношению к противоположному полу, которому мы обязаны своим появлением на свет, и алтарь двенадцати богинь галлов отличается признаками той же самой традиции.

Лютеранство Рабле не пережило его покровительницы, королевы Маргариты, у которой оно, как верно заметил бедный Десперьер, было поверхностным. Однако, кажется, что она пыталась примирить гугенотов со своим братом; в этом и заключалась цель загадки, заканчивающей первую книгу, загадки, которую брат Жан преподносит как интерпретацию пророчества главы LVIII; но само это пророчество не содержит ничего загадочного и является весьма прозрачным объяснением «Целительных безделушек» фанфрелушей и того, что произойдет в 1800 году. Пользуясь своим излюбленным методом, Рабле называет вполне определенную дату в одном месте, а связанные с этой датой факты и события — в другом, так, что они дополняют друг друга:



В ту пору много доблестных людей,

кого толкнет в водоворот страстей

их молодой и легковерный пыл,

постигнет смерть в расцвете лет и сил.

И кто борьбою этой увлечется,

тот больше от нее не оторвется,

пока небесный и земной простор

не преисполнит шумом свар и ссор.

Повсюду станут воздавать почет

Не тем, кто справедлив, а тем, кто лжет.

Мы надеемся, что читатель сможет посмотреть на это пророчество другими глазами. Хотя оно и связывается с началом XIX столетия, Рабле не заглядывал так далеко и предсказывал всего лишь распространение протестантизма, которое приведет к тому, что Франция в течении сорока лет будет залита кровью; королева Маргарита хотела этого избежать.

Католик Гаргантюа связал это пророчество с раскрытием и утверждением (упадком и восстановлением) божественной истины, и это совпадает с идеей самого Рабле: «Клянусь святым Годераном, я эту загадку совсем по-другому толкую! — воскликнул монах. — Это же слог пророка Мерлина! Вычитывайте в ней любые иносказания, предавайте ей самый глубокий смысл, выдумывайте сколько вашей душе угодно — и вы, и все прочие, а я вижу здесь только один смысл, то есть описание игры в мяч, впрочем, довольно туманное».

Король преследовал ложи друзей гугенотов (parpaillots). Кажется, что этимология этого слова восходит к выражению «друзья мягкой стороны ладони» (amis parpaillots — amis part pelotte), и они, как говорят, собирались вместе под предлогом игры в мяч; однако подлинный мистический смысл этого выражения следует читать как «Приап борется» (Priape lutte). Королева Наваррская была посредником для своего брата, который добивался у Кристофа из Рима (папы) оправдания Лютера; она добавила к его просьбе, что людей, чьим знаменем была Библия, не следует заставлять отрекаться от веры и что их имущество не должно быть конфисковано государством.

In cauda venenum. Для того, чтобы прийти к этому благородному выводу, Жан Зубодробитель, то есть сам Рабле, и устроил этот ослепительный фейерверк. Он хотел провести только одну единственную реформу в католицизме и освободить совесть верующего; для этой цели он и предоставил королеве Наваррской в распоряжение свое магическое перо.

По стилю и по искусству композиции его первая книга является одной из самых совершенных книг, которые когда-либо были написаны. Все характеры ее персонажей, как и в трех книгах о Пантагрюэле, отличаются чрезвычайным правдоподобием; он нигде не изменяет рецептам мэтра Орибуса, и тайнопись не преобладает в этой книги так, как в «Сне Полифила», что делает чтение последней просто невозможным. Если сравнить эту книгу, посвященную Кварте, с той, которая была добавлена в честь Квинты, то разница настолько бросается в глаза, что их нельзя приписывать одному и тому же автору. Впрочем, Рабле сам решил этот вопрос описанием своего Телемского аббатства, в сравнении с которым дворец Энтелехии выглядит всего лишь бледной копией, о которой не стоит и говорить.


 Пятая книга «Пантагрюэля»

I

Часто сравнивали друг с другом Рабле и Аристофана, имея ввиду как вольность в выражениях, так и величие и глубину мысли; однако условия, в которых творили эти два величайших гения, не имеют между собой никакого сходства.

Афины представляли собой демократию живую и прозрачную во всем, как ясный день; женщины, если не считать гетер, выполняли в этом обществе только роль кормилиц; никто из граждан не стоял на общественной лестнице выше или ниже других; отсюда следовало абсолютное отсутствие тайны в частной жизни. Поэтому намеки, которыми переполнены комедии Аристофана, никогда не обращены к кому-либо лично; они имеют отношение только к Элевсинским мистериям, настоящему национальному масонству, в которое не мог быть посвящен тот, кто не был гражданином Афин, и, таким образом, вся соль шуток Аристофана заключалась в описании изумления союзников афинян и рабов, которые присутствовали на этих мистериях, ничего в них не понимая. (…)

Совсем по-другому все складывалось у Рабле. Разумеется, и в его времена существовало такое же национальное масонство, как Элевсинские мистерии, столь же хорошо организованное, объединявшее в ее профессиональные корпорации, именовавшееся а мастерами, мэтрами. Все посвященные свободно общались друг с другом при помощи системы знаков, иероглифов, чей смысл никогда не открывался непосвященным, то есть профанам. Посвященные использовали этот тайный язык не только для того, чтобы переписываться с королями или критиковать их действия, но и для того, чтобы передавать друг другу новости королевского двора; отсюда пошло выражение «королевское искусство», которое означало искусство тайнописи и до сих пор сохранилось в современном масонстве, тогда как греки называли это искусство языком богов. Нельзя подобрать выражение, которое лучше охарактеризовало бы различия между двумя эпохами, чем это: Аристофан занимался тайнами богов, Рабле — тайнами королевской семьи.

Если сочинения кюре из Мюдона имели такой необычайный успех у его современников, то этот успех меньше всего был вызван теми восхитительными страницами, которые сегодня привлекают к себе наше внимание. Причиной этого успеха были те стороны его произведений, которые нам уже совершенно непонятны, но которые были легко доступны посвященному и рассказывали ему о тайнах двора Франциска I. Четыре книги Пантагрюэля, принадлежащие перу Рабле, представляют собой, таким образом, серию политических памфлетов, вот их краткое содержание.

Первый из этих памфлетов, считающийся сегодня второй книгой, был написан по инициативе королевы Наваррской, сестры Франциска I, против королевы Элеоноры Австрийской, сестры Карла Пятого, поручившего ей функции шпиона. Поэтому, когда читаешь одну из глав «Гаргантюа и Пантагрюэля», невозможно не рассмеяться до слез, представив именно ее в облике дамы из высшего парижского общества.

Второй памфлет, также инспирированный королевой Наваррской, посвящен главным образом Телемскому аббатству, олицетворявшему тенденции к лютеранству, выраженные весьма неопределенно, и вполне откровенное эпикурейство Маргариты. Это единственная часть шедевра Рабле, где можно найти какую-то дидактику; однако теория квинтэссенции, которая в те времена представляла собой самую настоящую религию почти для всех аристократов Европы, показана здесь не только свой абстрактной стороной; хотя, вынужденный под страхом виселицы или под страхом костра пользоваться языком иероглифов, писатель, кажется, не испытывает никакого энтузиазма от подобной схоластики. Он, конечно же, предпочел бы писать открытым текстом; однако в таком случае его шедевр вряд ли бы до нас дошел.

Третья книга увидела свет после смерти королевы Наваррской, а четвертая — после смерти Франциска I; эти книги отличаются наибольшей остротой и исторической ценностью, так как в них содержится описание войны андуйев, о которой нельзя отыскать никаких сведений в мемуарах того времени. Война андуйев, или война колбас (andouilles) расшифровывается как война в трауре (en deuil), поскольку две соперницы, Диана Пуатье и Екатерина Медичи, в равной степени отдавали предпочтение черному цвету. Екатерина была сторонницей Кварты, то есть римского католицизма и демократии; Диану поддерживала Квинта, или партия аристократов и кальвинистов, доктрина которых имела название теории квинтэссенции. Если бы тогда эта партия победила, мы сегодня все были бы протестантами и жили бы по английской конституции.

Я уверен, что нет ничего более интересного, чем этот отрезок нашей национальной истории; это один из важнейших узлов всемирной истории и пролог к Варфоломеевской ночи, обеспечившей окончательный триумф демократического режима, представленного парижской буржуазией. Но невозможно следовать за Рабле и следить за его рассказом, не поняв, что же представляли собой Кварта и Квинта, к которым он обращается постоянно, чтобы рассказать о важнейших событиях свой эпохи. Так как Рабле никогда не писал для профанов, то его очень мало заботило, сможем ли мы его понять. Тем не менее, ясно, что после долгих колебаний между Квартой и Квинтой он отдал предпочтение Кварте, то есть римской Церкви, которая в большей степени соответствовала его мужественной природе, чем женственные хитросплетения и интриги Квинты. Известно, что он умер как истинный католик, отказавшись от патронажа кардинала Шатильона, одного из корифеев Квинты, и перейдя под покровительство кардинала Лотарингии, который никогда не покидал партию Кварты.

Что касается несчастного Генриха II, то он всю свою жизнь метался между Квартой и Квинтой, то есть между своей женой и своей любовницей. Сердцем и душой он был с Квинтой; однако партия Кварты была настолько сильна благодаря поддержке всей парижской буржуазии, что он так и не смог развестись со своей женой и был вынужден смириться с присутствием в его семье, помимо Дианы, еще и нелюбимой им Екатерины.

Она была, тем не менее, почти так же красива и образована, как и ее соперница, да к тому же еще и гораздо моложе. Но муж и дети презирали ее, поскольку она происходила из семьи флорентийских кондитеров, и на ее гербе сохранилось то печенье, которое принесло ей удачу и богатство. Стойкая, как и все итальянки, и к тому же из буржуазной семьи, она терпеливо ждала все то время, пока светила звезда Дианы, бывшей одним из самых лучших министров иностранных дел в нашей истории; но после военной катастрофы Сен-Квентина произошло одно из самых загадочных убийств, позволившее Екатерине избавиться от Генриха в тот момент, когда он готовился к отречению, в результате которого доктрины Квинты стали бы господствующими. С этого времени между Квартой и Квинтой, то есть между парижской буржуазией и провинциальной аристократией, началась война, длившаяся 40 лет и закончившаяся только отречением Генриха IV.

Диану изгнали из Лувра; но она оставалась вдовой сенешаля Нормандии, суверенной герцогиней Валентинуа и самой богатой принцессой королевства. Более того, она была гроссмейстером одной огромной и очень древней масонской ложи, имевшей свои филиалы по всей Европе и во всем мусульманском мире, в равной степени отвергавшей как католицизм, так и лютеранство, однако усматривавшей некоторое родство своих учений с доктринами кальвинизма, к которому, в конце концов, Диана и примкнула. После смерти Генриха II Квинта становится тайным ядром политической партии, объединявшей в своих рядах наиболее знатных сеньоров королевства.

По их воле Диана Пуатье составила сама или кому-то поручила составить что-то вроде шутовского евангелия этой партии, которое сначала появилось под названием «Остров Звонкий», а затем было добавлено к четырем книгам Рабле, добавлено только из-за номера этой новой книги, превращавшейся, таким образом, в книгу V, или книгу Квинты.

Политика играла в ней гораздо менее значительную роль, чем в тех книгах, которые принадлежали самому Рабле, поскольку Диане, оказавшейся, как сказали бы сегодня, в рядах оппозиции, не о чем было рассказать читающей публике, кроме убийства Генриха П. Она сделала это, использовав несколько иероглифов в заголовке книги. Поэтому пятая книга может все же рассматриваться как дополнение к историческим хроникам и к рассказам о Пантагрюэле.

Но так как она была принцессой и чрезвычайно богатым человеком, у нее не было необходимости соблюдать такую же осторожность, как простому монаху. Этим вполне можно объяснить ту смелость и небывалую грубость, с которыми она атаковала приспешников Екатерины, то есть Мальтийский орден, или гурманов, Пушистых Котов, или Парламент, и братьев Фредона, или иезуитов. Эти последние еще только появились; Рабле умер до того, как об иезуитах начали говорить. Таким образом, невозможно приписать ему язвительный диалог Панурга с Фредонданом Фредондиллом (в русском переводе — Распев. — Ю.Б.), который является настоящей жемчужиной V книги. Диана ли это? Более, чем вероятно, что да. Современники описывают ее как одну из самых блестящих собеседниц своего времени; она была образована так же, как и все великие женщины XVI столетия, такие, как Мария Стюарт и Елизавета Тюдор, а может быть и лучше; она увлекалась живописью и была ученицей Леонардо да Винчи, а также покровительницей Жана Гужона и Пьера Леско.

Были ли у нее соратники? Это еще более вероятно. Называют обычно Ронсара и Анри Эстьена; но следует предположить, что ей помогали и старший Бероальд де Вервиль, и кардинал Шатильона. Почти никто всерьез не думает, что она писала эту книгу одна.

На самом деле известно, что загадочное стихотворение, которое служит эпиграфом к V книге Пантагрюэля, было подписано NATVRE QVITE.

Современники знали, что скрыто в анаграмме и без труда читали в этой подписи имя Жана Тюрке (NATVRE QVITE — JEAN TURQUET), который якобы был другом Рабле и его душеприказчиком. Но это был фантастический персонаж, и о нем больше никто ничего не знал. Ни сторонники Кварты, ни приспешники Квинты, в равной степени связанные обещанием хранить тайну, за чем бдительно наблюдали из Ватикана, не пожелали рассказать нам о нем больше. Однако было достаточно переместить всего одну букву, чтобы расставить, как говорится все точки над I.

Читаем в этой анаграмме три слова — JANE TVRQ-ET, и получаем если не объяснение загадки, то, по крайней мере, ключ, который позволит ее расшифровать.

У древних латинян солнце называлось Янус (IANVS), а луна — Яна (IANA), на греческом — iaino, «согревать», «излечивать»; на итальянском это слово произносится «Дженнаро» (Gennaro), то есть «Дианус» (Djanus), «Диана» (Djana), и вместо того, чтобы писать jana, итальянцы стали писать это слово так, как оно произносилось, то есть Diane. В то же самое время слово Janus сохранило свою изначальную орфографию. Пример, обратный подобной метаморфозе, можно обнаружить в современном французском. Так слово «день» мы сегодня произносим и как jour, и как diurne, а изначальное его произношение — diurnus. Имя Жан, следовательно, синоним латинского имени Диана.

Нет необходимости объяснять слово Turq, по крайней мере, в настоящий момент.

ЕТ — это haste, hette, hitte. В старо-французском это слово обозначало древко, на которое насаживали либо копье, либо знамя; однако чаще всего это слово обозначало само знамя.

Выражение Jane Turq Et можно расшифровать так: «Диана с турецким знаменем». Известно, что на конце древка турецкого знамени обязательно находился полумесяц с привязанными к нему несколькими бычьими хвостами, или же полумесяц изображался на самом полотнище. Чаще всего это был серебряный полумесяц на красном фоне, который символизировал планету Марс.

На развалинах замка Анэ можно увидеть полумесяц во всех возможных положениях; но большее значение имеет иероглиф, который на языке геральдики называют «люнель»: известно, что он пришел из Испании. Это и есть настоящее имя той религии, в честь которой Диана Пуатье возвела странную часовню в замке Анэ и составила или поручила кому-то составить V книгу Пантагрюэля. Анаграмма из этой книги является не единственным доказательством; мы представим и другое, не менее убедительно, когда обратимся к оракулу божественной бутылки. Эта религия не была творением знаменитого сенешаля, но имела очень глубокие корни, на которые Рабле сделал намек в рассказе Панурга о том, как тот, голый, висел на вертеле у турков (Turque haste, то есть, на древке турецкого знамени); она существовала с давних пор и пережила не одно столетие; так, например, на премьере «Мещанина во дворянстве» Мольера был раскрыт ее пароль — «мараба басашем», что значит на еврейском — радостное изобилие.

В средние века адепты этой религии, в отличие от сторонников Кварты, скрывавших свои тайны в ребусах вульгарного языка, которые весьма трудно разгадать сегодня, полагали, что лучше всего защититься от любопытства профанов можно, используя еврейский язык, и благодаря этому в наши дни их секреты очень легко понять всякому, кто имел хотя бы небольшой опыт расшифровки финикийских текстов. Поэтому большая часть интерпретаций, которые мы далее предложим читателю, не подлежит никакому сомнению. Но V книга интересна также еще в одном, совершенно особом отношении: она прозрачно объясняет связи, которые всегда существовали между сектами лунопоклонников Европы и Африки. Мы сами были свидетелями того, как много эти связи значат, например, в Тунисе; немцы же и англичане тоже использовали их в прошлом и продолжают использовать и по сей день для того, чтобы укрепить позиции своих правительств в Африке. (Диана Пуатье состояла в особых отношениях с пиратами Туниса и обращалась к ним за помощью во время свой экспедиции на Корсику.) Благодаря этим связям арабы смогли избежать многих неприятностей, а Оливер Пэн добрался до Махди. Более того, секты лунопоклонников везде сохранили одно и то же название: в Африке их называют куенами (kouens); во Франции пелеринами, странниками, или братьями угла (cousins du coin); и в Африке, и во Франции они сохранили в качестве эмблемы топор (coin). В Лионе в 1793 году судьи революционного трибунала носили эти эмблемы на шее как украшение. Это был знак самых высоких градусов ордена. (Их и сейчас носит паша, или принц Ливана, как знак 22-го градуса шотландского ритуала.) Роль, которую секты лунопоклонников сыграли во французской Революции настолько же значительна, насколько и неизвестна; но, кажется, их не следует путать с действующим масонством, от которого они отличаются одним важным признаком. Существование масонских организаций всегда было в той или иной степени публичным; они предоставляют правительству списки своих членов, они все знают друг друга, и им не запрещается объявить себя масонами. Странники угла не вели никаких списков, они были вынуждены всегда скрываться и никогда не признавались в том, что они лунопоклонники; им было разрешено отрекаться от их доктрины всякий раз, как только в этом возникнет потребность. К подобного рода обществам следует отнести Ку-Клукс-Клан в Америке, а также карбонариев, о которых рассказывает в своей брошюре о масонстве магистр де Сегюр.

Но сами они не называли себя карбонариями. Слово carbon означало на их языке «то, что написано на знамени» (ecrit sur banniere — criban), и как лунопоклонники, так и солнцепоклонники имели свой criban, или carbon. «Испанский карбон» — это инквизиция. Все эти тайные секты называли себя форестьерами или масонами, в зависимости от того, было ли то или иное общество сельским или городским; они подразделялись так же на эсклопинов (esclopins), или башмачников, риблей (ribles), или сапожников, и гильпеев (guilpaies), или (glypains), скульпторов. Более современное название — дровосеки (fendeurs); в Африке их называли пельпули (на еврейском — африканский дровосек), или корсары (forban — каменщик своей судьбы); слово for-ban представляет собой точный перевод греческого выражения «Tycho poion», то есть художник свой судьбы, который у нас стал масоном, каменщиком. Изначально это слово не обозначало того, складывал стены, то есть того, кого итальянцы называют muratore; это слово — греческое, и происходит от механэ, от которого произошло слово механик. Так первоначально именовали только архитекторов и инженеров.

II

Если бы мы захотели проследить историю Кварты и Квинты с самого начала, мы были бы вынуждены вернуться к допотопным временам; об этом рассказывается в объемистом труде Сент-Ив д'Альвейдра, который называется «Миссия евреев». Мы ограничимся здесь напоминанием, что, несмотря на разнообразие имен и названий, все религии и философии сводятся к двум доктринам, таким же древним, как и сам человек. Все они начинаются с физики и постепенно добираются до метафизики, проходя ряд ступеней, которые можно расположить следующим образом:


Религия | Религия

Мужское | Женское

Солнечное | Лунное

Марс | Венера

Кварта | Квинта

Позитивное | Негативное

Физика | Метафизика

Искусство | Наука

Все эти ступени можно представить двумя символами, которыми мы пользовались всегда: + и — (плюс и минус).

В истории многих народов арийские языки служили особым средством, позволяющим выразить принцип позитивного. На греческом слово «арийский» (aryen) на самом деле является синонимом слову «мужской» (ares, arreb). Поэтому позитивная философия сначала обращалась к греческому языку, затем к французскому, то есть к двум самым точным языкам из всех когда-либо существовавших.

Негативный принцип всегда скрывался в неопределенности и туманности того языка, который мы неточно называем еврейским, но который на самом деле является языком Ханаана. Это слово происходит от QN, или Кенос, что означает «пустой», полый, как тростник (canne); здесь присутствует та же самая идея и тот же самый образ, что и во французском слове coin (угол) и в римской цифре V (quintus). Противоположная идея выражалась на ханаанском языке, так же, как и на греческом и на латыни, словом KR, которое имело значение «выпуклый», а также «таран». Отсюда слово Квиринус, которое римляне применяли к богу Янусу, олицетворявшему мужское и солнечное начало. У них же словом квирис называли посох, заканчивающийся крестом, который остается особым символом наших епископов. Храм Януса имел крестообразную форму, и каждое его крыло имело по три окна, что в целом соответствовало двенадцати солнечным стоянкам. Имя Янус было точным переводом греческого Ясон и ханаанского Ио-Иша: на всех трех языках он был олицетворением целительной силы солнца. Но крест имеет совершенно особое значение у латинян, являясь мужским и солнечным символом; «ставрос» греков и «хец» евреев представляли собой только перекрещенные балки, к которым осужденных привязывали за руки только после того, как забрасывали их камнями.

В Лувре имеется великолепное изображение Ясона, привязанного к ставросу за то, что он украл Золотое Руно, которое можно увидеть в его ногах. Прометей также был привязан к скале на Кавказе за то, что украл небесный огонь; Иисуса в Апокалипсисе также называют вором.

Во все времена и у всех народов религии Кварты и Квинты всегда существовали рядом друг с другом, несмотря на обоюдное желание уничтожить своего противника. У евреев мужскому принципу поклонялись элохисты, а женскому — иеговисты, которые в конце концов изгнали первых вместе с семьей царя Давида. В Риме Квиринус, легенда о котором очень сходна с легендой о Христе, остался богом плебеев, происходивших из Галлии. Сенаторы из Аркадии, отличавшие друг друга по привязанной к туфлям лунеле, поклонялись женскому принципу, олицетворяемому Венерой, матерью Энея. И когда религия плебеев, сыновей Марса, восторжествовала, лунела укрылась в лесах, сохранившись под именем Люнели и Брагансии. Богиня Бересинтия, на греческом «несчастная собака», оставила свое имя бургундцам и Бургундии. Именно она является благородным предком санкюлотов Революции (sans-culottes — голодранцы, буквально— «без штанов»). Символика герба Бургундии основана на игре звуков в ее названии — Brague n'a (на старо-французском — «без штанов») и Bourg n'a («без места», «без города»). На гербе — семь золотых и лазурных полос, с пурпурной каймой. (…) Секта Брагансии была весьма широко распространена в Испании, куда ее, вероятно, привез Бургундский дом, когда его представители заняли престол Португалии. Во Франции бургундцы оказали отчаянное сопротивление Жанне д'Арк, которая носила пурпурный цвет Арманьяков. Это красный цвет планеты Марс, а секта Брагансии поклоняется цвету Луны, то есть белому. Участвуя в своих инициатических ритуалах, поклонники Брагансии снимали мужскую одежду и облачались в женские сорочки, как это можно понять из той главы Пантагрюэля, где Панург предстает перед главным героем с блохой в ухе (III книга, глава VII).

В этой книге Панург олицетворяет Генриха II, собиравшегося развестись с Екатериной Медичи и вступить в брак с Дианой. Лунопоклонники ожидали этого развода 11 лет, так как он открывал дорогу учениям Квинты и протестантизму.

Скрываясь под маской Пантагрюэля, Рабле отвечает: «Но только влюбленные так себя не ведут: не ходят со спущенными штанами, а то и вовсе без оных, не прикрывают голые колени сорочкой, не щеголяют в грубом плаще до пят, да еще какого-то невероятного цвета, — никто из людей порядочных и добродетельных не носит таких плащей. Если же какие-нибудь еретики или сектанты так и одевались, то это считалось ханжеством, фальшью, желанием завладеть умами простонародья. Впрочем, я лично не собираюсь их осуждать за это и выносить им суровый приговор. Каждый поступает, как ему подсказывает здравый смысл, особливо в делах несущественных, неважных, безразличных, ни добрых, ни злых, не исходящих ни из нашего сердца, ни из разумения, каковые представляют собой мастерские всяческого добра и всяческого зла: добра — в том случае, если чувство доброе и если им руководит чистый дух; зла — в том случае, если чувство коварно извратил дух лукавый».

Из этого отрывка, как и из многих других, следует, что Рабле не был лунопоклонником и не поклонялся женскому принципу, представленному здесь бургундцами, или buregone, то есть платьем из шерсти. (Итальянское слово «gonna», как и английское «gown», происходят от галльского слова, которое обозначало женское платье и которое у нас исчезло. Бургон — это еще и одежда колдуна в комедиях. В средние века они почти все были евреями или цыганами и передали свой радикализм санкюлотам вместе со многими другими обычаями. Рабле называет их в своей книге энгастромифами, или вентрилоками.) Бурый цвет шерсти и кожи был цветом Венеры, а также цветом меди, металла, соответствующего этой богине. Она была богиней евреев, а также богиней всех дервишей.

В одной новелле Сервантеса, озаглавленной «Диалог двух собак», содержится весьма любопытная особенность догм и обрядов этой секты колдунов и колдуний, или брюгов (Bruges). Обнаженная колдунья (brugenue) была у них одним из самых распространенных иероглифов. И сейчас на Кипре можно ночью встретить мужчин, одетых в женское платье, то есть в длинную сорочку, и это в стране, где все женщины носят шаровары. Эти шаровары они завязывают на голени, а в волосах носят острый гребень, которым могут разодрать лицо любого не слишком скромного мужчины, оказавшегося к своему несчастью у них на дороге.

Вероятно, что здесь, помимо небольших объединений амазонок, демонстративно предпочитающих ислам христианству, существуют еще и женские масонские общества, которые не принимают мужчин. Сервантес очень точно описывает, как они погружались в странный сон, пробудившись от которого были уверены, что присутствовали на шабаше ведьм. Он отмечает также их поклонение собаке, объясняющее одно из самых темных мест в Пантагрюэле, а именно рассказ о пантагрюэлионе.

Пантагрюэлион был не чем иным, как паролем этой секты. Все знает, что собака воет на луну и никогда — на солнце, что и позволяет утверждать, что религия луны — это религия собаки. Поэтому пароль лунопоклонников звучал так: Лающая собака видит (Aboie chien voit), на что отвечали: Душа в звездах (Ame en etoiles). Эта душа и была луной, которую ее поклонники называли душой природы.

Известно, что согласно Рабле пантагрюэлион имел крепкий стебель (amiante toile на тайном языке — amantele) и красивые семена (a beau chenevis); это звучит так же, как вопрос (a bean chenevis — Aboie chien voit) и ответ (ami-amtele — ame en etoiles) пароля лунопоклонников. Существовали и другие версии. Одну из них можно найти в «Валыгургии» Гете. Надо было иметь пантагрюэлион, чтобы быть допущенным в страну грез и магии, то есть в ложи лунопоклонников.

Но эти догмы останутся непостижимыми, если мы ничего не скажем о солнцепоклонниках, потому что + и — это два лица божества, а его третье лицо, образованное соединением первых двух, дает нам разгадку Троицы: + (—+), или 4 (54) 5, что читается как Кварта, Конкордат и Квинта.

На одном древнем алтаре в Лувре эта догма представлена Марсом и Венерой, соединившимися в любовных объятиях. В этом и заключается значение конкордата, а на французском языке это слово имеет значение «согласие». В философии друидов, или форестьеров, + (плюсу) соответствовала победа (gain), а — (минусу) война (guere); их соединение дает guere-gain, или Гаргантюа; этот последний был повелителем солнцестояний, или андрогином. Победу представляет Грангузье, или гринголь, иероглифом которого является голова змеи. Он олицетворяет собой прошлое и мужское начало. Женское начало, или будущее, именовалось Пантагрюэль. Поэтому в войне колбас он идет в атаку на Нифлесет, буквально — мужское начало. Что касается имени Пантагрюэля, то оно заимствовано из официального языка Квинты, то есть еврейского. PNUT-GR-AUL можно перевести: уходящая сила, в тот момент когда она отворачивается. На современном французском это соответствует тому моменту, когда счастье начинает отворачиваться от игрока, тому психологическое состояние, которое наступает после того, как война нарушает мирное состояние, это первый час вечера. Астрономически — это небесное пространство к западу от тропика Рака или созвездия Южного Креста. Что касается Грангузье, то он располагается в пространстве созвездия Большой Медведицы, или Колесницы; отсюда его мистическое и астрономическое имя: повозка, колесница, carpentum на латыни, то, что англичане называли Charle's Wain, тележка Чарли, то есть крестьянина. Это Карл Великий (Charlemagnen) из хроник каролингов. Отсюда (char) происходит слово «каретник» (charron), которое звучит очень близко к слову «плотник» (charpentier). Именно это созвучие и стало основанием для легенды о Христе, сыне плотника. Этой легенде нельзя найти никаких подтверждений в евангелиях.

Прототипом Христа является Кришна индусов, который за 30 столетий до евангельских событий был распят на кресте и убит выпущенными в него стрелами. Это исключительно арийская легенда, и она совершенно не соответствует характеру Ветхого Завета, явное влияние которого можно еще обнаружить в Апокалипсисе. Нет менее похожих между собой образов, чем ужасный персонаж, извергающий из уст обоюдоострые мечи вместо слов, и кроткий Иисус Нового Завета. Иисус Апокалипсиса — не жертвенный агнец, а ужасный Арес, бог войны.

Мы не знаем, почему первым христианам нравилось делать себя моложе на столетие. Апокалипсис — это единственная из книг, дату появления которой можно хотя бы приблизительно установить, благодаря указанию на смерть Помпея и приведенному в книге паролю сторонников его сыновей Гнейя и Секста — три буквы ???, который можно прочитать как K.Sext, или 666. Оба эти способа прочесть три буквы пароля дают нам имя второго сына Помпея. Апокалипсис, таким образом, был написан в 48 году до нашей эры евреем из Греции, который вероятно, был в контакте с Помпеем в Антиохии и обращался к его партии, загадочно обозначив ее словом «проктос», или «будущее».

Это была партия римской аристократии, как и партия иеговистов, которые изгнали семью царя Давида. Конечно, и в те времена, и в средние века, религиозные связи между людьми были гораздо сильнее, чем национальные, поэтому борьба кланов Мария и Суллы, то есть Кварты и Квинты, разделила древний мир на два лагеря. В Риме эти два лагеря назывались плебеями и патрициями, в Иудее — элохистами и иеговистами.

Святой Иоанн был последовательным элохистом и поддерживал партию Цезаря, боровшегося с Помпеем. Он написал Апокалипсис примерно за полстолетия до начала нашей эры, и, тем не менее, он говорит о Иисусе, как об уже давно умершем; однако не говорит о том, что он умер в Иерусалиме, и это опровергает все существующие на этот счет предрассудки. Стих 8 главы XI Апокалипсиса не оставляет никаких сомнений по этому поводу: «И трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят»

Этот великий город, загадочным образом названный двумя именами, каждое из которых обозначало в свое время Запад, может быть только Римом; тем не менее, и это утверждение возможно оспорить. Но совершенно несомненно одно — этот город не Иерусалим, который святой Иоанн называет невестой своего Агнца. Для него, еврея, это исключительно святой город. Те, кто спустя более столетия составляли евангелия, принадлежали к партии Тита, боровшегося с иеговистами и истребившего их. Евангелисты нашли удобный для себя повод добавить к описанию несчастий, обрушившихся в свое время на этот славный народ, обвинение в казни Христа, которое стало причиной гонений, продолжавшихся в течении 18 веков. Иисус не умер в Иерусалиме, этот вывод следует сделать основываясь на свидетельствах святого Иоанна; и нет уверенности в том, что он был евреем, так как в истории этого народа нельзя обнаружит никого, кто хотя бы отдаленно был на него похож. Он не представлен в списке народных целителей, который, однако, учитывал и всех мучеников. Его имя Иисус является не чем иным, как титулом целителя, врача. В те времена существовал обычай менять имя вместе со сменой профессии для того, чтобы яснее обозначить свой ранг в традиционной иерархической лестнице. (Этот обычай сохранился в Церкви; папы и епископы меняют свое имя, поднимаясь на престол.)

Мы знаем, что Петра называли раньше Симоном, а Павла — Савлом. Если Иисус не только легендарный персонаж, то он должен был носить другое имя.

Таким образом, Господь, которого имеет ввиду святой Иоанн и которого он называет «Kyrios», вероятнее всего, племянник Мария, гостивший у короля Хьемпсаля и вступивший в контакт с евреями, жившими в то время на севере Африки. Он был весьма популярен в партии плебса, и евреи-элохисты Рима, которых там было очень много, объединялись вокруг него. Сулла добился его смерти, а элохисты жестоко пострадали в последовавших за ней массовых убийствах, учиненных иеговистами, сторонниками Суллы. Ненависть, которая вспыхнула тогда, не была утолена даже разрушением Иерусалима.

Таким образом, именно в Риме, а не в каком-либо другом месте, христианство и приобрело все свои римские атрибуты, включая главный символ, крест, который был первоначально крестообразным храмом Януса. Все доктрины христианства сводятся к этому символу и его латинскому названию crux, cruciare, которое имеет значение муки, страдания, неотделимого от жизни. Ни у греков, ни у евреев этот символ не имел такого значения.

Что касается изменений, которые могли быть сделаны в биографии персонажа, известного нам только по титулу, то мы имеем нечто подобное в случае с Моисеем, сведения о котором нам передал Иосиф. Его звали Озарсиф, он не был евреем, и он нисколько не похож на Моисея Ветхого Завета, как Иисус не похож на молодого Мария или любого другого лидера солнечной партии того времени.

Никто не придавал тогда значения этим неточностям, превращавшим реальную историю в увлекательный роман; и мы не намерены предъявлять здесь какие-либо претензии редакторам Ветхого и Нового Заветов. Мы ограничимся тем, что повторим слова Сент-Ив-д'Альвейдра: «Одно из двух: или христианство способно синтезировать все интеллектуальные течения античности, или же оно в них утонет» (Миссия евреев, стр. 98).

Мы, как и он, верим, что наступит время, когда новые иудео-христианские миссионеры, опираясь на науку и любовь, восстановят единство всех религиозных центров Земли, и мы полагаем, что стремясь к научному объяснению происхождения христианства, мы вносим свой вклад в строительство этого грандиозного здания.

Впрочем, мы убеждены, что с этой стороны христианству никогда не грозила никакая опасность. Его враги — это те эвгемеристы, которые понимают евангелия буквально и затем выступают против них, представляя эти сказания непристойными или смешными. То, что Церковь защищает свои традиции и не оставляет без внимания подобные выпады, мы не только понимаем, но и одобряем. Мы считаем, что она в праве быть гораздо более строгой к тем, кто, как господин Ренан, говоря от имени науки, совершенно игнорирует существование 8-го стиха II главы Апокалипсиса. Эти люди утверждают, что Иисус умер не в Содоме или Египте, а в Иерусалиме, будучи прибитым к кресту, тогда как и из греческих текстов, и из Талмуда известно, что евреи привязывали осужденных к хецу, или к позорному столбу, подвешивая их за руки уже после того, как несчастных забрасывали острыми камнями.

Что касается догматики положительных религий, то она известна всем и сводится к десяти заповедям, заимствованным из погребального ритуала египтян, которые, в свою очередь, получили их, вероятно, от более древней цивилизации. Эти религии не обладают тайными учениями и жертвуют метафизикой и логикой ради политики и морали. Единственная их цель — установить прочную основу для общественной дисциплины, обещая лишенным благ в этом мире определенную компенсацию в другой жизни; поэтому они провозглашают, что все люди должны быть равны как перед человеческими, так и перед божественными законами. Таким образом, это религии политические и военные, и Европа только им обязана своей властью над миром.

III

Механизм действия лунных, или негативных, религий является гораздо более тонким и изощренным, однако в них остается только одна единственная положительная догма — вера в вечное существование моего Я: Cogito, ergo sum. Они отрицают свободу воли, а следовательно, и ответственность человека в той же степени, в какой они отрицают милосердие, и их мораль сводится к завету Телемской обители: делай, что хочешь. Христианство отвечает: делай, что должен, и без соблюдения этого правила все общественные связи между людьми исчезают и любое политическое здание рушится; поэтому адепты негативных религий вынуждены скрывать свое истинное кредо даже тогда, когда их никто не преследует; отсюда и неизбежное деление всего человечества на две касты: посвященных и профанов. Использовать профанов с пользой для посвященных — такова единственная цель всех тайных обществ; пример подобного использования мы видим в исламе. Доктрины лунопоклонников, опирающиеся на догму личного бессмертия, воспитывают хороших солдат, какими и являются мусульмане низшей касты; но эти же доктрины самым решительным образом, если дело касается высших каст, уничтожают любое представление о жертве и самоотверженности, оставляя только желание удовлетворять все свои капризы и прихоти, какими бы они ни были. Дорога из гарема ведет прямиком к тупости и безумию; поэтому все мусульманские общества являются колоссами с бронзовыми ногами и глиняной головой, в чем и признался Фуад Паша: «Рыба гниет с головы». Теперь на материале V книги Пантагрюэля мы намерены изучить это опасное общество, один из паролей которого сохранил для нас Мольер в «Мещанине во дворянстве»:


Myраба басахем.

Поскольку большая часть символов лунопоклонников имеет двойной смысл как на еврейском, так и на французском языках, то это правило распространяется и на имя Пантагрюэля: Pantagruel — peine te gare, veille, то есть «ты близок к тому, чтобы избавиться от всех неприятностей».

Что касается философской доктрины этой книги, то она целиком содержится в подписи ее анонимного автора:


NATURE QVITE

Это следует читать: nature quiete. Это указание на знаменитую доктрину квиетизма Фенелона, который, по словам Сент Ив д'Альвейдра, был одним из основателей шотландского масонства во Франции. Диана Пуатье распространила его символику во всех комнатах Лувра, строившегося по ее заказу: это маска Дианы, ее портрет, вероятно, очень сходный с оригиналом, на фоне восходящего полумесяца и двух собак. Они кладут свои лапы ей на голову с невероятно длинными косами. Вот как это можно прочитать:



Foi nature quiete, quinte Reine Alicante

Compas, quart dieu nie, Apollon haste.


Верь в спокойствие природы, пятая королева Аликанте

Компас отвергает четвертого бога, знамя Аполлона.

Мы не можем привести здесь подробный анализ как этих иероглифов, так и тех, к которым нам предстоит еще обратиться позднее, и ограничимся лишь кратким их истолкованием. Сторонники Квинты, как и современные масоны, носили серебряный компас, то есть компас, изготовленный из лунного металла; Испания была огромным святилищем Квинты, а Аликанте представлял собой один из ее главных очагов. Адепты Квинты отрицали божественность Кварты, или Христа, и отвергали знамя Аполлона, которое Екатерина Медичи позже победоносно водрузила на фасаде дворца Тюильри. Поэтому и лунный фасад Лувра, и солнечный фасад Тюильри являются великолепными страницами истории искусства, которые ни с чем иным нельзя сравнить. Нам остается только благословить разум и волю тех людей, которые не дожили до дня окончательной победы демократии над аристократией, но сделали так много для того, чтобы этот день наступил!

Рядом с портретом жены сенешаля Дианы Карл IX заменил свой портрет портретом женщины, волосы которой подвязаны лентой (poil ban — plebeien — плебей), это был знак благодарности плебсу. Щит Генриха II переводит с еврейских иероглифов на французские символ веры лунопоклонников. Будучи убежден в том, что он в достаточной мере защищен ханаанским языком, художник позволил себе просто восхитительную ясность:


КТВ.KN.TVR.NKR.MRB.LVN.


Его девиз — закон Квинты предполагает, что она живет в изобилии.

Это изобилие (plenitude) было представлено полной луной (pleine lune), луной вечной (lune eterne) или магическим светильником (lanterne) волшебной страны (Lanternois), — короче говоря, луной, на которую Ариосто отправляет души, завершившие свое земное существование. Солнце олицетворяло собой прошедшее, или настоящее, а луна — будущее, то, которое наступит после нас; отсюда и идут насмешки брата Жана Зубодробителя, который напоминает об одной особенности всех инициации лунопоклонников:



Господь! Простую воду

Вином ты делал встарь.

Дай, чтоб мой зад народу

Мог заменить фонарь.

Рядом с девизом лунопоклонников, изображенным на щите Генриха II, Карл IX разместил свой солнечный девиз, легко читающийся на французском языке. Это женщина со змеями в волосах: mere che poil besse, или merci plebe, то есть милосердие для народа. Рабле, напротив, обвиняет секты лунопоклонников в поддержке тиранических режимов и в обмане простого народа. Это обвинение остается действительным для тех стран, где еще продолжают господствовать доктрины Квинты, то есть для всего мусульманского мира и для некоторых европейских государств, которые не стоит здесь называть; отказ от всякого милосердия и от любых нравственных запретов исповедует макиавеллизм, единственная аксиома которого: сила выше права.

NATURA QUITE или QUIETE играет большую роль в рыцарской литературе. Это Смиренная (coi — coin) Вдова из знаменитого романа о Белом Тиране. Сам Дон Кихот (Quichotte — Quiete) был, как известно, Рыцарем Луны и олицетворял собой лунный принцип.

Мараба бесашем можно обнаружить в Кейфе мусульман. Это слово означает приятное чувство покоя, которое достигается адептами культа божественной бутылки благодаря гашишу, опиуму, или упражнениям дервишей, приводящим к таким удивительным и совершенно невероятным результатам. Отсюда же, из сект лунопоклонников, происходят и все жонглеры и обманщики простого народа, которым Рабле дал имя энгастромифов.

Теперь, полагаю, мы уже достаточно прояснили суть дела, чтобы приступить к анализу пятой книги Пантагрюэля, то есть книги Квинты.

Известно, что это продолжение путешествия Панурга, предпринятого им с целью получить совет у оракула божественной бутылки. Если в предыдущей книге Рабле почти не выходил за рамки политического памфлета, то на это было несколько различных причин, и в первую очередь — его равнодушие к религиозным вопросам.

Его продолжательница, напротив, была горячей сторонницей догм лунопоклонников, и именно поэтому — слишком язычницей для того, чтобы остановиться на унылой нравоучительности протестантизма, который казался ей еще более нелогичным, чем католицизм. Парадин в своей книге о героических эмблемах описывает ее придерживающейся единственной твердой и положительной догмы лунного культа: «Диана Пуатье, знаменитая герцогиня Валентинуа, дама весьма религиозная, верила в воскресение мертвых и имела твердую надежду, что после смерти ее ожидает другая жизнь. Вот пример, который показывает, насколько она была религиозна: ее могила украшена стрелой, обвитой зеленой веткой».

Такая же обвитая зеленью стрела находится и на дверях часовни замка Анэ. Это и есть закон турков (Turque loi), или закон обмена (loi du troc), который Рабле в своей войне колбас изобразил в виде свиньи и нищих, или поваров. Доктрина лунопоклонников предполагала абсолютное равенство всех судеб, олицетворяемое четками, все бусинки которых полностью идентичны; каждый является не более, чем зернышком. Поэтому Эпистемон, вернувшись из другого мира, рассказывает, что видел Александра Великого, который чинил старый башмак. Четки, олицетворяющие цепочку существований, представляют собой, таким образом, исключительно мусульманский символ; однако ранее на греческих надгробиях мне приходилось видеть голову пелопа, или фаллос с глазами, символ горя и невзгод (на греческом — «флапс»). В глазах лунопоклоников земное существование — только горькое пробуждение из вечного покоя природы. Блаженство — это сон бессмертного существа при переходе из одного состояния в другое; люди населяют свои фантазии самыми приятными воспоминаниям о предыдущем существовании; отсюда необходимость быть счастливым в этом мире, чтобы унести память об этом счастье в другой. Это абсолютно неземной рай Магомета, соответствующий теориям масонства, то есть каменщиков, которые строят свою будущую судьбу. И поскольку будущее должно быть зеркалом настоящего, то жизнь воина, мудреца или сладострастника должна соответствовать его собственным вкусам.

Нет ничего загадочного в «Острове Звонком»; это открытая и кровожадная сатира в адрес римского духовенства и Мальтийского ордена, которые были сторонниками солнцепоклонников. Поединок изображен блестяще, хотя и холодно. Панург не олицетворяет больше колебания Генриха II между своей женой и любовницей, а Пантагрюэль — веселое эпикурейство своего отца. Брат Жан так же груб, но скорее циничен, чем весел. Они теперь не более, чем единомышленники и адепты Квинты, обладающие поразительным объемом знаний, главным образом, в области астрономии, которой, по словам Парадина, Диана страстно увлекалась. Однако мощное дыхание Рабле уже не оживляет этих героев, и читатель легко может почувствовать, что могущественную герцогиню пугали кинжал, яд, или ловко подстроенное падение с лошади, которое могло бы отправить ее в рай Квинты. Вместе с тем она совсем не опасалась костра или удавки пантагрюэлиона, всегда готовой затянуться на горле простого монаха.

Было бы ни к чему тратить время на расшифровку всех встречающиеся в этой книге более или менее изобретательных трюков со словами. Так, например, длиннопалые и крючкорукие апедевты — это парламент. (…)

Вся оригинальность V книги сводится на самом деле к тому, что это книга Квинты. Что же составляло тайну этой загадочной партии? Это ковчег из храма Соломона, или сам Иегова в образе пустой гробницы, олицетворяющий собой Запад и смерть.

Как верно заметил Сент Ив д'Альвейдр, Иегова является, в сущности, именем одновременно мужским и женским, то есть это имя андрогина; оно состоит из двух временных форм глагола: IE, который обозначает прошедшее время, он был, и EVE, будущее время, он будет. Первая часть этого имени олицетворяет прошлое, и камень на троне в Апокалипсисе выражает эту же идею; это Единое Платона. Вторая часть соответствует запечатанной книге, на еврейском Голин. Это непорочная дева. Это усия Святого Иоанна и эркхоменон Платона. Соединение двух лиц божества образует девственного человека-андрогина из легенд друидов. Начало всего живого — это агнец, на греческом Арнес или Криос, который сломает печать книги, или разрушит тайну будущего. За этим насилием немедленно следует наказание, которое будет смертью, что выражено в следующем стихе:



Время, когда я говорю, уже далеко от меня.

Эта смертная казнь заключалась в том, что осужденного приковывали к колонне, на которой древние записывали свои законы и которую они называли таврос, или ставрос. Тогда будущее, то есть дева, которая приходит за нами, переходит в состояние прошлого; неизвестное становится известным; неопределенное определенным; но, в конечном счете, настоящее есть не что иное, как математическая точка, существование которой во времени настолько коротко, что в древних языках, в частности в еврейском, не было слова, которое бы его выражало. Это не более, чем иллюзия моего Я, падающего в пропасть вечности. Человек подобен пассажиру, усевшемуся на передней скамье движущегося по железной дороге поезда; он замечает предметы только тогда, когда они остаются позади, провожает их глазами некоторое время, затем их сменяют другие предметы, которые точно так же, как и первые, вскоре исчезают из его памяти. Если закрыть окно, то он ничем не будет отличаться от мертвеца в гробнице, и ему останется только читать книгу своих воспоминаний.

Именно это чтение и называли адепты Квинты люнель (lunel — lit en elle, самосознание — consience du moi). В геральдике люнель изображалась как лев с самкой вепря (lion avec un laie). На надгробиях эпохи Ренессанса она изображалась в виде женщины, читающей в своей постели (lisant dans son lit). Такой была Квинта, или квинтэссенция, которую представляли в виде ковчега и называли именем андрогина Иеговы. Утверждают, что евреи были материалистами, которые не верили в загробную жизнь. Все как раз наоборот; если они не отвергали жизнь в настоящем, то только потому, что иеговистам, или марабитам, было достаточно открыть дверь вагона или приподнять крышку ковчега, чтобы установить связь своего Я с внешним миром, который им, тем не менее, приносил только страдания, и они не желали ничего кроме того, чтобы поскорее вернуться к прерванным грезам. Это соблазнительное, но принципиально антисоциальное учение они распространили во всем исламском мире, а также пропагандировали его в Испании. Но еще раньше, в VI веке до нашей эры, они импортировали это учение из Месопотамии, где существовал орден ноахидов, учрежденный Фалегом, архитектором Вавилонской башни. Эти каменщики были исключительно лунопоклонниками, строившими свои сооружения таким образом, что в них не попадал никакой свет, кроме лунного. Их пароль был SCJ, и это слово на еврейском читалось как «житель леса», однако на французском оно читается как «разрушитель» (saccage), и адепты Фалега из Месопотамии были ужасными разрушителями. Можно даже установить, что самые общие положения доктрины лунопоклонников нашли свое отражение во всех протестантских течениях, которые воплощали в жизнь известную аксиому: сила выше права. Будьте братьями, или убейте друг друга — этот девиз противоречит учению о квинтэссенции, хотя также является отклонением от солнечного принципа. Первая аксиома основывается на недостатке любви к ближнему, вторая — на излишке этой любви. Нельзя, однако, сказать, что в истории человечества все возвращается к исходному противостоянию лунного и солнечного принципов; французская Революция, основанная на солнечном принципе, должна была дальше продвинуть человечество на пути прогресса, чем основанный на лунном принципе протестантизм Кромвеля и Бисмарка.

Автор пятой книги называет квинтэссенцию энтелехией, или последовательным движением, силой энергии. Это не что иное, как эквивалент автокинемы Платона, или, более коротко, кинейн, движение, душа. Евреи-марабиты и мусульмане Испании называли ее морабакин, то есть возрастающая и созидающая сила. Этим же именем ее называли в финикийских мистериях, о чем сообщают нам вазы надгробий, или коносы с головой мойры, или парки с одной стороны, и с головой быка — с другой. В целом получается moira bou kone, что не имеет никакого смысла на греческом. Однако, эти три слова (boeuf, moira, konos) звучат так же, как и byssa marika, откуда происходит имя Бисмарк, которое на Языке Птиц обозначает ползущую змею, или Ирландию. Три парки — это иероглиф того, что мы называем, собственно говоря, смертью, которая, действительно, представляет собой то неизвестное в будущем, которое постоянно становится известным.

Тот, кто проследовал за мной через весь этот лабиринт, ничуть не удивится, если узнает, что благочестивая Диана Пуатье действительно излечилась от всех болезней и достигла вечной молодости.

Следы этого превращения можно обнаружить в одной восхитительной картине Монтеньи, где он изобразил Квинту в виде Pallas heaulmec, девы-мужчины.

К картине имеется комментарий на еврейском, который представляет собой наибольшую ценность.


ASM. NPS. IA. ОА.

Грех Нефеш (Психеи) испортил ее красоту.

QV.TsQ. ОМ. QTs. ILD.

Союз закона с абстрактом породил то, что заканчивается, в чем и состоит вечное преступление Кварты.

От поругания Девственницы родились все беды и неприятности, которые отравляют наше короткое существование. Это грех Нефеш, Душа мира, закон, дева-мужчина, то есть тот, кто зачинает вечно, не теряя своей девственности. Художник добавляет: Agite, pellile sedibus nostris, taeda haec victorum monstra, virtulam, calitus, ad nos restitutts.

В пятой книге мы видим, что королева Энтелехия лечила все болезни музыкой, как все колдуньи во все времена. Именно поэтому ее называли Поющей королевой, или Кантареной (Chante reine — Cantaraine). На еврейском QN также означает жалобу. Великая исцелительница является, таким образом, не чем иным, как вечной женственностью, непрерывностью. Она пропускает время сквозь решето из белого и голубого шелка.

У нее двадцать два офицера, то есть двадцать две ступени посвящения, по количеству букв в еврейском алфавите. Первые четыре ступени занимали абстракторы, сподизаторы (разжигатели, суфлеры), масситеры (рубщики) и прегусты (дегустаторы). Это четыре ступени кулинаров. Другие восемнадцать ступеней имеют еврейские названия: табахимы, хахамимы и т. д.; перевод этих названий был бы очень скучным; ограничимся лишь замечанием, что ступень табахима можно прочитать как «любовь в ковчеге, или в гробнице», и она изображается на надгробиях ногой женщины и собакой (tibia et un chien). Адепты Квинты верили, что их энтелехия питается трансцендентной метафизикой: ее приказ «табахимы, к Панацее» читается буквально: любовь в ковчеге излечивает все.

Если книга Квинты и не обладает свойственным перу Рабле размахом, то она переполнена различными грациозными безделушками, свидетельствующими о чисто женской изобретательности: «Затем были введены отравленные — она сыграла им другую песенку, и болезнь как рукой сняло. То же самое было со слепыми, глухими, немыми и паралитиками. Все это, естественно, привело нас в трепет: мы пали ниц как бы в экстазе и в восторге от всепоглощающего созерцания и любования тою целебною силою, которая у нас на глазах исходила от госпожи королевы, и не в состоянии были вымолвить ни слова. Так мы все и лежали на полу, пока наконец она не дотронулась до Пантагрюэля красивым букетом белых роз, который держала в руке, не привела нас в чувство и не заставила подняться» (Кн. V, гл. XX).

Из этого отрывка можно узнать, что Квинта скрывалась под знаменитой Белой Розой, из-за борьбы которой с Алой Розой пролилось так много крови в Англии. Чуть ниже мы можем обнаружить следующую формулу: «Множество лун тому назад вы грызли себе ногти и чесали голову пальцем». Эта пантонима может быть записана одной строфой, и ее перевод даст объяснение зеркалам, которые находят в греческих склепах, а также тайне инцеста Эдипа; однако все упоминаемые здесь непристойности обычно просто не произносятся вслух.

В XX главе путешественников называют абстракторами. Они молча изъявляют ей свою признательность и соглашаются принять эту славную должность (bel etat). Другой трактат Квинты, озаглавленный «Таблицы иероглифов», подписан псевдонимом Пьер Англичанин, к которому добавлена и его должность — сэр de bel etat. Следует читать diableteau.

Пребывание путешественников в королевстве Квинты заканчивается замечательным шахматным турниром, который оказывается инсценировкой борьбы солнечного начала с лунным. (Этот шахматный турнир имеет отношение к греческому названию Квинты: он назывался марпеза, то есть рука, играющая в шахматы. В качестве принципа фатальности она присутствует во всех играх.) В двух турнирах побеждают фигуры серебряного короля, что символизирует победы Дианы Пуатье над сторонниками Екатериной Медичи; однако последняя после смерти своего мужа все же остается властительницей Франции. Начиная с этого момента Диана, как и Квинта в целом, уходит в тень, открытая борьба сменяется тайным противостоянием, о котором история нам почти ничего не сообщает. Диана вела эту беспощадную борьбу без передышки до тех пор, пока однажды ее лошадь не встала на дыбы и не раздробила ей бедро. В «Шутовских песнях» Рабле, которые представляют собой сборник карикатур, изданный уже после ее смерти, Диана изображается хромой матерью (mere boite). Этот же способ изображения марабе или испанского марабута встречается позже в одной книге, составленной по поручению госпожи Помпадур. Диана умерла убежденной в том, что изобретательная Екатерина подстроила этот несчастный случай, чтобы превратить ее в настоящую хромоножку.

IV

Глава «Остров Годос, или дороги, которые ходят» одна из наименее изученных и самых любопытных в V книге. Мы сравнивали путешествие нашего Я в вечность с человеком, который сидит на самом первом сиденье в вагоне и видит пейзаж только проехав его. Но мнение адептов Квинты было иным; они полагали, что наше Я остается вечно неподвижным и неизменным в центре мира, который есть не что иное, как творение его фантазии. Не путешественник перемещается, а сама железная дорога движется, разворачивая панораму перед глазами наблюдателя, который видит ее из-за стекла как диараму. Время от времени глазок диарамы закрывается, и наше Я остается наедине с самим собой, с великим Я, центром Вселенной. Тогда он читает книгу своего Я, подобно Богу, для которого не существует ничего, кроме него самого. Внешний мир, окружающая наше Я природа для нас, таким образом, не более, чем дорога, которая ходит.

«Затем, приглядевшись к побежке движущихся этих дорог, Пантагрюэль высказал предположение, что Филолай и Аристарх создали свои философские системы не где-либо еще, а именно на этом острове. Селевк же именно здесь пришел к заключению, что на самом деле вращается вокруг своих полюсов земля, а не небо, хотя мы и склонны принимать за истину обратное: ведь когда мы плывем по Луаре, нам кажется, что деревья на берегу движутся, — между тем они неподвижны, а это нас движет бег лодки» (Кн. V, гл. XXVI). Таким образом, чистое Я никуда не движется и никак не меняется. Одна дама, бывшая великим астрономом и не менее великим астрологом написала эти строки за полстолетия до того, как Галилей был подвергнут мучительным пыткам, которые удивительным образом напоминали пытки привязанного к ставросу греков. Коперник умер совсем недавно; однако она получила в свое распоряжение эту тайну не от него. Это было наследство Александрии, собранное марабитами, большинство из которых были астрономами и астрологами.

Вовсе не Коперник первым сказал, что земля вращается вокруг солнца; это был Селевк, неоплатоник, о котором мало что известно. Однако весь религиозный порядок того времени опирался на противоположную картину мироздания, а один из принципов марабитов состоял в том, чтобы позволять профанам валяться в грязи своих заблуждений. Вот почему эта ужасная тайна, которая должна была перевернуть научные основания всех положительных религий, так долго оставалась неразглашенной.

Известно, что после острова, где дороги ходят, путешественники прибыли на остров деревянных башмаков (esclot). Это намек на герб города Сен-Квентин, где этот святой изображен распятым (cloue par les epaules). Там кончается господство Квинты, или вечного покоя природы, то есть кладбища. В Церкви Квинту представляет святой Павел, имя которого означает «покой»; среди времен года ей соответствует осень; среди сторон света — северо-запад. Имя святого Квентина (Quentin) на Языке Птиц может быть прочитано как Quintenie, тот, кто отвергает Квинту, и означает границу государств Павла (escloue Paul).

Здесь начинается царство Петра, на греческом «патер», то есть странник. Это глава эсклопинов, или сапожников, о чем свидетельствует ключ в его руке. Павлу и ему соответствует арктический полюс и созвездие Колесницы, или Телеги (chariot), от которого Христос заимствует себе имя. Остров деревянных башмаков находится между Квинтой и Квартой, в нейтральном пространстве, два ключа от которого держит в руках Петр. Квинта в глазах сторонников Кварты представляет собой ад, а Кварта — рай, Елисейские поля. Для сторонников Квинты все наоборот. Ранее на этом нейтральном пространстве располагался крестообразный храм Януса, поскольку астрономически оно образуется пересечением двух окружностей, описанных вокруг полюсов. Крест делит это пространство на четыре равные стороны, соответствующие четырем временам суток. Здесь, таким образом, располагается андрогин, дева-мужчина, и он представлен в V книге братом Распевом (Фредоном), или иезуитом. Но королем Острова деревянных башмаков является не он, а Бений III, имя которого представляет собой достаточно безобидный каламбур и читается как benitier. Бен на еврейском — это каменщик, a IVS означает «гнусный»; поэтому имя короля можно перевести как простое ругательство. Это намек на огромное количество улиток, изображенных на фресках Ватикана. Римская Церковь приняла этот символ улитки (colimacon), так как coel можно было читать как ciel (небо), и тогда улитка становилась каменщиком, который создавал свое небо, то есть христианином, в то время как forban был каменщиком, который строит свою судьбу. Различие между двумя религиями целиком представлено в этих двух идеях: для христианина есть только одна жизнь, после которой — вечное счастье или вечные муки; для марабита число жизней так же бесконечно, как и их содержание.

Не хватило бы целой книги, чтобы проанализировать все собранные Дианой Пуатье политические и религиозные намеки, касающиеся такого странного персонажа, как брат Распев. Нам достаточно будет сказать, что этот андрогин представляет иезуита Молину, тогда еще очень молодого, но уже знаменитого; он родился в 1535 году, и Рабле, умерший в 1553 году, когда Молине было всего восемнадцать, не мог его знать. Кюре из Медона, таким образом, не имеет никакого отношения к этой главе, самой важной для V книги и больше всего соответствующей его манере письма.

На еврейском FRD следует читать как «башмак» (mule), a ON — «бесполезный» (inane), отсюда — molinanie, Молина. Что отрицал Молина? Свободу воли. Еврейский язык, являющийся иероглифом свободы, завершает это определение (Molina, nie, libre). Это учение Квинты; поэтому на него нападали и его осудили доминиканцы. Позже иезуиты защищали свободу воли в полемике с Паскалем и философами Пор-Рояля, которые склонялись к доктринам Квинты; но, несмотря на это, они навсегда сохранили верность Молине, о чем свидетельствуют попытки ордена примирить христианство с культом предков в Китае.

Их поклонение Деве Марии было следствием влияния доктрин Квинты, и можно даже сказать, что они всегда стремились феминизировать христианство. Поэтому Диана говорит, что они пели только ушами (chantaient de l'oreille — quine for lie, то есть связанный с законом Квинты). Этот шарж настолько жесток, настолько мало замаскирован, что Рабле никогда не позволил бы себе ничего подобного; его цель — само папство, о котором Сент-Ив д'Альвейдр сказал, что его символика — это символика андрогина, которая обнаруживается даже на его гербе: два перекрещенных золотых ключа на серебряном фоне и тиара. Это нарушает правило, запрещавшее класть один металл на другой; кроме того, идея, выраженная таким образом, настолько прозрачна, что расшифровать ее не составляет никакого труда. Тиара, говорится здесь, владеет двумя ключами — ключом солнца, или мужского начала, и ключом луны, или женского начала; поэтому автор V книги своим обвинением проклинает день и обманывает ночь. Но он не попадает в цель. На одной из карикатур «Шутовских песен» брат Распев изображен двуликим, причем одно лицо — мужское, а другое — женское. Женское лицо принадлежит Екатерине Медичи, а мужское — кардиналу Лотарингии, ее фавориту, а затем и любовнику. При жизни Генриха II Диана также оказывала ему некоторые знаки внимания, остававшиеся без ответа; после смерти короля он стал ее жестоким врагом, и она в «Шутовских песнях» часто изображает его под маской девы-мужчины. Именно к нему относится этот странный эпитет — поджигатель дома (bruleur de maison), который следует читать: Bar laisse dame ose ne, харчевня, которую дама не смеет покинуть; он был родом из местечка Барледюк, на гербе которого была харчевня (bar), и именно этой харчевне он обязан бесчисленными карикатурами, направленными против него. Диана называет его еще ночной сорочкой (carrelure), потому что его звали Карл и потому что, как говорили, он прятался под платьем Екатерины.

Но мы не имеем времени задерживаться далее на политической стороне книги и потому переходим к острову Атласному (Satin), название которого прочитаем как остров Сатаны (Satan). Это страна, которая существует только на гобелене и о которой все знают только понаслышке. Такие намеки были достаточно смелыми в XVI веке. Отсюда путешественники сразу же попадают в Фонарную страну (Lanternois).

Ее нельзя отыскать ни на одном из полушарий планеты: это подземный склеп масонских инициации, упоминаемый в ритуальном ответе: «Одно подземелье, известное мне; один фонарь, освещающий меня, один источник, утоляющий мою жажду».

Не надо забывать, что к тому времени масоны-адон-хирамиты уже по меньшей мере столетие существовали в Испании, и описание страны Фонарии, пусть и не вполне строго, но все же соответствует известным в наше время признакам шотландского ритуала, с той существенной разницей, что в книге серьезное скрывается под маской смешного, тогда как в наши дни чаще всего бывает наоборот. В это время масонство было единственным хранителем интеллектуальной свободы; сегодня в его церемониях нет ничего, кроме взаимного восхваления участников.

В этом месте автор позволяет нам войти в достойный восхищения памятник, который Диана и Генрих посвятили Квинте и остатки которого сейчас находятся во Дворце изящных искусств. Путешественники входят в храм понтифика Бахуса, имя которого в переводе с еврейского означает бутылка (bouteille), что можно перевести как «закон красоты» (beaute loi). Сначала они обнаруживают мозаику, изображающую сражение Бахуса с индийцами, которая указывает на то, что мы находимся в гостях у Дианы, так как эту мозаику можно интерпретировать следующим образом:



Mosaique Bacchus indienne bataille,

произносится как:



Mosaique baccuin Diane beaute loi.

Если французское слово «мозаика» заменить еврейским, то получим: барбакан — закон красоты Дианы. Слова барбакон и морабакин обозначают на еврейском одно и то же; но на французском барбакон имеет значение «амбразура», а башня с амбразурой олицетворяет кредо этой секты, барбакантур, закон приумножения богатства. На романских капителях этот иероглиф (barbacantour) сменяется изображением кентавра с бородой (barbu-centaure). Кентавр на гербе Венеции указывает на то, что этот город принадлежал сторонникам Квинты: то же самое следует сказать и о Милане, в соборе которого явно доминируют изображения праматери Евы.

После мозаики в книге дано описание лампы, освещающей храм, или его главного Фонаря: «Это было удивительное изобретение, но еще более подивился я работе скульптора, который ухитрился вырезать на поверхности хрустальной лампы ожесточенную и забавную драку голых ребятишек верхом на деревянных лошадках, с игрушечными копьецами и щитами, старательно сложенными из перевитых ветвями кистей винограда, причем все движения и усилия ребят искусство столь удачно воспроизвело, что природа, пожалуй, так бы и не сумела, а благодаря отливавшему всеми цветами радуги, ласкавшему взор свету, который пропускала через себя изба, фигурки детей казались не вырезанными, но рельефными, во всяком случае чем-то вроде арабесок, вылепленных из цельного материала».

Это очередная сложная идеограмма; чтобы дать ее перевод, нам придется напомнить что безумные, или простаки (niais), поднятые на вершину (palefrois) дерева (bois), — это один из самых общих иероглифов пуль-форбанов (pul forbans), или масонов Африки.

Затем путешественники подходят к удивительному фонтану, представлявшему собой изображение всех семи планет, или недели Квинты, однако дни недели были расположены в необычном порядке. Вот эти планеты, вместе с соответствующими каждой из них цветами:


1. Сатурн — синий

2. Юпитер — фиолетовый

3. Солнце — золотой

4. Марс — красный

5. Венера — зеленый

6. Меркурий — горностаевый

7. Луна — серебряный.

Как видим, Луна здесь занимает самое почетное место, в нашей неделе предоставляемое солнцу, а это последнее, в свою очередь, соответствует среде. Все эти изображения планет сопровождаются любопытными геральдическими знаками. Мы должны ограничиться седьмой фигурой — серебряной Луной с борзой собакой у ног; здесь может возникнуть немало интересных мыслей, если вспомнить о борзых в пророчествах Данте, однако на самом деле все основано на двусмысленности слов levrie (борзая) и le vrai — истинный или loi vioi (истинный закон).

Значение этого лунного герба, соответствующего самому высокому градусу, — троянский масон, семь, Пселион, закон правды. Греческая богиня Пселион — это женщина из Апокалипсиса, родившая перед драконом ребенка мужского пола, которому надлежало пасти все народы железным жезлом; Церковь считает этого младенца Антихристом, хотя он изображается невинным агнцем, спасшимся от огнедышащей пасти преследовавшего его мать дракона. Имя Пселион имеет значение «окова», или «судьба»; на французском его звучание может указывать фазы луны (Pselion — passe-lune), которые лежат в основе недель и месяцев нашего календаря. На надгробиях готической эпохи ее иероглиф — лев в ногах покойника (pie sous lion — Pselion), и этот иероглиф указывает на лунопоклонника. Если же покойник был солнцепоклонником, рядом со львом изображается золотой экю, или шкура (cuir), откуда происходит слово Carleon, слуга Карла. Когда рядом с покойником со львом была покойница с борзой, то они образовывали цепную формулу «Пселион, закон правды» (Pselion loi vraie).

Возле этого фонтана Панург был наряжен в самые диковинные одеяния и принял участие в церемонии, напоминающей ту, которую описывает Сервантес в своей новелле «Гитанилла», посвященной обрядам богемской секты графа Мальдонадо. Затем его ведут в небольшую часовню, где находится другой фонтан, вода в котором имеет тот же вкус, что и вино. Это и есть фонтан Молодости (Jouvence), который наши предки называли фонтаном Гувен (fon Gouvin) или Жювен (Jouvin). Жрица Бакбук заставляет его встать на колени и поцеловать край фонтана, предупреждая, что изречения оракула божественной бутылки нужно слушать только одним ухом (d'une oreille), что значит, что он отныне Diane-heurlie, то есть связан с судьбой Дианы; затем она шепчет ему в левое ухо (Tor-oreille), и это символизирует то, что он является сторонником закона Тарара (loi Тагаге), или света разума; ему остается еще овладеть последней тайной, заключенной в слове тринк (TRINQ). На еврейском TR-INQ означает закон поглощения, что на первый взгляд выглядит какой-то хитростью. Однако здесь перед нами не что иное, как знаменитый закон всемирного тяготения, открытый, как полагают, Ньютоном, который, тем не менее, не осмелился обнародовать его полностью. Закон поглощения более точен и более верен, чем закон тяготения. Действительно, первым действием любого живого существа, от микроскопической клетки до отвратительной крысы, является стремление проглотить все, что попадется. Именно благодаря поглощению это существо усваивает все, что ему необходимо для поддержания жизни и для того, чтобы стать самим собой, самодостаточной формой жизни, то есть Богом. В этом заключается тайна Евхаристии, редуцированная до своего научного значения и полностью освобожденная от излишнего мистицизма. Эта ассимиляция, усвоение всего необходимого для жизни, является работой предыдущего Грангузье, Грингале или Гулливера. Ее результат, или Квинта, достается последующему. Это все то, что человечество знает сейчас и узнает когда-либо.

Эта формулировка, одинаковая как для солнечной секты, так и для лунной, произносилась по-разному: солнцепоклонники закон поглощения (succion) называли sue-loi, или Сицилия, лунопоклонники — suce-raison, или сарацин. В свое время Вепри Сицилии, враги солнечной, то есть французской, партии, перерезали горло всем тем, кто не произносил эту формулу так, как это делали лунопоклонники.

(…) Продолжение содержит, однако, несколько ценных разъяснений. Если Диана была принцессой Валентинуа из Дофине, то она была также и великой жрицей. Мы узнаем об этом из следующих стихов Панурга:



Треножник Пифии самой,

Столь чтимой греческой землей,

Вовеки не давал ответа

Мудрей, чем прорицанье это.

Сдается мне: не в Дельфах он,

А здесь в часовне водружен.

(Кн. V, гл. VII)

Эта секта была, таким образом, сектой Дофине, или, скорее, сектой не только Дофине, ибо ее следы были обнаружены и в Оверне, и необходимо заметить, что представители этих двух провинций сыграли главную роль во времена Революции. Но их секрет не был связан с Дельфами, поскольку Дельфы — это точный греческий перевод еврейского слова quine.

Брат Жан, олицетворяющий мужской начало, упорно отказывается присоединиться к секте, то есть жениться; он остается верным учению святого Иоанна, который в Небесный Иерусалим своего Апокалипсиса не пустил ни женщин, ни собак. Панург говорит ему, что это не помешает монаху быть совращенным Прозерпиной, Корой греков, которая



?????? ????? ??????? ????

Теофиль Готье дал перевод этой идеи в своих великолепных стихах о смерти:



Хотя она ложится в каждую постель,

Со своим белым венцом она остается бесплодной.

Панург выражается более буржуазно:



Но ты послушай: может статься,

Что, будучи рукой господней

Низвергнут в пламя преисподней,

Приглянешься ты Прозерпине.

Это и есть квинтэссенция V книги. После этого Бакбук обращается к путешественникам с обстоятельной речью, в которой мы можем заметить очень любопытный пассаж о магнетизме: «Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется».

Подобный пассаж можно встретить и у Сент-Ив д'Альвейдра; он самым решительным образом доказывает, что наши бабушки, представленные сенешалем Нормандии, знали гораздо больше того, что мы можем вообразить. Она провожает своих гостей мудрейшим из советов, советом иметь друзей: «Ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатым их был бог, а спутником — человек».

Таким было наставление всех древних тайных обществ, и в этом заключался секрет их могущества. Диана, разумеется, использовала его, чтобы завершить свою работу над столь замечательным творением, какое представляет собой V книга.

Что сделала она сама, а что — ее друзья? Мы оставим решение этой задачи тем, кто отважиться пойти по нашим следам. Все, что мы можем сказать сейчас, — это то, что если первые четыре книги Пантагрюэля несут на себе печать мужского гения, то в пятой книге преобладает гений женщины. Это никоим образом не умаляет достоинств этой любопытной книги, которая, напротив, по праву представляет собой изящный памятник вечной женственности.


 Предисловие к книге «Полифила»

Завершая свою блистательную и насыщенную событиями карьеру, г-н Клод Попелен воздвиг памятник, который всегда будет вызывать зависть у всякого ученого, оставшегося в душе художником, и у всякого художника, мечтавшего стать ученым. Я провожу это различие, потому что оно не лишено смысла. На этом памятнике скромная надпись — он озаглавлен совсем просто: «Введение в изучение гипноэротомахии Полифила». Однако одно это введение составляет увесистую книгу, в которой подведен итог всем исследованиям автора, и успешно завершена работа, потребовавшая колоссальной эрудиции: я не верю, что существует более полная история итальянского искусства, начиная с его зарождения и вплоть до конца шестнадцатого века. Я хотел бы, чтобы г-н Попелен уделил больше места французскому влиянию, которое сами итальянцы считали преобладающим в процессе формирования их литературы и национального искусства. Но усилия, которые я предпринимал, чтобы это влияние установить, еще не дало результатов в достаточной мере бесспорных, чтобы академический разум, такой же взыскательный и требовательный, как и сам переводчик «Сна Полифила», мог принять их с закрытыми глазами. Тем не менее я убежден, что после прочтения этой статьи его убежденность будет сильно поколеблена.

Мой путь в науке не только усеян всякого рода препятствиями; со временем самый значительный его отрезок вообще исчез из поля зрения, главным образом, благодаря великому катаклизму конца прошлого столетия. Ранее, когда я пытался по этому пути пройти, мне часто случалось терять след и блуждать в потемках; тем не менее, я никогда не упускал из вида цель, к которой стремился, и я убежден, что на этот раз я ее достиг.

Есть один сюжет, к которому г-н Попелен не осмелился подступиться; он предпочел обратиться к читателю «Ревю Британик» за июнь 1881. Тогда я стремился только к истине; да и сегодня я готов утверждать, что «Сон Полифила» — это не что иное, как масонская тайнопись, то есть тайнопись, применяемая в архитектуре, отличающаяся от современных произведений подобного рода лишь несравненным богатством и благородством своих композиций. В то время я обладал лишь одним ключом к этому таинственному письму, ключом, которого было достаточно для интерпретаций греческого искусства; затем у меня сложилось мнение, что должен существовать еще один ключ, к современному искусству, который не обнаруживается у греков.

Действительно, язык богов — такое название дает Платон секретной письменности своего времени — в эпоху, возможно, предшествовавшую финикийскому алфавиту, был сжат в рамках определенной иератической формы в азбуке жителей Кипра, которая, в противоположность азбуке египтян и клинописи, не предполагала полифонических букв, то есть, букв, игравших иногда роль идеограмм, а иногда — роль фонограмм.

Тайнопись наших дней, в отличие от греческой и подобно тайнописи египтян и халдеев, ведет свое происхождение как от фонограмм, которые образуют ребусы, так и от идеограмм, составляющих шарады. Так, например, сапоги, сандалии, боты, независимо от их фонетического значения, могут указывать на того, кто их изготовил, то есть на сапожника; маска читается как комедия; шпага — как война; весы — как торговля; флакон — как стекло; рыба — как море; дикий зверь — как охота и т. д.

Точное определение этих рабочих терминов и представляет собой самую большую сложность современной тайнописи, потому что они с ходом времени неизбежно меняются. Я бы никогда не обнаружил, какое значение имеет обувь в тайнописи, если бы мне в руки не попал словарь по искусствам и ремеслам прошлого столетия, упоминавший об очень знаменитой корпорации «холодных сапожников», робелинеров, которая, кажется, играла значительную роль в союзе синдикатов и гильдий, образующих парижское масонство. Следы названия этой корпорации (robelineurs) обнаруживаются в целом ряду французских фамилий, таких как Робийо, Роблэн, Робли, Рабле и др., а в искусстве тайнописи оно используется для обозначения слова «бродяга» (ribaud). Король бродяг был, как известно, одним из главных персонажей у «нищей братии». У Маро есть слово риблер, употребляемое в том же самом смысле. Его этимология, кажется, восходит к слову rhabiller, т. е. к названию ремесла, связанного с ремонтом старой обуви.

Однако современная тайнопись не смешивает шараду и ребус, как это делалось в египетских иероглифах. Шарада (charada), называемая так, потому что разыгрывавшие ее персонажи в большинстве случаев взбирались на повозку (char), использовалась в сатирических маскарадах, где каждый персонаж изображал собой один куплет, или ритурнель. Последнее название связано с регулярным возвращением созвучия букве L в восьмой и последней стопе каждого стиха, что должно было помочь зрителям в расшифровке шарады.

Этими персонажами были искусные кровельщики, поскольку в то время они же были и поэтами; и, как заметил П. Менестрер, из большинства этих выражений они составляли геральдический герб.

Человек, несущий шпагу и весы, был военным торговцем, а если рядом находилась какая-нибудь драгоценность, то речь шла о ювелире; добавьте хлеб, естественную эмблему пекарни, и вы читаете война-торговец-ювелир-хлеб (guerre-marchan-joaille-pain). Такой вид письма был возможен лишь при условии, что гласные не учитываются, и эту фразу следует переводить как «гримуар Сен-Жильпэна» (grimoire saint Gilpin), выражение, которое является истинным переводом слова «гипнэротомахия» (amour songe poig). Наши отцы произносили слово «грек» (grec) как gre (прихоть, каприз), и всякий раз, когда в гримуарах обнаруживаются слова, написанные на иностранном языке, их следует переводить на вульгарный французский, то есть на язык геральдики, точно так же, как мы сделали это со словом гипнэротомахия. Большинство имен у Рабле были составлены именно таким способом: например, Таумаст (на греческом кудесник), белый маг, и Пикрохол (на греческом черная меланхолия), черный маг. Что касается Панурга (на греческом хитрец, fin), то есть grec fin, то это Гриффон, или Гриффе, имя друга Рабле, знаменитого печатника, председателя масонского кружка, в котором автор «Гаргантюа» принимал участие; этот кружок именуется ангельским обществом, потому что глава ангелов (chef d'ange = che angel) — это наиболее часто встречавшийся иероглиф сен-жилей или сен-жильпенов, которых простонародье именовало розенкрейцерами.

Приступим теперь к анализу одной из тех шарад, которыми буквально кишат все книги прошедших столетий. Существовало три способа их выражения: посредством живых персонажей, как на маскараде; посредством рисунков, как на гравюрах; и, наконец, посредством простых описаний, вроде тех, что переполняют страницы «Гаргантюа» и «Полифила». Вот одна такая шарада, напечатанная в «Искусном кровельщике седьмого градуса французского ритуала, украшенном аллегорической гравюрой» (Париж, 1836).

Я не знаю, существовала ли такая гравюра, так как ее нет в имеющемся у меня экземпляре книги; но, в любом случае, она сопровождалась описанием, которое оказывается совершенно бесполезным. Как и всякое геральдическое описание, оно гораздо понятнее, чем фигуры герба, которые почти всегда не поддаются расшифровке без такого описания. Поэтому «Сон Полифила» и многие другие книги такого рода были составлены из текста, не имеющего никакой иной цели, кроме как облегчить понимание тайнописи вкладных листов, которые и представляли собой настоящую и уникальную книгу.

Перейдем теперь к отсутствующей гравюре моего искусного кровельщика. Цитирую текст:


Описание гравюры

В живописном саду, заполненном деревьями, находится прекрасная женщина, облаченная в греческий костюм. Она сидит у подножия дерева, опираясь на правую руку, в которой она держит книгу и читает ее с большим вниманием. Недалеко стоит наблюдающий за ней загадочный рыцарь, вооруженный с головы до ног, со щитом на левой руке, с мечом в правой.

В болотной тине, едва освещенной, семиглавый монстр, приближающийся к богине. Но бдительно охраняющий ее рыцарь видит монстра, выставляет вперед щит, отраженные на его поверхности лучи ослепляют чудовище и вынуждают его сделать движение назад. Рыцарь грозит ему своим божественным мечом, требуя, чтобы чудовище убралось подальше.

Женщина — это богиня масонерии, погруженная в размышления над книгой Мудрости. Рыцарь — это искусный кровельщик; семиглавый монстр — это символ семи страстей, врагов масона: невежества, фанатизма, суеверия, лицемерия, безрассудства, любопытства, болтливости.

Не стоит и говорить, что это объяснение есть лишь путеводная нить гримасы, поскольку именно так назывался этот жанр аллегории, и именно отсюда происходит слово «гримироваться», которое буквально означает «переписываться».

Вот перевод такого объяснения:

Сад, заполненный деревьями, — это густой лес (foret fils), дерево, под которым сидит богиня, — это священное дерево (chef arbre); вооруженный с головы до ног рыцарь — это ольмье (heaulmier), воин со шлемом; шпага в руке — война (guerrie); богиня масонерии — это мать (la mere): сидеть у подножия дерева — это покой, укрытие (git); книга, которую она читает (lit) — это ложа (lit); сражающийся рыцарь — это удар, нападение (poing); сверкающий на солнце щит— сердце и исходящие от него лучи (coeur rais); чудовище — это монстр (monstre); семь голов — это семь вождей (chefs 7); чудовище убегает прочь (eloigne).

Теперь можно шаг за шагом проследить перевод, который я сделал для композиции этой шарады.

Сыновья леса (foret fils) — Серфбей (chef arbre = cerfbeer) — посвященный (heaulmier = lumiere) — гримуар Жильпена (guerrie, mere, git, lit, poing = grimoire Gilpin) — писать (cceur rais = ecrire) — чудовище (monstre) — знать (chefs 7 — sache) — хитрец (eloigne = patelin).

Барон Серфбей Медельсхейм, автор этой шарады, был братом жены моего дедушки по материнской линии, и, после того, как он стал пашой в Сетари, он говорил, что стал посвященным у франк-масонов. Сыновья леса, которых Рабле называет фарфелю или фанфрелюши, — это точный французский перевод греческого слова друиды; в Англии, где они оставались самой важной ветвью британского франк-масонства, их называли форстерами. Что касается хитреца, или языка хитрецов, то это одно из многих названий искусства тайнописи: однако более конкретно оно обозначает то, что Рабле называет белым гримуаром, то, что предполагает понимание жестов и знаков (или гримас), сделанных при помощи рук (лап).



Покажи мне белую лапу, или я вообще не открою,

отвечает козленок волку в басне Лафонтена. На тайном языке белая лапа — это лапа лунного цвета или сам лунный свет.

Козленок требует от волка, чтобы тот схитрил, т. е. говорил с ним на языке хитрецов (белая лапа — patte lunee — pateliner), и почти все басни о хитрецах написаны на этом языке, а некоторые из них мы обнаруживаем и в «Полифиле», в частности басню о волке-пастухе, о которой у меня еще будет возможность поговорить.

Основной вывод этого цитирования в том, что, в противоположность моему прежнему мнению, тайнопись не была искоренена Революцией; она была утрачена во всех ремеслах благодаря упразднению секрета мастерства; но она сохранилась во всех масонских сектах и должна быть в той или иной мере еще известна всем искусным кровельщикам, или посвященным в искусство гримуара, которые первоначально и были кровельщиками, а сегодня играют роль герольдов в масонстве.

Не было утрачено не только искусство тайнописи, но и чудесные композиции подобного рода, одной из которых мы обязаны современному немецкому художнику Ретцелю. Это «Триумф Смерти», опубликованный в Лейпциге в 1849. Здесь мы находим все признаки композиции данного жанра, удивительно непредсказуемого и глубокомысленного, и если когда-нибудь у меня найдется время, и я посвящу ей отдельное исследование, то мой труд не будет напрасным.

Наконец, загадочное завещание Гарибальди доказывает, что он также владел секретом тайнописи и что он обладал градусом пылающего феникса, или феникса, возрождающегося из пепла, упоминание о котором мы также обнаруживаем в «Полифиле». Отсюда его желание быть сожженным, как феникс.

Но тайнопись — это в одно и то же время и самая простая и самая сложная письменность. Обывателю можно дать ключ к ней, ничуть не опасаясь, что он сумеет открыть этот весьма сложный замок. Он буквально подобен отмычке в руках неопытного вора. Изучение тайнописи требует познаний настолько обширных и настолько разнообразных, что тому, что греки называли языком богов, наши отцы давали более точное название науки для благородных. И что касается изучения его сути, легко можно объяснить страсть, с которой этом делу когда-то предавались мудрецы, великие сеньоры и дамы, такие, как Данте, Рабле, Диана Пуатье, Екатерина Медичи и Жанна д'Альбре.

II

История тайнописи тесно связана с историей нашей национальной архитектуры и объясняет все ее коллизии. Тайнопись жильпенов, или святого Жана Жильпена — это название того искусства, которое всегда использовало или французский язык, или вульгарную латынь и вытеснило на Западе греческую тайнопись, а также саксонскую и скандинавскую, от которых нам остались следы в виде так называемых рунических алфавитов.

Но к какому времени восходит использование вульгарной латыни в тайнописи? Мне известен один пример времен императора Августа; еще несколько можно обнаружить в христианских катакомбах Рима, а музей в Эпинале имеет прекрасный гало-романский образец. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что все страны, подверженные влиянию друидов, то есть галлы, Англия и значительная часть Германии, использовали греческую тайнопись начиная с франков, знамена которых, по словам П. Менетрие, были усеяны изображениями жаб, хорошо известными в античности идеограммами Феронии, Фриники, Вероники или Вероны, богини Свободы.

Но не существовали ли и в то время диссиденты, которые использовали вульгарную латынь, как это гораздо позже делал Лютер? Это возможно, даже вероятно; но в любом случае их было немного до начала христианской эры, и так продолжалось до тех пор, пока греческий язык постепенно перестал быть понятным. Доказано, что идиомы на вульгарной латыни существовали в эпоху меровингов, под именем языка таис, название которого, кажется, происходит от греческого тес (домашний), и что использовался этот язык для составления песен, из которых ни одна до нас не дошла. Первый определенный признак появления в искусстве тайнописи французского — это использование слова gant (перчатка), заменившего кинею, или греческий колпак, для обозначения удачливой судьбы. Это произошло еще до царствования Феодосия, уничтожавшего языческие храмы и не позволявшего их затем восстанавливать.

На шляпах меровингов появляются изображения двух голубей, стоявших на одной лапе, позже замененных лапами льва; это градус мастера парплона или парпольма, что обозначает человска-парполи, совершенного человека, homo parpolitus. На римском диалекте голубь (palombe) произносится как палом, голубка (colombe) как колон, человек (homme) как ом; отсюда происходит безличная форма on. Искусство тайнописи сохраняет систематический пропуск гласных в последних слогах слов; так mouche (мушка) имеет значение m; arc (лук) — ar или r; flute (флейта) — fl и т. д.

Начиная с Карла Лысого тайнопись на вульгарной латыни, называемая жильпен, галльский язык, гольтье, гольтик, язык пьяниц, язык хитрецов и т. д., распространяется во всех Европы странах без исключения. Возможно, она сохраняется в Англии; однако она туда, наверняка, приходит вместе с христианством и подготавливает завоевание норманнов, которое представляет собой блестящий реванш кельтского начала над англо-саксонским. Те же самые норманны приносят это искусство в Сицилию, а каролинги навязывают его побежденным саксонцам, как и всем остальным диким племенам Германии.

Даже сегодня тайнопись «Триумфа Смерти» работы немца Ратцеля использует французский, как и «Сон Полифила», и загадочные страницы у Данте, как тайнопись «Гулливера», «Фауста».

Казалось бы, замена нео-романского стиля Ренессанса стилем французским, или гольтиком, должна была привести к изменениям в искусстве тайнописи и восстановить былое величие греков, забытое в свое время благодаря вульгарной латыни. Этого не произошло, несмотря на взятие Константинополя, после которого на Западе оказалось огромное количество византийских беженцев.

Сохранили ли греки свою национальную тайнопись? Должно быть, поскольку все масонские трактаты приписывают им, вместе с китайцами, обладание особой разновидностью франк-масонства; однако, у меня еще не было возможности проверить, не является ли современное греческое масонство всего лишь ветвью французского, несмотря на то что народные песни греков несут в себе множество следов древней тайнописи.

Как бы то ни было, беженцы из Византии не имели никакого влияния — ни видимого, ни тайного — на развитие искусства Ренессанса, которое не смешивалось с византийским и представляло собой лишь романское одеяние французского искусства. На самом деле идиомы геральдики, запечатленные во французском одиннадцатого века, были также и вульгарными идиомами огромной части Италии и Испании; а что касается Священной римской империи, то знание ее официального языка, то есть латыни, было так широко распространено, а современный французский настолько культивировался, что даже немецкие художники и ученые не испытывали особых трудностей в использовании архаических идиом. С греческим же языком, в сущности труднопостижимым для людей Запада, дело обстояло совсем иначе, и я со своей стороны испытывал серьезные трудности при составлении ребусов, хотя благодаря пятнадцатилетнему пребыванию в Греции я без особых усилий читаю то, что нам оставили древние.

Древний диалект жителей Пикардии остается языком искусства; но Ренессанс закладывает в изначальный багаж тайнописи целый ряд образов, исправленных заново, которые требовалось классифицировать и которые были настолько же уникальными, как и иностранные слова, введенные когда-то в египетские иероглифы, прежде всего в силу их фонетического значения. Так, фавн в «Полифиле» стал эквивалентом готического феникса; Венера — слога вен; Юпитер — двух слогов жупэн. Кадуцей представлен только змеями, которые являются идеограммой медицины. Марс со шпагой — это только воин, а если на голове у него шлем, он становится ольмье, посвященным. Короче говоря, изменения, привнесенные в искусство Ренессансом, были чисто внешними: замыслы и приемы тайнописи остались готическими.

Однако чтобы облегчить для посвященных использование этой новой каллиграфии, требовалась новая грамматика (grammaire), или новый гримуар (grimoire), так как последнее слово — это всего лишь готическое произношение слова «грамматика». «Полифил», как указывает его заголовок, — это грамматика, или гримуар, учеников святого Жильпена, или, более точно, грамматика святого Иоанна Глипэна. Последнее слово является таким же греческим, как и слово «грамматика», и, должно быть, унаследовано из античного искусства тайнописи. Известно, что означает на греческом глип (glype), или глиф (glyphe), от которого происходит слово иероглиф. Это же слово может произносится как гравер, а в наш современный язык оно пришло в форме глиптика (glyptique). На современном французском книга «Полифила» — это, таким образом, метод глиптики.

Но зачем впутывать в это дело святого Иоанна? Потому что он написал «Апокалипсис», книгу, которая сама является трактатом по христианской глиптике на греческом языке. Потому что жильпены рассматривали его в качестве своего предшественника и основателя. Тот загадочный Гулия, сыновьями которого они себя считали, был лишь символом, обозначавшим Иоанна во всей готической глиптике: орел, а также связываемая с его именем северная сторона света служили прежде всего для обозначения функций галльского божества, которому он пришел на смену, так как этот Жан — это не Иоанн евреев, бог скрывшегося за тучами солнца. Это Жьен галлов, или зима, сражающаяся с аквилоуюм: Жьен Glas poing. Имя Жьен встречается и у греков и у друидов; оно происходит от слова ganos, которое произносилось как гэ, посвященный, и именно его в искусстве тайнописи представляет слово gant — перчатка, которая на самом деле есть лучшее средство одолеть мороз.

Вокруг этого персонажа вращается все древнее и современное масонство, догмы которого, между прочим, абсолютно идентичны. Во всех случаях он предстает в виде ребенка, который олицетворяет зарождение природы, похороненной под саваном снега и льда. Во всех случаях он играет роль музыканта или певца, барда друидов, ставшего у наших современников бардашем. Это название обозначает невежу, певца, который в наших храмах представлен мальчиком из хора, должен учиться всему. Тем не менее он же является и демиургом, сотворившим все вещи в той мере, в какой его разум открыт свету, то чудесное здание, которое мы считаем вселенной, хотя оно всего лишь индивидуальная мечта, свойственная, однако, многим, рождающаяся и исчезающая вместе с каждым из нас. Соответствует ли этой фикции какая-то реальность? Простой человек останавливается на вере; но мудрец может лишь допустить некую гипотезу, которую невозможно когда-либо проверить. Для него существует лишь уверенность в том, что наше Я вечно движется в неведомом и возобновляет в себе самом творение нового мира. Такова работа масона во всех ее четырех градусах, соответствующих четырем периодам жизни и четырем временам года.

Если я использую слово масон, которому непосвященные сообщают загадочный смысл, то прежде всего потому, что оно гораздо более древнее, чем предполагают все современные специалисты по искусству тайнописи, с которыми я мог консультироваться по сей день. Когда-то масонство скрывало свои книги и не допускало их публичного хождения; сегодня достать их не так уж и трудно. Это верно, что в них не сообщается ничего особенного и что ни одна из них не раскрывает секреты тайнописи. Рабле единственный, кто в своей знаменитой главе о желудке доказал, что между доктринами гульярдов и учением Платона существует полное тождество. Бероальд де Вервилль утверждает, что эти доктрины представляли собой наследие друидов, и это абсолютно верно.

Более современные авторы сообщают любопытные исторические сведения о масонстве; однако, целиком подтверждая тождество их традиций с традициями греков, египтян и ассирийцев, они не владеют достаточными археологическими знаниями, чтобы дать надежное обоснование этого тождества, и никто из них не в состоянии углубиться в прошлое дальше шестого века, то есть до того момента, когда масонство, использовавшее французский язык, начало свою великую экспансию. Но откуда это слово — масон? Кажется, его трудно объяснить как-то иначе, чем при помощи легенды о зарождении ритуала адонирамитов, самого близкого к современности из всех, ритуала, который ввел Хирам, архитектор храма Соломона. Для археологии Хирам и Абирам были, подобно псевдо-античности Ренессанса, псевдобиблейскими персонажами, а их имена лишь слегка прикрывали французский язык. Хирам — это наступающая свобода, то есть восходящее солнце, в языке тайнописи sol monte (Соломон), а Абирам — это угнетенная свобода, в языке тайнописи смерть или туман. Что касается тайнописи, украшающей трактаты современного масонства, то они, как и «Триумф Смерти» Ратцеля во всех отношениях тождественны тайнописи неадонирамитского масонства Рабле, «Полифила» и Данте. Названия градусов те же самые, за исключением орифланов или орфелинов, которых я не смог разыскать в своем масонском словаре.


Масонами являются и те и другие, потому что еще раньше масонами были и греки. На погребальных мозаиках музея в Неаполе и на похоронных памятниках в Марселе, Лионе и Орли, начиная с первого века, обнаруживается изображение молота или деревянного молотка масонов, часто сопровождаемое уровнем, отвесом, и черепом, обозначающим как у древних, так и у наших современников степень мастера третьего градуса, представленную на греческо-друидской колонне Кюсси Хироном греков со связанными руками. Мы находим его в «Полифиле» в виде единорога (licorne), а в храмах Италии я обнаружил немало разновидностей погребальной тайнописи, составленной из одной лилии и одного черепа (lys + crane = licorne). На греческом хирон значит узник; современный перевод слова licrane — узник плоти (lie a la chair, а на старофранцузском lie earn).[12]

На древних гробницах фигурируют три инструмента масонов: молоток, уровень и отвес; они олицетворяют трех кабиров или трех персонажей платоновской троицы.

1. Греческий молоток, MAKELLA; на латыни, MARCVLA, откуда происходят два имени города Марселя, олицетворяющие смерть или злую судьбу. Один эпиграф из музея в городе Борелли содержит эти два слова:


MACELLE EVITVXEI,

A Macella, a la bonne fortune.

2. Добрая судьба соответствует отвесу, олицетворяющему справедливость, на греческом Ортозию, как звучит одно из имен Дианы.

3. Уровень, на греческом статмос, балансир, был одним из атрибутов Юпитера Статора, а еще раньше представлял собой спящего андрогина, то есть Смерть, начало жизни, доисторическое божество всех видов и форм масонства.

На греческом эти инструменты масона называются тойхо механе, это инструменты для возведения стен, а произносится их название как гпихомехане, инструменты судьбы. Это те инструменты, с помощью которых каждый из нас творит свою судьбу, то есть свое прошлое, или молот, настоящее, или отвес, будущее, или уровень, который, будучи помещен между движением восходящим и нисходящим, не имеет отношения ни к первому, ни ко второму.

Однако для философа, как и для филолога, существует лишь одно время, то, которое греки называли аорист, время не родившееся, или бесконечное, представленное андрогином и уровнем, так как это единственная форма существования моего Я, единственная неоспоримая вещь. Эта идея передается в храмах и масонских ложах Запада скрещенными костями под черепом лунного цвета (то есть белого), о чем сообщает следующая поговорка:


Sautoir femur mort lisse crane chef lun?

To есть:


Estre foi mort amour, Licrane c'est l'un (Для узника плоти любовь и смерть — это одно и то же.)

В моем масонском словаре один из моих предшественников добавил в этот стих красный цвет (разумеется, геральдический красный — gueule), и получился весьма интересный вариант:



Estre foi mort amour, Licarne s'egalent.


Для узника плоти любовь и смерть равны.

Этот символ никогда не встречается в восточных церквях, так же, как и распятие, которое датируется лишь одиннадцатым веком и по сей день остается одним из знаков степени розенкрейцера. Бог — это голый, привязанный к кресту (Lie croix nu), то есть узник плоти (licrane). Не следует забывать, что современное масонство, такое же древнее, как и сам мир, реорганизуется заново в монастырях каролингов и что ритуал адонирамитов, английский и протестантский по своему происхождению, был единственным ритуалом, не поладившим с Римом. Напротив, к нему были всегда терпимы, а иногда и защищали его объединения, носившие названия сыновей леса, фарфелю, относясь к ним как к клапану, через который выходил остававшийся независимым человеческий дух. Все детали костюма священника на Западе, очевидно отличавшиеся от восточного, подчинялись правилам тайнописи на вульгарной латыни, особенно тонзура, которая была признаком дьякона, или узника плоти. Известно, что восточное духовенство оставляет нетронутыми свои бороду и волосы, как и на оставшихся у нас статуях Нептуна и Акмона, богов счастья и удачи. На самом деле, если слово коме на греческом означает волосы, то слово комес — принца, вождя. И это увеличивает вероятность происхождения носившей длинные волосы семьи Меровингов от друидов.

Из последующего изложения станет ясно, что все современные масонские секты Запада связаны друг с другом единством догмы, то есть учением о вечности Я, и единством тайнописи, то есть использованием вульгарной латыни или старофранцузского. Римская церковь остается терпимой к ним, а иногда даже защищает от светских властей, при условии, что они будут выражать свои религиозные идеи только через тайное письмо. Даже испанская инквизиция оставила их в покое, и, как мы позже увидим, некоторые из их ответвлений, такие, как лугаросы, были поддержаны и признаны Церковью. Кроме того, не следует удивляться, что самые примечательные черты того искусства тайнописи, которыми мы обладаем, начиная со «Сна Полифила», обязаны своим появлением представителям духовенства, язычество которых, весьма небрежно скрываемое, никогда не подвергалось даже малейшему осуждению. Римская церковь не рассматривала их доктрины как опасные, поскольку они, во-первых, не разглашали их на языке, понятном для всех, а во-вторых, имели мало общего с масонством адонирамитов.

III

Как я уже говорил, «Сон Полифила» — это не что иное, как грамматика святого Жана Глипэна, то есть, на современном французском, грамматика глиптики, и, между прочим, грамматика иначе организованная, иначе используемая, чем грамматика покойного Шарля Блана, так как в этой грамматике есть то, что принадлежит ремеслу Микеланджело, Жана Гужона, Пьера Леско, Филибера Делорма и всех художников позднего Ренессанса. Но согласно представлениям наших предков, искусство не было всего лишь ремеслом, оно было религией, которая нашла свое отражение во всех шедеврах Микеланджело, во всех книгах Рабле; так же, как и греки, великие гении шестнадцатого века стремились вложить самые возвышенные идеи в оболочку, принимающую форму гротеска и непристойной сатиры.

Именно об этом говорит эпиграф к моему масонскому словарю: «Когда древние поэты говорили об основании города, они имели ввиду и создание нового учения; поэтому масон — это тот, кто благодаря своему разуму содействует формированию определенного учения. Поэтому Нептун, бог доказательства, и Аполлон, бог сокрытых вещей, представлены у Лаомедона в качестве масонов, помогающих сооружению города Трои, то есть, формирующих религию троянцев» («Трактат о символах» Декурселя).

Нет ничего более точного и в большей степени соответствующего определению греческого масонства, тихо-механе. Тем не менее, цели могли быть различными, так как программа масонства, так, как она изложена Декурселем, — это программа социальной религии, ставящей перед собой цель сформировать гражданина, божеством которого будет община или республика, тогда как программой античного масонства была индивидуальная религия, ставящая перед собой цель сформировать художника, божеством которого была бы красота. Такова пропасть, разделяющая масонство адонирамитов, организованное Кромвелем с исключительно политической целью, и древнее масонство ремесленников, которое стремилось лишь к созданию шедевров в своей области. Масонство адонирамитов рекрутирует своих адептов из всех профессий, и единственное, что их может объединять, — это политика. Товарищи, или компаньоны, святого Жана Глипэна могли быть лишь адептами глиптики, то есть художниками, скульпторами и архитекторами, и «Сон Полифила» был предназначен исключительно для них. Каждое ремесленное объединение имело свою особую тайную письменность, знание которого было необходимо для всех тех, кто использовал одно и то же клеймо. Тайное письмо портных, создаваемое ножницами, было не менее важным, чем тайнопись искусства рисунка. Последняя была одновременно и более популярной, и более аристократичной, потому что именно она предоставляла средства для создания геральдики герба. Но ни один барьер не отделял тайное письмо одной профессии от тайнописи другой, и все пользующиеся такого рода секретами следовали в первой очередь за своей фантазией. «Озорные песни», приписываемые Рабле и служившие сюжетом для маскарадов, требуют углубленного знания тайного письма портных, тогда как «Сон Полифила» в большей степени связан с тайнописью архитектуры.

Эта книга была опубликован анонимно, как и большинство книг такого же жанра, и лишь гораздо позже она была приписана брату Франческо Колонна, тревизанскому монаху, потому что заглавные буквы каждой части образуют хорошо известный латинский акростих: POLIAM FRATER FRANCISCUS COLVMNA PERAMAVIT. Считается, что он полюбил прекрасную девушку из Тревизы, которая послужила ему прототипом Полии, подруги Полифила. По этому поводу я могу лишь отослать читателя к мудрому предисловию г-на Попелена. Он сам мимоходом замечает, что Рабле, у которого все книги являются пародией на «Полифила», дважды цитирует Колонну, называя его Пьером вместо Франческо. Однако издатель приписываемой ему книги не говорит об этом ничего, даже не указывает, что когда-либо у них были общие отношения, а сам Пьер или Франческо Колонна никогда не претендовал на авторство, несмотря на то, что эта книга почти на протяжении двух столетий пользуется блестящим успехом.

Поэтому весьма вероятно, что настоящим автором был Леонардо Крассо, по словам его современников, в высшей степени образованный человек, и что выражение брат Франческо Колонна — не подпись, а один из самых высоких масонских градусов, градусом брата Франш, наблюдающего за золотой колонной, упоминание о котором встречается уже в церквях одиннадцатого века.[13]

Следовательно, этот акростих — подпись не Пьера Колонны, а самого Леонардо Крассо. Рабле, несомненно, мог ее прочесть, как он мог прочесть и подпись Леже Ришара, скульптора из Лотарингии, который обозначал геральдические цвета тем же способом, что и Леонардо Крассо; однако профессиональный секрет не позволял ему разглашать эти тайные имена, и уж тем более так никогда и не было переведено имя Алькофрибаса Назье, которое буквально с древнееврейского переводится следующим образом:


Аль — ни один

Кофр — город

Ибас — не воняет

Назье — шерстью.

Раньше я уже говорил, что древнееврейский (l'hebreu) переводится в тайнописи как свободный (libre).

Следовательно, подпись Рабле: Maitre libere rien ville puera poilu, то есть Maitre libere renouvel parpoli, Свободный мастер возрождается совершенным.

Парполи, или совершенный человек — это масонский градус, название которого породило слово парпелот, гугенот, безбожник, а возрождение, как и весна — это слова, обозначающие французскую революцию, которую ждали еще за тысячу лет до того, как она произошла. За этой революционной подписью следует еще одна, гораздо короче первой: постник с острова Жалкий. Постник — это греческий монах (gremoine), а в моем масонском словаре это выражение записано как germain, жермещ у Ариосто оно пишется как агреман, король сарацинов. Это термин из тайнописи портных, обозначающий того, кто делает украшения (agrements) для одежды. Выражение Остров Жалкий (Не Hiere) можно прочитать как королевский (hierile = royal). Следовательно, Рабле подписывался: Франсуа Рабле, королевский портной (grement royal), и должен был принадлежать к корпорации книжников, в которой его друг, печатник Гриффе из Лиона, был одним из посвященных. Эти маленькие загадки, которые всеми образованными людьми того времени легко расшифровывались, едва ли могли способствовать успеху его книг.

Не раз обращали внимание, что добавленные к книге иллюстрации не сочетаются гармонично с текстом. Предположение, что эти иллюстрации должны существовать, принадлежит Гюставу Доре, потому что он сам использовал свои собственные при составлении приписываемой Рабле книги «Озорных песен»; но это было лишь искусное подражание; иллюстрации Рабле, как и сам текст, могли быть составлены только на языке тайнописи.

В «Сне Полифила» единственный текст, на который всегда обращают внимание, является частью глиптики, поскольку очевидно, что письменный текст, история, как называет его Бероальд де Вервилль, был изначально составлен ради гравюр и, следовательно, представляет собой лишь послесловие к этим последним. Принадлежали ли они Франческо Колонне? Это маловероятно. С уверенностью можно лишь сказать, что мягкость стиля и исполнения не позволяет приписать их ни Мантенье, ни какому-либо другому великому итальянскому художнику конца пятнадцатого века. Если сам Леонардо Крассо не является их автором, он должен был купить их у какого-нибудь второстепенного художника, разбирающегося тем не менее в искусстве тайнописи, и составить к ним комментарий.

Впрочем, я должен признаться, что этот вопрос интересует меня лишь постольку поскольку. Никто никогда не читал «Полифила» ради удовольствия, даже в элегантном переводе г-на Попелена; однако ученым еще предстоит использовать огромную эрудицию, аккумулированную на страницах этой книги, а что касается гравюр, то восхищение, которое они вызывают, может только возрастать, прежде всего, в наши дни, когда ничто больше не препятствует разглашению тайны двойственной причастности короля к работе Филибера Делорма, которому мы обязаны иллюстрациями к французскому переводу 1546 года. Что касается перевода, добавленного к этому изданию, его тайна уже давно раскрыта, и известно, что он принадлежит, по крайней мере, частично, кардиналу Ленонкуру, что убедительно подтверждает тайнопись фронтисписа. Но совсем иначе дело обстоит с рисунками, давшими повод для большого количества как древних, так и современных споров, с благоговением воспроизводимых г-ном Попеленом; в такую эпоху коллекционирования, как наша, эта часть его книги всегда будет привлекать интерес читателя.

Гравюры итальянского издания приписывали Рафаэлю, что совершенно неправдоподобно, затем Карпаччио, затем Беллини, затем Мантенье. Все эти предположения были абсурдны; эти гравюры должны были быть произведены на свет одним человеком, одинаково хорошо владевшим как искусством композиции, так и техникой исполнения, и ничто не мешает предположить, что это был либо сам Фрациско Колона, либо сам Леонардо Крассо. Что касается французских гравюр, мы увидим, что король Рене был не единственный, кто приложил к ним руку, и что в следующем столетии многие занимающие более высокое, чем Леонардо Крассо, положение люди не опасались публиковать свои композиции, скрывая их вуалью полуанонимности.

Их приписывали Жоффре Тори, Жану Гужону, Жану Кузену, Этьену Делольну: но уже в своем первом исследовании монограммы, приписываемой Жаку Керверу, издателю этой книги, и на основе сравнения рисунков «Полнфила» с рисунками «Новых изобретений для того, чтобы больше строить и с меньшими затратами, Филибера Делорма, ординарного канцлера покойного короля Генриха и аббата Сен-Элуа ле Нуайе», я отдал предпочтение Филиберу. Моя смелость пробудила у г-на Попелена сомнения, возможно, законные. Тем не менее, это не помешало ему серьезно изучить такую точку зрения и поставить вопрос, кому принадлежали гравюры этой книги — Жану Гужону, или аббату из Сен-Элуа?

Однако не недостаток ли смелости заставил Жана Гужона обратиться к такому художнику, как Филибер Делорм, несомненно, одному из самых изысканных в эпоху Ренессанса, что доказывает, или — увы! — доказывал Тюильри? Не обратился ли он к нему с просьбой изготовить эти восхитительные гравюры? Жан Гужон был человеком Дианы Пуатье, непримиримым врагом Екатерины Медичи, любовницы и покровительницы Делорма, который не оставлял ее ни в Сен-Бартелеми, ни после смерти любимого художника Дианы, хотя официальная история не говорит об этом ни слова. Следовательно, нет никаких оснований приписывать Жану Гужону гравюры из книги по архитектуре, составленной художником высшего класса, который, к тому же, не был его другом. Можно быть уверенным, что это были гравюры Делорма, и аналогия между гравюрами «Полифила» и «Трактата» Филибера, которую проводит г-н Попелен, это уже сильный довод в пользу такого утверждения.

«Кому же принадлежат эти французские рисунки? — спрашивает, тем не менее, г-н Попелен. — Только счастливый случай позволил их однажды обнаружить». О случае можно здесь не упоминать. Масонство всех стран и народов всегда хранит молчание в подобных случаях, и если Шампольон сумел расшифровать египетские иероглифы, если позже были расшифрованы иероглифы Ассирии и Кипра, то случай здесь ни при чем. Древние не оставили после себя ничего такого, что легко поддавалось бы расшифровке. Секрет тайнописи Египта, Ассирии и Кипра был погребен вместе с этими странами.

К счастью, секрет тайнописи шестнадцатого века не был утерян окончательно, и я обладаю тем преимуществом перед моими знаменитыми предшественниками, что мне приходится иметь дело с более широким распространением современных языков.

То, что я прочитал на фронтисписе французского «Полифила» 1546 года, Рабле читал еще до меня и упоминал об этом на языке тайнописи в одной фразе из четвертой книги своей шутовской эпопеи, опубликованной, как известно, в 1548 году. Филибер Делорм охарактеризован там как архитриклин короля трисмегистпа. Начнем с замечания, что Филибер — это единственный художник того времени, которого упоминает Рабле, и уже это обстоятельство вынуждает предположить, что его репутация была выше репутации Жана Гужона и Жана Кузена и что какое-то из его произведений вызвало большой резонанс в мире искусства и науки.

Так, если перевести слово архитриклин, то обнаружится, что на греческом оно значит «владелец трактира», указывая на кулинарные функции, которые, вероятно, Филиберу было несвойственно выполнять. Что касается трисмегиста, то всем известно, что это слово переводится как трижды величайший. Если выстроить этот перевод по правилам тайнописи, то получим:

На греческом: владелец трактира трижды величайшего короля.



Gre, maistre d'hostel du trios fois grand roi.

Добавим имя Делорма, завершающее перевод:



Grimasses traduise tel editeur

Figures n'aient du roy, Delorm.


Гримасы перевел этот издатель, Делорм,

Рисунки принадлежали королю.

Делорм, следовательно, был издателем книги гримас, среди которых находятся рисунки, составленные королем, и следует предположить, что они не были самыми лучшими. Какая это была книга? Рабле ничего о ней не говорит; но это сообщение проливает свет на другую загадку. Это странная монограмма, приписываемая г-ном Попеленом Жаку Керверу, считающемуся издателем французского «Полифила».

Эта монограмма, весьма искусно составленная, выполнена настолько легко, что она, конечно же, не превосходит способности короля-рыцаря. Ребенок десяти лет мог бы легко с нею справиться.

Это круг (roue), диск, внутри которого расположен рисунок, выполненный простой линией (ligne), изгибающейся (un pliant) и заканчивающейся справа крючком (croc); над ним: крест (croix), справа от которого заглавные (maius-cule) буквы R и I, а слева — тор и заглавная К над углом, где изгибается тор.

В результате получается следующий стих:



Roue charge ligne, sous croc bout pliant

Croix, maiuscule R. I. Tor K. Triangle pliant.

Или:


Roy charge l'inscribe planque, Orme esquelles rajoute Roi Catherine Glype l'y aient.


Король приказал написать картину, в которую Орме добавил иероглиф королевы Екатерины.

Таким образом, король приказал Делорму написать картины для «Полифила» и добавить их к иероглифам Екатерины Медичи и его собственным. Вероятно, издателю пришлось немало поработать над рисунками этих двух августейших сотрудников; однако это сотрудничество не объясняет различие стиля в трех частях «Полифила», справедливо замеченное г-ном Попеленом. Когда-нибудь, возможно, мы будем в состоянии определить роль каждого из них; что касается сегодняшнего положения дел, то мнение г-на Попелена кажется мне заслуживающим внимания. Поэтому я ограничусь тем, что укажу на автора перевода, Ленонкура, имя которого записано посредством сердца (созиг), привязанного к кольцам (anneaux), висящим над головами двух орлов и ангела (Lie anneaux cceur, escribe d'aigle et chef d'angelet, что читается: Lenoncourt escrip regie saint Gilles, т. е. Ленонкур записал правила сенжилей).

Такое сотрудничество четырех (короля, королевы Екатерины, кардинала Ленонкура и Делорма) полностью объясняет блеск гравюр и публикации этого перевода, который всегда будет изысканнее оригинала.

IV

Фронтиспис издания 1546 — это работа мастера, которая делает честь Филиберу Делорму, и, как и во всех работах подобного жанра, в ней присутствует политическая сторона, связанная с острой борьбой, проходившей в ту эпоху между Екатериной Медичи и Франциском I, борьбой, поддержанной, с одной стороны, буржуазией, а с другой — высшей знатью, квалифицируемой как арка Сен-Кома. Арка на языке тайнописи, как и в современных масонских словарях, означает главу. Ком. Комес имеет тот же смысл на греческом. Прочитаем выражение Saint-Cere как sang hommes (люди крови). Нельзя ли перевести его на современный французский как hommes de race (благородные люди)? Я оставляю решение этой проблемы будущим специалистам по тайному письму. Однако я был удивлен, когда обнаружил такое же выражение в «Триумфе Смерти» Ратцеля в 1849. Это выступление на стороне немецких повстанцев, такое же, как и опыт масонской парижской Коммуны, с тем отличием, что в Германии оно не скрывалось предусмотрительно под вуалью тайнописи. Любопытно название, так как эта композиция, равно изысканная как по содержанию, так и по форме, озаглавлена: «Свобода, равенство. братство».

Кроме того, там же мы обнаруживаем и слово sepulсге (гробница), которое постоянно появляется в гримуарах и поэтому требует некоторых объяснений. Вследствие христианских обычаев все средневековые братства выстраивались вокруг гробницы какого-либо официального святого, или святого из апокрифов, из которых самыми известными были святой Жиль, Пьер Брульяр, Пьер Абеляр и многие другие. Между прочим, любой, кто войдет в церковь, может заметить, что любой алтарь — это гробница.

«Сон Полифила» переиздавался в шестнадцатом и семнадцатом столетиях, до тех пор, пока вместо него во Франции и в Англии не появились многочисленные трактаты подобного рода, более краткие и более веселые. Самыми забавными были: во Франции «Красное дерево» и «Зирфиль» Буше; в Германии — легенда о докторе Фаусте, которого называли гурлшном, т. е. знатоком гримуара; в Англии — очаровательная пьеска о «Воине и торговце Джоне Джильпене», знаменитом солнечном герое, о котором я уже имел удовольствие высказаться.

Из всех французских переизданий «Полифила», предшествовавших изданию г-на Попелена, внимания заслуживает только одно — издание Бероальда де Вервилля (1600), из-за разъяснений, которые он дает по поводу тайнописи, весьма, между прочим, туманных и невыносимо скучных. Но, по крайней мере, он не ставит под сомнение характер «Сна Полифила», который он формально называет трактатом по стеганографии, то есть искусству тайнописи, так как это слово нельзя перевести по-другому. Он также сообщает нам, что она пришла от друидов, и это повторяют все масонские трактаты. Убийственную серию акростихов на греческом, латыни и древнееврейском он связывает с тайной доктриной тех же самых друидов, или фарфелю, из которой я с превеликим трудом извлек следующее:


Друиды считают началом всего сира (сеньора) — это истинная любовь, универсальная жизнь, от которой рождаются природа, мир, небо, солнце. Любовь — это единственная область, где душа находит истину. Туман, начало злой меланхолии, — это разновидность всеобщего начала; он овладевает человеком, превращая его в раба, не оставляя ему другого сира, кроме принципа злой меланхолии, если он не обращается за помощью к мудрости патриархов и философов. Юпитер, называемый Христом, рожденным от девственницы из Назарета, — это солнце, рожденное на небе. Роковой софизм — это лживый туман. Философы устанавливают законы, которым все следуют.

Любовь, Христос, восходящее Солнце рождаются на Севере и доходят в полдень до Запада чтобы там умереть.

Умереть должны и солнце и любовь, и Христос, и Юпитер, потому что человек, которого он сотворил царем, подчинен судьбе, которая и есть дьявол. Демон разрушает гармонию. Это борьба, в которой человек должен, подобно фениксу, возродиться из пепла.

Юные души связаны друг с другом для того, чтобы разрушить Туман дьявола.

Туман желает, чтобы восходящее Солнце (солнечный зародыш) проникло в человеческую кровь, чтобы создать юное тело сына, в котором Туман желает раствориться, чтобы возродиться вновь и разрушить гармонию.

Должна существовать плоть, в которую Туман стремиться проникнуть, чтобы разрушить небесный Туман.

Хаос — это смерть, и из хаоса должен возникнуть зародыш, в котором душа однажды встречается с любовью, исходящей от сына смерти.

Бог стремится к тому, чтобы в мир пришли святые, как короли, так и королевы, для того, чтобы назвать час, когда восторжествует единая и ясная истина.

Дьявол должен допустить рождение того, кто должен его уничтожить, когда небесная роса сольется в одной единственной душе, в солнце.

Тот, кто должен уничтожить его, — это старец, ставший молодым, ожививший вселенский огонь, избежавшей своей злой судьбы.

Этот закон, от которого никому не удавалось ускользнуть, и есть сама Полия (совершенство), возлюбленная Тумана, солнце. которому мир поклоняется как божеству, к которому обращается с мольбой душа, чтобы убежать из дьявольского тумана.

Он, дитя, рожденное юностью, побеждает путаника и лжеца Дьявола, он оживляет вселенский огонь, он приходит с востока, вселенский властитель.

О! С какой грубостью здесь Бероальд дробит кости, чтобы выжать оттуда мозговую жидкость; с какой мягкостью это делает Рабле! Попробуем разобраться в этой ужасной галиматье.

Друиды. Дьявол. Очищение. То, что следует переводить: «Начало друидов, сир (сеньор) — это истинная любовь, универсальная жизнь и т. д.». Эта универсальная судьба проявляет себя в каждом мгновении и должна интерпретироваться любым каламбуром из тех немногих, что он использует, Мне больше нравится начало английского «Джона Джильпена»:


Увлекательная история Джона Джильпена, показывающая, как он у шел дальше, чем рассчитывал, и как вернулся домой невредимым.

Эти строки следует понимать так, что он отправился к гробнице и вернулся оттуда невредимым. Это вывод из тарабарщины Бероальда и длинной серии рисунков «Полифила», а именно солнечная драма в приложении к человеческой судьбе. Полия, имя которой означает совершенство, является, согласно другим комментариям, олицетворением эпохи света, супругой Тумана, который олицетворяет эпоху мрака; и Полифил — это древнее прошлое, воскрешенное через смерть, через встречу Полии и ее возлюбленного, то есть совершенства и совершенного возлюбленного. Возлюбленного Полии символизирует ладонь (раите) правой руки (palme R); Poli fils, т. е. сын Полии представлен ладонью правой руки (Tor palme), что читается как turpe Гате, или душа в пути. Соединение двух ладоней дает pair paulme, что следует читать как parpoli, то есть совершенный человек. Именно это соединение рук и называется афилиацией, и всякий раз, когда мы видим на надгробии изображение человека с соединенными руками, перед нами совершенный человек.

Вся грамматика святого Жильпена разделяется на четыре стадии, соответствующие движению солнца и течению человеческой жизни. Каждая стадия, в свою очередь, соответствует масонскому градусу, и эти градусы таковы: ученик, или дитя; компаньон, или подросток; мастер, или зрелый человек и, наконец, старик, или человек на закате жизни. Последний градус всегда описывается лишь иероглифами. Самым распространенным и самым современным является ветвь акации; она заменила собой набедренную повязку, или Подвязку, упоминание о которой мы находим в «Дон Кихоте». Остальные градусы были только излишними добавлениями. «Полифил» допускает два из них: феникс и мертвый дракон, имеющие отношение к путешествию души в иной мир.

Каждый из этих шести градусов соответствует своей триумфальной шараде, или параду, которые могли принадлежать только самому Филиберу Делорму, настолько поражают они своим богатством, широтой и изяществом.

Но прежде чем приступить к их краткому исследованию, в той мере, в какой позволяют границы этого очерка, я должен изложить правила расшифровки найденного мной в грамматике «Полифила». Они обозначены в тех строках, где описывается подземный грот, в котором оборудован перрон или мостовая, по которой движутся души, чтобы затем ринуться с высоты моста (арки) в озеро, один берег которого покрыт льдом, а другой — пылает огнем.

Эта композиция описана в одном картеле или каре, — термин, который обозначает то, что мы называем элементарной частицей тайнописи. Каждая из таких частиц образует особую грамматическую фразу, к которой добавлены оставшиеся за рамками картеля композиции, представляющие собой замечания или примеры.

Вот как дословно расшифровывается данный картель, или запись (ecritel), который является одним из самых простых для расшифровки:

Картель, ecritel, запись: закрытый — enfer, грот — gro, души — ames — ame; мост — arche; перрон — perron; огонь — ar; лед, glace, glac. Это переводится: Ecrit l'est n'aie faire grimace s'apprenne regies, «Здесь правила, которые должен изучить тот, кто хочет делать гримасы».

Эти правила содержатся в следующем замечании, не вошедшем в картель. Это описание алтаря, с надписью на латыни:


ARA DEUM INFERNORUM

Viator, hie Laodiam Publiam inspice. Edquod at at am suam fraudaverat, abnuerat que contra puellarum ritum, jussa amoris, semet expes, gladium interlecit.

Г-н Попелен не дает перевод этого эпиграфа, фальшивый характер которого не введет в заблуждение ни одного архитектора наших дней. Вот как его интерпретирует Бероальд: «Алтарь подземных богов. Подходя к нему, ты видишь здесь Лаодию Публию, которая, чтобы обмануть свой возраст и вопреки обычаю девушек, презирающих уроки любви, отчаявшись, сама бросилась на свой меч».

Прочтение, после применения правил тайнописи, должно быть таким:



Autel es deites infernales (latin coule)

Pellegrin, morte ci Laodie Publie

Vois, parce que con age elle fraude avait,

Et renie contre es pucelles

Regie, ordonance d'amour; elle meme

Sans exprime redresse aide saint Gille voit.


Алтарь подземных богов (свободная латынь)

Пилигрим, умершую здесь Лаодию Публию

Видишь, потому что она обманула свой возраст

И, отвергая правила девственниц,

Наставленья любви, утратив надежду,

Бросилась на свой собственный меч.

Стих составлен, теперь необходимо дать ему интерпретацию.



Huit lise, doit temps faire, un L l'y tienne clef.

Pelegrin Murcie, le aide appui bailie

Voit parce que saint Gille faire

Doive huit tranques n'etre espace L,

Regie, ordonnance demeuree la meme

Sans exprime redresse aide saint Gille voit


Кто хочет прочитать (тайнопись), должен составить восемь слогов, в которых буква L будет служить ключом для паломника Мерси; она поможет ему удержаться на верном пути, потому что святой Жиль составил восемь отрывков, разделенных буквой L, руководствуясь наставлением, которое, оставшись тем же самым, помогло святому Жилю выразить свои чувства и облачить в слова то, что он видит.

Паломники Мерси — это была, кажется, знаменитая корпорация Гульярдов; вероятно, это была такая же корпорация, как и у маранов, которым мы обязаны легендой о Дон Жуане Маране, иллюстрированной Мольером, Бомарше, Моцартом и лордом Байроном. Эта корпорация имела во Франции и в Италии множество приверженцев, так как ее девиз можно найти на очень многих книгах. Она была одним из двух великих братств гульярдов, для которых автор «Полифила», кем бы он ни был, и составил свою Грамматику Сен-Жилей. Другим было братство нормандских ликранов, объединенное в Дом Востока.

Впрочем, норманны и мараны по видимости были подданными папы, или гвельфами, и несомненно, именно в силу их отношений со святым престолом им было присвоено имя волков-пастухов или оборотней.

Вот как г-н Попелен описывает гробницу пилигрима-норманна: «На гробнице находилось прекрасное изображение нагого человека, среднего роста, несущего корону, изготовленную из черного камня. Зубы, глаза и ногти были покрыты сверкающим серебром. Эта статуэтка была установлена на крышке гробницы, изогнутой, выложенной жемчужинами в чудесной оправе в виде бабочек. В правой руке, вытянутой вперед, был медный позолоченный скипетр. Левая рука опиралась на изумительный экю, сделанный в форме черепа лошади».

Гробница, скрывающая короля и покрытая жемчужинами (бабочками), с изогнутой крышкой (аркой), — это arche sepulcre royal papal (королевская или папская гробница в виде арки). Это наименование внутри корпорации обозначало короля-папу. Черный нагой человек (noir homme nu) — это норманн. Серебряные ногти, зубы и глаза обозначают того, кто владеет деньгами или жемчугом, или воодушевлен соответствующей страстью. Медный позолоченный скипетр на языке тайнописи чаще всего имеет значение медного бидона (canne), и если он находится в правой руке, он обозначается как canpaulme R (медная ладонь), и указывает на открытый военный лагерь (camp-lumiere). Это же значение имеет и маршальский жезл. В левой руке он указывает на совершенного мастера, на человека, который совершает путешествие по миру, то есть на пилигрима. Кости головы лошади — это череп лошади (crane de cheval) или череп рыцаря (crane de chevalier).

Если изложить это в стихотворении из сток по восемь слогов, отделенных друг от друга буквой L, то получим:



Sepulcre, arche royale papale

Normand Gerusalem храбрый

Licrane Chevalier, fait voir camp lumiere


Гробница, арка папы-короля

Нормана Иерусалимского, храброго Ликрана

Рыцаря, стоявшего открытым лагерем.

Экю содержит следующий девиз, написанный на трех языках: еврейском, греческом и латыни: «Nudus eram, bestia ni me texisset. Quaere et invenies, me sinitu».

Г-н Попелен не дает никакого перевода. После применения правил тайнописи он приобретает следующий вид: «Nu, hors me ne loup heberge. Heures. Laie-moi (laisse-moi)».

Полностью девиз гробницы нормандского короля-папы выглядит так: «Normand libere Jerusalem» (Норманн освобождает Иерусалим).

Но более точно он переводится: «Normand loup berger, or seul aime» (Норманн волк-пастух, любит одно лишь золото).

Вторая гробница — почти полное подобие первой. Отличие лишь в том, что скрывает она нагую женщину. Согласно правилам тайнописи, женщина — это мать (mere), а нагая мать (mere пи) пишется так же, как Марана. На ней корона, что предполагает, что гробница королевская. Левая рука покоится на экю, или сердце (cour chef poing, или Crispin, перчаточник); ладонь правой руки (palme R, poli amour, возлюбленный Полии) указывает на ее глаз (monstre ceil, менестрель).

В целом получаем:



Sepulcre, arche royale papale

N'est Marana, Crispin, Paulmier, Menestrel.


Гробница, арка королевы-папессы

Мараны, Криспина, менестреля.

Братство норманнов было военным, а братство Мараны художественным и литературным.

Экю Мараны содержит слова на трех языках: Quisquis es, quantumque libuerit, hujus thesauri, sume, at monco, aufer caput, corpus ne tongito.

Как и предыдущий, этот девиз является шарадой, которую было бы трудно разгадать, если бы она не встречалась в виде ребуса во множестве книг: «Красота пленяет сердце испанца». Вероятно, этот девиз служил основой легенды о Хуане Маране, или Доне Жуане, так же, как и легенды о норманах Ликранах вдохновили Тассо на его «Освобожденный Иерусалим».

Можно заметить, что эти два девиза начинаются со слов loup berger (волк-пастух) или le beau regard (красота пленяет), звучащих одинаково. Изначально оба эти выражения могли означать le beau Roger (прекрасный Роджер). Это имя обозначает также сразу два языка: еврейский и греческий (lebreugre).

Наличие трех девизов, идентичных на еврейском, греческом и латыни, размещенных на экю, или на сердце, переводится: Cri pareil l'hebreu, gre, latin (Девиз одинаков на еврейском, греческом и латыни), что означает, что норманны и мараны li tiennent (латынь) cri pareil, И beau regar (поддерживают один и тот же девиз — Красота пленяет).

Лугаросы обладают другим девизом: ponos kai cuphuia, который взят из арабского. Это дает: pareil gre arabe, peine et noblesse (одинаково на греческом и арабском: страдание и благородство). Перевод: preu lougarou, Robe peut est noble (храбрый лугарос, в простой одежде).

Эти двусмысленности, открывающие ворота для самых язвительных политических инсинуаций, и были сутью искусства тайнописи и геральдики. Ни о чем не говорить прямо, все оставлять в виде загадок — вот главное требование жанра.

V

Таким образом, рисунки «Полифила» представляют собой подлинную философскую и литературную энциклопедию, шедевр изящной словесности, нарочно написанный на туманном языке, но обладающий невероятной силой воздействия, неиссякаемый источник острых и живых мыслей, невольно высыхающий в комментариях, которые сопровождают книгу. Тем не менее, пресный сюжет этих комментариев совершенно необходим для того, чтобы предоставить читателю объяснения, которых сама темная гравюра не может дать. Как можно понять из текста, что негр — это человек, владеющий деньгами, или алчущий их, а его скипетр — позолоченная медь? Г-н Попелен оказал огромную услугу будущим комментаторам «Полифила», предоставив им столь благоговейно выполненный перевод. Анализ рисунков, даже общий, мог бы увести меня далеко. Это законченный шифр, включающий в себя ритуал и религиозные доктрины фарфелюшей, вместе с их правом и системой наказаний, которые к ним присоединяются. Теперь я должен приступить к перечислению их шести градусов.


1. Кентавры (юные менестрели)

На языке тайнописи кентавры, так часто изображаемые на капителях романских церквей, были певцами или мальчиками из хора, бардами друидов. Это первый опыт изучения языка тайнописи: он представлен в «Полифиле» триумфальной шарадой, составленной из изображений воинов и матерей, несущих украшенные фруктами и листвой знамена, эмблему сыновей леса (forets fils), фарфелюшей. Шесть кентавров, из которых четверо юношей коронованы лавровыми венками победителей, играют на трубе и несут на своих спинах матерей менестрелей, следуя за парой старых кентавров, несущих металлические (железные) вазы; шесть кентавров впряжены в колесницу, на которой мы видим Европу, сидящую верхом на быке, с короной (шляпой) из лавровых листьев в руке.

На языке тайнописи возвышающаяся колесница может иметь лишь значение секрета (chef саг). Европа, сидящая на быке (Europe sis taureau), дает арфу и цитру.

Секрет, раскрываемый на этом уроке, это секрет арфы и цитры, или нотной грамоты. Кентавров принимают в качестве мальчиков для хора.

Теперь можно дать объяснение шараде:



Вольное описание триумфа фарфелюшей

Белый гримуар, святой Иоанн, певец менестрель,

Прошедший урок Белистры Мерси,

Урок, дающий право быть менестрелем Мерси,

Завоевавшим арфу, и надпись на гробнице.

Известно, что белистра — это нищета. На языке тайнописи этот термин обозначает полного профана. Это испытание описывается в древних масонских трактатах. В гроте ставят манекен, у самой кромки плещущей о берег воды. Неофит должен оторвать голову у манекена и распотрошить тело ударом кулака.

Этими действиями изображается шарада, девиз менестрелей Мерси: Вода, берег, грот принимает голову, тело — кулак.

Это испытание является истоком того, что в наши дни называют глумлением. Оно все еще используется в Школе изящных искусств в весьма любопытной форме, которую здесь есть смысл напомнить:

1. Неофит должен петь.

2. На его голой ноге расписываются красными (gueule) чернилами.

3. Его запирают в ложе, где он должен выучить правила ателье.

4. Ему, как и покойному Панургу, вручают шампур (broche) и с той же самой целью.

Вот объяснение этой шарады, или парада:



Chantre jambe nue signe gueule point

Loge apprend regie clos, barre cul.


На голой ноге певца расписываются красным

В ложе закрытой он изучает правила.

То есть:



Chantre Jean Benet, saint Gilpin

Loge apprenne regie, accueille bercail.


Святой Жильпен, певца Жана Бене,

Принявшего правила ложи, прими в свой отчий дом.

Жана Бене, то есть Жана, который благословляет, можно увидеть на всех древних картинах: он олицетворяет чистосердечность и невежество мальчика из хора. Разумеется, в Школе изящных искусств не сохранился смысл этого парада, которому, тем не менее, можно найти объяснение в одном любопытном отрывке у Рабле. Постоянство, с которым он передается, подтверждает, с какой силой и с каким постоянством утверждаются в веках традиции, которые разум уже не в состоянии объяснить.


2. Слоны

Изображение этого парада похоже на первое, с тем различием, что колесницу везут шесть слонов (орифланов), оседланных матерями-менестрелями и обозначающих градус орфелинов, или детей вдовы. Секрет колесницы — это нагая Леда, вместе с лебедем, который ее опоясывает (ceinture, произносится как keinture), с браслетом на груди (sein, читается как sein joaille, или сенжиль). Она лежит на ложе, украшенном кисточками (git lit houppe).

Тайна, которую доверяют орфелинам, или компаньонам, является следующей:



Ceinture Leda cygne sein joaille git lit Houppes

Secret connatre lait dessine saint Gille Glypes.


Леда, опоясанная лебедем, с браслетом на шее, лежит на ложе с кисточками,

Секрет находится в рисунке святого Жиля Глипэна.

Это вторая часть белого гримуара.

Только теперь возможно полное прочтение шарады, не нуждающейся в каком-либо ином объяснении:



Present Test s'accorde triomphe

Farfelu Grimoire blanc, signe ester

Oriflan Secret admirable se monster l'ait C

onnaitre l'ait dessine saint Gille Glype.


Вольное описание триумфа Фарфелю,

Белый гримуар, написанный для Орифланов,

Им демонстрируют удивительный секрет,

Узнать его можно в рисунке святого Жиля Глипэна.

3. Ликорны (Единороги)

Я не обращался к значению этого слова. В сущности, декорации этой шарады такие же, как и для предыдущей.

Колесница, или секрет, представлена изображением нарядно одетой Данаи, сидящей на крылатом тигре (летящем тигре), подставляющей свои ладони под капли дождя. Корона указывает, что она королева. В целом все это дает:



Vol tigre, habillee, royale,

bras danae, Choit pluie, car.


Летящий тигр, нарядно одетая королева,

Руки Данаи, падающий дождь, колесница.

Шарада читается следующим образом:



Present Test s'accorde triomphe

Farfelu, Grimoire blanc, signe ester

Licrane, Secret admirable se monstrer l'ait

Voltiger bayle, roi l'ait Buridan sepulcre.


Вольное описание триумфа Фарфелю,

Белый гримуар. написанный для Ликранов,

Им демонстрируют восхитительный секрет,

Развевается знамя, у короля гробница Буридана.

Это секрет танца смерти, обозначающего еврея в гробнице. Нельская башня была долгое время местом собрания судей из парижских корпораций, собрания, образующего тайный масонский совет, с которым король был вынужден считаться. Рядом с ним он изображался королевской аркой, и был обязан этот совет представлять. Они тайно собирались вместе на некоторые праздники, из которых главным было Рождество, и выносили секретные приговоры, сбрасывая преступников в Сену. Отсюда легенды, что их заставляли подниматься на Нельскую башню и особенно на башню Буридана.

Я еще недостаточно хорошо изучил танец смерти, чтобы говорить о нем с научной точки зрения, но вероятно, что перевод этого выражения на язык тайнописи означает, что свобода существует только в гробнице, и что никакого другого равенства просто нет. Короли и судьи, королевы и мерзавцы должны были исчезать там парами. Мы видим, благодаря этому примеру, что инициация этой ступени шаг за шагом следует мистической программе, раскрытой Бероальдом. Градус Ликрана. или мастера, знаменует собой апогей жизни, и поднявшись на ее вершину, испытывают желание броситься вниз.


4. Тигры

Здесь декорации меняются, воины исчезают, нарядно одетые матери оказываются нагими, менестрель поднимается еще на одну ступеньку вверх, секрет оказывается еще более восхитительным. Шесть тигров тащат колесницу вслед за сидящей на осле Селеной и наряженными матерями, из которых одна ведет за собой козла, а другая несет веялку.

На колесницу водружен пиль, составленный из трех орлов, вазы, украшенной виноградом, двух непонятных животных, кусающих кольца, и дерева, которое так же трудно узнать, как и животных. Однако, в любом случае оно называется орнамент из ветвей или листьев.

Описание этой шарады не согласуется с гравюрой, ее буквальный перевод невозможен без определенных грубых выражений, и мне приходится перефразировать их; я ограничусь несколько произвольной их интерпретацией.



Present Test s'accorde triomphe Farfelu.

Triste Guerin signe est vainquerir viel va

Maran Licran en horrible silence,

Acheve reve en Merebalais.

Farfelu enseigne Angleterre vole au vent

Doibt ame renvoie couchee renait sepulcre.


Вольное описание триумфа Фарфелю.

Печальный Воин подписывается как старый завоевеватель,

Маран Ликран, шествующий в ужасной тишине,

Мечты которого сбылись в Мирбале.

Фарфелю летают в Англию по воздуху.

Усопшая душа возродится в гробнице.

Печальный Воин, Герин или Герин Мескен в рыцарских романах — это старик, на греческом герон. Маран, название братства Мараны, происходит от греческого марайно, гной. Страна Мирбале, которая так часто упоминается у Рабле. как страна ветряных мельниц, это Турень, или Франция, противостоящая Англии, которую друиды, или фарфелю, считали местом пребывания усопших душ, и эти души каждый год в ночь демонов, или в Рождество, возвращались обратно, чтобы родиться вновь.

Эта композиция самая изящная и грандиозная из четырех.

После всего изложенного выше мы видим, что фарфелю делились на четыре класса: певцов святого Жана Менестреля, орифланов, ликранов, и печальных воинов, или маранов. Мой масонский словарь перечисляет певцов святого Жана Бене, криблей-бродяг, ликранов, монахов, ставших совершенными (parpoli), и маранов, укрывающихся и рождающихся вновь в гробнице. Этот последний градус обозначается ветвью акации (acacia rein), которая появляется в пятнадцатом столетии, на картинах Перуджино и Рафаэля.

Тот же самый словарь указывает и на пятый градус, существовавший в том же самом пятнадцатом веке, градус фондоров, или дровосеков, по поводу которого Рабле рассказывает легенду о Трех Топорах. На картинах Эпиналя он часто представлен дровосеком в грубых башмаках, с топором на плече. В древности это был Меркурий, отрубивший голову Аргусу. Но в современном искусстве тайнописи он изображается фавном, который спит (faune dort), а еще чаще рогатым фавном (faune cornu), что читается как «возрожденный феникс» (phenix rene), или связанным фавном (faune corde), что читается как «горящий феникс» (phenix ard).


5. Феникс

Градус Феникса не принадлежит нашему подлунному миру. Триумфальная шарада, касаясь его, изображает кортеж нарядно одетых и обутых матерей, несущих знамена форестьеров (жителей леса), среди которых находится и одно знамя кузнеца (форжерона); остальный играют на разных музыкальных инструментах (менестрели). Четыре фавна, связанные веревками и опоясанные венками из листьев (винограда), тянут колесницу, на которой находится воронка, также символ винограда. На колеснице восседают старик-отец и мать, в руках которой рог изобилия, заполненный плодами.

Текст гласит:



Ecrit l'у fait voir triomphe

Farfelu Insigne monster, l'horrible mort est belle,

S'accorde Phenix ard, vainqueur prouve l'aie

Amour sort sepulcre, noble foret fils.


Вольное описание триумфа фарфелю.

Знак того, что ужасная смерть прекрасна,

Подобна смерти пылающего Феникса,

Победитель доказывает, что любовь — жребий гробницы,

Благородный сын леса.

Загадки, показывающие, что ужасная смерть — прекрасна, олицетворялись набедренной повязкой, возвышающейся над черепом, которую весь мир видит в наших церквях. Этот градус, в конце прошлого столетия и в начале этого, является источником вдохновения для целого ряда популярных картин, имеющих название: «Доверие — это смерть», что следует переводить последнее доверие (fini credit). Это и есть связанный фавн (faune corde) «Полифила».


6. Мертвый дракон

Этот градус представляет собой развитие предыдущего и является самым интересным из этой серии, потому что резюмирует учения жильпенов о проблеме судьбы. Посвященная ему шарада изображает кортеж нарядно одетых, обутых и поющих матерей, несущих знамена форестьеров.

Одна из них несет огонь в горшке, у другой в руках особое знамя, изображение на котором увеличивает другую картину. Это змея, кусающая свой хвост (bisse qui se mord la queue), или Бисмарка, изображаемая также при помощи трех голов — льва с гривой (и с высунутым языком), а также голов собаки и зубастого волка.

Бисмарка — это богиня греков и друидов Бисса марка, прачка преисподней. или смерть. Этот любопытный девиз гласит, что Бисмарка ночью забирает душу, проходящую через Лондонский канал, или Ла Манш. Затем идет мать с двумя юношами (детьми), у одного из которых оторвана голова, а за ними — два старых фавна, несущие два столба с изображенными на них тремя головами юношей. Они движутся рядом с двумя драконами, везущими колесницу, на которой находится слепой Амур, стреляющий из лука. За ними следом — Полифил, повернувшийся спиной, две матери, в обуви и нарядной одежде. Полия, со связанными руками, идет за женщиной, несущей лампу (несущей свет) и завершающей эту триумфальную шараду, последнюю и самую сложную из всех.

Анализ ее был бы слишком длинным. Скажем лишь, что там упоминается Гралон (guerre Lande) — готическое имя божества смерти и войны. Это грозный отец, заставивший свою дочь, Изольду, съесть своего любовника, рыцаря Игнореса. Изольда — это то же самое божество, что и Бисмарка, или basse marche (гуляющая внизу), то есть basse frontiere, нижняя граница. Я уже объяснял ее роль, когда говорил по поводу богини Кюсси, имя которой она сохранила, так как она— это возлюбленная Кюси. Это гробница, в которой скрываются, чтобы затем родиться вновь молодым. Гралон удерживает там своего пленника, до тех пор, пока Полия, то есть эпоха света, не придет его освободить.

VI

Седьмой триумф недоступен мне, потому что он слишком далеко отстоит от остальных; тем не менее он слишком важен, чтобы можно было обойти его молчанием, так как именно его современное масонство добавило к иерархии друидов. Я имею ввиду градус розенкрейцера. Масонские традиции, весьма туманные в том, что касается истоков других градусов, почти единодушны по поводу института розенкрейцеров, который они возводят к Годфриду Бульонскому; однако, его настоящим создателем был Святой Бернар. Известно, что когда он благословлял первый Крестовый поход в Клермоне, он раздал всем, кто отправлялся освобождать священную гробницу, плащ из белой шерсти, украшенный красным крестом, лежавшим на левом плече (carre de laine blanche broche de une croix rouge, qui se portait sur le epaule gouche); на языке тайнописи: красный крест, или крест и роза (rose et croix) — это rescor или ricor, то есть напоминание. Отличительный знак, которым святой Бернар снабдил крестоносцев, следует читать: Rescor libere sepulcre (помни об освобождении гробницы). В течении долгого времени на Западе считалось, что человек, носивший такой крест, когда-то посетил святую землю. Паломник-розенкрейцер рассматривался, таким образом, как образец совершенства, как человек parpoli, и в каждой корпорации ему доверяли функции хранителя или судьи, или, согласно духу времени, обязанности прево. В шотландском ритуале седьмой градус имеет название прево; во французском ритуале он сохранил титул розенкрейцера.

Посвященный ему триумф в «Сне Полифила» обращен к грозным функциям, который когда-то возлагались на розенкрейцера. Именно он должен был оглашать секретные решения святых вемов, которые исполнялись так же, как в наши дни решения нигилистов. Так что розенкрейцер изображен в виде амура на красной колеснице (гоих саг), вооруженного розгами, которыми он безжалостно сечет двух нагих девушек со связанными руками, и их тела покрыты шрамами (gercures). Полия, со скрещенными руками, присутствует при этой необычной сцене, происходящей в глубине леса. Вот перевод этой любопытной картины:



Escrit l'est triomphe Farfelu

Ricor libere Jerusalem

N'opprimer Turc se renvoie Ton.

Es Marans, Ricors, Gardes, Bourrels,

Jures secrets, vicomtes remplace,

Crime ne se pratique es Farfelus.


Вольное описание триумфа фарфелю

Рикор освобождает Иерусалим,

Отправленный подчинить турков.

Мараны, Рикоры, Хранители, Палачи,

Тайные Судьи, замещающие виконта,

Какое бы преступление не совершили фарфелю.

Таким образом, розенкрейцеры замещали всех служащих виконта, включая палача, когда среди фарфелю совершались преступления. Разумеется, его юрисдикция распространялась лишь на преступления против ассоциации, и тайные судьи должны были заручиться публичной поддержкой своих приговоров при помощи соответствующих бумаг. Именно благодаря этому правилу правосудия до нас дошли многочисленные сборники записанных тайным языком документов, среди которых самый странный известен под названием «Озорных песен».

Что касается семи градусов менестрелей Мерси, они были перенесены в Великий Восток Франции сразу же после его основания в 1772 году.

Все эти цитаты показывают, что «Сон Полифила» содержит ключ ко всей рыцарской литературе и ко всему искусству средних веков. Но не удивительно ли, что этот же ключ открывает все секреты масонства наших дней? Я уже давал разъяснения рисунков «Триумфа Смерти» Ратцеля, который представляет собой политическое произведение, появившееся на свет в силу потребности выразить свои мысли в эпоху, когда, как и в средние века, Германия не имела никакой другой свободы, кроме свободы тайнописи. Во времена революционных бурь эти мотивы используются чаще, чем когда-либо. Сегодня язык тайнописи служит лишь для того, чтобы передать некоторые традиции гульярдов, которые не изменились после Леонардо Крассо. Мой масонский словарь содержит сделанное тайным языком описание градуса дровосека; это убогая литография, весьма плохо нарисованная искусным кровельщиком, не имевшим ни таланта Филибера, ни даже его ученика короля. Она озаглавлена «Солнечная аллегория» и представляет собой изображение шляпы (короны), составленной из четырех следующих друг за другом времен года. В середине — мать масонов, полуодетая и в обуви; исходящий от нее на девятерых масонов-воинов (со шпагой в руках) и на троих босоногих свет рассеивает туман, окутывавший их инструменты.

Вот как читается эта шарада:



Veuille grimaces que laisse entre sepulcre

Temps lumiere ame change aille chair.

Ribauld renattre au gre de Brouillard

Combattre tel etre peine corps bailie.


Душа эпохи света должна отказаться от гримас,

когда входит в гробницу, чтобы изменить свою плоть,

по воле Тумана, дающего ей тело,

чтобы сражаться против страданий.

Мы видели, что тайнопись, искусство гримуара делится на белое и черное. Белый гримуар не требует ничего, кроме знания французского, и открывается трем первым градусам. Черный гримуар, туманная рифма — это смесь греческого, латыни, древнееврейского и уличного жаргона, и я уже приводил несколько примеров его разновидностей. Он требует весьма высокой литературной культуры, и градусы печального Герина, Феникса, дровосека и розенкрейцера могут объединять только специально подготовленных и высоко образованных людей.

Кстати говоря, можно заметить, что иерархия жильпенов точно соответствует иерархии друидов. Юные певцы, орифланы и ликраны сопутствуют градусам бардов, обагов и ватов, или предсказателей, которых галлы называли фатами или фадами, и именно от этого названия к нам пришло слово фея. Но настоящая инициация начинается лишь с Серонидов (старых дубов), соответствующих печальным Геринам. Семнотеи (видящие знаки) и Самотеи (видящие сверху) эквивалентны фениксам и дровосекам.

Ключ к белому гримуару был достаточно хорошо известен, если не считать того, что его нельзя было широко использовать. Однако уже в масонских трактатах прошлого столетия высказывается сожаление, что многие мастера не понимают символов, скрывающихся под двойной вуалью. Такие книги, как «Полифил» или «Гаргантюа», требуют, чтобы человек всю свою жизнь посвятил изучению их в высшей степени сложных наставлений. Следовательно, это знание действительно становится наукой для благородных. В наши дни ни у кого нет времени для занятий такого рода.

Великий Восток упразднил искусство гримас, все остальные масонские центры последовали его примеру, и доктрины друидов неизбежно будут раздавлены атеизмом, как и доктрины католиков.

Отныне искусство тайнописи может использоваться только художниками, стремящимися обнаружить изначальный смысл орнаментальных композиций и сделать его доступным всему миру. Но главным образом оно помогает археологам и историкам искусств решить некоторые вопросы, которые в ином случае так и остались бы нерешенными.

Многие книги и картины были написаны на языке черного и белого гримуара. Такими были «Сон Полифила», многие книги Рабле, «Геральдические цвета» Леже Ришара, который очень хорошо разбирался в искусстве черного гримуара. В живописи подписи на языке белого гримуара также были весьма известными.

Паоло Кальяри, известный под именем Веронезе, подписывался изображением двух борзых (calieures), Заччиа Веччи — виолой с буквой Z на хвосте. Пол Поттер — курицей и бруском, Филипипо Ботичелли — одной ботичеллой (маленьким пучком) колосков (pepins), связанных нитью (Ш).

В галерее Лувра под номером 72 предсталена «Женщина в перчатках», приписываемая кисти Тинторетто, тогда как на ее прическе можно обнаружить подпись Барбарелли (Джорджоне), состоящую из золотой буквы В, перечеркнутой лежащей буквой L. Эта картина дает ответ и на другой вопрос — вопрос о болезни, от которой умер Барбарелли. Эта женщина отравила его своим поцелуем, после того, как он ей изменил.

Один английский критик по имени Конвэй, рассчитывая преподнести нам урок, утверждал, что «Марсий и Аполлон», недавно приобретенный Лувром, не принадлежит Рафаэлю, потому что такой же скипетр божества можно обнаружить на «Мадонне с ангелами» Перуджино, а его шевелюра напоминает волосы с «Битвы Любви и Целомудрия» того же художника. Это образец убожества критики, которая безапелляционно отвергает искусство тайнописи. Эта картина является ходатайством, в котором Рафаэль просит священную арку менестрелей Мерси принять ликрана, совершенного мастера. Марсий менестрель олицетворяет собой братство, которому «Полифил» дал свои законы. Все черты его лица имеют большое сходство с портретом самого Рафаэля в облике Аполлона. Именно таким его и описывают во всех биографиях, в возрасте двадцати четырех лет, так как градус ликрана, совершенного мастера мог быть присвоен только в этом возрасте. Знак этого градуса — трость в левой ладони (canne paulme tor). Рафаэль родился в 1483, а картина датируется 1507 годом и написана со всей той старательностью, которую художники вкладывают в какой-либо шедевр, в техническом смысле этого слова. Кроме того, она подписана изображением лука, флейты и кушака, лежащего на колчане, что на языке тайнописи следует прочесть как название степени компаньона, или орифлана.

Что касается стиля, то он архаичен, как и стиль многих картин мастера, вызывавших восхищение у самых строгих критиков последующих поколений. Есть немалая вероятность, что это ходатайство адресовано лично Перуджино, так как нагой Марсий играет, сидя на камне — Pierre joue nu. Я высказываю эту гипотезу без определенной уверенности, так как мне неизвестны портреты последнего.

Древние редко прибегали к подражанию, но свидетельством того, что иногда это все же случалось, являются французские рисунки «Полифила», принадлежащие пятнадцатому веку, за исключением трех последних, тех, что я приписываю Екатерине Медичи, менее совершенных, чем рисунки Филибера, выполненные в архаической манере. Однако такого рода аргументы не имеют значения, и если язык тайнописи не дает уверенности (что, в сущности, противоречит его природе), то лучший выход — это поиск других следов.

На этом позвольте мне предоставить отдых моему добровольному читателю, имевшему достаточно смелости следовать за мной к цели через этот туманный лабиринт. Одна из самых очаровательных страниц в книге г-на Попелена — та, на которой он радуется, что разбил свой сад, благополучно завершив такое грандиозное предприятие, как перевод энциклопедии, какой является «Сон Полифила»; что касается меня, то я только и делаю, что вновь и вновь отправляюсь в путь; он — ликран, совершенный мастер, тогда как я могу претендовать лишь на градус орифлана, в возрасте, в котором я имел бы право просить о степени печального Герина, если Менестрели Мерси и нормандские волки-пастухи все еще существуют.


 Приложение


 Рене Генон. Язык птиц


Клянусь стоящими в ряд,

И теми, что изгоняют, выталкивая,

И теми, что творят молитву…

Коран, XXXVII, 1-3

В легендах самых разных стран встречаются упоминания о загадочном наречии, именуемом «Языком Птиц»: название, очевидно, имеет символический характер, потому что значение, приписываемое владению этим языком, доступ к которому открывается лишь на самых высоких стадиях инициации, не предполагает возможности его буквального истолкования. В Коране, например, сказано: «И Сулейман был наследником Дауда, и он сказал: „О люди! Мы научены Языку Птиц (ullimna mantiqattayri) и наделены всеми знаниями“» (Коран, XXVII, 15). Можно вспомнить также и о Зигфриде, герое легенд северных народов, который, победив дракона, сразу же обретает способность понимать Язык Птиц. Упоминание об этой победе над драконом поможет нам легче понять те символы, к которым мы будем здесь обращаться. Действительно, победа над драконом всегда влечет за собой обретение бессмертия, которое, как правило, символизируется сокровищем, охранявшимся ранее поверженным чудовищем; обретение бессмертия равнозначно возвращению в центр области человеческого существования, то есть в ту точку, откуда оказывается возможным установить связь с высшими состояниями бытия. Здесь можно опять напомнить о евангельской притче, где именно в этом смысле сказано о «птицах небесных», сидящих на ветвях дерева, то есть Мирового Древа, символизирующего собой ось, проходящую через центр любого состояния существования и связывающего тем самым все эти состояния между собой. В средневековых иконах, изображающих рай, встречается древо, на ветвях которого сидят птицы, а подножие охраняется драконом. В исследовании Л. Шарбоннэ-Лессея «Бестиарий Христа» есть глава, посвященная символике «райских птиц», и там приводится изображение скульптуры, где эта птица представлена в виде головы с крыльями. Добавим, что именно так нередко и изображались ангелы.

Принято считать, что в приведенной выше в качестве эпиграфа цитате из Корана понятие «ec-caffat» в буквальном смысле обозначает собой птиц, а в символическом — ангелов (el-malaikah); таким образом, в первой строке этого стихотворения речь идет о небесных или духовных иерархиях. Слово «caft», «ряд» является одним из тех многих слов, к которым самые разные исследователи пытаются отнести происхождение таких понятий, как «cufi» (суфий) и «taczwwuf» (тассавуф). Хотя подобные попытки не совсем обоснованы с чисто филологической точки зрения, они, тем не менее, верно отражают одну из важнейших идей, действительно содержащихся в этих терминах, поскольку «небесные ряды», то есть духовные иерархии, в сущности тождественны ступеням инициации. Вторая строка стихотворения посвящена битве ангелов с демонами, небесных сил с силами ада, то есть противостоянию низших и высших состояний; в традиции индуизма этому соответствует война между дэвами и асурами, а также весьма похожая по своему символическому значению вражда между гарудами и нагами, то есть между птицами и змеями; гаруда может изображаться как в виде орла, так и в виде ибиса, аиста, цапли и других птиц, питающихся змеями, Следует отметить, что противопоставление символов птицы и змеи обосновано лишь в том случае, когда змея рассматривается исключительно в негативном аспекте; когда же речь идет о позитивном значении этого символа, змея нередко соединяется с птицей, как, например, в изображениях Кетцалькоатля в древних мексиканских традициях. По поводу соединения символов птицы и змеи было бы кстати вспомнить и евангельское изречение: «Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби» (Матфей, 10,16).

И, наконец, в третьей строке стихотворения речь идет об ангелах, творящих «зикр». что обычно истолковывается как бесконечное повторение стихов Корана, однако не той книги, которая написана на человеческом языке, а ее небесного аналога, начертанного на «охраняемых скрижалях» (el-lawhul-mahfuz), простирающихся, подобно библейской лестнице Иакова, от небес до земли, то есть на всех ступенях универсального существования. Сходным образом и в традиции индуизма встречается утверждение, что в битве с асурами дэвы обороняются (achhan dayan), распевая гимны Веды, и именно поэтому эти гимны называют «chhandas», то есть «рифма». Та же самая идея, между прочим, заключается и в слове «зикр», которое в исламском эзотеризме применяется к рифмованным формулам, которые точно соответствуют индуистским мантрам, потому что повторение служит цели гармонизировать различные начала человеческого существа и вызвать вибрации, благодаря резонансу которых в бесконечной иерархии состояний универсального существования оказывается возможным установить контакт с высшими из них, что, впрочем, всегда является основной задачей любого религиозного ритуала.

Таким образом, мы опять вернулись к тому, что было уже в начале этого очерка сказано о Языке Птиц, а именно к тому, что он равнозначен «языку ангелов»; в человеческом мире ему соответствует рифмованная речь, поскольку, прежде всего на «науке ритма», прилагаемой к самым разным областям действительности, основаны, в конечном счете, все способы, при помощи которых человек может установить связь с высшими состояниями существования. Поэтому исламская традиция содержит в себе утверждение, что Адам в земном раю говорил стихами, то есть на рифмованном языке; здесь имеется в виду «сириакское наречие» (loghah suryaniah), которое непосредственно передает «солнечное» или «ангельское» озарение в том виде, как оно проявляется в центре области человеческого существования. Поэтому все священные книги написаны рифмованным языком, не имеющим, разумеется, ничего общего с простыми «стихами» в самом обычном смысле этого слова, хотя этот смысл часто и приписывается некоторой частью современных авторов священным книгам; кстати говоря, и поэзия изначально вовсе не представляла собой ту пустую «литературу», в которую она превратилась вследствие нисходящего движения человеческого цикла, а имела подлинное сакральное значение. Можно высказать предположение более общего характера, что искусства и науки подверглись профанации именно в результате такого вырождения, которое лишило их всякой связи с традицией и, следовательно, свойственного им высшего смысла. Следы этого высшего смысла еще можно уловить в античной классике, когда поэзию называли «языком богов», и это выражение совершенно равнозначно тому, которое мы уже приводили выше. Боги, то есть дэвы, являются, наряду с ангелами, олицетворением высших состояний существования; к тому же санскритское слово «дэва» и латинское слово «deus» представляют собой одно и то же слово, по разному озвученное. Стихи на латыни назывались carmina, и это название строго соответствовало их использованию при отправлении ритуалов, потому что слово carmen тождественно санскритскому слову «карма», которое здесь следует понимать в его особом значении ритуального действия. Слово «поэзия» происходит от греческого глагола poiein, который имеет то же самое значение, что и санскритский корень «кру», от которого происходит слово «карма». Этот же корень можно увидеть и в латинском глаголе creare; следовательно, с самого начала речь шла совсем не об обычном литературном и художественном творчестве, которое, как нам кажется, только и имеет в виду Аристотель, рассуждая о «поэтических науках». Сам поэт представал как истолкователь «священного языка», сохраняющего в себе божественное Слово, и именовался vates, то есть человек, наделенный даром пророческого вдохновения. Позднее, по причине все того же вырождения, vates превратился в колдуна и предсказателя (devin), а слово carmen, от которого произошло французское charme, «очарование», стало обозначать собой «чародейство», то есть одну из операций низшей магии, и это еще один пример, подтверждающий, что магия, как и колдовство, представляют собой последние пережитки угасших традиций. Само слово devin не в меньшей степени утратило свой первоначальный смысл, поскольку происходило оно от латинского divinus, «толкователь богов». Здесь можно вспомнить и об ауспициях (от латинского aves spicere, «наблюдатель за птицами»), предсказаниях основанных на полете и пении птиц. Ауспиции также связаны с Языком Птиц, тождественным «языку богов», поскольку считалось, что в этих предсказаниях выражалась их воля, а птицы играли роль «вестников», аналогичную той, которая обычно отводилась ангелам, так как aggelos по гречески означает «вестник».

Этих замечаний, кажется, вполне достаточно, чтобы показать, насколько неправы те, кто свысока относится к сказкам, содержащим упоминание о Языке Птиц. Проще всего наклеить ярлык «предрассудка» на все, что выходить за границы рассудка, и в этом отношении мы далеко ушли от наших предков, которые знали цену языку символов. Настоящий «предрассудок» представляет собой то, что уже изжило себя, превратилось в «мертвую букву». Но сам факт их существования не столь малозначителен, как это может показаться на первый взгляд, ибо Дух, который «веет, где хочет» и когда хочет, в любое мгновение может вдохнуть новую жизнь в символы и ритуалы, вернуть им вместе с утраченным смыслом всю полноту их изначальной силы.

Язык птиц Грасе д'Орсе

Примечания


 1

Майринк Г. Майстер Леонгард // Иностранная литература. 1992. № 3. С. 19.
(обратно)

 2

Головин Е. Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису // Литературное обозрение. 1994. № 3–4. С. 27.
(обратно)

 3

Майринк Г. Белый Доминиканец. М., 1994. С. 81.
(обратно)

 4

О конспирологических теориях Грасе д'Орсе см.: Дугин А. Конспирология. М., 1993. С. 39–43.
(обратно)

 5

На древнегреческом правая рука — ???????, что в некоторых диалектах произносится как «аксиос» (топор), или «Атис» у галлов и друидов. Езус буквально переводится как «удачливый», «счастливый».
(обратно)

 6

Отсюда происходят слова carbo и charbon (уголь), в соответствии с цветом, которым обычно изображается голова быка.
(обратно)

 7

Здесь садовник, обрезающий ветви деревьев, символизирует великое очищение.
(обратно)

 8

Тем не менее, этимология этого слова греческая, где слово otetvoc переводится как «источник, который еще не иссяк».
(обратно)

 9

Так этот фонтан звался в народе; официальное же его название — Тессан, имя хорошо известного бога этрусков, которое произносится на классическом греческом как Тассон и которым обозначается ускоренное движение солнца, тогда как Ловис — бог, который, наоборот, замедляет это движение.
(обратно)

 10

«Входящему и выходящему в царство мертвых» — эти слова, на самом деле, были характерны для всех древних литургий.
(обратно)

 11

Действительно, рассмотрев внимательнее этот странный памятник, я обнаружил, что эти скобы, которые можно встретить только с юго-восточной стороны, служили для того, чтобы поддерживать приставную лестницу, при помощи которой добирались до вершины капители, служившей не чем иным, как воздушной ванной. Эта ванна не отличается от других ничем, кроме своего местоположения, все древние храмы имели подобные ванны, к которым подниматься нужно было по лестнице. Они находились под покровительством богини Батракус, и самым распространенным ее иероглифом была лягушка (batrakhos), или женщина, одетая в платье, которое называли батракис и которое носили трагические актеры. Но, кажется, сама лягушка, имя которой означает «прачка» (lavandiere), была олицетворением идеи, свойственной не только эллинизму, ибо в Египте она, с теми же атрибутами, была известна под именем Шакт. Это ее изображения можно найти на самых первых христианских светильниках с греческой надписью ANABIO?I?, что можно прочитать как ANABIOSIS ВАТРАКНО, буквально «воскресение — в лягушке».
(обратно)

 12

Тем не менее, его настоящий масонский иероглиф — это открытое окно (lucarne) или форточка, а соответствующая ему степень соотносится с евангелистом Лукой, что, возможно означает «свет» (lumere).
(обратно)

 14

Градусы мастеров ремесленных цехов именуются льготными (franchise); это был технический термин.
(обратно)

Оглавление
 • Введение в новую орнитологию
• Гульярды
• Орден Христа в Португалии
• Людовик XVII в Канаде
• Соратники Жанны д'Арк
• Кот д'Ор и памятники друидов
• Первая книга Рабле
• Пятая книга «Пантагрюэля»
•Предисловие к книге «Полифила»
•Приложение
•   Рене Генон. Язык птиц