"Предметом вечернего разговора был медведь,
и каждый из нас рассказывал что-нибудь
об этом страшном животном"
Майн Рид "Охотничьи досуги".
Маленькое предисловие.
Первоначально "Медведи" писались для региональной публикации и некоторые упоминаемые здесь вещи будут непонятны жителям подавляющей части всего просвещенного мира. Посему возьму на себя смелость сделать небольшие уточнения. Село Таскан - небольшой поселок колымской глубинки, ныне почти стертый с лица земли подобно многим сотням себе подобных. В нем автор родился, вырос и прожил большую и лучшую часть своей жизни. Колхоз, а затем и совхоз "Красный богатырь" - главная организация, базировавшаяся в поселке с середины 30-х гг. прошлого века и первоначально созданная для объединения разрозненных оленеводческих племен кочевых якутов и эвенов. Старые архивы, упоминаемые в очерке, были спасены автором от полного уничтожения и вошли в числе много прочего в коллекцию частного музея "Истоки Таскана". Совхоз "Эльген", в красках описанный Е. С. Гинзбург в романе "Крутой маршрут" и ныне также уничтоженный новыми веяниями, находился в тридцати километрах от Таскана и в 60 - 70-е гг. служил, кроме всего прочего, местом поселения для бывших жителей Поднебесной. Они были отловлены при попытке перейти советско-китайскую границу и, по слухам, являлись все как один офицерами китайской разведки. Вот, пожалуй, и всё...
Старые добрые детские страхи... Когда я начинаю вспоминать их, первым в памяти просыпается и начинает ворочаться и ворчать огромный медведь. Поселок, в котором ваш покорный слуга родился и вырос, лежал в обширной долине у слияния двух рек и был окружен со всех сторон лесами. И конечно, лес нашего детства представлялся нам таинствен¬ной непроходимой "Тайгой", полной загадок и кровавых драм. В тайге, к примеру, обитали Сенокосчики - жуткие, заросшие бородами людоеды. Эти кошмарные создания приезжали к нам каждое лето исключительно для того, чтобы ловить и поедать невинных детишек, рискнувших сунуть нос чуть дальше родительского дома. Затем в окрестностях за¬велся новый лиходей в образе Ужасного Беглого Китайца, который бежал из подневоль¬ного китайского же поселения в соседнем Эльгене и поджарил одного из сенокосчиков хитроумным разбойничьим способом — на вертеле, как барана. И конечно, за каждым кустом зазевавшегося грибника мог подстерегать голодный косматый медведь... А мы, только став постарше, смогли по-иному взглянуть на умело подаваемый родителями окружающий мир. И оказывалось, что сено косили работящие и очень даже неплохие мужики, всегда готовые предложить усталому путнику кружку горячего чая, а беглый китаец был просто замордованным жизнью человеком, сдавшимся вскоре властям без всякого сопротивления. И лишь медведь, загадочный зверь-одиночка, по-прежнему олицетворял собой Страх Темного Леса. В нашем поселке (как, наверное, во всех таежных посе¬лениях) из уст в уста передавалась история о человеке (имени его толком никто не помнил), которого подмял под себя косолапый. Мужик притворился мертвым, и медведь уволок его в самую глухую чащу, спрятал в овраге и завалил хворостом. Затем зверь оставил его, ибо, как известно было у нас даже младенцу, медведь не любит свежее мясо. А бедолага, дождавшись ухода гурмана, выполз из ямы и кое-как добрался до людей. Во времена нашего детства на окраине села прямо у границы леса располагалась большая свалка. Для деревенской ребятни она была настоящим островом сокровищ. Основательно покопавшись, в благоухающих помойных недрах можно было отыскать все необходимые запчасти и запросто собрать мопед, а один счастливчик нашел как-то здесь целую пачку патронов. Мы проводили на свалке немало свободного времени, но редко расслаблялись и всегда чувствовали спиной холодок. А еще слушали карканье ворон - по невесть откуда взявшейся детской примете выходило, что если ворона каркнет три раза подряд - где-то рядом бродит медведь. Мы не забывали поглядывать на небо, и не успе¬вало солнце коснуться вершины самой высокой лиственницы, спешили унести со свалки ноги. Потому что в сумерках на помойке появлялись другие хозяева.
С закатом летнего солнца уже взрослые подтягивались сюда, держась, впрочем, от свал¬ки на почтительном расстоянии. Ждать иногда приходилось долго. Старшие разговари¬вали вполголоса, обмениваясь свежими новостями, а мы маялись в ожидании, с тревогой и нетерпением всматриваясь в темную чащу. И наконец появлялся первый медведь. Он выходил осторожно, неуверенно озираясь и ловя носом воздух. Следом выходил второй, затем третий... Разговоры в людской среде затихали, счастливые владельцы биноклей вынимали свои сокровища, провожаемые завистливыми взглядами. Впрочем, медведи пировали долго, и все успевали по очереди наглядеться на зверей в этом импровизированном зоопарке. Помню, как какой-то вусмерть пьяный мужик, невзирая на уговоры, нетвердой походкой двинулся прямиком к месту медвежьей столовой. Зрители замерли в ожидании... Но медведи оказались умнее, и не успел пьяница одолеть и половины дороги, как всех косолапых как ветром сдуло.
В годы былого расцвета в многочисленных бетонных и деревянных корпусах молочно-товарной фермы совхоза "Красный богатырь" содержались тысячи весьма беспокойных единиц крупнорогатого коровьего поголовья. В начале июня всю эту топающую и мычащую братию выдворяли из отсыревших за зиму душных коровников и перегоняли под крики и щелканье кнутов на летние пастбища, называемые на Колыме "выпасами". И конечно же, несметные запасы дарового мяса не оставляли равнодушными медведей. Косолапые заявлялись на выпаса по ночам лакомится комбикормом и селедкой (которая входила в те времена в обязательное коровье меню и была весьма качественной), а иногда теряли всякое приличие, нападая на коров и телят средь бела дня и терроризируя пастухов по ночам. И тогда звучали выстрелы...
А если мы заглянем немного дальше в прошлое, в архивы тогда еще колхоза "Красный богатырь" тридцатых-сороковых годов минувшего века, то обнаружим, что и в те времена у медведей и людей случались разногласия. В ворохе охотничьих расписок о приеме пушнины среди десятков шкурок горностая, белки и зайца когда-никогда промелькнет одинокая медвежья. Зато в отчетах о падеже из оленеводческих бригад наш мохнатый знакомец появляется довольно часто. За примером дело не станет (орфография сохраняется).
"Акт от 22 мая 1946 года. Мы нижеподписавшиеся зав. о/ст. №1 Старков Г. Г. ст. пастух Слепцов И. С. учетчик Слепцов И. П. составили акт в том, что с/ч. был затравлен медве¬дем один энкан-кор. (энкан-корб - олененок-самец - П. М.) Энкан родился здоровым. За оленями не мог ходить и отстал от стада. После этого съел медведь. Немчан (важенка - П. М.) пришла в стадо. В чем и составлен настоящий акт"
. "Акт от 30 мая 1946 года Мы нижеподписавшиеся (далее следует вся вышеперечислен¬ная группа товарищей плюс еще пастух Слепцов К.- П. М.) составили акт в том. 29 мая была кочевка. Во время кочевки оставили новорожденных энканов, которые не могли ходить за стадом. На завтра утром обоих энканов съел медведь. Матери энканов пришли в стадо..."
"Акт от 27 мая. Мы нижеподписавшиеся (вся честная компания из четырех человек - П. М.) составили акт в том, что с/ч было убито медведем 5 энканов. При дежурстве зав. о/ст. №1 Старкова Г. Г., пастуха Слепцова К. С. ночью напал медведь. Все олени были разогна¬ны. У дежурных не было оружий, нечем было отогнать от оленей. Медведь не боялся ни огня, ни крика дежурных. Старков прибежал за оружием. Но уже было поздно. После бы¬ло замечено пять трупов. Шкурки не были сняты 2 эн-немчан (энкан-немчан - малень¬кая важенка - М. П.) потому что были разорваны на куски. Днем 27 мая 1946 года олени были все собраны. В чем и составлен настоящий акт"
Начиная примерно с детсадовского возраста (а может, и еще раньше) я стал живо инте¬ресоваться дикой природой, проводил много времени в лесу и наблюдал за жизнью его обитателей. Со времен отрочества у меня до сих пор пылятся несколько походных тетра¬дей с записями наблюдений. Немало строк здесь посвящено медведям.
"Ночная прогулка (из записной книжки). Иду по сухому руслу протоки. В большой луже, оставленной ушедшей рекой, с громким плеском выпрыгивают, играя, мальки. Малень¬кие тельца их отсвечивают в мутной воде холодным серебром. Внезапно я замечаю ясно видимую на сухой растрескавшейся земле дорожку из пролитой воды. По ней подхожу к луже и обнаруживаю медвежий след. Косолапый вышел из ямы, заливая землю водой, совсем недавно. Чтобы обойти лужу, мне приходится углубиться в чащу. Да, ходить бы здесь бесшумно какому-нибудь индейцу! Я же продираюсь вперед с громким треском. Следы медвежьих и заячьих лап густо испещрили илистое дно протоки, иногда попада¬ются лисьи. А вот и хорошо различимая заячья тропа — косые и летом пользуются зимними дорожками. Медведь снова свернул прямо в воду. И чего его все тянет в грязные лужи? Скорее всего, комары загоняют, они и меня уже одолели. Ух, и вид у него, должно быть - облезлый, грязный, такого повстречай!
Обилие хорошо сохранившихся следов навело меня на интересную идею. Но давайте по порядку. В прошлом году я увлекся было коллекционированием следов. Для цели этой забрал целлофановый пакет гипса и отправился сюда, на Куталах. Тогда я не нашел ничего стоящего, и пыл мой быстро угас. Но гипс-то остался. Он благополучно пролежал под навесом и осень, и зиму, и весну. Так что впереди - охота за следами. 1 час 50 мин., Куталах. Не могу уснуть. Да и как заснешь, когда под ухом зудит и не умолкает назойливый комар. Решено — за следами иду сейчас же. За спину — вещмешок с гипсом и пустой банкой, и в путь.
Из зап. книжки. Черт возьми, дело принимает скверный оборот. В прошлый раз я проглядел, но сейчас ложно сказать определенно - на этом участке вовсе не один медведь. Вон большие следы, рядом совсем маленькие, это же мамаша с чадом! Дальше я уже иду, намеренно ломая сухие ветки. Надеюсь, заслышав издали мою какофонию, медведица уберется восвояси... ...Ура! Наконец-то я его увидел! Я читал в избушке, затем вышел за какой-то надоб¬ностью и услышал хруст веток. Бросился вперед и увидел ЕГО, удаляющегося в чащу. Ры¬жевато-коричневый, небольшой и лопоухий, он был довольно близко, и надо же мне было свистнуть от избытка чувств и хлопнуть в ладоши. Косолапый с шумом ломанулся и убежал, хрустя сухими ветками.
Некоторое время спустя послышался рев трактора, и вскоре "дэтэшка" уже тарахтел у моей избушки. Это оказались наши поселковые мужики. Они приехали порыбачить, но, когда я поделился с ними радостью от недавней встречи, сразу заторопились, вспомнили, что не захватили с собой ружья, и не стали даже ждать неизменного лесного чаепития. Нельзя сказать, что я сильно огорчился их отъезду...
Из зап. книжки. Я стою на дне пересохшей протоки как раз напротив скалы "Крепость". Рядом — места обитания медведя: сырая прохладная ложбина, большая лужа, мутная после купания, по¬лумрак от нависающих кустов и крон деревьев. Ноги увязают в едва подсохшем иле, трава кругом смята, и множество отпечатков крупных лап. Две кучки помета. Первая, более свежая, блестящего черного цвета, скользкая (с виду, разумеется). Форма — округлые продолговатые катышки, но встречаются и вытянутые "колбаски" (сред, длина — 5 см). Вторая кучка старая, уже начавшая разлагаться и испускающая жуткую вонь, по виду на¬поминает испражнения человека, только больших размеров. Но в ней можно разглядеть и определить некоторые остатки пищи, а потому я с отвращением зажимаю нос и воору¬жаюсь ивовым прутиком.
Перво-наперво в глаза бросается белая полупереваренная часть маленького копытца (задрал теленка? падаль? может, корова разродилась в лесу?). Больше всего темно-зеле¬ной растительной массы, похожей на силос, очень много черных блестящих остатков хи¬тинового покрова муравьев и светлых оболочек личинок, немного кусочков ивовой коры и листьев... Пардон, воздух в легких на исходе и я ретируюсь.
Аккуратно ступая по грязи, чтобы не испортить ненароком какой-нибудь отпечаток, я развожу в литровой кружке серый гипсовый порошок и принимаюсь за работу."
Немало еще дней и ночей в то лето я бродил в поисках следов, ходил, а иногда и ползал по натоптанными лесными хозяевами в густом лозняке тропам, но больше не встречал ни одного медведя. А самая яркая встреча случилась спустя годы, когда я уже отслужил два армейских года. В ту осень девяносто пятого Леха предложил мне поохотится на зайцев. Нужно пояснить для начала, что с раннего школьного детства именно Леха был для меня проводником в мир дальних лесных походов. В дни зимних каникул верхом на совхозных лошадях мы забирались в лютый январский мороз черт знает куда в поисках на¬топтанных заячьих троп.
Близилась зима, листьев на деревьях и кустарнике почти не осталось, трава поникла и пожухла, а лужи по ночам покрывались ледяной коркой. Леха говорил, что это лучшее время для заячьей охоты. По его словам выходило, что косые, теперь уже полностью белые, преспокойно сидят под корягами и кочками и подпускают стрелка чуть-ли не вплотную. Леха рассказывал, как однажды им посчастливилось настрелять чуть ли не два мешка таких шальных осенних зайцев. Проблемы с продовольствием в совхозе давно уже давали о себе знать, и мешок — другой зайцев оказался бы совсем не лишним. Но, ежели честно, ехал я не за зайцами. К тому времени у Лехи была уже своя кобыла с жеребенком, и по-знакомству он всегда мог взять на ферме коня. А что может быть лучше многодневной прогулки по осенней тайге верхом!
И вот, загрузившись продовольствием, мы отправились на охоту. Впрочем, ружье из нас двоих было только у Лехи, мне же отводилась роль загонщика и компаньона по совмести¬тельству. Путь лежал к озеру Большое, которое лежит километрах в двадцати от поселка, а оттуда уже пешим ходом — к ручью Непролазный, где зайцев, по рассказам Лехи, было как шишек на пожилом дереве лиственницы. Жеребенок послушно бежал рядом. На ночлег мы остановились в балке знакомых сенокосчиков, а утром снова выехали и вскоре уже подъезжали к озеру.
Кое-где на лесной дороге лежал уже не таявший снег. На нем мы заметили следы медве¬дя. Они были большими — даже я во время своих экспедиций с гипсом не встречал таких огромных. А немного погодя Леха ловко подстрелил одним выстрелом двух белок. Уже на берегу мы быстро ободрали грызунов, шкурки забросили на кусты, а тушки отправили в котелок. Леха прихватил ружье и отправился поискать добычу посерьезней, а я остался у костра, помешивая варево и с подозрением принюхиваясь. Надобно заметить, что варя¬щиеся в котелке ободранные белки с их тощими тельцами и острыми стерженьками хвос¬тов более всего напоминают крыс, которыми питались жители осаждаемых в старину крепостей. Они не вызывали у меня большого аппетита, однако ничего лучше пока не было. Я поднялся, чтобы достать из рюкзака картошку, и краем глаза уловил в стороне какое-то движение...
Может быть, кто-то еще помнит старый американский фильм, который в советское время иногда показывали в кинотеатрах. Назывался он "Легенда о дикой природе". Самой яркой сценой там была та, где главный герой, прижимая к груди медвежонка, стоит лицом к лицу с громадным самцом гризли. Он смотрит ему в глаза и громко кричит, пы¬таясь напугать. Путного из этого ничего не выходит, герою приходится улепетывать и вместе с медвежонком прыгать с высокой скалы. Для полного сходства с картиной мне не хватало лишь вопящего в руках медвежонка. Тот самый гризли из детства стоял на зад¬них лапах метрах в пяти от моего костра. Ну, может, чуточку поменьше, и не такой свире¬пый. В повадках огромного зверя с заметно поседевшей шкурой чувствовалась неуверенность, а большой подвижный нос так и ходил из стороны в сторону, ловя манящие запахи сырых беличьих шкурок (и, смею надеяться, моего деликатесного супа). Я же наконец мог вдоволь налюбоваться на зверя, встречи с которым так долго искал. Может показаться странным, но я совсем не ощущал опасности. Наверное, от того, что видел - медведь вовсе не собирается нападать. Да и вздумай он это сделать - позади меня лежала водная гладь самого большого в нашей долине озера, а я вовсе не американский герой и соревнуясь в плавании с топором наверняка займу второе место. Где-то вдалеке трещал ветками возвращавшийся товарищ.
- Леха! - позвал я. - Иди скорее!
- Что такое?
- Медведь!
Ветки затрещали громче. Обеспокоенный суматохой, медведь стал медленно уходить прочь, и к тому времени, как запыхавшийся Леха подоспел к костру, убрел уже довольно далеко. Леха вскинул к плечу ружье, и...
Тут необходимо сказать, что лицензии на пальбу по медведям у нас не было, как не было у Лехи и разрешения на ружье, так что фамилии его я вам не скажу. Да и вообще, может, он и не Леха вовсе...
Итак, товарищ кое-как прицелился, выстрелил и не попал, потому что медведь даже не прибавил шагу в своем неспешном отступлении.
- Руки трясутся, - признался Леха. - Остался один жиган...
Больше он не стрелял. Я обратил внимание на лошадей, которые по всем законам жанра должны были непременно оборвать поводья и в панике умчаться прочь, либо, в крайнем случае, испуганно хрипеть и бить копытами. Однако животные, находясь метрах в двадцати от костра, преспокойно щипали травку, не интересуясь происходящим. Наша шурпа была готова. Я без особого энтузиазма похлебал бульона, зато Леха с аппе¬титом умял обоих белок. Мы уже собирались дальше, как вдруг услышали где-то вдалеке сухой треск. На дальнем берегу наш мохнатый гость подошел к воде и, словно в насмешку над нашими охотничьими талантами, неспешно ломал лед и поедал сочные корни.
Позже я еще не раз встречал в лесу медведей, но та встреча на берегу Большого озера осталась самой памятной. Зайцев, кстати, мы тогда так и не убили. А закончить всю эту медвежью эпопею мне хотелось бы еще одним случаем из своего школьного прошлого. Как-то поздней осенью я отправился побродить по старым сено¬косам и ушел довольно далеко от поселка. И вот, проходя лесную просеку, заметил невдалеке снежный бугор, с вершины которого вверх поднималась тонкая белая струйка пара. Увиденное точь-в-точь походило на медвежью берлогу, как ее описывали многочисленные авторы приключенческих книжек. Но здесь, прямо у дороги, когда вот-вот станут пробивать тракторами зимник и вывозить заготовленное за лето сено... Не иначе, спать тут мог завалиться мог либо очень молодой, либо совсем бестолковый медведь. Ведь нач¬ни кататься по этой дороге трактора, они или поднимут его и он превратится в шатуна и замерзнет, или же трактористы тоже заметят берлогу и попросту убьют беднягу. И тогда я решил спасти медведя — спугнуть его раньше, пока еще не наступили морозы, чтобы он успел уйти куда-нибудь подальше и заново залечь на боковую. В моей голове созрел план. Ни минуты не мешкая, я отправился к пустующим зимой балкам сенокосчиков и занялся поисками. Искал я долго, и к тому времени, как все нужное было найдено, уже заметно стемнело. Когда я наконец вернулся назад, стало еще темнее. Вооружен я был импровизированным факелом из обмотанной всякой горючей ерундой палки, длинным шестом и коробкой спичек. Я собирался запалить огонь, шестом разбудить косолапого и отогнать его от дороги. Вместе с меркнущим на глазах солнечным светом понемногу исчезал и мой боевой настрой, однако я не позволял себе расслабиться. И тут, подойдя ближе к злополучному бугру, я увидел за ним еще одно возвышение, и еще одно, а дальше третье, и четвертое, и из всех из них что-то парило. Перед таким изобилием медвежьего скудоумия я замер в растерянности... Вместе с морозным воздухом в нос проник горьковатый запах дыма. Мои берлоги оказались просто не потухшим с лета тлеющим торфяником. Так вот не удалось мне в тот раз оказаться медвежьим спасителем. Наверное, это и к лучшему — наверняка неблагодарный косолапый не оценил бы моих добрых намерений, слопал бы меня вместе с моим жалким факелом, и все рассказанное выше не было бы написано.