И.П. Мордвинов
Из времён царя Михаила Феодоровича
(Бытовые очерки по новым данным)
Гибель крамольного рудомета
В годы целиком разрухи со всею Русью наравне шаталось и Белозерье. Не было крепкой власти, ибо не было у государства главы. Часть белозерцев, состоявшая по преимуществу из мелких чиновников, признала было царем Владислава, и от имени нового государя отняла власть у старых начальников вместе с казенными деньгами. Есть документы. Сохранилась, например, от той поры любопытная расписка Ивана Кузьмина да Воина Бажанова в приёме оброчных денег с деревни Панинской, принадлежавшей сменённому ямскому приказчику – начальнику ямской гоньбы – Семёну Окнишнну; новые чиновники поусердствовали и взыскали эти деньги за целые семь лет безнедоимочно «по государеву цареву и великаго князя Владислава Жигимонтовича наказу». В народе, однако, шло глухое брожение против царя-поляка.
В начале мая 1613 года на Белозерье водворилась, наконец, твердая власть: – пришли вести об избрании на царство Михаила Феодоровича, приехал новый воевода – Степан Никифорович Чепчугов, – и белозерцы целовали крест прирожденному русскому государю. Твердая власть принялась, прежде всего, взыскивать оброки в казну, – и в государственную, и в свою собственную.
Поехал представитель белозерской твердой власти Дмитрий Малахов по волостям собирать «четвертные доходы». Приехал в одну деревню, нет в ней ни единого жителя. Приехал в другую, – и там избы пусты, нашёл в третьей деревеньке несколько человек и стал допрос чинить:
– Куда народ подевался?
И ответили ему:
– Разбежался народ по лесам, потому, что идут на Белозерье литовские и немецкие люди с великим разорением. Уже пришли они на Вытегру, грабят и убивают.
Рассердился Малахов:
– А с кого же я четвертные доходы возьму?
И стал он доискиваться, кто принес в белозерский край сполошные крамольные вести о литовских людях. Сказали ему, что пробегал-де мимо рудомет, т. е. знахарь-кровопускатель, Нифонтко Кобяков; он мол, и рассказывал о Вытегре и о воровских людях.
Окончательно рассвирепел лишенный четвертных доходов подьячий и кинулся разыскивать крамольника Кобякова. Поиски увенчались полным успехом. Настигли Нифонтку, связали, и повез его Малахов в Белозерск на расправу.
Привез на подворье, где обыкновенно останавливался в свои наезды, к Соколицыным, и приказал стрельцу Пятому Клементьеву устроить на дворе под навесом дыбу. Стал спервоначалу допрашивать с боем.
– Зачем в волостях смуту чинил? Зачем сполошными вестями народ разогнал?
Бил Нифонтку и приговаривал:
– Ты государю изменник!
Натешившись, приказал Нифонтку подвесить. Стрелец постарался – подвесил и так усердно начал хлестать несчастного, что вопли его далеко-далеко разносились кругом. Выскочила из своей избы дворница Авдотья Соколицына и, видя такую Нифонткову муку, горько плакала и тужила.
Вопил Нифонтко и молил представителя твердой власти:
– Пусти, кормилец, душу на покаяние. Что хошь возьми... Два рубля у меня есть. Возьми, пожалуйста, смилуйся...
Взял Малахов два рубля, деньги по тому времени изрядные, приказал спустить Нифонтку с дыбы, а сам пошёл к воеводе с докладом о поимке крамольника.
От воеводы вышло приказание:
– Допросить Нифонтку Кобякова о его сполошных вестях.
Воевода, очевидно, испугался; очевидно, подумал: – а нет ли в сполошных вестях Кобякова подлинной правды?
Перед, воеводою Чепчуговым и дьяком Шестым-Копниным Нифонтко во всем заперся.
– Про немецких, про литовских и про воровских людей ничего я не слыхивал, и не ведаю. А в Белозерском уезде в Тумбажской и Бадожской волостях и в Курьюжском монастыре ничего не говаривал. Пришёл я из Алмоверской волости (1), ночевал у тумбажского крестьянина, у Богдана Шкурляева, но ничего ему, Богдану, не сказывал. А в Бадожской волости я не бывал. А Дмитрий Малахов сказывает на меня понапрасну...
Решил воевода: «вкинуть» Нифонтку до сыску в тюрьму, а в волости Тумбажскую и Бадожскую и в Курьюжский монастырь послать для обыска (т. е. для расследования) посадского человека белозерца Степана Васильева Подосенова, рассыльщика Кузьму Гаврилова и стрельца Русинку Исакова. Решение это состоялось 3 июля 1613 года.
Вкинутый в тюрьму несчастный измученный Нифонтко затосковал. Он знал, что сыск обнаружить его вину: – он действительно ушёл из пределов нынешней Олонецкой губернии, потому, что слухи о литовских людях упорно повторялись там народом, покидающим свои деревни и бегущим в леса; он действительно передавал эти слухи по дороге белозерским крестьянам, и те, к великому неудовольствию стяжательного подьячего Малахова, действительно прятались от подступающего врага по лесам.
А что будет тогда, когда следствие подтвердит правильность малаховского доноса? – Опять страшные пытки, издевательства, дыба. В ужасе перед ожидающими его муками Нифонтко задумал умереть.
В тюрьме сидел какой-то «деревенский детина». Вечером 6 июля Нифонтко попросил у него ножа. У детины, в самом деле, оказался нож, и он, ничего не подозревая, дал Нифонтке просимое. Нифонтко ударил себя ножом в живот пониже ложечки и взрезал брюшную полость до пупа. Сильная боль заставила его вскрикнуть. В притюремке, в сенях, ужинал в то время тюремный сторож Тимошка Лейпаш. Почуяв недоброе, Лейпаш открыл дверь в тюрьму и ужаснулся, увидав окровавленного рудомета. Закрыв наскоро тюрьму, Лейпаш побежал к воеводе.
Сохранился документ, в котором подробно записано заявление Лейпаша.
«121 года, июля в 6-й день, после вечерни поздно пришёл на двор к воеводе, к Степану Микифоровичу Чепчугову, тюремный сторож Тимошка Федоров сын Лейпаш и сказал: – посажен деи у него в тюрьме белозерец посадский человек Нифонтко Кобяков, рудонет, что деи на него извещал тебе, воеводе, подьячий Дмитрий Малахов, будтось деи он. Нифонтко, ходя в Белозерском уезде по волостям, сказывает крестьянам, что деи пришли в Белозерский уезд литовские люди, и от тое деи его, Нифонтковы, сказки во всех волостях крестьяне разбегались и ему деи подьячему, Дмитрию Малахову, четвертных доходов стало сбирать, ездя по волостям, не с кого. И того деи он Нифонтка тот подьячий поймал и привёл на Белоозеро, и в том деле от него, подьячего, посажен он, Нифонтко, у него в тюрьме. И как деи у него сторожа, у Тимошки, в тюрме сего вечера сидел, и он сторож Тимошка учал в при теремке в сенях ужинать, а тот деи Нифонтко был в тое пору в тюрьме в избе затворен, и только деи тот Нифонтко, сидя в тюрьме, возопил; и он деи, сторож Тимошка, у тюрьмы отворил двери да к нему в тюрьму за порог ступил, а тот деи Нифонтко на него, сторожа, бросился; а деи он, Нифонтко, разрезал у себя брюхо, и кишки из брюха все вышли вон, а того деи он, сторож Тимошка, не ведает, чем он у себя, тот Нифонтко, брюхо разрезал, – ножем ли или чем иным, а ножа у него в тюрьме не было, оприч тюремных желез».
Выслушав доклад Лейпаша, воевода послал в тюрьму сотника белозерских стрельцов Алексея Юрьева и выборного посадского судного целовальника Степана Чепыжникова с наказом – взять понятых и в присутствии их расследовать, – «которыми обычаи он, Нифонтко, сидя в тюрьме, зарезался, и сам ли себя зарезал, или кто его тюремные сидельцы зарезали, и где он взял нож».
Посланные захватили с собою священника Андреевской церкви отца Антипа, а в понятые увязался чуть не весь Белозерск. Об этом свидетельствует «обыск», в котором поименовано 46 человек, а о прочих сказано: «и многие посадские люди и стрельцы».
Перед этим в полном смысле миром, несчастный Нифонтко, «при смертном часу, отходя сего белого света», поведал историю своего позора и великих мук. И присланные от воеводы следователи, и понятые люди после этого его, Нифонтковы, раны на брюхе досматривали и засвидетельствовали, что «брюхо разрезано ножом знатно – от ложки вдоль до пупа, и кишки все из брюха вывалились перерезаны.
Всю ночь глазели белозерцы на бедного рудомета, а перед заутренею тот Нифонтко «представился». Обо всём этом подьячие составили «обыск» и склеили листы обыска в столбец. Нифонтку, вероятно, по силе правил св. отец, закопали где-нибудь за кладбищем, в месте пусте, и креста над могилою его, как самоубийцы, не поставили...
А в уезде тем временем шёл сыск о Нифонтковых сполошных речах.
Расспрашивали священника и старосту и крестьян Бадожской волости (2): – июня в двадцать девятый день рудомет Михалко Кобяков (почему-то вместо Нифонтки оказался Михалко) был ли и сполошные вести про литовских и про немецких и про воровских людей сказывал ли, и от тех сполошных вестей по лесам крестьяне бегали ли?
Священник Евтихий Иванов и староста Будило Фёдоров и крестьяне сказали:
– Нет, у нас тот Михалко в волости не бывал. А пришёл к вам с Вытегры, до того времени дня за два – 27 июня, старец Иона Белозёр, по прозванию Вашков, и сказал нам: «приехали на Ошту (3) немецкие и литовские люди и едут на Вытегру». Услышав его, посылали мы в подъезд (т.е. на разведки) Саву Карпова да Митю Якимова. Приехали они с подъезду и сказали: — «Вытегра и крестьяне на побеге по лесам все». И мы все, крестьяне, разбежались по лесам. Был наш крестьянин Треня Григорьев в побеге на Тумбажской реке и рассказывал, что ночью к нему на Тумбажскую реку, проходя мимо, заходил Михалко Кобяков и говорил: «пришли на Тумбаж воровские люди, оттого, мол, я и иду ночью». Вот и все наши речи.
Записал эти речи в «обыск» бадожский земский дьячок (по современному волостной писарь) Пронька Ульянов сын Морозов, – и следователи двинулись на Курьюгу, в монастырь Николы Чудотворца и Введения Пресвятыя Богородицы (4).
Допросили здесь черного священника, т.е. иеромонаха, Иоакима, да келаря старца Евфимия, да старца Геласия, да старца Феодосия, да старца Никодима и всю братию:
Старцы сказали:
– В тридцатое число, ввечеру, пришёл к нашему монастырю из Зачинья человек и начал кликать перевозу. Мы спросили: «кто ты?» – он сказался; «я – Михалко Кобяков, белозерец». Мы его перевезли и стали спрашивать: «затем ты так поздно ходишь?» Он сказал: «бегу я с Тумбажа от воровских людей; все крестьяне тунбажские разбежались да и «праветчик» Дмитрий Малахов на лес бежал». Вот и все наши речи.
Поехали следователи в Тумбажскую волость (5). Допросили здесь священника Никольской церкви Иосифа, старосту Григорья Фёдорова и крестьян. И все согласно показали:
– Да. Михалко Кобяков у нас двадцать девятого июня был, сполошные вести про немецких и про литовских людей сказывал. Сказывал, что воры на Вытегре жгут деревни и людей секут. И мы от тех сполошных вестей по лесам бегали. Вот наши речи.
Возвратясь в Белозерск 14-го июля, следователи подали свой обыск воеводе Чепчугову, а подьячие подклеили его в столбец к тем листам, в которых описана была нехристианская Нифонткова смерть.
Думал ли бедный рудомет, спасавшийся от литовских воров, что он так скоро и так ужасно покончит расчеты с жизнью в тюрьме своего родного города? Очевидно, страх пред отечественным чиновником Малаховым был в стократ сильнее страха перед иноземным врагом, если Нифонтко решился на такой великий, по понятиям того времени, грех, как самоубийство.
В деле Кобякова, триста лет тому назад, уже ярко сказываются столь знакомые позднейшей России неизлечимые недуги отечественной администрации – непостижимая самоуверенность, непоколебимое сознание собственной непогрешимости и постоянное стремление перейти из сферы законности и здравомыслия в область произвола.
Вместо того чтобы проверить принесённый Кобяковым важные известия и подготовиться к достойной встрече врага, белозерская власть предаёт вестника истязаниям, как крамольника. Власть решила, что врага нет, и с мнением её спорить нельзя, хотя бы это мнение являлось очевидною нелепостью, кто поспорить, – тому дыба, кнут, тюрьма, плаха...
А сполошные вести Нифонтки, в конце концов, оказались вовсе не ложными. Воры проникли на Чаронду (к озеру Воже) (6), убили там воеводу и чиновников, побили много людей, прошли весь Белозерский край, побывали, как говорить народное предание, и в самом Белозерске, и здесь людей побили.
А в следующем 1614 году пришли из-под Тихвина воровские казаки, – их тогда называли «черкасами», – и вновь на Чаронде людей побили и прошли с грабежом и убийствами всю округу – нынешние уезды Белозерский и Кирилловский.
Тяжело жилось народу в последние дни улегающейся смуты..., но... «тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат»...
_________
Примечания:
(1) Алмозерская волость – ныне приход Вытегорского уезда, Олонецкой губернии.
(2) Бадожская волость – ныне приход того же имени в южной части Вытегорского уезда, при впадении речки Шанды в Ковжу.
(3) Ошта – погост у Онежского озера. Литовские и немецкие люди пришли туда, по-видимому, из-под Тихвина, где был осаждён ими Большой Богородицкий монастырь, о доблестной защите которого сохранились письменные сказания и устные легенды.
(4) Курьюжский монастырь на реке Ковже при впадении в неё речки Коксар, приток которой носит наименование Курья. На карте Шуберта отмечен, как Курьевская пустынь. Ныне – Кирюгская приходская церковь Кирилловского уезда, Новгородской губернии.
(5) Тумбажская волость – ныне приход того же имени, по реке Тумбе, в северной части Белозерского уезда на границе с Вытегорским.
(6) Книга дозорная 29 июля 1615 г., Качалов, Акт. Юр. Т. II№ 128. С. 45 (опись посада Чаронды).
____________
Источник: Журнал «Русская старина» Т. 157. 1914 г. № 2. С. 396 – 402.
Текст публикации подготовил А. Одиноков