Когда чужих в доме никого не было, мама пела мне одна, я любил её песни:
Нынче в море качка высока!
Не жалей, морячка, моряка.
Флаги, мачты, за кормою пенится вода…
Чайки плачут, но моряк не плачет никогда!
Помнишь ли Гражданскую войну?
Проходили с боем всю страну…
Флаги, мачты…
Помнишь девятнадцатый годок?
Как дрались с махновцами, браток?...
Флаги, мачты…
Последний куплет песни был мирным:
…мы сегодня в новый порт придём
и подруг у сходен подождём!
Я спрашивал, каких подруг подождём и почему их надо ждать? Мама заливалась смехом, тормошила меня и начинала новую песню:
Косынки красные, голоса ужасные –
то комсомолки по улице идут.
Лейся, песнь моя комсомольская!
Берегись, фашисты: мы едем на моря!
Пусть вы убили товарища Воровского,
но не убить вам наших сердец!
Лейся, песнь моя…
А песню про то, как «нас побить хотели» мы пели вместе – я её выучил одной из первых. Позже через много лет понял - она была про "конфликт на КВЖД":
Нас побить, побить хотели,
нас побить пыталися,
но мы тоже не сидели:
того дожидалися!
У китайцев генералы
все вояки смелые,
на советские кварталы
прут, как обалделые.
Как махнули, как тряхнули,
как мы им ответили –
что все Чжаны-Сюэ-ляны
живо дело сметили…
Радиоточки у нас дома не было, и всякий раз, когда мы бывали у кого-нибудь в гостях, меня было не оттащить от чёрного рупора репродуктора. Особенно, если исполняли мою любимую песню про Чапаева:
Чапаев винтовку сорвал со стены:
«Ребята, не время досматривать сны!
Казацкие кони в проулке хрипят,
дозор боевой неприятелем снят»!
Урал, Урал-река!
Ни звука, ни огонька…
Всегда с замиранием сердца ждал обращения к плывущему Чапаеву
…товарищ Чапаев, наш друг дорогой!…
и снова подступали слёзы, когда настигали слова:
…круги разошлись над его головой…
Урал, Урал-река…
Могила его глубока…
В другой песне про Чапаева меня смущал хор. Казалось, он затаился где-то сбоку от высоко заливающегося голоса и глухо рявкает "раз-два" через каждые две строчки запева:
Гулял по Уралу Чапаев-герой.
Он соколом рвался в Полтаву на бой.
(раз-два, раз-два!)
Вперёд, вперёд, товарищи, не смейте отступать!
Чапаевцы смело привыкли умирать!
(раз-два, раз-два!)
Не только первая песня про Чапаева вызывала слёзы. Скорбно, тяжко, размеренно, будто шаги в ногу идущей угрюмой толпы, звучала песня про расправу над коммунарами:
Под тяжким разрывам гремучих гранат
отряд коммунаров
сражался.
Под натиском белых наёмных солдат
в расправу жестоку
попался…
По-настоящему скорбная песня. Я вспомнил про неё и решил проверить, нет ли текста в интернете. Оказалось, есть, даже в нескольких (правда мало различающихся) вариантах. Но запомнившегося с раннего детства слова ни в одном из вариантов не обнаружил:
Пусть в сердце вонзится холодный свинец,
горячею кровью
зальётся,
но, сердце не дрогнет и примет конец:
оно за свободу лишь
бьётся…
А песню про юного барабанщика я узнал только после войны:
Мы шли под грохот канонады,
мы смерти смотрели в лицо!
Вперёд продвигались отряды
«спартаковцев», смелых бойцов...
Хорошая песня, только откуда «спартаковцы»? Я уже знал, что эти революционеры были в Германии в двадцатые годы. Это они, значит, пели
Средь нас был юный барабанщик,
в атаках он шёл впереди
с весёлым другом барабаном,
с огнём в большевицкой груди…
Почему же юный барабанщик, который «в атаках шёл впереди» был «с огнём в большевицкой груди»? Будучи мальчишкой, не понимал и сегодня не понимаю!
И можно сказать, завершающей среди вошедших в меня «революционных» песен стала песня про Ёжика:
Шёл отряд по равнинам широким,
по степям украинской земли…
Нам её в одном из походов спел всё тот же командир агитбригады Юрка Морозов, и было это… А-аа, какая разница когда и где это было! Я потом пел её своим сыновьям, внукам, и ещё много кому! Решив поместить тут, на всякий случай залез в интернет, и оказалось, что до войны её исполнял… Вадим Козин! Пел наряду с «Калиткой», «Русой головкой», «Мой костёр», «Осень, прозрачное утро…» - всё-всё его удивительная и неистребимая лирика…
Так что, любой (если, конечно, захочет) найдёт эту песню среди Козинской лирики - никуда она, похоже, не уходит. И не уйдёт!