18
Мейссенский гарнизон утопал в зелени. Среди каштанов и тополей прятались старые казармы из красного кирпича. Весь гарнизон, в отличие от нашего сверкал чистотой и даже уютом, несмотря на то, что вокруг царила казённая обыденность. Мы разместились в казарме батареи управления.С первого дня стало понятно, что в полку процветает дедовщина. В глазах у молодых солдат была затравленность, в действиях нерешительность, ремни на их гимнастёрках были так затянуты, что нижние части гимнастёрок топорщились как пачки у балерин. Смотреть на это было неприятно, а лезть в чужой монастырь со своим уставом было как-то не с руки. Позже, когда мы освоились и познакомились со всеми, мы удивили мейссенцев тем, что у нас нет "слонов", что мы никого не унижаем и не истязаем, что молодых мы просто опекаем и подкармливаем частенько, отдавая им своё масло, да и другой еды не жалеем. Нынешние деды пробовали приводить доводы в пользу того, что когда они были молодыми, им тоже приходилось не сладко, почему этим должно быть лучше? Убеждать ожесточившихся людей не было смысла, я давно заметил, что чем больше человек испытал в своё время боли и унижений, тем ещё изощрённее он становится в этом плане, когда его статус меняется и он занимает то положение, которое занимали его обидчики.
Однажды мы стали свидетелями последствий дедовщины, произошедших в мейссенском гарнизоне. Как-то днём мы возвращались с техпарка. Миновав ворота и выйдя на дорогу, ведущую в расположение, мы увидели разводящего со сменой, направляющихся на пост, который был рядом с дорогой, за колючей проволокой. Вначале мы не обратили внимания на часового, находящегося на охраняемой территории, до тех пор, пока он не стал делать странные манипуляции. Только потом мы поняли, что часовой, увидев приближающуюся к нему смену, сел на землю, снял сапог, уткнул ствол автомата то ли в грудь, то ли в живот, и пальцем ноги нажал на курок. Раздался глухой звук, часовой завалился набок, а к нему подбежали разводящий со сменой. Солдаты подхватили самоубийцу за руки и за ноги, и потащили к дороге, рядом бежал разводящий с широко открытыми от ужаса глазами, на плече его болтались два автомата, а к груди он прижимал сапог, с развевающейся портянкой. В пыли грунтовой дороги показался военный уазик, который быстро приближался. Разводящий встал на середину дороги и расставил руки в стороны. Уазик резко затормозил, из него высунулся какой-то офицер и стал крыть по матушке странного сержанта, обвешанного автоматами и с сапогом в руке. В следующий момент он увидел двух солдат, несущих третьего, и всё понял. Он выскочил из машины, открыл заднюю дверцу, помогая положить раненого, сокрушаясь при этом, что сзади у него лежит парадный мундир, и что теперь он будет точно в крови. Разводящий неуклюже залез вслед за раненым, офицер нырнул в кабину и уазик рванул с места. Солдаты, постояли некоторое время в растерянности, но потом, спохватившись, побежали на территорию охраняемого объекта. Мы тоже некоторое время стояли на бровке дороги, остолбеневшие, а перед глазами всё стояло лицо самоубийцы серого цвета, с тусклой испариной на лбу,и небольшое количество крови, которое тонкой струйкой сочилось из-под складок гимнастёрки и капало на пыльную землю. Потом мы узнали, что этого молодого солдата довели до отчаянного поступка, старослужащие. Так же мы узнали, что этот солдатик выжил. Этот случай произвёл впечатление на многих дедов, отличающихся излишней жёсткостью, давление на молодых солдат на какое-то время было ослаблено, к тому же велось расследование особого отдела, и многие из них прижали хвосты, опасаясь жалоб со стороны новобранцев. Избавиться от воспоминаний этого трагического случая, помог отъезд полка на учения в Союз. В первых числах августа наш эшелон двинулся на восток.