На нашем конце села собралась разно возрастная стайка детворы. Девочки тоже были в нашей компания. Наши мальчишеские думы в основном были загружены техническим творчеством. Фантазировали, мастерили нехитрый мальчишеский инвентарь. Увлекались разными играми. Девчата активно за нас болели. Были и совместные игры: фанты, цепи-цепи, штандр, сетка-сетка. Были и розыгрыши на уровне хулиганских выходок, таких как барабуля, бомбочки. Барабуля жестокая шутка. Кому-нибудь на окно подвешивалась картофелина, протягивалась длинная нитка, спрятавшись, мы колотили картофелиной по стеклу, тревожа чей-то сон и наблюдая за произведённой реакцией. Бомбочками увлекалась мелюзга. В старый капроновый чулок насыпалась мелкая дорожная пыль. Это орудие раскручивалась как праща и бросалась под ноги гуляющих по улице парней и девчат. Адреналин обеспечивался быстротой исчезновения с «места преступления». Бывало, догоняли и выдавали затрещин.
Сетка-сетка была командная игра. Играли две команды. В командах были ребята самого разного возраста. Одна команда пряталась, другая искала. На следующий день меняли роли. Игра проводилась в тёмное время. Потом уже я понял, что ребята постарше использовали игру для уединений. А мы, малышня, как оглашенные в поисках носились по деревне.
У девчат были свои увлечения. Они верещали на своём птичьем языке, в котором обычные слова разбивались на слоги и каждому добавлялся слог «ПИ». Почему пи? не знаю. Пидупира – это было первое слово, которое мне удалось понять. Один раз они давали представление на импровизированной эстраде. Мы мальчишки были восторженными зрителями. Каким это было потрясением для меня!
Я никогда не был бабником. Но меня ещё с самого раннего детства женское начало манило таинством к себе. Эта та вселенная, которую я так и не постиг. Вспоминаю девочек из своего сиреневого далека недотрогами, принцессами в бантиках. Сколько восхищённых взглядов было брошено на них, особенно когда у них начинали формироваться девичьи прелести, плоды прикосновенных желаний. Были первые влюблённости с пульсацией в висках и бухающим от томительного волнения сердцем. Порой такая оторопь брала от случайного прикосновения желанных девичьих бугорков, что в горле пересыхало, двух слов было трудно связать.
Но не только они милые, нежные и недоступные подружки составляли мой круг.
Доярки, мои милые Доярки! И вы тоже были подругами моего детства. О вас хочу сказать я тёплые слова. Вы для меня мадоннами из прошлого встаёте как символ женской русской красоты. Как любопытно и занятно, было смотреть на вас беременных. На ваши изменённые походки и мячики на животе под халатами. А какая красота видеть вас кормящими младенцев при этом целомудренно и трогательно прикрывающих от посторонних глаз рукой грудь?! А как эротично вы сидели на скамеечках под коровами, зажав ведро-подойник меж ногами.
Вспоминается один любопытный случай. Как-то ожидая машину для отъезда домой, я забрался на дерево и сидел там, тихо затаившись в ветвях. Мне выпала удача понаблюдать за купанием самой молодой из вашего коллектива доярки. Она была неописуемо хороша собой, с большими томными глазами. Момент, когда она стремительно забежала в реку я упустил. Увидел её выходящей голой из воды. Я не мог смотреть прямо на неё не потому, что было стеснительно, старался не встречаться взглядом, чтобы не спугнуть. Вдруг увидит, что я подсматриваю, боялся, что застыдят ненароком. Я любовался её ломающимся отражением в воде. Она была Венерой! Так я был ошарашен её нагой красотой. Она вышла на берег и стала одеваться. Я почему-то начал куковать и ещё раз взглянул на воду. На воде, где она прошла, остался мутный след мелководья. Голова закружилась, я покачнулся, ветка подломилась, и я кубарем полетел в воду. Очнулся от ощущения тепла нагретой вечерней воды и крика пастуха: «Сом, сом!..». Осенью, в четвёртом классе, писали традиционное сочинение «Как я провёл лето», в нём я использовал сюжет с падением, опустив пикантную подробность. Долго ещё в моей памяти качались волны телесного цвета.
Ах, как я любил ездить с вами на летний выгон на вечернюю дойку! На утреннюю не ездил, спать сильно хотелось. Сколько душещипательных былей и небылиц от вас услышал, коротая время на скамейке в ожидании транспорта! Как вы упоительно пересказывали просмотренное накануне какое-нибудь индийское кино, сопровождая наивными охами, ахами ивсплеком рук! Накануне вечером кто-нибудь с торжеством в голосе уведомлял: «Сегодня в клубе индийское кино. Пойду, наплачусь!»
Как вы стройно и красиво пели, во время поездок на бортовой машине. И песни широко лились по степи. Все эти тропинки, рябинушки, вишни, хасбулаты, лучинушки-кручинушки до сих пор звучат в моём сердце.
Вспомнилось, как проникновенно, на несколько голосов, была исполнена песня «Я назову тебя зоренькой», а в конце обескураживающий комментарий:
– Бабоньки! А ить про нас песня… и раньше вставай, и везде успевай!»
Или. … Переливаются, звенят созвучно песне голоса:
– Коля, Коля, колокольчик, колокольчик семицвет…
Чуть позже солирующие голоса выводят:
– Ай, Коля-Николаша! На край света я с тобой!
Бэк-вокал вторит:
– … на край света я с тобой! Тир-линь, тир-линь…
Было дело, вы ругались, бывало порою в дым, но крайне редко матерились и похабничали. Может, берегли детские уши. Иногда слышались многофигурные витиеватые словопостроения. Вроде таких как: «Каку биту…» аналог выражения, «какого тебе надо…» или «тятери-бятери. а не пойти ль тебе к такой матери». Бывали и покруче выражения, но особого внимание на них не обращалось – такое в порядке вещей, издержки производства. Коровы персоны характерные с тонкой психикой, им трудно угодить. Приди доярка, одета иначе, так взбунтуются, что могут и молока не отдать. Но могли и сопереживать плохому настроению. Крепкие же выражения порой для них были как бальзам на сердце.
Тогда разговоры были много скромнее нынешних, без всяких изнаночных подробностей. Плохо или хорошо – не берусь судить. В разговорах часто использовались зашифрованные иносказания. Сижу я как-то на бережку, слышу говор:
– Я отойду, срочно надо – и после паузы добавила – пойду, телеграмму отнесу!
– Странно?! – Подумал я и стал глубокомысленно размышлять
– До деревни километров пять, пёхом час точно надо. На машине всё равно будет быстрее даже, если даже выехать через полчаса.
Поражённый таким открытием я наивно дёрнулся поделиться своими соображениями. Я долго искал глазами, а потом увидел её выходящую из кустов, на ходу поправляющую халат.
Много позже уже в городе, на предприятии я ждал под дверью бухгалтерии окончания обеденного перерыва. Была срочная нужда оформить отпуск и договориться о быстром получении денег. И такое услышал. Что-то вроде: «Я эдак, я и так, я и задом об косяк!». Зато потом во время оформление документов встретил такую напускную строгость во взоре что подумал: «Боже ж мой! Приснились что ли мне все эти эдаки и таки?!» Я вас вспомнил, мои милые доярки. Вы с вашими «пронаетитами» образец нравственности.
Кто-то скажет: «Нацепил розовые очки ностальгии вот и испражняется своим красивым наивом!». Что сказать в ответ? Не буду лукавить. Я видел картинки и в серых тонах. Видел, как вы выталкиваете телегу с мешками из колдобины, помогая лошадёнке кляче и падая, поскользнувшись в грязь. Мне не забыть ваши покрасневшие от натуги лица, когда вы тягали неподъёмные фляги и мешки, ваши скрюченные пальцы по сердцу скребут. В памяти всплывают исхлёстанные коровьими хвостами ваши грязные лица. Вижу вас в озлоблении молотящих скамейкой по хребту непослушных коров. Стыдливо отвожу глаза от уснувшей от измождения в холодке женщины, от её вывалившийся из расстегнутого халата отвислой груди. Вы зримо проезжаете мимо меня в открытой машине, и вас согнувшихся в три погибели сечёт холодный предосенний дождь. От вас порой несло не духами, а навозом и силосом. Я думаю, что вас надушенных и напомаженных коровы на рога бы подняли не то, что удоем обрадовать. Я помню вас вяжущих в перерывах бесконечные «коймы» для платков «торксинок». Я потом понял, что когда-то за эти платки страна валюту получала, а слово «торксинка» искажённое от «ТоргСИН» - торговля с иностранцами. Кайма спускалась параллельно шелухе от семечек, которая бородой висела на губах. А женщина, что шла Венерой по воде, спилась, пошла по рукам и подурнела от тоски и безысходности, от безалаберности детей, от их скитания по тюрьмам. Помню ночные безуспешные поиски её мужем. На наш немой вопрос, что он ищет, растерянно ответил, что ярку потерял.
Но этот цветовой нюанс делает картину моих воспоминаний более живой, переводя её из лубочно пасторальной в живую, со сложным композиционным построением придавая монументальность.
Спросите, зачем я мотался часто на дойку? Кто-то бросит упрёк: «Да ты мил человек с детства извращенец и маньяк с неудовлетворённым любопытством!» Ездил я на дойку на выгон или ходил на ферму помогать Маме. И не потому, что я был таким трудягой. Скажу искренне – я так отлынивал от работ по дому, мне это занятие нравилось больше остальных из сельского быта. Ковыряние в земле для меня всегда было утомительной обузой. Я и дачу сейчас завёл только для жарки шашлыков и готовки плова на костре. Вначале я оказывал подсобные услуги: воду для подмывания вымени поднести, молоко отнести, его замерить и процедить, а это долгая процедура, молоко медленно просачивалось через лавсановую ткань. Чуть лишка дашь, и молоко льётся на землю. Потом потихоньку стал подсаживаться под коров. Начал осваивать технику дойки и скажу без ложной скромности – я умел и любил доить коров. Когда подрос, то выдаивал по 5-6 коров из пятнадцати, закреплённых за Мамой. А один раз даже довёл результат до семи. Причиной была девочка, которая тоже помогала своей маме. Она была годом младше. Для меня она была объектом повышенного внимания. Мы устроили соревнование. Я победил и по количеству, и по качеству. Будь постарше, я конечно бы постарался ей проиграть, чтобы только не видеть её обиженного лица. Она была приезжая, из городских. Вся эта процедура для неё была в новинку. Отец её пастушествовал, Она и там отличилась, быстро освоила верховую езду, и я помню её амазонкой, скачущей по степи на коне. Тут бы я даже не стал, пытаться с ней соревноваться, проиграл бы ей вчистую, наездник из меня был никудышний.
Какое чудо тёплое коровье вымя. Не сразу, постепенно я овладел двумя способами ручной дойки. У каждого способа своё звуковое сопровождение. Дойка кулаками. Техника проста – ритмично сжимаешь одновременно оба кулака и выталкиваешь молоко из сосков. Раскосые струйки молока ударяют о стенки подойника, который звенит сдвоенным дзинь-дзинь. При протягивающем способе же работают указательный и большой пальцы. Выдаиваются поочередно два соска. Каждый сосок пережимается у вымени. Пальцы рук поочередно скользят вдоль сосков и выдавливают порции молока. Тут звук совсем иной и музыка другая. Струйки бьют о зеркало молока в ведре и издают сложное звукосочетание, какое-то непередаваемое вжик-буль, вжик-буль. По мере наполнения ведра тональность постепенно меняется. При полном ведре движения рук становятся осторожными, и звук, соответственно, вкрадчивый.