…А помнишь, как мы гуляли с тобой в саду под грустно поникшими ивами, и ты смеялась моим неуклюжим шуткам и твой смех был для меня как родник чистой воды? Это было в первые дни нашего знакомства, и ты была одета в то сатиновое летнее платье цвета солнечных лучей. В то золотое время мы могли радоваться друг другу и нам не скучно было вдвоём, о чём бы мы не говорили. Теперь я, конечно, понимаю, что для тебя это было всего лишь забавой ещё одним увлечением, на которое многие девушки смотрят презрительно, скривив губы, видимо ожидая от своего кавалера чего-то большего. Но тогда я об этом не думал, потому, что мы были молоды и беззаботны, и весь мир был для нас большим ярким открытием. Ты позволяла мне провожать себя до самого подъезда, и всегда был прощальный поцелуй, но ничего сверх этого я не отваживался напрашиваться в гости на чаепития и так далее, я не хотел разрушать то невинное пьянящее очарование, которым был одурманен сам и ту весёлость, которую видел в твоих глазах. Ты сжимала в тонкой хрупкой руке тот скромный букетик цветов, что я тебе дарил, иногда зарываясь в него ровным без единой морщинки или горбинки носом. Каждая твоя чёрточка была для меня совершенством, мне, казалось, я не знал и не видел в этом мире ничего лучше. Все чувства как будто переливались во мне разноцветной радугой, и я плыл в этом пьянящем мареве не замечая ни себя ни окружающего мира… Да, я был влюблён в тебя также как влюблён сейчас, но та влюблённость была другой, как хорошее тягучее вино, которое можно пить на веранде под тихий шелест садовых деревьев, глядя как последние лучи закатного солнца играют на глянцевитых листьях. Я помню прощальный взмах подола твоего лёгкого платья, когда ты взбегала по ступенькам, а потом я приходил и ложился спать, на самом же деле только ложился и так и лежал до самого рассвета, думая только о тебе и грёзы наполняли меня самой настоящей эйфорией.
Ты помнишь тот вечер, когда после учёбы мы сидели на веранде дома, обсуждая наших знакомых, иногда потешаясь над ними? И по твоим быстрым взглядам, которые ты тут же прятала за светлым локоном я видел, что пришло время для серьёзного разговора, и в то же время любая серьёзность казалась неуместной шуткой, издёвкой над тем, что испытывали мы тогда. Но вот все отвлечённые темы иссякли, друзья, знакомые и даже родственники стали не интересны и тогда в вечерней томной неге, я, наконец, решил сказать тебе всю правду о своих чувствах, ту самую которой мы оба всё это время избегали. Ты сказала, что не нужно торопить события, но мы оба знали, что это означает. Я чувствовал себя будто Адам, которого вот-вот изгонят из рая, я не хотел, чтобы всё это вот так глупо вдруг закончилось из-за какого-то нелепого, жалкого объяснения. Даже сейчас, спустя столько лет, я чувствую, как по всему телу пробегает дрожь при мысли о том, что я мог потерять тебя. Тот сладковатый запах лип и акаций и закат, разливший свои огненные краски под вечерним перламутровым небом и то, как ты смотрела на кончики своих туфель, скрестив руки на коленях и всё это смешалось в одно странное ощущение, что-то похожее я испытываю сейчас, когда смотрю на тебя, и в твоём взгляде отражаются отблески солнца. О, как бы мне хотелось вернуться в то время, когда мы знали друг друга лишь наполовину, а может и того меньше! И это знание каждый раз позволяло открывать что-то новое в нас самих, как приходя на то же самое место, мы видим, как природа, а может просто свет и тень слегка изменили его. И не было томительного раздражения и недовольства по утрам, которое всё чаще закрадывалось в наши души уже потом, когда мы всё больше времени проводили вдвоём и всё больше узнавали друг о друге, пока это знание не превратилось в страшную червоточину, которая начала разъедать нас изнутри. Мы упрямо старались не замечать этого, а ты всё больше увлекалась своими нарядами и вещами приземлёнными, до которых мне было мало дела, и всё чаще хмурила лоб, эта изогнутая морщинка между тонких бровей и напряжённые плечи, когда ты отворачивалась к окну и не хотела больше со мной говорить — всё это я по-прежнему любил, хотя ты нередко смеялась над моей глупой романтикой, пытаясь уязвить побольнее. Уже тогда я видел надвигавшуюся катастрофу, и, пытаясь отвратить её, я выполнял все твои прихоти, какими бы глупыми и абсурдными они мне ни казались.
Наше любование закатами, которое вызывало во мне такой восторг, превратилось в унылую обыденность, всё чаще они заканчивались тем нетерпеливым взглядом, который бросала на свои позолоченные часики, которые я подарил тебе на твой 18-й день рождения.
Говорят, что время убивает наше тело, но теперь я знаю, что оно убивает и всё остальное. Я знаю тебе не хотелось, чтобы наши отношения становились такими, и ты искала утешения в новых вещах и в новых знакомствах, надеясь, что они воскресят в тебе всё то, что когда-то было так тебе дорого, те искренние чувства, которые прятались за всё большим нагромождением декораций. Конечно, ты понимала, как всё это глупо, но из-за своего упрямства не хотела остановиться. Сейчас я понимаю, что ты всего лишь хотела, чтобы я сделал это, показал свой характер, но я был слишком увлечён тобой и старался потакать твоим капризам.
Посмотри, как прекрасен закат, неужели ты этого не видишь? Как оранжевый диск медленно опускается за горизонт, прислушайся к пению птиц, жужжанию насекомых над поникшим клевером. Неужели для это больше ничего не значит, и всё, что было в нас светлого и радостного кануло в никуда?
Ты молчишь, потому, что впервые в жизни молчание стало значить для нас больше, чем разговоры. Потому, что за этим многозначительным молчанием кроются дорогие духи и те красивые безделушки, которые ты прятала в своих бесконечных шкафчиках, хотя и так знала, что я никогда не имел привычки рыться в твоих вещах. Эти подарки уже были не от меня, я не хотел думать, откуда всё это взялось, всё, что я видел — это лакированный туфель и часть кашемирового пальто, выглянувшие на мгновение из приоткрытой дверцы машины достаточно дорогой, чтобы я не мог себе её позволить. Он высадил тебя за квартал от нашего дома, как вероятно делал уже не раз, и я видел, как ты шла мимо покосившихся заборов торопливой походкой и всё время оглядываясь. Что я чувствовал тогда? Досаду от того, что ушёл с работы пораньше и решил прогуляться по дороге домой? Сожаление, что не сделал этого в другой день? Только холод и пустоту, потому, что все чувства успели превратиться в какую-то глупую пародию на них ещё раньше, и теперь я понимал, что твой уход — это лишь вопрос времени. В тот вечер не было ни гнетущего молчания, ни скандалов по мелочам, я видел лишь твой светлый затылок, когда ты переодевалась, стоя перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа.
Ну вот, ты снова опустила голову, склонила её под неестественным углом набок, и я вижу, как краски заката отражаются в твоих потускневших глазах. Я не хотел этого делать, это произошло само, так же как любовь приходит сама по себе и остаётся в нас, также как этот прекрасный закат тёплым летним вечером возрождается снова и снова, и сидя здесь на краю обрыва, мы будем любоваться им, пока ночь не скроет нас своим тёмным покрывалом. И кто бы он ни был, он никогда не увидит тебя в этом прекрасном жёлтом платье, в этих бело-жемчужных туфельках с уже сбитыми каблуками, ему не услышать медовый аромат твоей кожи, потому, что нельзя украсть чужую любовь и чужое счастье, они остаются с нами навечно.