Вышел у меня как-то с Глафиркой, той, что любит меня козлом и сивым мереном называть, спор: кто важнее - мужик или баба? Понятное дело, я говорю, что мужик, а она мне - что баба. С этого все и началось.
Стала она меня словами в лепешку плющить и до белого каления доводить. И довела.
Тут я Глафирке, поцелуй ее крот, говорю, что мужик первый сотворен был. Видать мужик на земле больше нужен. Радуйся, что не из копчика сделанная. Неизвестно, как бы ты сейчас выглядела. И смеюсь Глафирке прямо в лицо.
А она ощетинилась, ну точь-в-точь, как собака Пахомыча, когда чужого в деревне видит. Глаза кровью налила, натуральная тебе Баскервиль с болота. И тут же отвечает:
- Не из твоего, точно, сделанная. Потому как ты похож на обезьяну, а я нет.
А потом добавляет:
- Вы, мужики, за нами, бабами, толпами бегаете и слюну свою, глядя на нас, литрами на свою обувку роняете. И от того она у вас завсегда грязная.
А я ей:
- Да вы сами на нас, мужиков, вешаетесь. И до того вы, бабы, медведь вас лапой, нервные, что норовите нас, мужиков, лишить самого дорогого сокровища.
- И что это у вас, мужиков, за сокровище такое? - спрашивает у меня.
- А то, что у нас, мужиков, там где надо находится,- отвечаю.
Глафирка, поганку ей в рот, тут как заржет. Ровно кобыла Емельяныча, когда по выгону от слепней бегает и хвостом от них отмахивается.
Думал, сейчас по швам пойдет и дерьмо из нее на волю вырвется. Смотрю, перестала, да и говорит:
- Сокровище? Да у некоторых, чтобы разглядеть, увеличительный прибор нужен. А для твоего сокровища точно два прибора нужно, - это она мне.
И понеслась рассказывать, что на картине мужика голого видела и как он свое сокровище листком прикрывал. Мол, видать стыдно мужику. Потому как смотреть у него не на что.
Стал я защищать мужика и отвечаю:
- Это он прикрывал для того, чтобы такие бабы, как ты, яблоки моченые, увидев это сокровище, не побежали становиться в очередь к нему, для своего же, бабьего удовлетворения.
А она мне с улыбочкой:
- В какую очередь? Ни к тебе ли, Матвеич?
И опять заржала, как кобыла Емельяныча.
А потом такое выдала, что мне за нас, мужиков, обидно стало. Что вместо нас скоро роботы будут. Мол, хилый мужик пошел и на тяжелые дела не способный. А некоторые запчасти нашего сокровища в специальных магазинах продаются.
Ох и осерчал я на Глафирку, поцелуй ее крот. Нет, думаю. Сейчас я тебя тоже достану. И тоже словесные камни в ее огород кинул.
- А я слыхал, что заменители баб продаются. Потому как вы, бабы, до того ядовитые, как змеи. И слишком много от нас, мужиков, требуете, - выдал я ей.
- Вот и купи себе такую бабу. И вставляй в нее свое сокровище, пока не отпадет, - она мне.
- Только в порошок не сотри, а то увеличительный прибор не поможет.
И опять заржала, как кобыла Емельяныча. Тут я еще пуще осерчал на Глафирку и говорю:
- А кто вас, баб, на войне защищал?
- А бабам вообще та война и даром не нужна. Ее мужики только и учиняют. Видать не от большого ума. А ума нет, так в шапку не накидаешь,- отвечает.
Разозлился я и говорю:
- Да все беды только от вас, баб и идут.
Тут Глафирка, поганку ей в рот, шею свою вперед подала и лицо свое вместе с шеей вперед выставила. Натуральная тебе змея-переросток. Ну, думаю, дела мои болотные, сейчас на таран пойдет. Отошел я маленько, чтоб в меня не спикировала. А она тут же у меня и переспрашивает:
- От баб, - говоришь, - беды идут?
- Знамо дело, от баб. Их и на корабли не хотят брать. Потому как они бедствие номер один не только на земле, но и на воде, - отвечаю.
- Рожал тебя - кто? Мужик или баба? - спрашивает.
- Понятное дело, баба, мать моя, -отвечаю.
- Титьку чью сосал, бабью или мужикову?
А я ей:
- А меня коровьим молоком отпаивали.
- Корова тоже женского пола, как баба. Вот и выходит, что бабы важнее,-торжествует Глафирка.
- Верти, верти языком, как корова хвостом, - отвечаю ей.
А она мне
- Бабы важнее. Сам знаешь, а признавать не хочешь. Без бабы живешь, небось слезы льешь.
Тут я опять осерчал на Глафирку, медведь ее лапой.
- Я слезы лью? Да лучше умереть в поле, чем в бабьем подоле. С бабой бы я давно концы отдал. А без бабы королем похаживаю. И другим мужикам желаю без баб жить, дольше проживут, - ехидно отвечаю ей.
А она мне:
- Ах ты змей трехголовый. Какие там у тебя концы? Один и тот поди такой же мертвый, как и портки твои дырявые. Поди уже к телу приросли и пятнами, как коростами, покрылись.
А я ей:
- Чтоб ты знала, я специально портки не стираю. Чтобы бабы сразу видели, что я без бабы живу и жизнью наслаждаюсь. И чтобы бегали за мной и подглядывали через дыры, какое у меня сокровище большое, поняла?
Она мне в ответ:
- Нет там у тебя никакого сокровища. Ветром сдуло и на кладбище унесло.
И опять заржала, как кобыла Емельяныча.
- Ты мои органы внутренних дел не затрагивай. Потому, ежели я твои затрону, плохо станет, - разозлился я.
- Да, кто тебе дозволит затрагивать? Вот сейчас как дам, сразу трупом и упадешь! - завопила она. И занесла надо мной лопату, которой в огороде своем копала.
Ну, думаю, влип я по самые грибные места. Вижу, дела мои болотные. Еле успел отскочить. Не отскочил бы, умер бы не своей смертью, как полагается, а от руки бабы и ее лопаты.
А она пошла себе прочь и даже не оглядывается. А потом, вдруг, поворачивается и орет мне:
- Козел ты, Матвеич и сивый мерен до самого конца...
Потом добавляет:
- До самого конца дней своих.
И заржала так, что кобыла Емельяныча позавидовала бы. Пошла себе, переваливая задней сдобой. И смех свой ехидный вместе с пылью только мне и оставила. Какого, такое услышать,а?
Ох и разозлился я не на шутку. Сейчас, думаю, я тебе отвечу, поцелуй тебя крот. И тоже как заору ей в след:
- Сама ты козлиха облезлая и кобыла заезженная!
Тут она останавливается и так медленно поворачивается, что у меня аж дух захватило. Ну, думаю, дела мои болотные, пропал я. Сейчас погонится с лопатой за мной и добьет, как крота какого-то. Тут же в огороде своем и закопает. Только приготовился деру дать. Гляжу, а она нет, на месте стоит и даже улыбается мне. И таким ласковым голосочком отвечает:
- Ты меня козочкой назвал и лошадкой необъезженной? Да ты, видать, на меня глаз положил?
Хотел я ей сказать, что положил бы на нее что-то другое, да передумал. Пускай пойдет и отдохнет со своею лопатой. Совсем сдурела баба. Манией величия захворала.
Так мы с ней и не дошли до главного: кто важнее - мужик или баба?
А вы, что на этот счет думаете?