(с белорусского, "Последнее измерение (Василь Быков)" - одна из глав книги О. Бахаревича "Гамбургский счет Бахаревича")
Каждый раз, когда читаешь Быкова, появляется ощущение, что где-то поблизости тикает своим часовым механизмом бомба. Как в кино. Его героям всегда катастрофически не хватает времени - того самого, которое лечит, дает передышку и позволяет отложить все дела на потом. Отсчет идет с первых минут, до рассвета можно и не дожить.
Сам он называл своим любимым жанром короткую повесть - может, потому, что время в ней неизбежно сжимается до такой степени, что приобретает наивысшую кумулятивную силу.
Подступая к последней черте, человек Быкова живет только в этом, временном измерении. Если бы в его распоряжении были и другие - у него появился бы шанс. Но время вышло - жизнь должна уйти в прошлое, стрелка замирает, уши закладывает. Быков в лучших своих произведениях - это взрыв, взрыв всего того, что есть в человеке, но по-настоящему востребованным бывает только раз в жизни. Очистительная катастрофа, освобождение внутри себя Сотникова и одновременно - оправдание Рыбака. Он рассказал правду о войне, это любили и - по инерции - любят повторять и сегодня, в паузах между бесконечными фильмами, если времени много, а кино про войну и немцев еще больше, а больше всего рекламы. Пусть так. Но можно сказать и несколько иначе. Война Быкова рассказала правду о человеке. А человек Быкова ничего не сказал. Никого не осудил и не проронил нужных банальностей: в патовой ситуации пафос излишен, всё надо начинать сначала. Он даже не улыбнулся усталой улыбкой победителя, этот быковский человек, который вдруг нащупал в себе смысл. Он выбросил часы, он увидел вечность. Вот тут бы ему и расхохотаться ... Но он молчит.
У Быкова вообще смеются редко. Мало кто теперь поверит, что его первая книга вышла в библиотеке журнала «Еж». Очередного сатинового сатирика из Быкова не получилось, и, слава богу - или добрым людям, которых не рассмешила та книжка.
Если кто-то у Быкова все же и отваживается на смех, то выходит это вынужденно, через силу. Невесело смеется Свист, «развязно» - некий анонимный боец ;;с его непристойными намеками, зловеще смеются всякие разные немцы, остальные отчасти лишь криво усмехаются; разве что полицаи хохочут «добродушно и естественно» - как и подобает настоящим палачам с их всегда «здоровым» чувством юмора. Наверное, единственный человек у Быкова, который дает волю нормальному человеческому смеху - это Джулия из «Альпийской баллады»: «радостно», «затаенно», «одними глазами», «громко» - практически со всеми возможными оттенками. Но «Баллада» была написана давно, да и Джулия - итальянка, самое популярное имя в итальянском фейсбуке, ей можно, темперамент и молодость обязывают. Иван, с которым она спасается от преследования, смеется ей в ответ только тогда, когда Джулия предлагает научить ее белорусском языку: «Ты научить меня говорить твой язык?»
Взрыв удивленного смеха от нереальности - не только декораций, в которых это произнесено, но и от самой вероятности существования в этом мире белорусско-язычной итальянки.
Вынужденный смех - сам по себе тот еще знак беды. Почти в каждом быковском произведении события разворачиваются в ситуации пограничья, его герои как бы постоянно движутся на узком клочке ничейной территории, которую нужно преодолеть. Они не очень-то и задумываются, чьей волей дана им эта сплошь заминирована граница: между моралью и выживанием, между «я» и «сверх-я», между позором и ... Не честью, нет - просто отсутствием бесчестья, на большее они не претендуют. Граница между жизнью и смертью, геометрически простая и близкая, как никогда, не очень-то позволяет им лавировать. Смех в таких обстоятельствах был бы некстати - любой лишний звук может выдать, а лишний шаг - сделать выбор за тебя.
Самая настоящая ориентация на местности: сначала по карте, потом, неожиданно, словно проснувшись - на той темной, мокрой и незнакомой земле, по которой мы блуждаем вслепую, как только что сброшенные парашютисты, спасаясь от облавы, пока глаза не привыкнут к серости и мраку. Ландшафты его мира, преимущественно белорусские, свои, гиблые - идеальное место для таких упражнений. Натыкаясь в тумане на стены, путая следы, скатываясь в лощины, проваливаясь в трясину, тщетно пытаясь исчезнуть, раствориться в чаще - так пытаются избежать выбора на этой земле. Но он все равно настигает. Лихорадочное дыхание стихает только тогда, когда дальше уже некуда бежать.
...Теперь у нас его называют апостолом и рыцарем. В результате получается образ какого-то тамплиера. За публицистикой и интервью немного отходит в тень Быков-прозаик - величественно сдержанный даже в своем пессимизме, глубокий там, где должно быть только «Глубокое течение» (1). В «Дзеяслове» (2) как-то публиковались воспоминания Давида Симановича (3) о встрече Быкова с молодыми литераторами. Кто-то высказался в том смысле, что «на Западе противопоставляют Быкова и Шамякина». «Не знаю, не слышал, не читал», - ответил Быков, отметив, что «Шемякин написал две хорошие повести на военную тему».
Свою собственную «военную» тему Быков когда-то сформулировал так: «Что такое человек перед истребляющей силой бесчеловечных обстоятельств? На что он способен, когда возможности защитить жизнь исчерпаны и предотвратить смерть невозможно?».
Нечто подобное мы уже слышали. Экзе ... Экзи ... Экзас ...(4)
Нет, не стоит портить впечатление от Быкова латино-французской бранью. Хотя, прекрасно понимаешь всех этих интерпретаторов: кому не хочется иметь своего, национального экзо ... экзе ... Да, мы слышали нечто подобное. Но - не по-белорусски. Быков - один из тех писателей, которых, довольно равнодушный к этой части суши мир, наконец-то разглядел в Беларуси, пусть и через российский монокль. Разглядел - и узнал в нем своего. И теперь имеет шанс уже по Быкову узнать нас, его читателей. Правда, пользуется этим не очень охотно. Мертвым не только не больно - им и премию не вручить. За свободу слова и мысли.
На этом для всего остального мира повод поинтересоваться загадочной Беларусью пока что, к сожалению, исчерпывается. С самого начала Быков был последовательно белорусский - и эта дорога, выложенная брусчаткой его все более значимого авторитета, привела писателя туда, куда и должна была привести: к «Желтому песочку» (5), к БНФ (6), к политической борьбе и, в конце концов, - к духовному и интеллектуальному сопротивлению новой «народной власти» и отъезду за границу. Кажется, Быков стал чуть ли не самым крупным «культурным» поражением режима: после того, как наиболее известному еще с советских времен живому белорусскому писателю решили перекрыть кислород, растаяли последние иллюзии в отношении истинных чувств и намерений этого государства. Даже тем, кто относился к «власти» нейтрально, стало понятно, что происходит - особенно в «братской России», где Быкова ценили и ценят, как своего. Конечно, имеются в виду те немногие, кто сохранил эту глупую и бесполезную привычку - читать книги. Хотя и тем, кто не сохранил, имя Быкова смутно знакомо. Слишком пронзительным было эхо.
Этой власти никогда не были нужны писатели. Ей нужны одни головы профессора Доуэля (7). Которые, если и захотят произнести что-то лишнее, смогут разве что беззвучно раскрывать рот.
.. В 1521 году Мартин Лютер, которого добрые христиане собирались поджарить на костре из его же книг, нашел убежище в вартбургском замке Фридриха III, где смог спокойно работать над немецким переводом Библии. Для меня это - первый, так сказать, случай программы Writer in Exile (8) в Европе. Почти через пять веков после Лютера не очень далеко от резиденции Фридриха поселился и Быков. Пожив перед этим какое-то время в Финляндии, а потом в Чехии. В Германии к нашим писателям всегда относились с сочувствием. «...Тут ничего, кроме интервью, напечатать невозможно ... Одно лучше - тут весна уже на подходе, снега нет (и не было), распускаются почки на кустах. А в Минске еще, говорят, снег. Но не только снег, а и дремучий идиотизм властей, которыми управляет «мозаичная психопатия» ... »
Это отрывок из письма Быкова Ванкарему Никифаровичу (9). Наилучшее описание временного писательского «экзилю», которое только может вместить в себя самый обычный бумажный лист. Несколько лет назад один из гостей нашего ганзейского города (10), услышав, что я из Беларуси, спросил: «А что там Быков? Еще пишет? »
«Умер », - ответил я.
«Да-а ... Уходит плеяда », - сказал гость, думая о чем-то своем. И было в этой «плеяде» что-то от плевка. У него свой Быков. У меня - свой.
Человеку, которому уютно жить со своими демонами, полезно читать Быкова перед сном. Чтобы найти себя на рассвете в закрытой машине, что мчит куда-то за город, в туман. И услышать, как вдруг заглох мотор - мы остановились. Нас зовут на выход.
Босиком, без вещей и карт. Спрыгнуть на мокрую траву и осмотреться. Отыскать знаки.
На Быкове закончилась белорусская литература. Осталось только надежно закупорить ее в бутылку муранского (11) стекла и пустить по воде. Там, ниже по реке, обязательно кто-то есть. Вытянет её, удивится и, возможно, даже повернет назад, к берегу. Если сумеет разобрать почерк.
Примечания переводчика:
Ольгерд Бахаревич – белорусский писатель и переводчик, родился 31 января 1975 г. в Минске, живет в Гамбурге
1 – роман белорусского писателя Ивана Шамякина о белорусских партизанах (белор. «Глыбокая плынь»). Опубликован в 1949, инсценирован в 1956, экранизирован в 2005 г..
2 - (белор. - Дзеяслоў, рус. -Глагол), библиотека-хранилище мультимедийных материалов
3 - Давид Симанович – белорусский поэт, писатель и переводчик, родился 26 июня 1932 г.
4 - автор имеет в виду экзистенциализм – философию существования
5 - одна из последних повестей В. Быкова о катке репрессий конца 30-х годов прошлого века в Белоруссии
6 – Белорусский народный фронт «Возрождение» - общественно-политическое движение за возрождение белорусской нации и государственной независимости Беларуси, в создании которого в 1988-89 гг. активное участие принял В. Быков
7 – имеется в виду главный герой фантастического романа Александра Беляева (опубликован в 1925 г.)
8 - Writer in Exile, англ. – автор в изгнании
9 - Ванкарем Никифарович – белорусский литературный критик, сценарист и переводчик, родился 15.11.34 г. в Минске
10 – имеется в виду Гамбург
11 – уникальная продукция ручной работы итальянских мастеров