Предисловие.
Заметила, что частенько стала ловить себя на мысли о том, насколько утратился смысл некоторых жизненных понятий и поменялись отношения между людьми. К примеру, рассуждения о романтике сейчас относят к пафосным высказываниям; упоминание о сердечности, эмоциональности, восторженности – к банальностям; обычные человеческие поступки подвергаются сомнению с точки зрения искренности и честности. Повсюду видится лицемерие, выгода, удовлетворение собственного эгоизма, тщеславия и недоверие.
И вот, как-то раз зашёл разговор с моим братом об исчезающем виде тех романтиков, которые населяли в прошлом веке уже несуществующую страну. Вспоминали о его поездке на Дальний Восток, когда, находясь под впечатлением книги В. К. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края», он отважился на весьма рискованное путешествие. Я посоветовала ему написать об этом рассказ. К моему великому удивлению он согласился. Представляю на суд читателя эту необычную историю.
Мое путешествие на Дальний Восток.
Написать эту историю заставила меня моя сестра. Она сказала, что придёт время, все мы уйдём, а с нами уйдут все наши знания и впечатления, ошибки и глупости, совершённые в течение жизни. И было бы полезно рассказать об этих ошибках, чтобы их не повторяли другие.
Итак, было это в 19.. году. Мне было тогда 17 лет, и я только что окончил 10 классов вечерней школы рабочей молодежи. Бросить дневную школу и идти работать – это была глупейшая ошибка. Никто работать меня не гнал. Семья вполне обеспеченная: мать – детский врач, отчим – военнослужащий. Но я захотел стать самостоятельным и после 9-го класса пошел работать плотником, а вечером ходил в школу заканчивать 10-й класс, так как мечтал об институте.
Основным увлечением у меня в те годы были походы в лес. Надо сказать, что мы жили тогда в поселке шахты им. Володарского города Кизел Пермской области на Урале. Этот посёлок окружён лесами, которые манили меня своими тайными тропами. Я уходил туда иногда с ночёвкой всегда один, рисовал карты-схемы местности, варил в котелке кашу, кипятил чай. В общем – таёжная романтика. Мама, конечно, возмущалась, но ничего поделать не могла.
Однажды мне в руки, неведомо как, попала книга В.К. Арсеньева "В дебрях Уссурийского края". Эта книга настолько меня увлекла, что я и думать ни о чём не мог, кроме как о путешествии по уссурийской тайге и по горам Сихотэ-Алиня. Я твердо решил туда поехать, чтобы окунуться в романтику таёжной жизни. Не трудно догадаться, какой взрыв возмущения вызвало в семье моё решение. Мама плакала и даже становилась на колени, умоляла меня не ездить, но я оставался непреклонен.
И вот, в конце июля я взял билет до станции Сковородино Амурской области, так как до уссурийского края у меня денег не хватило. Собрал школьных товарищей на прощальный ужин, попрощался с семьёй и на следующее утро выехал.
Почему Сковородино? Просто понравилось название. Никаких сведений об этой станции, кроме того, что она располагалась по центру Восточной Сибири, у меня не было.
Совершенно дурацкая затея. Я полагал, что, сойдя с поезда, пойду по компасу по тайге на север, найду подходящее место, построю жилище, буду жить, питаясь грибами-ягодами, и охотой. Для этой цели я взял с собой ружье, запас патронов, большой плотницкий топор, прорезиненный офицерский плащ, 7 банок сгущенки для питания в поезде, мешочек гречневой крупы и мешочек сухарей. Все это я разместил в обычном солдатском вещмешке. Вес получился внушительный, но, кроме того, что я был глуп, я был молод и силён. Одет я был всего в одну байковую рубашку, на ногах – кирзовые сапоги с портянками.
Я совершенно не отдавал себе отчёт что будет, когда наступит осень, а затем зима. Оказаться в мороз среди тайги в одной рубашке – верная смерть. Но был июль, было тепло и не хотелось думать ни о чём таком.
Через 7 суток поезд привёз меня на станцию Сковородино. К моему удивлению никакой тайги я не обнаружил, а были только, насколько хватало глаз, штабеля брёвен и пиломатериала. Тем не менее, я достал компас, взял направление на север и пошел. После нескольких часов хода начали появляться признаки тайги, лес становился гуще. Я остановился на берегу лесного ручья, разжёг костёр, сварил кашу. Не помню, что у меня было из мясного. Возможно, тушёнка.
Пошёл дальше. На пути – сплошные болота, в сапогах хлюпает вода. Ближе к ночи опять нашёл ручей, разжёг большой костёр, настелил лапник, поужинал и завалился спать, поворачиваясь с боку на бок для равномерного прогрева от костра. Утром недалеко я увидел ствол дерева, вдоль которого шли параллельные борозды от когтей медведя. Таким образом, медведь метил свою территорию. Возможно, что медведь обнаружил чужака в своих владениях, но, учуяв запах дыма, он призадумался: стоит ли нападать. Шутки шутками, но по молодости и по глупости, воспитанный сказками о добром Мише, я совершенно не думал о том, что сулила бы мне встреча с медведем: Убежать – не убежишь – догонит, стрелять из дробовика – только ранишь и разозлишь. Слава Богу, что этого не произошло.
Таким образом, я двигался несколько дней, не помню точно сколько, пока не наткнулся на зимовье. Это такая маленькая избушка, куда охотники заезжают на зиму. Летом в ней никто не живет. Осмотрев избушку, я обнаружил свёртки старых пожелтевших газет. Это были Хабаровские вечерние газеты. Я стал с жадностью читать анонсы кинотеатров, театров, концертов и таёжная романтика мигом вылетела из моей головы. Я уже «наелся» таёжной жизни, и мне страстно захотелось вернуться в цивилизацию: работать в городе, получать зарплату, вечером в чистом костюме ходить в театры, в кино, на концерты – вот к чему надо стремиться, думал я, а не бродить по таёжным дебрям. Уже совсем стемнело, а я всё сидел и мечтал о новой жизни, как вдруг на горизонте увидел жёлтый светящийся шар, который двигался по макушкам деревьев. И только, после того как услышал урчание мотора, я понял, что это был свет фар машины, которая двигалась по якутскому тракту.
Заметив направление, я лёг спать, а утром поспешил добраться до трассы, где попутный водитель согласился меня подвезти до станции Большой Невер, что на Транссибе. Там я взял билет до Хабаровска, куда и уехал. На этом лесной этап моего путешествия закончился.
Приехав в Хабаровск, я расположился на привокзальной площади, но милиция меня заметила и стала гонять. В зал ожидания бродяг не пускали, поэтому я облюбовал скамеечку в привокзальном парке и стал там ночевать. Так как вид у меня был бродяжный – нечего взять, то никто не пытался меня грабить, хотя деньги у меня были. Свёрнутые в трубочку ассигнации я хранил в резинке трусов. Днём я ездил по разным заводам и учреждениям с целью устроиться на работу.
Но я совершил большую ошибку: не снялся с учёта в милиции у себя дома в Кизеле. Поэтому куда бы я ни приходил, мне говорили: "Почему не выписались? Вы что, скрываетесь от милиции?". Так что я нигде не мог устроиться. Деньги уже подходили к концу и даже на обратный билет не хватало. Надо было где-то подзаработать, но я не знал где.
Однажды ночью ко мне на лавочку подсел молодой нацмен азиатской внешности. Нацмен – это не ругательство, не оскорбление, а просто обозначение: так называли в 50-е годы людей нерусской национальности, от слов национальное меньшинство. Теперь это понятие забыто.
Он расспросил – какие у меня проблемы и сказал, что тоже испытывает затруднения с деньгами и предложил мне поехать на поездах местного сообщения: предлагать частникам косить траву. Но эта идея с треском провалилась. Никто из частников не захотел нанимать бродяг.
Мы решили вернуться в Хабаровск. Надо сказать, что в те годы электричек не было, а были поезда на паровозной тяге с вагонами старого типа с деревянными полками и ступеньками в тамбур. Мы, конечно, ехали без билетов, я дремал на второй полке, как слышу шорох: контролеры! Нацмен соскочил со своей полки и побежал вдоль состава. Я побежал в тамбур, вылез на ступеньки подножки и закрыл за собой дверь. Так я ехал некоторое время, потом дверь открылась, и контролер за шиворот втащил меня в тамбур.
Так я снова оказался в Хабаровске. Нацмена я больше не встречал, но он оказал мне неоценимую услугу, за что я ему очень благодарен. Суть заключается вот в чем: когда мы ночью сидели на лавочке и обсуждали способы заработка денег, он сказал, что в Сибири есть организации, которые берут людей на работу по паспорту, не спрашивая прописку, и сообщил мне, как найти такую организацию. Это ленинградская геофизическая партия Алексеевская – по имени начальника Алексеева, которая находится в городе Зея. Ехать нужно километров 600 до станции Тыгда, а потом на попутной машине 200 км. Как только я освободился от контролёров, было уже совсем темно, я пошел на станцию и увидел товарняк, готовый к отправке в сторону Москвы. Я заскочил в тормозную будку на маленьком двухосном вагончике и поезд тронулся. Когда поезд набрал полный ход, мой вагончик начал бешено раскачиваться, так как был пустой, и я страшно испугался, что произойдёт крушение, поскольку находился под впечатлением увиденного в Забайкалье, где под откосом валялись товарные вагоны после очередного крушения, которые происходят там довольно часто. Чтобы уменьшить колебания, я вцепился в стойку будки и начал толкать её в сторону противоположную колебанию вагона. Глупее занятия невозможно придумать. Наконец, поезд пришёл на узловую станцию и остановился.
Я соскочил и облегчённо вздохнул. Дальше я поехал на другом товарняке. Движение на товарняках довольно медленное, поскольку они подолгу стоят на узловых станциях. По возможности ехал на крышах вагонов пассажирских поездов, особенностью поездки на которых является то, что надо было соскакивать с вагона еще на ходу при подходе к станции, и заскакивать на вагон на ходу, когда поезд уже тронулся для того, чтобы не засекла железнодорожная милиция.
И вот я приехал в Биробиджан – столицу Еврейской автономной республики. Я помылся у колонки, благо кусок хозяйственного мыла у меня был, и пошёл в город посмотреть, что за евреи тут проживают.
Ну, ничего особенного, люди как люди. Только улицы у них написаны на двух языках – еврейском и русском. Я знал, что евреи любят курочку. Поэтому зашёл в столовую и заказал куриный суп, так как курицу не мог себе позволить.
Поел и пошёл на станцию, надо ехать дальше. Как раз готовился к отправке очередной товарняк. Когда поезд тронулся, я заскочил на подножку тормозной будки, дверь будки была закрыта. Когда поезд набрал ход, дверь будки открылась. Там оказались охранники, вооружённые винтовками, но прыгать уже было поздно. Один из них сказал: "Ну что, попался, голубчик?" Я сидел молча. Ко
гда поезд пришёл на узловую станцию, меня под конвоем повели в комендатуру. Там они долго пытались вымогать у меня деньги, угрожая сдать меня в милицию, и даже было повели сдавать, но потом плюнули и отпустили на все четыре стороны. Я тут же сел на следующий товарняк и поехал дальше.
Однажды ко мне присоединился еще один бродяга. Он пробирался из Магадана в Благовещенск. Это была большая удача, поскольку ночи в Сибири даже летом очень холодные, а мне приходилось спать, лёжа на железном полу угольного вагона в одной рубашке: от холода я не мог уснуть, трясся и корчился под огромными звездами чёрного сибирского неба. А когда появился попутчик, мы с ним приспособились спать, прижавшись спина к спине и так взаимообогревались. Через какое-то время попутчик съехал по ветке в сторону Благовещенска, и я снова оказался один, но было уже не далеко добираться.
Когда настал день, я забрался на крышу вагона скорого пассажирского поезда "Владивосток-Москва". Так как ночью я практически не спал, то очень быстро уснул под тёплыми лучами солнца. Ехать на крыше вагона в хорошую погоду очень приятно. Солнце греет, ветерок обдувает. Единственный недостаток в том, что в те времена была паровозная тяга, и очень скоро от дыма становился закоптелый. Чтобы не скатиться с крыши во время сна, нужно ложиться плашмя поперек вагона широко раскинув руки и ноги. Так вот, пригревшись на тёплой крыше, я сладко уснул и проехал свою станцию примерно на 10 км.
Пришлось возвращаться пешком. К вечеру я достиг расположения станции Тыгда. На этом железнодорожный этап моего путешествия закончился.
Идя к станции, я подошёл к маленькой речке и, раздевшись догола, стал стирать всю одежду хозяйственным мылом и мыться сам. Потом развесил все по кустам. Солнце еще жарило сильно, и к вечеру все было сухое и чистое. Одевшись, я разыскал трассу, ведущую на Зею. Водитель, выслушав мою историю, согласился подвезти меня в Зею бесплатно при условии, что я не буду давать ему уснуть за рулём. Езда по ночной тайге под монотонный гул мотора действительно сильно убаюкивает. Сначала мы обменивались разными историями, потом я просто тыкал его в бок.
Наконец мы приехали в Зею. Я пошёл искать, где бы переночевать. Зея, хоть и называется город, но, скорее, по моему мнению, похож на большую деревню. Я не встретил ни одного каменного дома. Деревянные дома огорожены 3-х метровыми деревянными заборами – боялись грабителей. На улицах освещенья нет, так что, с наступлением темноты жизнь в городе замирает.
Мне страшно хотелось пить, но никаких колонок или колодцев на улицах нет. Все колодцы находились внутри дворов за заборами и были недоступны. Я ходил от дома к дому, стучал, просил попить, но в ответ – гробовая тишина, хотя было еще не поздно. И вдруг в одном из домов калитка отворилась, и на улицу высыпалось все семейство, и вынесли огромный ковш студеной воды. Я напился, тепло поблагодарил хозяев – есть еще добрые люди – и двинулся дальше. Наконец, я нашёл строящийся дом. В одной из комнат которого лежала целая гора свежих стружек. Я закопался в стружки и так проспал до утра.
Утром я быстро нашёл контору экспедиции и оформился рабочим. Меня прикрепили к пожилому человеку, которого звали Герасим Петрович, я потом звал его просто Петрович, У него была собака Динка. И действительно, как говорил нацмен, прописка никого не интересовала. Несколько дней мы жили в ожидании распоряжения отправляться "на место". Наконец, такое распоряжение пришло, мы погрузили геологическое имущество на катер и отправились вверх по Зее до места схода. Еще в 1959-ом году были планы постройки Зейской ГЭС и поэтому на территорию затопления засылались различные экспедиции на предмет исследования наличия полезных ископаемых и особенно урановых руд.
Вот и наша экспедиция была одной из них. Через несколько часов ходу катер причалил в устье ручья Овечкин, названного по имени отшельника, проживавшего в тех местах. После выгрузки катер ушёл обратно, а мы – Петрович, я и Динка остались на берегу. Предстоял трудный этап – перетащить все имущество: кирки, лопаты, топоры, кувалды, клинья, лотки для промывки песка, большую палатку, кошму для палатки, запас продуктов питания на 2 месяца, включающий в себя крупы, макароны, консервы, сухари, сахар и, особенно, ящик - 25 кг сливочного масла, километра на два вверх по ручью до места, где мы наметили постоянный лагерь. Вся эта работа ложилась на мои плечи, так как Петрович ввиду возраста и хилости здоровья брал что полегче.
Так как местность была абсолютно безлюдная, никаких тропинок, дорожек не было, пробираться приходилось по валунам вдоль ручья или, преодолевая бурелом, лезть по косогорам. Проклятья так и сыпались из меня. За день я мог совершить только 2 ходки. При этом так уставал, что даже не поев, валился спать и, только отоспавшись, брался за еду. Петрович делал одну ходку, остальное время готовил еду. Однажды я так уснул на кошме, а пошёл страшный ливень, которого я не слышал. Когда я проснулся, оказалось, что я лежу в целой луже теплой воды, согретой от моего тела. Наконец, переноска закончилась, и мы приступили к обустройству лагеря.
Так как я мнил себя классным плотником, то все плотницкие работы я брал на себя. Сначала я сделал пол для палатки, приподняв его на полметра над землёй. На этот пол я поставил саму палатку. На пол положили кошму, и так спальное место было готово. Затем я взялся за кухню. Из больших камней я выложил место для кострища, сделал полки для хранения круп и макарон, сделал навесы от дождей, предусмотрел защиту от мышей. Ящик с маслом я утопил в ручье. Каково же было наше удивление, когда обнаружилось, что Динка повадилась выедать масло из ящика прямо из-под воды. Пришлось принять меры по защите масла.
После проведения обустройства мы с Петровичем приступили к работе, которая заключалась в следующем: я кувалдой забивал железный клин в землю, затем в полученное отверстие вставлял зонд – трубку со шлангом, соединённым с камерой радиометра. Петрович с помощью насоса накачивал воздух в камеру из зонда и по углу поворота кварцевой нити определял количество газа радона в почве. Газ радон является индикатором наличия урана в данной местности. Эти данные и координаты заносились в журнал. В другой раз я брал лоток и уходил брать шлихи, то есть в лоток насыпал песок со дна ручья и, плавно покачивая лоток в воде, смывал песок из лотка до тех пор, пока на дне лотка не оставался остаток. Этот остаток и есть шлих, который перегружался в бумажный пакетик и потом отправлялся в лабораторию на анализ. Вот так мы проводили изо дня в день. Иногда Петрович уходил на Зею рыбачить, а я отправлялся в горы побродить с ружьем. Если удавалось подстрелить рябчика, то вечером был вкусный суп.
Очень характерна смена растительности по мере подъёма в горы. Сначала идут смешанные леса: лиственница, ель, берёза. Потом остается одна лиственница, ещё выше – кедровый стланик. Это удивительное растение, ветви которого расходятся из одной точки в виде огромной чаши. Можно забраться внутрь этой чаши и насладиться кедровым ароматом, исходящим от ветвей. Дальше вверх идут поля мхов, где нога просто утопает; после мхов идут лишайники, хрустящие под ногами, как сухари и еще выше – гольцы – голые камни, лишённые растительности.
Однажды нам прислали работника – уголовника, как он говорил, он отсидел на Колыме 11 лет за убийство и освободился. Он сразу заявил, что работать не будет, а готов кашеварить. Ну, на том и согласились. По вечерам у костра он нам рассказывал уголовные байки.
Ближе к осени появился гнус – такая мелкая мошка, после укуса которой остается кровавая ранка. Эта мошка была везде: в супе, в каше, в чае. Для спасения намазывались диметилфталатом.
Ночи становились все длиннее и холоднее и однажды нам сообщили, что экспедиция подходит к концу, чему мы были очень рады.
Решили устроить баню. Я натаскал валунов с берега ручья и сложил из них печь, которую топил целый день. Над печью мы натянули большую палатку и стали мыться и париться берёзовыми вениками, периодически плеская для пара на раскалённые камни печи. Получилось очень здорово. В это время в лагерь прибыл начальник экспедиции Алексеев, привёз с собой вина и мы хорошо отметили окончание сезона. Утром начальство и уголовник уехали (уплыли на катере), а мы с Петровичем остались перетаскивать имущество. После перетаскивания мы стали жить на берегу реки Зеи в ожидании катера. А он всё не шёл.
Уже был октябрь, и я страшно мёрз в своей байковой рубашечке и только спасался костром из валежника, который в изобилии был на берегу. С помощью костра я разогревал большие камни, настилал лапник и так делал "теплую постель". Несколько раз я порывался делать плот, но Петрович меня останавливал. Наконец катер все-таки пришел и мы прибыли в Зею.
Получив расчёт, я взял билет на поезд "Владивосток-Москва", распрощался с Петровичем и пошёл на посадку. Была сильная снежная пурга. В купе, кроме меня, ещё ехали один мужик с большим чемоданом и две пожилые женщины.
Мужик всю дорогу "не просыхал" – ходил в ресторан и принимал спиртное. Указывая на чемодан, говорил женщинам: "Этот чемодан полон денег. Поехали со мной на Юг, погуляем! " Те только посмеивались.
Однажды вечером я лежал на второй полке, мужик, после очередного похода в ресторан, – на своей полке напротив меня. В купе света не было. Свет шёл только из коридора, поэтому был полумрак. В этот момент по проходу двигалась группа людей в военной форме. Вдруг мужик выхватил револьвер, направил его на проходящих, и стал говорить вполголоса: "Не подходи, убью! Не подходи, убью!".
Но люди ничего не видели и не слышали и спокойно прошли мимо. Я лежал, боясь пошевелиться. Ствол револьвера гулял как раз напротив моего живота и если бы я дёрнулся, и мужик с испугу начал палить, то мне – конец. Затем он забросил револьвер за спину на полку и задремал. Такое повторялось несколько раз. Очевидно, мужик думал, что за ним пришли и не хотел дёшево отдавать свободу. На другой день мужик сошёл в Иркутске, не забыв прихватить с собой револьвер.
Через несколько дней я благополучно, к великой радости моих домочадцев, прибыл домой в Кизел, и на этом мое путешествие в Восточную Сибирь закончилось.