Последний старец Сталинградский снег... Она

Станислав Графов
-Останьтесь на месте - я приказываю! Сердце солдата мне подсказывает, что преждевременная сдача в плен сродни дезертирству. Мы ещё можем сражаться и должны это делать. Как только наступит час... - Паулюс помедлил; он стал ещё больше похож на больного старика. - Я позабочусь тогда, чтобы исполнить свой долг. Я исполню его перед мёртвыми и живыми. Ещё живыми... Если так будет необходимо, то я возглавлю последнюю атаку или сопротивление в этих развалинах - погибну с автоматом в руке. Так хотят там, выше... Если же долг подскажет мне иной вариант, я сам выйду с белым флагом и соглашусь на условия капитуляции. Любые, даже самые позорные.

Хотя фон Ленски предупредительно закашлял, Паулюс всё же продолжал:

-Кроме того... Русские вряд ли оставят в живых такое количество пленных. Даже при всём желании и огромном милосердии - они постараются избавиться от них. Посудите сами... вы правильно заметили, Ленски: у нас бушуют дизентерия, начинается тиф. Зачем им всё это? И наконец, после того, что мы сделали с городом Сталина... этот символ большевизма... То, что мы творили с ними в ходе кровопролитных летних боёв, творим и сейчас? А два лагеря с русскими пленными, которые они захватили в наших тылах? Я распорядился поддерживать там относительный порядок, насколько это возможно, но... Сомневаюсь, чтобы они проявили к нам непростительный гуманизм... стали бы кормить такое количество пленных, лечить... Большинство наших пленных они наверняка заморят голодом, а оставшихся несколько тысяч загонят в сибирские лагеря и сгноят там, на непосильных работах. Вам это кажется  лучше, фон Ленски?

-Но это... это пропаганда доктора Геббельса! Я не склонен думать, что все русские гуманны, тем более их комиссары. Однако истребление пленных...

Паулюс вспомнил как в феврале 1942-го в расположение своей части под Полтавой вышел обер-ефрейтор, побывавший в русском плену. Он после недолгих проверок он вновь оказался в окопах, где поведал немало интересного.  Противник, знаете ли,  не издевался над ним и другими германскими пленными, среди которых попадались даже участники пограничных боёв лета 1941-го. Их не били, не заставляли питаться картофельными очистками - это была практика германских лагерей для советских пленных. И вообще, камрады, большевики, оказывается, не так уж плохо относятся к германии! И это не смотря на лозунг личного врага фюрера, еврея Эренбурга - "убей германца"! А меня так вообще отпустили к своим. Хотя за наши художества в тылу да и на фронте, следовало б мне набить морду на допросе, а затем поставить к стенке. и не разбираться, виновен я или не виновен в тех страшных злодеяниях, которые мы оставляем за своей спиной.

Рассказы счастливчика вскоре стали вызывать брожения в умах. Начальник энзац-команды А-10 и отдела ГФП обершутбаннфюрер Хальб обратился через Куценбуха, женатого на дочери Паулюса за разрешением - дать санкцию на арест явного агента огэпэу. Паулюс нахмурился, но никаккой санкции не дал. Обер-ефрейтора, уличённого в пораженчестве, тем не менее не обвинили в пособничестве врагу. Он был спешно, не без усилия Адама, переведён на другой участок фронта, где вроде бы присмирел. Вопрос о его переводе в штрафные части тоже как-то отпал.

-...мужественно сражаясь с противником, превосходящим нас в силах, мы только сникаем к себе уважение, - произнёс Паулюс. - Нас будут воспринимать как героев. А русские любят храбрецов. Как они героически с нами сражались летом - в степях, в этих развалинах... Их стрелки, их танкисты... даже артиллеристы! Они появлялись ниоткуда и наносили нам страшные потери. Сами гибли, но - потери, особенно среди молодых солдат, были ужасны...

-Да, я помню, генерал-полковник.

-Да, воспоминания... Кроме того, жалкий вид наших пленных... Чем более жалким он будет, тем это больше подвигнет на милосердие. Даже самого безжалостного противника, каким несомненно являются Советы. Простите, один вид наших полевых лазаретов с гибнущими ранеными... они лишь усилят подобные умонастроения среди противника. Вряд ли даже у самых жестоких большевиков поднимется рука добивать их! Другое дело, если они увидят ещё здоровых, полных сил солдат и офицеров, способных ещё сражаться. Я хочу исчерпать последние силы, Ленски... генерал, только и всего. Теперь, надеюсь, вам понятно?

Раздасованному фон Ленски ничего не оставалось кроме как уйти, щёлкнув каблуками. Он отбыл в расположение своих гибнущих частей с почти готовым решением: самому, нарушив приказ Паулюса, ставки фюрера и ставки верховного командования, выйти на русское командование и предложить капитуляцию. Сам он ни на минуту не сомневался, что его долг перед рейхом выполнен, а принесение в жерву тех, кто ещё жив и может двигаться, ничего не изменит. "...Пусть повоюют как-нибудь без нас, - с лёгким злорадством подумал Он, захлопывая камуфлированную дверцу вездехода. - Мы итак на последнем издыхании, скоро от нас останутся лишь окоченевшие трупы. И что я скажу матерям рейха? Их сыновья, их мужья погибли за фюрера, за земли на востоке? За идеи тевтонских рыцарей?.. Да они от меня камня на камне не оставят. К тому же вид солдат в тряпье, с запавшими глазами и чёрными от голода лицами очень впечатляет... Я не могу этого больше выносить, я не могу быть палачом своей дивизии. Я  же преступник в их глазах, именно палач. И моя совесть не будет мучить меня, если я приму это решение..."

Редкие фигуры на развалинах, среди снега и брошенной техники, выискивали дрова и остатки съестного, лишь подхлёстывали его намерения. Солдаты, всё ещё увешанные оружием, едва переставляли ноги в тряпье; кутались от 27-градусного мороза в мешковину и в рваные одеяла. Артиллерийским расчётам, как докладывали, приходится тратить на перезаряжание орудий по 5-10 минут. И только по одной причине - подносчики боеприпасов не в силах тащить снаряды от истощения. После каждого шага их мучает отдышка, перед глазами идут кровавые пятна... Впрочем, снарядов остаётся в среднем по 10 на орудийный ствол. И не все пехотные орудия, гаубицы и противотанковые пушки имеют полные расчёты. Всех "хиви", также качающихся от истощения, пришлось убрать  на усиления замерзающих в подвалах и блиндажах частей, что ещё держат опорные пункты. А ведь ещё летом русские перебежчики и изменники, одевшие повязки добровольных помощников вермахта и частью облачившиеся в синевато-зелёную форму, обслуживали как 2-ые и 3-и номера даже пулемётные расчёты.